Бачинин В.А. Философия права и преступления
Подождите немного. Документ загружается.
сознании, уже привыкшем воспринимать повсеместные нарушения традиционных норм как норму
повседневного существования.
Пока существовало родовое «Мы», то кровно-родственные отношения были необходимым и
достаточным основанием для поддержания твердых, устойчивых социальных связей, в которых
обязанности сторон подразумевались сами собой, а их невыполнение, чреватое серьезным уроном для
всего рода, предполагало суровые наказания виновных.
«Осевое время» изменило ситуацию: теперь каждое индивидуальное «Я», выделившееся из родового
«Мы», превращалось из «своего» в «чужого». Разрывы традиционных связей и привязанностей
вносили в отношения прежде близких людей нечто новое, непривычное, что впоследствии обретет
название отчужденности или отчуждения. Это заметно усложняло механизм взаимодействия между
родовым целым и индивидами, которые недавно еще были его частицами, а теперь таковыми уже
фактически не являлись.
Усугублению этих ситуаций заметно способствовало развитие и приумножение городов с присущей им
сложной социальной структурой, где, по сути, все, кроме ближайших родственников внутри семьи,
являлись чужими друг для друга. Как типичный цивилизационный феномен, город сразу же обнаружил
свою амбивалентность. Антропоморфный по сути своей, он, как и человеческая природа, начал
выказывать в одно и то же время противоположные качества и свойства. Он явился не только
средством жизнеобеспечения больших человеческих сообществ, но и специфической социальной
системой, которая стала предъявлять к людям новые, дополнительные требования. Выступая в
качестве некоего лона, в котором нарождались новые формы цивилизации и культуры, каких не знало
«доосевое время», город стал и социальным пространством, где сконцентрировалось много темного,
порочного и преступного. Не случайно в библейской традиции основателем городов и городской
цивилизации принято считать первопреступника Каина.
Город, обладая особой структурой жизнедеятельности, характерной многофункциональной
организацией, потребовал от людей активного развития навыков социального сосуществования на
ковенциальной, антагональной основе. Прежней, традиционной кровно-родственной конвенциальности
для чужих друг другу людей было уже недостаточно. Для тех, кто волею судьбы оказались
согражданами, а зачастую и прямыми соперниками и конкурентами из-за сходных и пересекающихся
интересов, необходим был новый, дополнительный механизм нормативной регуляции социальных
отношений. Он должен был помочь цивилизовать систему взаимодействий между людьми, чуждыми
друг другу.
не связанными узами крови, родства, товарищества, дружбы, но вынужденными в силу сложившихся
обстоятельств решать общие социальные задачи. Нужна была система достаточно жестких средств по
организации и поддерживанию гражданских конвенций, которая открывала и гарантировала бы для
них широкий простор и вместе с тем предусматривала бы надлежащий контроль за их осуществлением
вместе с эффективными санкциями за их нарушения.
Такой системой стало писаное право, ориентированное на нормативную регуляцию отношений прежде
всего чужих друг для друга индивидов, не связанных узами родства, братства, любви и не ощущающих
нравственных обязательств друг перед другом.
«ОСЕВАЯ» ЛИЧНОСТЬ
«Осевое время» становится эпохой исторического возникновения личности. В этот период
индивидуальное «Я», как первооснова личности, выделяется из общинно-родового «Мы». С ним
заявляет о себе феномен личного достоинства, предполагающий право индивида иметь и отстаивать
собственное мнение, отличающееся от традиционных, общепринятых взглядов, высказывать свои,
независимые оценки и суждения, оставлять за собой право верить или сомневаться, следовать
обычным стереотипам или самостоятельно избирать собственную нравственную позицию, свободно
самоопределяться в социальной жизни.
Автоматизм привычных стереотипов традиционного социального поведения уступает место
возможности сознательных избирательных предпочтений между различными, в том числе
альтернативными поведенческими моделями. Более того, эта возможность практически превращается в
необходимость постоянно взвешивать, сопоставлять, выбирать, что, в свою очередь, интенсифицирует
духовную деятельность, развивает мотивационную сферу, самосознание, внутренний мир личности.
