Автономова Н.С. Философские проблемы структурализма
Подождите немного. Документ загружается.
венных
отношений,
направленностью
их
изменения
и
раЗВИ11ИЯ.
Именно
поэтому
для
историко-научного
исследования
чрезвычайно
важным
является
анализ
собственно
обще
ственной
истории
науки,
выявление
ее
места
и
роли
в
обществе,
ее
связей
с
другими
факторами
общественно
исторического
процесса:
экономическими,
политически
ми,
идеологическими;
определение
способов
ее
социаль
ной
организации
и
институционализации
в
различные
исторические
периоды.
Нельзя,
правда,
сказать,
что
Фу
ко
вовсе
не
видит
задачи исследования
социальных
де
терминаций
развития
науки.
Сам
он
рассматривает
построения
своей
«археологии
знания»
как
подготови
тельный
этап
к
дальнейшим
исследованиям
в
этом
на
правлении,
а
в
ряде
своих
работ
(например,
«Рождение
клиники»
или
«История
безумия»)
прямо
стремится
вы
явить
связь
явлений
познавательного
плана
(в
данном
случае
-
фактов
истории
медицины
и
психологии)
с
та
кими
факторами,
как
юридические
установления,
момен
ты
морального
и
религиозного
сознания,
а
также
с
соб
ственными
условиями
экономического
производства.
Однако
эти
моменты
привлекаются
Фуко
к
рассмотре
ни!?
в
качестве
фона
некоей
имм
анентно
развертываю
щеися
истории
познания,
а
потому
его
критика
пони
мания
науки
как
«ЧИСТОй
истории
идей
или
мнений»
ока
зывается
недостаточно
эффективной.
Дело
в
том,
что
все
те
разнообразные
социальные
детерминации,
которым
подчиняется
существование
и
развитие
науки
в
обществе,
анализируются
в
концепции
Фуко
преимущественно
через
призму
определений
язы
кового
плана,
через
посредство
«дискурсивных
практик».
Анализ
показывает,
что
«дискурсия»
у
Фуко
не
тожде
ственна,
как
это
может
показаться
на
первый
взгляд,
собственно
«языку»,
«речи»,
а
потому
и
осуществляемое
им
вычленение
«дискурсивных
формаций»
не
является
лишь
отголоском
позитивистских
или
лингвоаналитиче
ских
концепций.
Фактически
выявление
сферы
«дискур
сии»
у
Фуко
свидетельствует
о
попытке
обнаружить
в
исследуемом
объекте такой
уровень,
на
котором
выяв
ляется
взаимозависимость
и
взаимосоизмеримость
раз
личных
продуктов
и
образований
надстроечной
сферы,
не
сопоставимых
между
собой
прямо
и
непосредственно.
Реальная
сложность
взаимодействия
базиса
и
надстрой-
80
кн не
позволяет
соотносить
между
собой
их
разрознен
ные
проявления,
а
потому
поиск
уровня, на
котором
выявляется
соизмеримость
различных
продуктов
над
строечной
сферы,
представляет
собой
условие
отнесения
надстройки
к
базису, ее
зависимость
от
базиса.
Хотя
Фуко
и
признает
первичность
базисных
определений
(в
его
терминологии
«недискурсивных»
)
по
отношению
к
надстройке,
этот
тезис
не
находит
у
него
конкретной
разработки.
Фуко
несомненно
удается
вычленить
в
анализе
над
строечной
сферы
весьма
важный
аспект,
связанный
с
«дискурсией»,
С
исторически
детерминированными
усло
виями
«производства»
продуктов
культуры.
Однако
це
лостность
исторически
обусловленной
структуры
общест
венного
сознания
остается
недосгупной
его
анализу,
по
скольку
для
него остается
нерешенной
проблема
соот
ношения
речевых
и
неречевых,
дискурсивных
и
недис
курсивных
общественных
практик,
на
котором
в
конеч
ном
счете
крепятся
все
другие
звенья
его
собственной
концепции.
Эта
непроясненность
важнейшего
с
точки
зрения
материалистической
концепции
общественного
развития
момента
не
только
не
дает
Фуко
возможности
построить
целостную
картину
общественного
сознания
в
тот
или
иной
исторический
период,
но
и
не
позволяет
ему
понять
движущие
факторы
историко-культурного
процесса
и,
в
частности,
истории
развития
науки,
хотя
сам
автор
считает
анализ
преобразований,
происходя
щих
в
ходе
взаимодействия
дискурсивных
практик
с
недискурсивными,
одной
из
важнейших
своих
задач.
Р.
БАРТ
И
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
Для
работ
известного
французского
литературного
критика
и
литературоведа
Ролана
Барта
в
полной
мере
характерны
все
те
признаки
и
особенности
структура
листских
исследований,
о
которых
уже
говорилось
во
введении
и
первой
главе
работы.
Несмотря
на
то,
что
Барт
является
литературоведом
по
преимуществу,
его
интерес
далеко
не
ограничивается
исследованиями
ли
тературоведческого
плана.
Он
обращается
также
к ана
лизу
структуры
и
функционирования
других
знаково
символических
систем
культуры,
таких,
как
мода,
одеж-
81
да,
структура
города
и
т.
д.
Стремление
понять
и
рацио
нально
объяснить
функционирование
различных
культур
ных
образований
и
механизмов
как
знаковых
систем
особого
рода
и
предпринятые
в
этом
направлении
иссле
дования
несомненно
являются
позитивной
стороной
дея
тельности
Барта,
в
то
время
как
абсолютизация
этого
аспекта,
свойственная
Барту
наряду
с
другими
струк
туралистами,
имеет
негативный
смысл.
Особенно
отчет
ливо
выявляется
неправомерность
такой
абсолютизации
при
исследовании
основного
для
Барта
объекта
-
лите
ратурно-художественного
произведения.
Отвлечение
от
лежащей
за
его
пределами
объективной
реальности
не
оправданно
сводит
природу
художественного
произве
дения
к
многоголосию
различных
языков,
игнорируя
как
нечто
«внешнее»
все
многообразие прочих
факторов
и
взаимодействий,
определяющих
функционирование
про
изведения
искусства,
а
также
способы
его
восприя
тия.
В
работах
Ролана
Барта
мы
стали
бы
напрасно
ис
кать
строгой
последовательности
в
развитии
единого
замысла.
Сфера
его
литературной
деятельности
весьма
разнообразна.
Его
перу
принадлежат
десять
крупных
работ,
составленных
почти
исключительно
из
очерков,
ранее
появлявшихся
на
страницах
литературных
и
об
щественно-политических
журналов.
Это
его
«Нулевая
ступень
письма»
(1953),
«Мифологии»
(1957),
«О
Раси
не»
(1963),
«Критические
очерки»
(1964) ,
«Элементы
семиологии»
(1964),
«Критика
и
истина»
(1966),
«Систе
ма
моды»
(1967),
«С/3.
