Авдеенко Е.Г. Карл Йозеф Вирт: партийно-государственная деятельность (1918 - 1933 гг.)
Подождите немного. Документ загружается.
151
Казалось, в конце декабря 1921 г. в результате неофициальной миссии В.
Ратенау в Лондон, в репарационном вопросе обнаружились благоприятные для
Германии перспективы: удалось достичь договоренности о выплате
немецким правительством текущего взноса в 500 млн. марок в 4 приема до 15
апреля и отсрочке последующих платежей. Правительство Й. Вирта
восприняло условия с оптимизмом, ответив обширной программой
внутренних реформ, предусматривавших введение новых налогов, в том
числе и на собственность, и принудительного внутреннего займа (172).
Однако в ноте от 21 марта репарационная комиссия заявила, что
предложенная имперским правительством программа реформ недостаточна и
потребовала для 1922 г. денежных выплат в размере 720 млн. марок и
товаров на сумму 1 450 млн. марок. Взамен отсрочки платежей требовалось
введение новых налогов на сумму 60 млн. марок, и установление контроля
над имперскими финансами (173).
Подобные требования вызвали возмущение в Германии. Й. Вирт
заявил, что они “посягают па государственный суверенитет и
несовместимы с достоинством великой нации” (174). Он указал также, что
их реализация технически невозможна, т. к. не найдет поддержки
парламентского большинства. В речи 22 марта 1922 г. Й. Вирт впервые
произнес понятную и популярную формулу: “Сначала хлеб, потом
репарации” (175). Министр иностранных дел поддержал позицию
рейхсканцлера. На заседании рейхстага 29 марта он решительно отклонил
“наступление на государственный и финансовый суверенитет Германии”
(176).
В начале апреля 1922 г. советская делегация “проездом в Геную”
прибыла в Берлин для продолжения пepeговоров. Российская сторона
рассчитывала еще до Генуи заключить с Германией договор, чтобы снять
возможные обвинения в адрес России в срыве конференции (177). В ходе
состоявшейся до начала официальных переговоров встрече между Й.
152
Виртом, Г. Чичериным и М. Литвиновым у Г. Чичерина сложилось
впечатление, что Й. Вирт готов к подписанию соглашений (178). 10 апреля
он сообщал в Москву: “В понедельник утром мы были у И. Вирта, который
весьма добродушно и сочувственно ко всему относился, но ссылался на
трудности германского положения и слабость правительства” (179). И все же
главным действующим липом в официальных переговорах оставался министр
иностранных дел, не желавший обострения отношений с Западом. 4 апреля по
поручению В. Ратенау А. фон Мальцан предложил проект германо-советского
договора, в соответствии с которым “Германия оставляла за собой право
требовать возмещения убытков, но готова была отказаться oт него, если
откажутся от компенсации другие” (180). Советскую сторону данный
проект не удовлетворил. Заключительная беседа окончательно прояснила
советским представителям, что “немецкая сторона ни при каких
обстоятельствах договор до Генуи не подпишет” (181). В итоге было
условлено, что двусторонние переговоры будут продолжены в Генуе.
В заседании кабинета министров, обсуждавшем тактику немецкой
делегации на предстоящей конференции. Й. Вирт предложил “активизировать
русскую линию с целью оказания давления на Запад” (182). Президент Ф.
Эберт заявил, что в этом вопросе требуется большая осторожность, и
потребовал от членов делегации предварительного согласования всех
шагов с ним и с оставшимися в Берлине членами кабинета (183).
Уже в первые дни конференции в Генуе представители Антанты вручили
германской и советской делегациям подготовленный заранее Лондонский
меморандум экспертов. От РСФСР ожидалась выплата долгов прежних
правительств, отмена монополии внешней торговли и компенсация за
национализированную собственность. При этом закреплялось право
потребовать от Германии компенсации военного ущерба по статье 116
Версальского мирного договора. Для обсуждения условий Лондонского
153
меморандума и заключения соответствующего соглашения советская
делегация была приглашена на сепаратные переговоры в узком кругу с
ведущими странами Антанты. Германская делегация оказалась полностью
изолированной от обсуждения каких-либо касавшихся ее проблем.