Связь человека с традициями патриархально-родового прошлого утрачивает жесткий, принудительный
характер. С ними можно считаться, уважительно к ним относиться. Более того, их можно поставить на
службу делу формирования надежного, устойчивого морально-правового сознания, как это сделал
Конфуций в Древнем Китае. Но традициями можно и пренебречь. Именно в склонности «осевой»
личности к нарушениям древних традиций, норм, запретов проявилось ее особое качество — транс-
грессивность, то есть способность переступать черту привычного или дозволенного.
Трансгрессивность как избыточность человеческой психики, чрезмерность ее возможностей по своей
природе двойственна и
имеет как позитивное, так и негативное измерение. С одной стороны, это способность человека
устремляться за пределы известного к неизведанному, открывать новое, создавать нечто, ранее не
виданное, чего нет в природе. На этом пути возникают самые разные продукты человеческого
творчества, совершенно новые формы мирообъяснения, множество научных открытий,
философских моделей мироздания. Так, греческие философы, впервые ощутившие в себе
способность преодолеть границы архаико-ми-фологической картины мира, в полной мере
продемонстрировали трансгрессивность своих духовных устремлений.
Но та же трансгрессивность «осевой» личности выказала способность порождать негативные
социальные следствия. Как склонность к нарушению существующих норм, к их «переступанию»,
она с огромной силой проявилась в ранее невиданном падении нравов и распространении
преступности. В этом отношении чрезвычайно характерны ветхозаветный миф о грехопадении
Адама и Евы и история библейского Хама. Прародители человечества, первые на земле мужчина и
женщина, не устояли перед соблазном нарушить запрет Бога. Желание преступить черту
дозволенного и отведать запретный плод оказалось сильнее страха перед наказанием. В этом
отношении Адам и Ева — трансгрессивные личности. И это далеко не случайное обстоятельство:
ведь Ветхий Завет — это плод «осевого времени» мировой цивилизации.
Другой библейский персонаж, сын Ноя Хам, нарушил основополагающую патриархальную
заповедь, требующую: «чти отца своего». Когда полураздетый Ной, выпивший виноградного вина,
спал в саду, где его увидели сыновья, Иафет и Сим накрыли отца, а Хам стал смеяться над
почтенным родителем. Не случайно впоследствии имя этого одного из первых нарушителей
традиционных норм патриархальной морали стало нарицательным. В его проступке трансгрессия
проявилась как негативная наклонность человека к разрушению нормативно-ценностных
оснований цивилизованного общежития.
Человек «осевого времени» предстает таким, каким он будет оставаться все последующие века —
чрезвычайно противоречивым существом, вечно находящимся на пороге, на развилке, в точке
выбора, придерживающимся традиций и нарушающим их, соблюдающим социальные нормы и
постоянно переступающим через них, тяготеющим к идеалам справедливости, истины, добра и
регулярно срывающимся в темные бездны пороков и преступлений, жаждущим гармонии и
совершенства и с горечью обнаруживающим собственную дисгармоничность и несовершенство.
«ОСЕВАЯ» МЕНТАЛЬНОСТЬ
В культуре «осевого времени» в полной мере проявляется такая антропологическая особенность,
как функциональная асим-
метрия полушарий человеческого мозга. Способность левого и правого полушарий по-своему
воспринимать действительность заставляет человека замечать в окружающей действительности в
первую очередь бинарные оппозиции разнообразных противоположностей. Это накладывает особый
отпечаток на особенности философского, религиозного, художественного, морально-правового
творчества, где одной из главных духовных процедур становится обнаружение соответствующих
противоречий и описание отношений между взаимодействующими противоположностями.
Суть функциональной асимметрии заключается в существенном отличии способностей левого
полушария мозга от тех способностей, которыми ведает правое полушарие.