Опыт
исследования»
(1970),
«Империя
знаков»
(1970),
«Сад,
Фурье,
Лойола»
(1972).
Кроме
этого
Бартом
написано
множество
статей:
об
Андре
Жиде,
Камю,
Рсб-Грийе,
Кафке,
Бетховене,
Жюль
Верне
и
прочих,
а
также
целый
ряд
предисловий
-
к
со
чинениям
Бодлера
и
Стендаля,
Вольтера
и
Расина,
Ла
рошфуко
и
Лабрюйера,
Шатобриана
и
Пьера
Лоти.
Однако,
хотя
у
Барта
и
не
было
единой
программы
литературоведческой
работы,
у
него
была
одна
постоян
ная
страсть
-
это
любовь
к
языку.
Различные
эпизоды
этого
увлечения
составляют творческую
и
исследова
тельскую
биографию
Барта.
В
различные
периоды
своей
жизни
Барт
увлекался
театром
(особенно
античным
-
античный
театр
функцио
нировал
в
40-е
годы
ХХ
в.
В
Сорбонне)
,
классической
82
филологией,
особенно
греческой,
лингвистическими
идея
ми
и
их
использованием
в
семиотике.
На
вопрос,
кому
же
особенно
он
обязан
своим
интересом
к
семиотиче
ским
исследованиям,
Барт
называл
целое
созвездие
имен
13:
В.
Брендаля
(у
которого
он
позаимствовал
по
нятие
«нулевой
ступени»),
Л.
Ельмслева,
Ф. де
Соссюра
(у
которого
Барт
почерпнул
почти
все
основные
дихо
томии
«Курса
общей
лингвистики»),
Н.
Хомского,
Ж.
Греймаса,
Р.
Якобсона,
Э.
Бенвениста,
В.
Проппа,
русских
формалистов.
Среди
своих
современников,
ока
завших
непосредственное
влияние
на
формирование
его
исследовательских
интересов,
Барт
называет
Леви-Строе
са
и
Лакана,
Цветана
Тодорова
и
Жерара
Женетта,
Жака
Деррида,
Юлию
Кристеву
и
целиком
-
группу
литераторов,
объединившихся
вокруг
журнала
«Тель
Кель»,
Отношение
к
литературоведческой
науке
и
науке
вообще
было
у
Барта
не
склонностью
аналитического
и
систематического
ума,
а
скорее
писательской
увлечен
ностью:
пафос
своей
ранней
работы
над
семиотической
проблематикой
(в
«Системе
моды»
И
«Элементах
семио
логии»
)
Барт
называет
«эйфорической
грезой».
Трудно
говорить
о
переломах
или
радикальных
переменах
во
взглядах
Барта,
возможных
лишь
у
более
последова
тельного
автора,
однако
мы
постараемся
все
же
вычле
нить
некоторые
основные
этапы
в
его
исследовательской
деятельности.
Место
«эпистем»
Фуко
в
системе
Барта
занимает
«словесность»,
или
«письмо».
Если
эпистемы
-
общие
конфигурации
эпистемологического
поля
-
реконструи
руются
и
описываются
у
Фуко
в
теоретико-системати
ческой
форме,
то
типы
словесности
у
Барта
выявляются
наощупь
и
запечатлеваются
в
эссеистски-беллетристи
ческой
форме.
Выявление
условий
возможности
научно
го
познания
у
Фуко
и
выявление
возможности
литера
туры
у
Барта
имеют
между
собой
достаточно
много
общего
и
по
видимости,
и
по
сути.
Однако
направления
дальнейшего
развертывания
и
методологического
уясне
ния
этих
концепций
оказались
для
Барта
и
Фуко
в из
вестном
смысле
противоположными.
13 Barthes R.
Reponses.-
«Те!
que!», 1971, N 47,
р.
98.
83
Отправной
точкой
этой
эволюции
выступает
разви
ваемая
Бартом
в
его
первой
книге
(<<Нулевая
ступень
письма»)
концепция
«письма»,
или,
если
воспользоваться
более
привычным
выражением
русского
языка,
-
«сло
весности».
И
понятие
«нулевой
ступени»,
и
понятие
«словесности»
находят
в
очерках
этой
книги
самые
раз
норечивые
определения,
среди
которых
мы
постараемся
вычленить
то,
что,
на
наш
взгляд,
наиболее
сущест
венно.
Письмо,
словесность
-
это
для
Барта
связующая
об
ласть
между
всеобщностью
национального
языка
и
ин
дивидуальностью
личного
писательского
стиля.
Пись
мо
-
это
связующая
функция,
способ
подключения
ин
дивидуального
ко
всеобщему.
На
поверку
оказывается,
что
всеобщий
«язык»
олицетворяет
собой
для
Барта
социальную
детерминацию,
а
индивидуальный
«стиль»
детерминацию
природную,
биологическую.
Таким
обра
зом,
письмо,
словесность
выступает
здесь
как
посредник
между
природным
и
социально-культурным
в
человеке.
Толчки
биологических
импульсов
в
индивидуальных
си
туациях
абсолютно
несопоставимы
друг
с
другом;
все
общая
детерминация
национального
языка,
напротив,
всегда
тождественна
себе
и
не
нуждается
в
сравнении.
Сравнение
возможно
лишь
для
типов
словесности,
ибо
это
орудия
писателя,
не
принадлежащие
ему
одному,
но
в
той
или
иной
мере
характерные
для
всех
представи
телей
данного
исторического
периода.
Сравнение
типов
словесности
возникает
как
задача,
ибо
различные
стили
письма
не
накладываются
полностью
на
универсальную
тождественность
и
не
растворяются
в
ней.
Поэтому
за
дача
исследования,
как
считает
Барт,
состоит
в
осмыс
лении
возможностей
применения
тех,
а
не
иных
типов
словесности,
которые
далее
определяют
специфику
худо
жественных
проиэведений.
Категория
словесности
и
обозначаемая
ею
реальность
не
представляются
Барту
вневременными.
Он
связывает
их
существование
с
определенными
социально-политн
чесними
условиями.
«Язык
И
стиль
-
это
слепые
силы;
словесность
-
это
акт
исторической
СОЛИДарности.
Язык
и
стиль
-
это
объекты,
словесность
-
это
функция,
от
ношение
между
творением
и
обществом;
это
литератур
ный
язык,
преобразованный
социальным
назначением,
это
форма,
схваченная
человеческой
интенцией
и
свя-
84
занная
таким
образом
с
великими
историческими
потря
сениями»
14.
Итак,
словесность,
письмо
-
это
связующая
функция
между
природным
и
социальным,
между
индивидуаль
ным
и
всеобщим.