Отношение И. Вирта к Лондонскому меморандуму было резко
негативным: “Франция и Англия предложили меморандум, оказавшийся
вторым Версалем” (184). “Содержание для русских – ужаснейшего рода, оно
предполагает “туркизацию” России”, – констатировал Й. Вирт (185). Под
“туркизацией” он подразумевал серию условий, означавших прямое
вмешательство в экономические и политические отношения в СССР. В ряде
статей предусматривались право на возвращение национализированной
собственности, свобода торговли и предпринимательства, полная автономия
принадлежавших иностранному капиталу предприятий, включая право
администрации на прием и увольнение рабочих (186).
Сразу после ознакомления с условиями меморандума А. фон Мальцан
попытался заручиться поддержкой английской стороны и заявил о своих
сомнениях относительно неприемлемых для Германии статей (187). Однако
реакции Ллойд Джорджа не последовало. Заседание подкомиссии, назначенное
на 13 апреля, было отложено. Одновременно распространились слухи, что на
вилле Ллойд Джорджа начались сепаратные переговоры между союзными
державами и Советской Россией. Троекратная попытка В. Ратенау просить
Ллойд Джорджа о встрече, как и стремление А. фон Мальцана получить
подробную информацию от советской делегации не увенчались успехом (188).
Вечером 14 апреля секретарь итальянской делегации в Генуе А. Джианини
проинформировал И. Вирта о том, что переговоры на вилле Ллойд Джорджа
приняли благоприятный оборот и взаимная договоренность возможна (189).
Оказавшись перед прямой угрозой изоляции и заключения соглашения
между Советской Россией и Антантой, Й. Вирт и В. Ратенау пришли к выводу о
необходимости установления прямого контакта с советской делегацией (190). В
154
ночь с 14 на 15 апреля 11. Ратенау дал задание А. фон Мальцану организовать
связи с русскими и возобновить обмен мнениями, прерванный десять дней
назад в Берлине. 15 апреля А. фон Мальцан встретился с представителями
советской делегации А Иоффе и X. Раковским и от имени Германии
предложил отказаться от подписания соглашения с Антантой взамен на
экономическую поддержку. Не возражал он и против обсуждения вопроса о
заключении соглашения с Россией на основе договоренностей, достигнутых 3 –
4 апреля В Берлине
15 апреля в телеграмме к госсекретарю Ханиелю Й. Вирт сообщил, что
“общая политическая ситуация требует заключения особого соглашения с
Советской Россией. Оно произойдет на основе проекта от 4 апреля и не
выходит за рамки полномочий, предоставленных делегации
рейхспрезидентом” (191). В 1 час 15 минут А. фон Мальцан направил Г.В.
Чичерину приглашение к заключению двустороннего договора. Российская
сторона приняла предложение и пригласила немецкую делегацию в Рапалло,
небольшой курортный город близ Генуи. Пытаясь смягчить возможные
последствия столь рискованного шага, В. Ратенау предложил своим коллегам
поставить Ллойд Джорджа в известность о предполагаемом соглашении.
Однако решительное сопротивление Й. Вирта и Л. фон Мальцана заставило
министра иностранных дел отказаться от своего замысла.
По свидетельству М. Шлезингера, Й. Вирт настаивал на немедленном
заключении соглашений с Россией и подталкивал к этому все еще
колеблющегося В. Ратенау, заявив, что, в крайнем случае, он сам подпишет
договор (192). Впоследствии Й. Вирт оспаривал сообщение М. Шлезингера:
“хотя министр иностранных дел и имел сомнения по поводу заключения
договора, раскола между нами не было” (193). В Ратенау также оценивал свое
решение как самостоятельное (194). К вечеру 16 апреля “Берлинский протокол с
немногими незначительными поправками был подписан” (195).