Левое полушарие
1. Отвечает за логическое мышление, ведает знаковым восприятием окружающей человека
действительности, обеспечивает аналитические способности к расчленению целого на составные
элементы.
2. Позволяет выявлять и жестко противопоставлять обнаруженные антитезы: черное — белое, свет —
тьма, добро — зло, да — нет и т. д.
3. От него исходят доминирующие установки на активное изменение действительности, на внешнее
преодоление ее противоречий и несовершенств, на целеустремленное самоутверждение.
4. Отвечает за эгоцентрические реакции индивидуального «Я», позволяет ему сознавать свою
самоценность и уникальность.
5. Ориентировано на будущее, отвечает за футуристические прогнозы, устремляет индивидуальную
активность в перспективу, заставляет желать новаторских изменений в сущем.
6. Обеспечивает способности индивида к занятиям научно-исследовательской, аналитической
деятельностью.
Правое полушарие
1. Отвечает за образное мышление, за целостное восприятие объектов. Позволяет одномоментно
охватывать в предмете все имеющиеся связи.
2. Не склонно к жестким противопоставлениям противоположностей, так как всегда замечает в них,
кроме различий, еще и сходные черты. Замечает не только полюса, но и весь спектр переходных,
промежуточных состояний и свойств.
3. От него исходят установки на созерцательное мироотноше-ние, на адаптивное реагирование в
отношении внешних раздражителей, на внутреннее преодоление противоречивости мира.
4. Обеспечивает тяготение индивида не к эгоцентрическому, а к корпоративному жизневосприятию, к
стремлению не выпячивать свою индивидуальность, а «быть как все».
5. Ориентировано на прошлое, на сохранение связей между ним и настоящим. От него исходят
консервативные пристрастия, уважительное отношение к традициям и обычаям старины.
6. Предопределяет наклонности индивида к занятиям художественно-эстетической деятельностью.
Функциональная асимметрия полушарий человеческого мозга своеобразно проявилась в таком
фундаментальном культурно-историческом факте «осевого времени», как становление двух заметно
отличающихся друг от друга типов ментальное™ — западного (европейского) и восточного
(азиатского).
Западный тип ментальности
1. Трансгрессивность интеллекта и психики в целом является преимущественной особенностью
западного человека. Проявляясь как устремленность ко всему новому, неизвестному, она наполняет
творения европейской культуры и цивилизации духом страстной порывистости. Трансгрессивность
определяющим образом сказывается на морально-психологическом облике западного человека,
волевого, «военно-спортивного», авантюристичного, часто агрессивного. Она заставляет его
стремиться к освоению, изменению, покорению действительности, считать себя хозяином мира.
2. От трансгрессивности производна жажда новизны, регулярных перемен, отсутствие сильной
привязанности к прошлому и культа традиции.
3. «Осевое время» обнаружило такую особенность западного менталитета, как отзывчивость к чужому,
готовность ассимилировать новые культурные ценности, чьими бы они ни были. В последующие века
это проявится с еще большей силой, когда в европейскую культуру войдут религиозные откровения
евреев, математические достижения арабов, технические открытия китайцев и многое другое.
4. Развитость личностного начала, стремление выделять свое индивидуальное «Я» из общего «Мы»,
умение ценить и отстаивать духовную, интеллектуальную, нравственную независимость, бороться за
гражданские права и свободы становятся неотъемлемыми признаками западного человека и его
мироотношения.
5. Слабая развитость адаптивных способностей, отсутствие гибкости, желания и умения
приспосабливаться к обстоятельствам, хрупкость внутренних структур индивидуального «Я».
6. Привязанность к своему самоценному, уникальному индивидуальному «Я» порождает в качестве
постоянной экзистенциальной доминанты явно выраженный страх смерти как абсолютной гибели
этого неповторимого «Я».