«Нулевая
ступень
словесности»
-
это
границы,
пределы,
отделяющие
область
возможного,
осмысленного,
разумного
для
данной
эпохи
от
того,
что
не
является
для
данного
социального
коллектива
ни
осмысленным,
ни
разумным.
В
более
узком
смысле
сло
ва,
который
прежде
всего
интересует
здесь
Барта,
ну
левая
ступень
словесности
-
это
условия
возможности
литературного
творчества
в
данный
период
времени,
об
щий
тип
и
способ
оформления
индивидуальных
художе
ственных
усилий,
укоренения
их
в
«непрозрачной»
сет
ке
опосредующих
форм.
В
работах,
следующих
за
«Нулевой
ступенью
пись
ма»,
Барт
стремится
уточнить
спой
исходный
замысел,
двигаясь
в
двух
направлениях
-
в
сторону
«семиотиза
ции»
И
одновременно
в
сторону
«антропологизации».
В
самом
деле вместо
нечетко
определенной
«словес
ности»
в
работах
Барта
60-х
годов
и
прежде
всего
в
статьях
из
сборника «Критические
очерки»
основным
организующим
понятием
становится
понятие
знака.
Барт
исходит
из
трех
основных
типов
знакового
отно
шения:
символического,
синтагматического
и
парадигма
тического.
Символическое
отношение
-
это
для
Барта
определенным
образом
мотивированное
отношение
озна
чающего
к
означаемому;
синтагматическое
отношение
развертывается
на
уровне
означающего,
соединяя
каж
дый
знак
со
смежными
знаками
того
же
сообщения;
парадигматическое
отношение
развертывается
на
уров
не
означаемого,
соединяя
каждый
знак
с
потенциаль
ным
запасом
других
знаков,
родственных
ему
по
смыслу.
Эти
три
типа
знаковых
отношений
Барт
считает
по
казательными
также
для
характеристики
различных
ти
пов
художественного
воображения
и
сознания
той
или
иной
эпохи.
Символическое
воображение
существует
в
постоянно
возобновляемом
отношении
формы
и содер
жания;
парадигматическое
-
в
извлечении
нужного
зна
ка
из
законченного
упорядоченного
запаса
слов;
нако
нец,
синтагматическое
--
в
связывании
свободных
эле-
н
Barthes R. Le degre
зёго
de l'ecriture.
Paris,
1953,
р.
24.
85
Ментов
в
новый
объект
с
НОВЫМ
смыслом.
Этим
трем
типам
знаковых
отношений
соответствуют
в
истории,
считает
Барт,
различные
типы
художественного
сознания
и
воображения,
а
также
тот
или
ИНОЙ
тип
творчества
и
произведения.
Так,
символическое
воображение
и
со
знание
находят
свое
выражение
в
любых
видах
искусст
ва,
ориентированных
на
экспрессивность,
т. е.
на
неза
висимость
и
суверенность
означаемого,
безразлично,
бу
дет
ли
это
означаемое
находиться
во
внешнем
мире
или
в
человеческой
психике,
так
что,
по
мнению
Барта,
в
эту
категорию
можно
с
равным
правом
зачислить
и
реа
листический,
и
интроспекционистский
роман.
Формаль
ное,
парадигматическое
воображение
опирается
на
ва
риации
повторяющихся
элементов
и
осуществляется,
как
считает
Барт,
например,
в
снах,
рассказах
о
предзна
менованиях,
романах
Роб-Грийе.
Функциональное,
син
тагматическое
воображение
действует
во всех
произведе
ниях,
возникающих
в
результате
связывания
прерывных
и
подвижных
элементов
(сюда
Барт
относит
серийную
музыку,
структурные
композиции
от
Мондриана
до
Бю
тора,
некоторые
виды
поэзии
и
эпического
театра).
Хотя
в
дальнейшем
семиотические
представления
Барта
расширяются
и
уточняются,
о
чем
свидетельст
вует,
в
частности,
публикация
курса
«Элементы
семио
ЛОГИИ»,
в
литературоведческих
анализах
соответствую
щего
периода
(<<О
Расине»)
мы
не
находим
адекватного
отражения
семиотических
идей,
теоретически
пропове
дуемых
Бартом.
Семиотический
анализ
подменяется
здесь
группировкой
образов
в
соответствии
с
некото
рыми
психоаналитическими
критериями;
а
полученная
в
итоге
интерпретация
расиновского
человека
не
пред
ставляется
ни
исчерпывающей,
ни
убедительной,
ни
до
статочно
последовательной.
Это,
быть
может,
и
не
случайно,
ибо
Барта
в сере
дине
60-х
годов
интересовал
не
столько
литературовед
ческий
анализ,
сколько
проблематика
социального
ис
следования,
анализ
массовых
коммуникаций.
Еще
рань
ше
1",
под
влиянием
Леви-Стросса,
Барт
приходит
к
мысли,
что
поскольку
всякий
продукт
культуры
опосре-
15 Barthes R.
А
propos de deux ouvrages de
Сl.
U~vi-Strauss:
Sociologie et
socio-logique.-
«Information sur les sciences socia-
[езв,
1962, v. 1, N 4.
86
дован
разумом,
а
структурный
анализ
есть
не
что
иное,
как
анализ «духа»
по
воплощающим
его
предметам,
по
стольку
структурный
анализ
имеет
фактически
неогра
ниченное
поле
применения.
Барт
распространяет
этот
левистроссовский
подход
с
примитивных
культур
на
со
временные.
В
любом
произведении
культуры
он
хочет
вскрыть
«социо-логику»
-
конкретно-историческую
си
стему
духовного
производства,
противополагаемую
вне
временной
надисторической
«логике».
Именно
«социо
Логика»
позволяет понять
разнообразные
продукты
ка
кой-либо
данной
культуры.
Она
призвана,
пишет
Барт,
«обнаружить
те
немно
гочисленные
модели,
которые
наши
общества
запускают
в
массовое
производство,
чтобы
получить
основной
на
бор
форм,
а
затем
и
отношений,
благодаря
которым
общество
делает
для
себя
понятными
свои
литературы
и
свои
автомобили,
или,
точнее,
благодаря
которым
оно
делает
мир
понятным
для
себя
через
посредство своих
автомобилей
и
своих
литератур».
И
далее:
«Изучая,
вслед
за
Леви-Строссом, сначала
«дифференциальные
разрывы»,
формы
некоего
данного
общества,
а
затем
способ,
которым
эти
разрывы
группируются,
вступают
в
соответствие
друг
с
другом
В
гомологических
процеду
рах,
можно
надеяться
нащупать
уже
не
разрозненные
проявления
социального,
связанные
случайными
анало
гиями,
но
структурированную
плоть
формальных
функ
ций
и
заменить
таким
образом
социологию
символов
социологией
знаков:
в
противоположность
символу,
знак
определяется
не
аналогическим
и
как
бы
естественным
отношением
к
содержанию,
но
сущностью
своего
места
внутри
системы
различий
(оппозиций
-
в
плане
пара
дигматики
и
ассоциаций
-
в
плане
синтагматики)
»16.