155
Рапалльский договор состоял из шести пунктов. Оба государства
отказывались or взаимного возмещения военных расходов и невоенных
убытков. Германия признавала национализацию немецкой собственности в
России. Обе стороны пришли к соглашению о восстановлении
дипломатических отношений и взаимном применении принципа наибольшего
благоприятствования в торговле и доброжелательства в вопросах экономики
(196).
Для Й. Вирта, который уже с 1920 г. стремился к нормализации
отношений, а с 1921 г. и к политическому союзу с РСФСР, подписание
договора было совершенно логичным шагом. И все же к окончательному
сближению с Россией его вынудило неблагоприятное развитие событий на
конференции.
Выступая перед рейхстагом по возвращении в Берлин, Й. Вирт сообщал о
мотивах, которые привели немецкую делегацию в Рапалло: “Проблема
Востока должна была обсуждаться в Генуе совместно, но нам было уготовано
разочарование. Вследствие сепаратных переговоров западных держав с Россией
возникла угроза немецким интересам, которую мы должны были своевременно
предотвратить. Реализация условий Лондонского меморандума экспертов
означала бы окончательный смертный приговор для Германии” (197). Й. Вирт
подчеркнул, что Рапалльский договор в своих основах был подготовлен задолго
до Генуи:
“
Мы надеялись, что эти основы будут приведены в соответствие с
решениями Генуэзской конференции. Однако союзники не позволили сделать
проект договора предметом обсуждений” (198). “Выступая перед палатой
общин, Ллойд Джордж назвал заключение Рапалльского договора тяжелой
ошибкой, – сказал Й. Вирт, – однако нельзя не признать, что главная ошибка
заключалась в действиях самих союзников” (199).
В письме к рейхспрезиденту от 21 апреля 1922 г. Й. Вирт сообщал, что
когда стали поступать сообщения о возможном сепаратном соглашении России
с союзниками немецкая делегация “натолкнулась на холод Антанты и была
156
вынуждена договариваться с русскими” (200). “Мы не могли допустить
заключения договоренностей с Россией без участия Германии”, – подчеркнул
канцлер (201). “Германия сделала в Генуе первый самостоятельный шаг и
снова выдвинулась на решающие политические позиции”, – писал Й. Вирт в
мае 1922 г., – с ней снова будут считаться на Западе и на Востоке (202).
Известие о подписании германо-советского договора произвело на
конференции эффект разорвавшейся бомбы (203). В ноте от 18 апреля
представители Антанты упрекали немецкую делегацию в том, что она
“разрушила дух взаимного доверия” и сообщали, что Германия исключается из
дальнейших переговоров на конференции (204). 19 апреля Ллойд Джордж
потребовал ликвидировать соглашения (205), однако Й. Вирт, как и советская
сторона, решительно отклонили это требование (206). Ллойд Джордж подверг
резкой критике, прежде всего, момент заключения договора (207). Егo
содержание не было неожиданностью для британского премьера. По мнению Й.
Вирта, которое многократно подтверждается в исторических исследованиях, в
вопросе репарационной политики между Англией и Францией имелись
серьезные разногласия (208). Понимая, что немецко-русское сближение
направлено против стремления Франции к гегемонии в Европе, Ллойд Джордж
довольно быстро смирился с договором. В целом спокойной была и реакция
США, представленных в Генуе через наблюдателей (209). В отличие oт этого
реакция Франции на заключение германо-советского договора была острой. Р.
Пуанкаре заявил, что “договор разрушает европейское равновесие” и, угрожая
оккупацией Рура, подчеркнул, что Франция всеми силами будет добиваться
неукоснительного выполнения условии Версальского мира (210).
В Советской России заключение договора было воспринято с большим
воодушевлением. Договор был объявлен образцом для оформления будущих
отношений Советской России с капиталистическими странами (211).