7. Преимущественно бинарно-оппозиционный характер констатации и оценок, стремление
акцентировать внимание на выявлении противоположностей добра и зла, истины и лжи, рационального
и иррационального и т. д. Повсеместные обнаружения
альтернативных логосов препятствовали восприятию реалий как моносистем и регулярно ставили
европейское культурное, философское, моральное, правовое сознание в ситуации вынужденного
выбора. Возникавшие при этом затруднения оценочно-избирательных предпочтений мобилизовали
интеллектуальные резервы субъектов и тем самым стимулировали и ускоряли развитие европейской
цивилизации.
8. Преобладание преимущественно рационалистических ориентации, превозношение разума в
качестве высшего авторитета способствовало тому, что логика аналитического расчленения сущего на
составные элементы довлела над попытками к целостному, синтетическому мировосприятию.
9. Практицизм ориентации, способность погружаться в практическую деятельность с головой и видеть
в этом призвание и смысл жизни оборачиваются частым забвением высших духовных истин,
превращают европейца в деятеля, чьи поступки легко приобретают имморальную и противоправную
окрашенность.
10. Стремление расчленять единую поведенческую акцию на цели и средства, превращая те и другие в
разные фрагменты атомарного мира, способствовало имморализации и криминализации социальной
практики.
Восточный тип мспталыюсти
1. Традиционализм является одной из наиболее очевидных особенностей восточного менталитета.
Консерватизм, почтительное отношение к прошлому, слабая восприимчивость к чужому вели к
относительной самозамкнутости таких восточных цивилизаций, как, например, древнекитайская, на
собственных традициях. Это явно обнаружилось в нормотворческой деятельности такой ключевой
фигуры «осевого времени», как Конфуций. Его философско-правовые идеи, имевшие, казалось бы,
новаторский характер, были насквозь пронизаны духом традиционализма.
2. Готовность индивидуального «Я» растворяться в общем «Мы» выступает в восточном сознании как
ценность, признак хорошего тона. Восток склонен поощрять стремление индивида максимально
проявлять свои способности в рамках группы, общности, а не отдельно и автономно.
3. Готовность раствориться в сверхличной стихии порождает более спокойное, по сравнению с
западным, отношение к смерти, которой соответствует образ капли, растворяющейся в океане.
4. Развитая способность сравнительно легко адаптироваться к внешним условиям, гибкость,
неломкость психических структур позволяют индивидуальному «Я» деформироваться, не разрушаясь,
при внешнем давлении среды. Но как только это давление ослабевает, внутреннее «Я» обретает свои
прежние формы.
5. Преобладание интровертных ориентации над экстраверт-ными, склонность к погружениям в
себя, интерес к внутренней жизни, умение ценить созерцательное мироотношение заставляют
стремиться преимущественно не к освоению мира, а к его созерцанию как непосредственной
данности и живого целого. Отсюда особое отношение к феномену молчания. Если в западном
понимании внетекстовое молчание равнозначно отсутствию смыслов, то в восточном
миропонимании оно — один из способов постижения смысла сущего.
6. Умение ценить созерцательное недеяние выше действия, предпочитать выжидание
торопливости, покой — суете позволяют восточному человеку сохранять гармоничные отношения
с миром. В древнеиндийской философии в отношениях противоположностей больше ценится не
борьба, а равновесие сил, их примирение как путь к переходу на более высокие уровни, ведущие к
достижению абсолютного покоя. Согласно закону Кармы человеку незачем проявлять активность
и торопливость, ибо все происходящее уже предопределено заранее и совершится независимо от
человеческих усилий. Все в этом мире идет своим чередом, у каждой вещи и каждого человека
свой путь, и не надо им мешать. Не следует налагать печать своей воли на вещи и события. Мир
нуждается в том, чтобы в нем было меньше насилия и больше мудрой, внимательной
восприимчивости. Истинный мудрец тот, кто «трости надломленной не переломит и льна
курящегося не погасит».
7. Чуждость безграничному рационализму, скептическое отношение к идее всемогущества
человеческого разума, а с ними и преобладающая склонность не расчленять мир на части в ходе
холодного умствования, а ценить его как живую целостность.
8. Негативное отношение к идее отрыва цели от средств, склонность рассматривать их как единое
целое и видеть в средствах не что иное, как развернувшееся содержание цели.