В
«Элементах
семиологии»
проблема
науки
о
систе
мах
массовых
коммуникаций,
несущих
в
себе
подлежа
щие
вычленению
элементы
«социо-логики»,
ставится
уже
более
развернуто,
хотя
и
вряд ли
достаточно
система
тично.
Средством
вычленения
и
фиксации
объекта
ис
следования
выступают
для
Барта
некоторые
основные
понятия,
взятые
из
концептуального
аппарата
лингви
стики, такие,
как
«язык-речь»,
«содержание-выражение»,
16 Barthes R.
А
propos de deux ouvrages de
Сl.
Levi-Strauss: Socio-
logie et socio-logique,
р.
116, 120.
87
«означаемое-означающее»
и
др.
У
Якобсона
он заимст
вует
понятие
«двойных
структур»,
образующихся
в
ме
стах
пересечения
кода
и
сообщения.
Из
Мартине
наи
более
важным
оказывается
тезис
об
одновременном
на
личии
двух
планов
в
лингвистических
единицах -
ди
стинктивного,
связанного
со
смыслоразличением,
и
сиг
нификативного,
связанного
со
смыслосодержанием.
Одним
из
первых
перед
Бартом
возникает
вопрос:
может
ли объект
«социо-логического»
анализа
быть
представлен
как
язык
особого
рода
или
же
как
речь?
Как
известно,
Соссюр
полагал
возможной
лишь
науку
о
языке
как
абстрактной
системе
норм,
в
то
время
как
речь
рассматривалась
им
как
область
несистематизи
руемых
индивидуальных
отклонений.
Среди
последую
щих
поиолений
лингвистов
проблема
возможности
нау
ки
о
речи
(13
соссюровском
смысле)
не
находила
одно
значного
решения.
Барт
с
его
тенденцией
к
«семиотизации»
исследова
тельского
проекта
предлагает
в
данном
случае
такое
решение:
объектом
исследования
выступают
для
«социо
логики»
не
собственно
языковые
и
не
речевые
законо
мерности
в
соссюровском
смысле,
а
знаковые
системы,
лежащие
как
бы
между
абстрактным
языком
и
инди
видуальной
речью.
Это
«коннотативные
системы»
-
си
стемы
вторичных
по
отношению
к
естественному
языку
значений,
в
которых
запечатлеваются
и
по
которым
можно
изучать
конкретно-исторические
детерминации,
налагаемые
обществом
на
окружающий
мир
и
фиксируе
мые
в
языке.
Именно
существование
в
системах
массо
вых
коммуникаций
области
закономерностей,
менее
общих,
нежели
языковые,
но
более
общих,
нежели
инди
видуально-речевые,
и
определяет,
по
Барту,
возможность
изучения
этих
систем.
Однако
заимствование
нескольких
лингвистических
категорий
еще
не
делает
бартовскую
«социо-логику»
функциональной
лингвистикой.
Во-первых,
объект
бар
товской
«социо-логики»
оказывается
шире:
он
включает
такие
продукты
культуры,
которые
лишь
отчасти
связа
ны
с
языковой
фиксацией
(кино,
радио,
телевидение,
реклама,
одежда,
еда,
структура
города
и
пр.).
Кроме
того,
даже
наиболее
«традиционные»,
привычные
линг
вистические
категории
(например,
дихотомия
«язык
речь»
)
не
налагаются
полностью
на
вторичные
языковые
88
системы.
Как
правило,
эти
системы
(например,
«кухня
..
мода»)
в
большей
степени
предполагают
материальныи
субстрат,
ряд
неггосредственных
несемиотических
функ
ций
(например,
питания,
защиты
от
холода),
которые
должны
быть учтены
особо.
Более
того,
сам
метод
би
нарных
оппозиций
-
опора
для
конструирования
и
иссле
дования
лингвистического
объекта
-
оказывается
не
вполне
соответствующим
«социо-логике»
нелингвистиче
ских
объектов,
предполагающих
построение
сериальных
парадигматических
оппозиций,
не
сводимых
к
бинар
ным.
Первым
конкретным
материалом,
на
котором
Барт
развертывает
свой
поиск
«социо-логики»,
стали
струк
турные
особенности
женской
одежды
в
журналах
MO~
1958-1959
гг.
Здесь
мода
в
силу
ее
наглядности,
строгои
(ежегодной)
смены
синхронных
структур,
относитель
ной
простоты
представляется
Барту,
быть
может,
даже
более
удобным
объектом
исследования,
нежели
сложные
многоуровневые,
многомерные
структуры
литературно
художественного
произведения.
Само
это
исследование
проводилось
в
1957-1963
П.,
хотя
опубликовано
оно
было
в
1967
году.
Подход
Барта
к
проблеме
отличен
от
предшествующих
работ,
посвященных
тому
же
сю
жету,
например,
от
книги
А.
Л.
Кребера
и
Дж.
Ричард:
сона
«Три
века
дамской
моды»
(1940),
авторы
которои
исследовали
историческую
изменчивость
математиче
ских
пропорций
дамского
вечернего
туалета,
изм:няв.
шихся
на
протяжении
трех
последних
веков
европеискои
культуры.
В
отличие
от
этого
конкретно-антропологиче
ского
подхода
Барта
интересует
прежде
всего
взаимо
переводимость
и
взаимопревращенность
различных
язы
ков
сплетенных
воедино
в
социальном
феномене
моды.
Этd
язык
визуальных
образов
-
фотография,
рисунок;
язык
описаний;
язык
реалий,
представленных
ЭТИ1;;И
опи
саниями;
язык
технологии
изготовления
-
выкроики.
Исследование
должно,
по
мысли
Барта,
сосредото
чиваться
вокруг
характеристики
различных
превраще
ний:
«язык»
(описания)
-
«образ»,
«язык»
-
«реаль
ность»
«образ»
-
«реальность»
и
др.
Вопрос
о
преоб
разова'нии,
взаимопереводе
разл~чных
ЯЗ~IКОВ
предпо
лагает
нахождение
некоторой
«неитральнои»
области
и~
соизмерения.
Аналогичный
вопрос
ставил
перед
собои
Мишель
Фуко,
вычленяя
область
«дискурсивных
зако-
89
номерностей»
как
почну
соизмерения
между
собой
раз
личных
продуктов
культуры.
В
бартовских
работах
кон
ца
50-х
-
начала
60-х
годов
этот
вопрос
пока
еще
не
поставлен.