Эмоциональный подъем, вызванный о РСФСР заключением Рапалльского
договора, Й. Вирт пытался использовать для того, чтобы защитить немногие,
157
оставшиеся в большевистской России, институты католической церкви. Еще в
Генуе он лично просил Г. В. Чичерина, возглавлявшего советскую делегацию,
переговорить с представителями Ватикана. 13 мая 1922 Г. состоялась встреча
советского представителя В. В. Воровского с помощником государственного
секретаря Ватикана монсеньором Пиккардо и немецким прелатом при
ватиканском посольстве Штейнманом, в ходе которой обсуждался план
“ватиканской миссии”, предполагавший помощь Ватикана Советской России с
целью поддержания католической церкви в РСФСР (212).
Обсуждение Рапалльского договора рейхстагом проходило в конце июня
1922 г. Практически все политические силы страны высказались в его
поддержку. Хотя отдельные критические замечания в адрес немецкой
делегации все же были высказаны. Депутаты от ННП отмечали
экономические преимущества договора, и видели благоприятный шанс для
возобновления восточной торговли, однако национализацию немецкой
собственности в России расценивали как
“
в высшей степени опасное
мероприятие” (213). Немецкие националисты приветствовали “начало
активной внешней политики”, отмечая, что заключение договора диктовалось
стремлением к внешнеполитической независимости и утверждению Германии в
качестве великой европейской державы (214), но требовали, чтобы советское
правительство искупило в полной мере вину за убийство графа Мирбаха и
“прекратило любые попытки большевистской пропаганды” на немецкой земле.
Фракция Центра, принципиально одобрив договор, также настаивала на
безусловном замораживании деятельности Коминтерна в Германии (215).
Высказалась в поддержку договора и фракция НДП, выразившая уверенность,
“что все народы Европы придут, как и Германия к таким же соглашениям с
Россией” (216). Фракция СДПГ также в целом одобрила договор и выражала
сомнения лишь по поводу момента его заключения (217).
Выступая 29 мая с речью в рейхстаге, Й. Вирт назван Рапалльский
договор “честнейшим и справедливейшим, и в этом смысле образцовым
158
мирным договором, в котором нет ни победителей, ни побежденных” (218).
Именно Рапалло, а не Лигу наций он считал эффективным инструментом
поддержания мира в Европе и действительным противовесом Антанте (219). На
вопрос немецкого корреспондента “Нью-Йорк трибун” о вступлении Германии
в Лигу наций Й. Вирт заявил: “Для меня, как канцлера немецкого рейха -
Женева не более чем инструмент для увековечивания предписаний Версаля”
(220). “От Женевы, – говорил Й. Вирт в еще начале 1922 г., – Германия не
ждет ничего хорошего, т.к. Лига наций до сих пор всегда принимала решения
против Берлина (Саар, Ойпен-Мальмеди, оккупация рейнских городов, Верхняя
Силезия). Если наша страна попытается вступить в Лигу наций, Франция
потребует от нее торжественных заверений о нерушимой верности Версалю.
Это изначально торпедирует роль Германии как равноправной европейской
державы. Нам необходимы ясность в репарационном вопросе, освобождение
рейнских городов и возможность вооружения Германии. Однако на такую
любезность рейх в настоящее время не может рассчитывать” (221).
4 июля законопроект о немецко-русском договоре был одобрен
большинством рейхстага. С успешной ратификацией в июле 1922 г. началась
работа по реализации Рапалльского договора. Несмотря на недовольство
представителей немецкой индустрии, связанное с внешнеторговой монополией
РСФСР, в октябре 1922 г. было основано немецко-русское торговое
предприятие “Русгерторг”, возглавляемое концерном О. Вольфа, объединявшее
такие крупнейшие германские фирмы, как “Феникс” и “Райншталь”. 5 ноября
был заключен договор о распространении Рапалльского договора на республики
СССР (222)
Непосредственно после заключения договора в английской прессе
распространились СЛУХИ О содержащихся в договоре тайных военных статьях.
Начало этому было положено газетой “Дэйли Мэйл”, опубликовавшей еще в
апреле текст якобы имеющихся в договоре секретных военных параграфов
(223). В ответной ноте немецкой делегации к Антанте от 21 апреля 1922 г. Й.