9. Почтительное, благоговейное отношение к природе, всему естественному составляет одну из
главных религиозных, эстетических и нравственно-правовых норм восточного сознания. Оно
пребывает в уверенности, что следует беречь естественные формы сущего, прилаживаться,
вписываться в них. Человек в его глазах — не господин и покоритель природы, а ее часть,
сознающая свою изначальную слитность с ней.
«ОСЕВАЯ» МОРАЛЬНО-ПРАВОВАЯ РЕАЛЬНОСТЬ. Разрушение традиционных родовых форм
патриархальной социальности стало отличительной особенностью «осевого времени». Расшатывались
нормативные основания привычных по-
тому, что многие утрачивали привычные жизненные ориентиры, выпадали из традиционных
социальных ячеек, оказывались в положении «лишних людей». Эти обстоятельства способствовали
падению нравов и росту преступности.
Явно обнаружилась недостаточность архаических регуляторов — неписаных правил социального
поведения, опиравшихся на древние обычаи и традиции, ощущалась острая необходимость в новой,
дополнительной, более эффективной регулятивной силе, в более надежном дисциплинарном
механизме, которые позволяли бы удерживать трансгрессивную личность от опасных шагов,
угрожающих основам цивилизации и культуры. В ответ на эту необходимость активно заявляет о себе
практика развернутого, полномасштабного правового нормотворчества. Возникает право —
дополнительная нормативная система, призванная регулировать человеческое поведение в качественно
усложнившихся условиях цивилизации.
На смену безымянным создателям архаических обычаев и традиций приходят конкретные субъекты
правотворчества, законодатели вроде Моисея, Ликурга, Солона. При их активном участии совершается
переход от обычного права к писаному законодательству. Этого, разумеется, не произошло бы, если б
не появились алфавит и письменность как основное средство накопления и обработки правовой
информации.
При распространении фиксированных правовых норм и законов, точных, конкретных, более строгих и
однозначных, чем нормы обычного права, роль последнего, хотя и сохранилась, но сузилась, отошла на
второй план.
Индивид патриархальной, «доосевой» эпохи существовал преимущественно в рамках вековых обычаев
и устоявшихся традиций, и его повседневная жизнь не предлагала ему избытка альтернативных
возможностей. Условия «осевого времени» существенно усложнили жизнь человека, привели к
появлению разнообразных, прежде отсутствовавших альтернатив. Необходимость выбирать между
ними оказала стимулирующее воздействие на развитие новой особенности человеческого существа,
которая получила название свободы воли. Именно она стала социально-антропологической
предпосылкой разнообразных форм трансгрессивного поведения в его созидательных и
разрушительных проявлениях.
Трансгрессивная личность далеко не всегда желала считаться с всеобщими требованиями порядка и
гармонии. Это имел в виду Гераклит, когда говорил, что хотя Логос и всеобщ, но большинство людей
живут так, как будто имеют собственное понимание. Такая возможность собственных воззрений имела
следствия двоякого характера. С одной стороны, она вела к появлению новых,
Благодаря ей прежняя, единая для всех мифологическая картина мира перестала быть
единственной и начала дополняться разнообразными философскими мирообъяснительными
гипотезами. Вторым следствием возможности собственного миропонимания стали разнообразные
отклонения от тех нормативных требований, которые предъявлял универсальный Логос к людям.
В тех случаях, когда поведенческие реакции индивидов, при их выходе за рамки общепринятых
стереотипов, не ущемляют и не оскорбляют других людей, в праве и правовой регуляции нет
особой надобности. Чтобы право возникло и начало интенсивно развиваться, необходима была
существенная антропологическая метаморфоза. Должна была появиться и стать не просто
типичной фигурой, а главным действующим лицом в пространстве социальной реальности
трансгрессивная личность, способная, руководствуясь своей свободной волей, в равной мере и
подчиняться нормам, и нарушать их.