В
«Системе
моды»
Барт
стремится работать
на
лингвосемиотическом
уровне
в
безоговорочном
дове
рии
к
некоторым
опорным
понятиям
лингво-семиотики.
Помимо
различных
языков,
«социо-логический»
анализ
вычленяет
в
исследуемом
объекте
различные
классы:
«мир»
(имеется
в
виду
социальный
мир),
«мода»,
«одеж
да»
и
три
основных
системы:
«реальный
код»,
«члено
раздельный
язык»
(терминологическая
система,
уровень
денот~ции
или
языковых
значений)
и,
наконец,
ритори
ческии
уровень
(уровень
вторичных,
«коннотативных»
значений).
При
этом
в
системе
«одежда-мир»
мода
от
крыто
условна
и
произвольна,
а в
системе
«одежда-мода»
мода
прикрывается
той
или
иной
«идеологической»
функ
цией,
связывается
с
той
или
иной
ситуацией
видимостью
причинно-следственной
связи.
Однако
если
переходы
от
уровня
риторического
к
уровню
терминологическому
осуществляются
без
особых
затруднений,
то
переход
от
терминологического
уровня
к
«реальному»,
предметно
му,
коду
оказывается
практически
невозможным.
Язык
является
пределом,
за
которым
смысл
«ирреализуется»,
причем внутриязыковые
отношения
не
тождественны
от
ношениям
внутри
«реального
кода
одежды».
Таким
об
разом,
несмотря
на
то,
что
Барт
получает
терминологи
ческую
систему
для
описания
и
классификации
по
неко
торым
единообразным
основаниям
сотен
предметов
дам
ской
моды
17,
отмеченная
трудность
соотнесения
кода
реального
и
кода
языкового
не
получает
здесь
своего
разрешения:
классификация
предметов
и
элементов
ре
ального
кода
остается
классификацией
языковых
назва
ний,
фиксирующих
эти
элементы.
Всякое
общество,
подчеркивает
Барт,
стремится
по
строить
мир
значений,
конструируя
семиологические
си-
17
Среди
этих
параметров
важнейшие
следующие:
атрибуты
бы
тия
-
конфигурация
(прямой,
квадратный,
круглый),
приладка
(облегающий,
свободно
ниспадающий),
размерность
(длинный
короткий),
протяженность
(отрезной-неотрезной),
материя
(про:
зрачность,
рельеф
и
т
д.);
отношения
-
позиция
(горизонтальный
вертикальный,
поперечный),
дистрибуция
(добавление,
умноже:
ние,
равновесие),
типы
связи и
т.
д.
И
т.
п.
Далее
таблица
пара
метров
еще
более
детализируется.
90
стемы
и
обращая
таким
образом
«вещи»
в
«слова»
и
«знаки»,
однако
по
мере
конституирования
тех
же
самых
систем
общество
столь
же
последовательно
стремится
замаскировать
семиотическую
природу
этих
образований,
превратить
их
в
нечто
«естественное»
или
«рациональ
ное.
Оба
эти
процесса
-
«означения»
и
«рационализа
ции»
оказываются
одновременно
и
противоречащими
друг
другу, и
взаимодополняющими
друг
друга.
Это
особенно
характерно,
как
полагает
Барт,
для
массовой
культуры.
Человеческие
общества отличаются
друг
от
друга
степенью
«искренности»
своих
семантических
си
стем,
степенью
отчетливости
в
понимании
их
произволь
ного,
конвенционального
характера
18.
Размышление
над
«семиологич~ским
парадоксом»
свидетельствует
здесь
о
том,
что
отношение
исследователя
к
семиотике
как
сред
ству
выявления
и
анализа
логики
означающих
систем
культуры,
или
же
иначе
-
«социо-логики»,
претерпевает
значительное
изменение.
На
самой
первой,
«наивной»
(по
словам
самого
Барта)
ступени
своих
семиотических
штудий
он
еще
свято
верит
в
неограниченную
мощь
лингвистической
методологии
и
потому
ставит
своей
за
дачей
построение
прикладных
семиотик,
на основе
уже
якобы
существующей
общей
семиотики,
соответственно
различным
областям
их
социального
функционирования.
При
этом
Барт
даже
переиначивает
соссюровскую
иерар
хию
наук:
для
Барта
этого
периода
не
лингвистика
часть
семиологии,
а,
напротив,
семиология
-
часть
линг
вистики.
Одновременно
и
параллельно
с
выявлением
всей
сложности
и
противоречивости
применения
лингвистиче
ского
метода
к
нелингвистическому
объекту
проблема
семиотики как
науки
возникает
уже
в
другой
форме.
В
свете
«семиологического
парадокса»,
зафиксировав
шего
обращение
«вещей»
в
смыслы,
а
смыслов
в
«вещи»,
объект
исследования
уже
может
быть
понят
собственно
не
как
объект,
но
скорее
как
отношение
к
объекту
(кон
венциональио-семиотическое
или
рационально-натур
а
лизирующее).
Объект
семиологии,
таким
образом,
сме
щается
-
это
не
явления
культуры,
классифицированные
в
соответствии
с
понятийным
аппаратом
лингвистики,
а
исследование
пределов,
границ,
возможностей
смысла.
18 Barthes R. Systeme de
1а
mode.
Paris,
1967,
р.
285.
91
Свидетельства
концептуального
сдвига
этого
периода
не
собраны
воедино
в
каком-либо
одном
тексте,
как
это
обычно
бывает
у
Барта,
они
рассеяны
по
многим
его
работам
19.
Оба
эти
завоевания
данного
периода:
во-пер
вых,
осознание
и
практическое
подтверждение
неалекват
насти
лингвистических
категорий
внелингвистическому
материалу;
во-вторых,
формулировка
«семиологического
парадокса»
и
соответствующий
сдвиг
объекта
исследо
ваний
потребовали
дальнейшего
развития
концепции
Барта,
которое
проявилось
уже
в
работах
конца
60-х
начала
70-х
годов.
Второе
направление,
по
которому
в
это
же
время
раз
вертывалась
и
видоизменялась
у
Барта
исходная
кон
цепция
«письма»,
«словесности»,
было
выше
условно
названо
нами
«антропологическим».
Понятие
«словес
ность»
имело
подчеркнуто
безличный,
надиндивидуаль
ный
характер.
В
работах
60-х
годов
Барт
стремится
вы
делить
в
этой
безличности
различные
отношения
к
сло
весности:
типы
деятельности
ученого,
критика,
читателя
(намеченные
главным
образом
в
«Критике
и
истине»).
Задача
ученого,
который
строит
науку
о
литературе,
заключается
в
том,
чтобы
выявить
все
возможности
смысла,
который
может
быть
порожден
данным
произ
ведением.