159
Вирт решительно отклонил подобные упреки (224). То, что никаких военных
соглашений между Германией и РСФСР не существует, подтвердил и Г.В.
Чичерин в письме к главе французской делегации Барту (225). И все же
предположения союзников о тайном военном сотрудничестве Германии и
России были небезосновательны.
Рапалло ни в коем случае не было началом сотрудничества между
рейхсвером и Красной Армией (как известно, первые контакты были налажены
еще в 1920 г.). И все же установление регулярных политических отношений
между Германией и Россией, несомненно, способствовало успешному
развитию этой кооперации. 15 марта 1922 г в Берлине был заключен
письменный договор между “Зондергруппе Р” и Юнкерсом (226). Формально
финансировала Юнкерса “Зондергруппе Р”, фактически же за договором
стояло правительство Й. Вирта (227). Спустя день после подписания
Рапалльского договора – 17 апреля 1922 г. – руководство заводов
Юнкерса обратилось с письмом к А. фон Мальцану, в котором просило
министерство иностранных дел о поддержке, т.к. “переговоры с русскими
зашли в тупик” (228). В августе 1922 г. офицеры рейхсвера по поручению А.
фон Мальцана предприняли поездку в Москву для переговоров с
соответствующими советскими учреждениями. Это привело к подписанию в
ноябре 1922 г. концессионного договора об образовании немецко-русского
авиационного общества “Дерулюфт”. Юнкерc на 30 лет получал в аренду
завод в предместье Москвы – Фили и обязывался к производству предприятием
300 самолетов ежегодно, из которых 150 должны были гарантированно
предоставляться советскому правительству (229).
Известно, что какое-то время Г. фон Сект думал о том, чтобы нагрузить
Рапалльский договор военными статьями и Й. Вирт поддерживал это
намерение. Летом 1922 г., излагая политику рейха в отношении Польши,
канцлер говорил о необходимости расширить Рапалльский договор, который
должен был затрагивать и военные проблемы (230). И все же ввиду большой
160
рискованности подобного плана правительство было вынуждено от него
отказаться и формально отстранилось от военно-технических мероприятий в
России. По мнению германского историка Т. Шидера, заключение германо-
советского договора о военно-техническом сотрудничестве неизбежно вызвало
бы решительные ответные мероприятия союзников. Фактическое военное
взаимодействие без компрометирующих письменных сделок было даже
предпочтительнее для имперского правительства. По поручению Й. Вирта А.
фон Мальцан настоятельно рекомендовал военным не перегружать
отдельными техническими деталями восстановления военной
промышленности ни МИД, ни немецкое посольство в Москве (231). А.
Брокдорф-Ранцау, в ноябре 1922 г. назначенный послом Берлина в Москве, в
письме к преемнику Й. Вирта на посту рейхсканцлера В. Куно также
подтверждал, что канцлер стремился избавить правительство от ответственности
за военно-политические переговоры и передать рассмотрение соответствующих
вопросов военным ведомствам (232).
Несомненно, лейтмотивом активной восточной политики Й. Вирта была
идея ревизии Версальского мира. Рапалло в глазах Й. Вирта, было средством
для уменьшения экономического бремени Версаля и восстановления
суверенных политических позиций Германии в Европе. Договор, безусловно,
создавал лучшие условия для развития военного потенциала Германии и
оставлял открытыми двери для территориальных изменений. И все же
в своих основах Рапалльская политика нацеливалась, прежде всего, на
двусторонние мирные и взаимовыгодные отношения и исключала любые
недружелюбные акты в отношении Советской России. Восточная политика
Й. Вирта базировалась на взаимопонимании с советским правительством.
Выступая 7 января 1923 г. па съезде партии Центра Рейнской
области, Й. Вирт указал, что побудительным мотивом к восстановлению
отношений с РСФСР было стремление “к подлинному и честному
взаимопониманию с великим русским народом”. История Европы