Трансгрессивность превращается из исключительного свойства, каким она была в условиях
патриархального общества, в типичную, массовидную черту социального поведения большинства
индивидов. Из аномалии она становится своего рода нормой. Ответной реакцией социума явилось
выдвижение контрмер регулятивного характера и дополнительных организационно-
управленческих средств, призванных уравновешивать, а при необходимости и блокировать те
формы трансгрессивного поведения, которые явно угрожали социальному порядку. Норма права
становится типовой моделью реагирования социума на столь же типовую,
многократно.повторяющуюся форму деструктивного активизма индивидов.
Показательно, что трансгрессия при своем первоначальном укоренении оказалась отличительным
признаком в первую очередь западного человека. Не потому ли право развивалось так интенсивно
в первую очередь в Европе? Восток, где трансгрес-сивность не приняла столь резкие формы
выраженности и столь массовый характер, не знал такого же интенсивного, как на Западе,
развития права и правовых институтов '.
«Осевое время» обнаружило необходимость в особых, специально разработанных,
дифференцированных предписаниях и ограничениях, которые учитывали бы максимально
возможное число конкретных социальных ситуаций и четко формулировали бы образцы должного
поведения и санкции, адресованные их нарушителям. Этим и начинают заниматься первые
известные исто-
1
Даже в настоящее время официальное право Китая и государств Дальнего Востока не может сравниться по степени
разработанности своих теоретических оснований и прикладных функций с правовыми системами Запада. (См.: Давид Р.
рии законодатели-нормотворцы. Благодаря в значительной степени их усилиям возникает и
конституируется право как специальное средство общественного контроля за социальным поведением
индивидов, групп и субъектов государственной власти, а также за тем, чтобы их права и свободы не
нарушались произвольными вмешательствами кого бы то ни было.
Нельзя не учитывать и того обстоятельства, что право складывается как результат накопившегося к
«осевому времени» культурно-исторического опыта по регулированию и упорядочению
межчеловеческих отношений. Воплощенный в ряде конкретных социальных форм — табу, обычаях,
традициях, нормах этикета и нравственности, религиозных предписаниях и запретах, то есть во всем
том, что часто называют «обычным правом», но что, по сути, являлось еще «предправом», этот
нормативно-регулятивный опыт оказался недостаточен для того, чтобы справляться с общественными
нравами в изменившихся социально-исторических условиях. Вместе с тем, его оказалось вполне
достаточно, чтобы на его платформе возникла качественно новая, более эффективная и функционально
более строго ориентированная система сугубо правовой регуляции. Не утратив генетической связи с
традиционными регуляторами, право обрело функциональную автономию. Оно сумело
ассимилировать накопленный на предыдущих ступенях развития цивилизации нормативно-
регулятивный опыт и поставить его на службу решению новых цивилизационных задач в условиях
активно формирующейся государственности.
Итак, можно с полным основанием утверждать, что право возникает как ответ формирующихся
цивилизаций на трансгрессивный вызов человека. Логика каузальной зависимости между вызовом и
ответом здесь совершенно очевидна. Если бы «осевая личность» была менее активна и в ней не
бурлили бы пробудившиеся силы, то цивилизация и культура развивались бы, наверное, по иному
сценарию. Если бы не способность к трансгрессивным порывам, то, очевидно, не возникли бы те
шедевры искусства, те научные и философские открытия, те гениальные религиозные откровения,
которые подарило миру «осевое время».
Право возникает как дополнительное дисциплинарное начало, задача которого в том, чтобы оберегать
созидательную транс-грессивность и обуздывать, ограничивать негативно ориентированные формы
трансгрессивности. Воля к самоутверждению, творчеству и свободе должна была неизбежно
натолкнуться на волю к порядку. Своеобразие права заключалось в том, что оно обуздывало свободу
ради свободы. Цивилизованный порядок не исключал свободу, а предполагал ее. Он исключал лишь
своеволие и вседозволенность. Достаточно вспомнить знаменитое герак-литовское требование гасить
своеволие скорее, чем пожар. Право