Эта
многозначность,
«поливалентность»,
мно
жественность
потенциальных
смыслов
будет
внекотором
роде
«пустым
смыслом»,
ибо
при
этом
не
подчеркива
ется
и
не
утверждается
ни один
из
этих
смыслов.
Зада
ча
ученого
заключается
в
том,
чтобы
воссоздавать
все
общие
условия
осмысленности
литературного
произве
де~ия,
выявлять
критерии
символической
художествен
нои
логики
подобно
тому,
как
задача
философа
или
ис
торика
науки
в
данном
смысле
-
воссоздавать
условия
познавательной
деятельности,
критерии
ее
разумности,
рациональности.
Задача
критика,
по
мнению
Барта,
прямо
противо
положна
задаче
ученого.
Критик
должен
ухватить,
объ-
19
Так,
в
«Критике
И
истине»
(1966)
те
же
проблемы формулируют
ся
применительно
к
литературоведческому
материалу:
«Наука
об
условиях
содержания,
то
есть
о
формах:
ее
будут
интересовать
вариации
смыслов,
порождаемых
или,
точнее,
могущих
быть
порожденными
(engendrables)
произведениямн,
она
будет
интер
претировать
не
символы,
но
лишь
их
многоваленгность:
словом
ее
объектомб~дет
не
полнота
смыслов
проиэведения,
нЬ,
напро:
тив,
тот
пустои смысл,
который
!!Х
всех
поддерживает».
92
яснить
И
описать
тот
единственный
смысл
из
множества
возможных,
порождаемых
произведением,
который
акту
ально
реализуется
в
данной
совокупности
социальных
и
культурных
условий
художественного
восприятия.
Кри
тик
выбирает
из
предоставляемого
ему
ученым
реестра
смыслов
те,
которые
наиболее
соответствуют
«духу
вре
мени»
и
эпохе,
в
которую
он
живет.
Он
не
«открывает»
произведение,
существующее
лишь
во
множестве
своих
потенциальных
значений,
которые
никогда
полностью
не
реализуются
в
одну
данную
эпоху;
напротив,
он
«по
крывает»
произведение
языком
своего
времени
и
своей
эпохи,
приближая
его
к
человеку
этого
времени.
Позиция
читателя
отлична
и
от
исследовательской
и
от
критической
позиций.
Ученый
и
критик
разбирают
произведение,
т.
е.
общаются
с
произведением
не
ради
него
самого;
они
не
удовлетворяются
той
содержатель
ной
реальностью
и
тем
языком,
которые
представляет
в
их
распоряжение
автор
произведения,
и
«покрывают»
произведение
иным,
своим
языком.
Читатель
же
обща
ется
с
произведением
ради
самого
произведения.
Но
при
всем
различии
этих
четырех
позиций
между
ними
есть
одна
главная
общая
деталь
-
поиск
и
обнаружение
смысла;
все
эти
деятельности
находят
общий
знамена
тель
в
деятельности
означающей,
в
придании
миру
осмысленности,
связности,
разумности,
Переходы
от
словесности
к
знаку
и от
безличности
к
четко
вычлененным
позициям,
объединяемым
в
дея
тельности
означения,
привели
Барта
к
постепенному
оформлению
новой
связной
концепции
на
месте
былой
концепции
словесности.
Эту
новую
концепцию
Барт
на
зывает
и
считает
структуральной.
Наиболее
отчетливое
выражение
она
нашла
в
одной
из
статей,
названной
«Структуральная
деятельность»,
С
точки
зрения
семиотической
для
структурализма
характерен,
по
мнению
Барта,
переход
от
знакового
от
ношения
символического
типа,
при
котором
полагается
возможным
непосредственное
сочленение
единичного
означающего
с
единичным
означаемым,
к
другим
типам
знакового
отношения,
и
прежде
всего
-
парадигмати
ческому.
Парадигматическое
же
отношение
Барт
трак
тует
весьма
сходно
с
тем,
как
Лени-Стросс
определяет
«гомологическое»
отношение:
в
качестве
минимальной
исходной
клетки
оно
предполагает
отношение
не
менее
93
ех
элементов
-
пары
означаемых,
между
ко
чем
четыр
то
ыми
имеется
определенное
отношение,
к
паре
означа
ю~их,
между
которыми
также
имеется
определенное
отношение,
так
что
исходным моментом
здесь
является
не
просто
отношение,
но
отношение
второго
порядка,
отношение
отношений
-
«гомология».
Смещение
интере
са
с
символики
на
парадигматику
сопровождается
опре
деленным
смещением
рамок
в
преобладающих
типах
ду
ховно-практической
деятельности.
Пожалуй,
лишь
чи
тательская
позиция,
да
и то
с
известными
оговорками,
характеризуется
прямо
интересом
к
«содержанию»,
лишь
читатель
ищет
за
каждым
означающим
его
озна
чаемое,
т.
е.
остается
на
уровне
символического
созна
ния.
Писатель,
ученый
и
критик,
напротив,
обнаружи
вают
смыслы,
соотнося их
со
всей
парадигмой
других
возможных
смыслов
и значений,
отличие
от
которых
и
определяет
смысл
актуально
присутствующих
элемен
тов.
Писатель
и
ученый
объединены
здесь
не
случайно.
Барт
настойчиво
подчеркивает,
что
структурализм
-
это
не
научное
движение
и не
художественная
школа.
CTPY~
туральные
принципы
едины
и
для
научно-теоретическои,
и
для
инженерно-практической,
и
для
художественно-по
этической
деятельности.
В
статье
«Структуральная
деятельность»
структура
лизм
характеризуется
и
с
психологической
стороны,
как
определенный
опыт
сознания,
переживающего
структуры,
и,
что
гораздо
характернее,
с
сугубо
антипсихологиче
ской,
как
совокупность
операций,
посредством
которых
выявляются
правила
функционирования
объекта,
пер
воначально
заданного
лишь
как
«черный
ящик».
Опе
рации
структурного
анализа
не
должны
выявить
меха
ническое
подобие
исходного
объекта.
Они
должны
по
строитъ
новый
объект,
который
подобен
первоначально
данному
не
субстанциально,
а
функционально.
В
отли
чие
от
первоначально
данного
объекта
подобный
ему
объект
обладает
новой
«антропологической
ценностью».
Структура
полученного
в
результате
объекта
призва
на,
по
мнению
Барта,
выявить
тот
процесс,
посредством
которого
человек
придает
вещам
смысл.
«Придавать
смысл»
-
понятие
специфическое:
«структуральный»
че
ловек
не
ищет
смысла
в
окружающих
его
вещах
и не
приписывает
вещам
уже
найденные
смыслы;
здесь
смысл
исчерпывается
в
самой
структуральной
деятельности
как
94
таковой,
т.
е.
13
деятельности,
направленной
на
то,
чтобы
постичь
каким
образом
вообще
возможен
смысл.
