лизовалось с избытком, где многоактная историческая драма, писавшаяся десятилетия, явила собой
чудовищное смешение жанров кровавой трагедии и сюрреалистического театра абсурда, напоминая
перевернутый мир картин Брейгеля, где молятся дьяволу, рассыпают розы перед свиньями, ловят
сетями ветер и совершают множество других невообразимых нелепостей и кощунств. Так заявил о себе
цивилизационный парадокс, именуемый с времен Гегеля иронией истории и состоящий в разительном,
удручающем несовпадении целей и результатов человеческой деятельности.
, Если бы сознание человека повсеместно руководствовалось классической философемой «все
действительное разумно, а все разумное действительно», тогда для него не существовало бы трагедии
разлада между должным и сущим, идеалом и действительностью. Но для философского разума, в
отличие от обывательского рассудка, этот путь заказан. Заинтересованность в совершенно
определенных результатах собственных усилий, пристрастность и требовательность в оценках сущего
и должного заставляют цивилизованного субъекта болезненно воспринимать такие повороты
исторических событий, когда вожделенное царство свободы оказывается жестоким миром деспотизма
и абсурда, а ожидаемая «виктория» оборачивается сокрушительной «конфузней».)
Когда радикальные социально-исторические метаморфозы приводят к тому, что ценностный,
этический статус явлений, событий, лиц и их деяний изменяется на противоположный, происходит то,
что называется переворачиванием смысла при изменении контекста. В итоге человеческие претензии
разбиваются о неподатливость объективной логики бытия, а авантюрный напор, направленный на
реальность, в конечном счете сокрушает, подобно отраженной ударной волне, самого субъекта, лишая
его творческой свободы и сознания своей правоты.
В истории восточнославянской цивилизации заявила о себе трагическая мифологема Эдипа,
совершившего в неведении такие деяния, которые впоследствии, когда он духовно прозрел,
представились как оскорбление важнейших ценностей морали и права.
Своеобразие нынешней социально-исторической ситуации состоит в том, что в ней сошлись вместе
катастрофическое и ренес-сансное начала, тенденции гибели старого и рождения нового. В пределах
человеческого духа они скрестились как разнонаправленные мировоззренческие векторы, рождая
множество острейших психологических и морально-правовых диссонансов. В этом особенность
современного духовного климата и мироощущения тех, кто живет в нынешнюю эпоху.
Впрочем, это своеобразие в некотором смысле относительно, поскольку многие государства и раньше
неоднократно пережива-