по
этому
~CHO,
ЧТО
этот
так
называемый
«структуральный
человек»,
выступающий
одновременно
и
в
качестве
объ
екта
структурализма,
и
в
качестве
субъекта
структу
ральной
деятельности,
не
является
обладателем
смысло.в,
он
-
производитель
смыслов,
«чело~ек
означающии»
(homo
significans),
энакополагающии.
Эта
характери
стика
не
может
не
напомнить
кассиреровское
определе
ние
человека
как «символического
существа».
Заострение
проблемы
на
роли
человека
~aK
произ
водителя
смыслов
в
процессе
структуральнои
деятель
ности
-
не
случайно.
Очень
важно
еще
раз
напомнить
и
о том,
что,
по
Барту,
структуральная
деятельность
в
принципе
тождественна
для
ученого
и
для
художника
и не
зависит
от
субстанции
объекта,
функциональные
свойства
которого
надлежит
выявить.
«Сциентизация»
гуманитарного
знания
и
«эстетизация»
других
способов
познания
-
это
движение
с
разных
полюсов
к
одному
общему
результату:
коренной
ломке
привычных
рамок
человеческой
деятельности.
В
свою
очередь
это
не
может
не
повлечь
за
собой
перестройки
самого
человека
и
воз
никновения
«новой
антропологии»,
-
считает
Барт.
Од
нако
нельзя
не
отметить,
что
и
лозунг «новой
антропо
логии»,
брошенный
еще
в
«Нулевой
ступени
письма».:
и
лозунг
«нового
структурального
человека»,
поднятыи
в
работах
60-х
годов,
не
получают
в
работах
Барта
никакой
исторической
конкретизации.
Более
1'0':0,
сам
этот
проект
носит
характер
вполне
утопическии:
либо
это
ссылки
на
будущее
общество,
не
нуждающееся
более
ни
в
каких
промежуточных
формах,
опосредующих
отно
шения
людей
друг
к
другу
в
социуме
и
отношение
чело
вечества
к
миру
и
природе,
либо
это
столь
же
утопиче
ские,
хотя
и
вовсе
не
лишенные
иронии,
ссылки
на
ново
аданный
«адамов»
мир.
В
обоих
этих
мирах,
неопреде
ленно-будущем
и
отдаленно-прошедшем,
вместе
с
исчез
новением
социальных
трений
исчезает,
по
мнению
Бар
та
и
необходимость
в
той
«непрозрачной»
сетке
знаков,
си~волов,
классификаций
и
типологий,
которая,
прелом
ляя
отношение
человека
к
миру,
и
создает
почву
для
различного
рода
заблуждений
и
мистификаций,
в
дебрях
которых
блуждает
современное
буржуазное
сознание
..
Таков
был
проект
обновления
человека
в
«Нулевои
95
временного
человека,
сотканный
из
ноьых
противоречий
и
антиномий
эмпирического
и
трансцендентального,
ко
нечного
и
бесконечного,
первоначального
и
эсхатологи
ческого,
о
которых
и
помыслить
не
мог
ученый
класси
ческого
периода.
Двойственность,
неустойчивость, проти
воречивость
и
сложность позиции
современного
человека
в
буржуазном
мире
ярче
показаны
именно
у
Фуко,
ко
торый
почти
не
пользуется
термином
«буржуазный»,
а
не у
Барта,
который
обозначает
этим
понятием
все
и
вся
-
от
«буржуазного
сознания»
до
«буржуазной
иг
рушки»,
предназначенной
для
ребенка
современного
«по
требительского»
общества.
Несложно
найти
ту область,
в
которой
противоречие
между
«семиотизацией»
И
«гум
аниаацией»
одного
иссле
дователя
и
«десемиотизацией»
И
«дегуманизацией»
дру
гого
проявилось
бы
особенно
четко.
Это
-
область
лите
ратуры;
для
Барта
-
привилегированно-профессиональ
ная,
для
Фуко
также
весьма
важная,
ибо она
связана,
по
его
мнению,
с
изменением
положения
языка
и
роли
человека
в
современной
ситуации.
И
Барт,
и
Фуко
сходным
образом интерпретируют
различия
языков
классической
и
современной
литера
туры.
В
отличие
от
классического
языка
и
классической
литературы,
которая
характеризуется
чистотой
знака по
отношению
к
обозначаемому,
осознанностыо
своих
исто
ков
и
беспрепятственной
прозрачностью
социальной
цир
куляции,
современная
литература
«непереходна»,
она
не
обозначает
недвусмысленно
внеположный
ей
объект,
она
непрестанно
отсылает
к
самой
себе,
задавая
себе
во
прос
о
собственной
сути
и
проверяя
свою
обоснован
ность
перед
лицом
других
порождений
культуры,
постав
ленных
перед
той
же
задачей.
Теряя
прозрачность,
ор
ганизуемый
литературой
язык
приобретает
объемность
и
плотность
(плотность
слова,
языка
-
это
и есть
тот
осадок,
который
остается
после
«перевода»
словесного
содержания
на
язык
мышления).
Непереводимое
и
не
сводимое
к
мысли
слово
«встает
на
дыбы»,
в
нем
более
не
просвечивается
логическое
содержание,
в
нем
проступают
ранее
скрытые
«геологические»
пласты;
слово
является
в
своем
«внечеловеческом»
облике,
ибо
оно
более
не
связывает
людей,
не
позволяет
им
бесконфликтно
и
беспрепятственно
общаться
друг
с
другом.
Слово,
язык,
литература
-
становятся
источниками
социально
ступени
письма».
утопическая
неисторичность
этого
nро.
екта
оборачивается
в
последующих
работах
Барта
тои
самой
вневременностью
исследовательского
подхода,
от
которой
Барт
некогда
призыв
ал
освобождаться.
В
ра
боте
«О
Расине»
Барт
даже
говорит
о
тотализующем
единстве
субъекта,
т.
е.
о
вневременном
его
единстве,
вполне
в
духе
экзистенциалнстской
программы.
Таким
образом,
очевидно,
что
исходная
концепция
«письма»,
«словесности»
получает
у
Барта
вполне
опре
деленную
конкретизацию.
Из
всего
множества
значений,
с
которыми Барт
первоначально
связывает
понятие
сло
весности,
остаются
и
закрепляются
лишь
некоторые,
в
то
время
как
другие
полностыо
исчезают.
На
месте
письма
как
«рефлексии
писателя
над
инструментальны
ми
источниками
его
творчества»,
как
«формальной
ре
альности,
простирающейся
между
языком
и
стилем»,
как
«идеи
формы,
конкретнзирующейся
в
той
или
иной
технике»,
остаются
другие
определения:
«область
чело
веческого
выбора
и
ответственности»,
«свободное
про
изводство
языка»,
«единство
свободы
и
истории»,
«связь
идеальных
человеческих
действий
с
идеальными
целя
ми».
Вкупе
с
единством
человеческого
субъекта,
про
возглашенным
в
«Расине»,
это
весьма близко
подводит
нас
к
беллетризированной
программе
экзистенциализма.
Диалектическая
биполярность
«словесности»
как
напря
женной
связки
индивидуального
и
социального,
всеоб
щего
и
единичного
сменил
ась
в
конечном
счете
утопи
чески
бесконфликтным
утверждением
субъективности
«нового»
человека.
Сравним
в
этом
плане
эволюцию
Барта
с
эволюцией
Фуко.
Барт
развертывает
свою
концепцию
в
направле
нии
семиотизации
и
антропологизации,
единством
ко
торых
выступает
структуральная
деятельность,
привно
сящая
в
исходный
объект
«антропологические»
ценности.
Напротив,
Фуко
в
«Археологии
знания»
и
статьях
по
следних
лет
решительно
отмежевывается
и
от
интер
претации
своего
проекта
в
семиотическом
духе,
и от
«антропологизма»
во
всех
его
формах,
объявляемого
им
первым
и
основным
врагом
научного
познания.
Проблема
человека,
его
место
и
роль
в
мире
и
социу
ме
задаются
в
современную
эпоху
совсем
иначе,
нежели
это
было
в
предшествующие
эпохи,
считают
и
Барт,
и
Фуко.
В
«Словах
и
вещах»
Фуко
предлагает
образ
со-
96
4
н.
С.
Автономова
97
непредсказуемых
неожиданностей
и,
разобщая
человека
с
людьми,
ставят
его
один
на
один
со
стихийными
си
лами
природы.
Соглашаясь
с
этой
общей
характеристикой
тенденции
современной
литературы,
Барт
и
Фуко
дают
современ
ной
литературной
ситуации
прямо противоположные
интерпретации.
«Писатель
без
литературы»,
-
говорит
Барт.
«Литература
без
писателя»,
-
говорит
Фуко.
Современная
литература,
считает
Барт,
все
более
и
более
становится
объектом
для самой
себя:
объектом
созерцания,
объектом
производства
(Флобер),
объектом
художественного
насилия
над
языком
и
«умерщвления»
в
акте
предельной
объективации
(Малларме).
Совре
менное
состояние
и
будущие
перспективы
ведут,
считает
Барт,
к
полному
исчезновению
знаковости
и
литератур
ности,
к
литературе
без
знака,
вернее,-
к
писателю
без
литературы.
Самоутверждение
нового
человека
происхо
дит
в
беспредметном
вакууме,
в
котором
утопически
беспрепятственно
развертывается
творческая
субъектив
ность.
Начиная
с
XIX
в.,
пишет
Фуко,
язык
стремится
воз
местить
в
литературе
свое
функционирование
в
качестве
системы
знаков.
Современную
литературу
нельзя
помыс
лить,
ни
анализируя
ее
с
точки
зрения
означающего,
ни
реконструируя
ее
как
означаемое.
В
отличие
от
языка
классической
литературы,
беспрепятственно
переводив
шего
и
комментировавшего
мышление,
современная
ли
тература
выявляет
бытие
языка.
Тем
самым
она
более
не
может
рассматриваться как
поле
для
приложения
индивидуальных
творческих
усилий
по
зашифровке
или
расшифровке
означаемого.
Приобретая
плотность
и
«не
прозрачность»,
литература
становится
самостоятельным
порождением,
не
связанным
прочно
с
мышлением
со
временной
культуры.
Становясь
бытием
языка,
литера
тура
становится
литературой
без
писателя.
Итак, перед
нами
два
противоположных
решения
одного
уравнения:
писатель
без
литературы
и
литература
без
писателя.
Вопрос
о
том,
почему
одни
исследователи
тяготеют
к
одному,
а
другие
-
к
иному полюсу
биполярной
субъ
ектно-объектной
структуры,
требует
выявления
де
терминаций
более
частного
характера.
Классический
филолог,
взлелеянный
в
духе
традиционного
гуманизма,
Барт
не
может
окончательно
расстаться
с
его
иллюзия-
98
ми.
Между
тем
у
Фуко,
чуждого
этому
пристрастию,
признаки
и
призраки
традиционных
гуманистических
идеалов
опосредуются
и
преобразуются
в
соответствии
со
строгим
идеалом
научности,
который
ничего
не
зна
чит
для
Барта.
Так,
две
различные
традиции
определяют
различное
эмоционально-психологическое,
а
в
конечном
счете
также
и
философское
отношение
двух
исследова
телей
к
одной
и
той
же
проблематике
объемлющей
их
культурной
ситуации.
Нельзя,
однако,
ограничить
разбор
бартовских
работ
рассмотрением
тенденций
к
семиотизации
и
антрополо
гизации,
исключив
те
другие
тенденции
последующего
периода,
в
которых
Барт
не
только
расходится,
но
и
сближается
с
основными
устремлениями
поздних
работ
Фуко.
Основным
произведением
этого
позднего
периода
творчества
Барта
является,
пожалуй,
«Империя
знаков»
(1970).
«Империя
знаков»
близка
«Системе
моды»
двумя
мо
ментами.
Во-первых,
в
ней
представлен
еще
один
спо
соб
выхода
за
рамки
собственно
лингвистической
мето
дологии,
связанный
уже
не
столько
с
исследованием
надъязыковых
коннотативных
значений,
как
в
«Системе
моды»,
сколько
С
исследованием
доя
зыковых
возможно
стей
смысла.
Во-вторых,
она
представляет
собой
тот
эксперимент
воображения,
который
предполагался
«се
миотическим
парадоксом»,
-
попытку
построить
и
опи
сать
иной
способ
организации
семиотического
опыта
че
ловеческого
коллектива,
нежели
характерные
для
мас
совой
культуры
тенденции
к
«семиотиэации»
одновремен
но
с
«натурализацией»
смыслов.
Географический
объект
этой
небольшой
книжки
с
прекрасными
иллюстрациями
-
Япония.
Однако
это
не
реальная
страна
с
ее
бытом
и
нравами.
Не
претендуя
на
репрезентацию
какой-либо
реальности,
не
стремясь
сблизить
или
противопоставить
Запад
и
Восток
в
исто
рическом,
философском,
культурном
или
политическом
смысле,
-
Барт
выбирает
из
определенного
культурного
региона
некоторую
совокупность
черт,
чтобы
построить
из
них
символическую
систему.
Целью
анализа
здесь
являются
«не
другие
символы,
не
другая
метафизика,
не
другая
мудрость
(хотя
она
была
бы,
по-видимому,
и
очень
желанна),
но
сама
возможность
различия,
мута
ции,
революции
в
обладании
символическими
система-
99