Астахова А.М. и др. (ред.) Русский фольклор. Материалы и исследования. Том IV

Подождите немного. Документ загружается.

С.

М. Пономарев

179

детали быта, прошлого и настоящего. Такое отношение к народной поэзии,

как к источнику познания народа, находит полное соответствие с высказыва-

ниями Н. А. Добролюбова, который писал: «... народная поэзия выра-

жается не в одних песнях. Здесь также весьма важны сказки, может быть

даже важнее песен... Кроме того, народные пословицы, поговорки, притчи,

загадки, заговоры, заклятия, причитания, присловия также служат отра-

жением народного ума, характера, верований, воззрений на природу, и

в них мы находим проявление поэтического гения языка».

В коллекции Пономарева имеются также духовные стихи и молитвы,

собранные с целью дать представление о всей сложности мировоззрения

крестьянина.

О собирательской деятельности С. М. Пономарева сохранилось очень

мало сведений. Кое-что можно найти в его неопубликованных рукописях и

печатных работах. Известно, что фольклорные материалы он черпал из двух

основных источников: от коренного населения Заволжья — в деревнях,

селах и городах Самарской, Оренбургской, Уфимской губ. — и от пересе-

ленцев. Город Уфа, возникший в годы царствования Ивана IV

(в 1573 году), Самара (в 1586 году), Оренбург (в 1735—1743 годах) и их

окрестности постепенно заселялись крестьянами и казачеством из самых

различных местностей России. Этот ранний поток переселенцев образовал

старожильческое население; другой поток переселенцев, ставший массо-

вым, относится к концу XIX века, к 1870—1880-м годам.

Первые переселенцы принесли с собой в Заволжье свои народно-поэти-

ческие произведения. Репертуар их пополнялся затем по мере дальнейшего

заселения. Массовая запись народной поэзии, произведенная в 1880-е годы

С. М. Пономаревым, явилась первым значительным итогом наблюдений над

бытованием поэтического творчества в Заволжье.

Его собирательская

работа протекала следующим образом: летом, когда был наплыв переселен-

цев,

он записывал фольклор у крестьян, прибывающих в Оренбург; осенью

и зимой он собирал народное творчество от коренного населения Оренбург-

Н. А. Добролюбов, Собрание сочинений в трех томах, т. I, М., 1950,

стр.

529.

Укажем некоторые из опубликованных до 1890-х го^ов материалов по Орен-

бургской и Уфимской губ., относящихся к русскому фольклору: Свадебные обряды

у жителей Уфимского уезда. «Оренбургские губернские ведомости», 1850, № 32;

Слова, местноупотребляемые в Оренбургской губ. Там

же

» 1851, №№ 43 и 44;

Мих. Михайлов. Святки. Очерк деревенского быта. «Отечественные записки», 1858,

т. 87, отд. VIII; Гр. Попов. Сказка или песня о царе Иване Васильевиче и боярине

Никите Романовиче, сохранившаяся в изустном предании в Челябинском уезде Орен-

бургской губ. «Сын Отечества», 1857, № 26; Р. Игнатьев. Чертово городьбище

близ Уфы. «Русский дневник», 1859, № 132; Анд. Михайлов. Песни заводских

крестьян Оренбургской губ. Верхнеуральского уезда. «Оренбургские губернские ведо-

мости», 1880, №№ 25 и 26; Л. В. П и г л е в с к и й. Предание о Белебее. «Уфимские

губернские ведомости», 1866, № 44; Ф. А. Семенов. Простонародные свадебные

обряды в Уфе. Там же, 1869, №№ 5 и 6; Р. Г. Игнатьев. Древняя песня о дьяке и

боярской дочери раскрасавице Александре Даниловне. Там же, №№ 19 и 20; В. Плот-

ников. Очерк свадебных обрядов у оренбургских новолинейных казаков. «Записки

Оренбургского отд. Русского Географического общества», вып. II, 1871; Я. П. Б е а у-

кладников. «Аракчеев, граф Ракчеев». «Русская старина», 1872, т. 6, стр. 592—593;

Н. Е. Пальчиков. Крестьянские песни, записанные в с. Николаевке Менэе\ин-

ского уезда Уфимской губ. М., 1888; М. Колесников. Этнографические очерки

русского населения Уфимской губ. в его народном быту, обрядах, обычаях и пр.

«Уфимские губернские ведомости», 1888, №№ 20, 25—27, 36, 40, 42; 1889, №№ 1

6, 14, 21, 25; Н. Кувайцев. Из настоящего и прошлого. Там же, 1889, № 30„

и мн. др.

12*

lib.pushkinskijdom.ru

180

П. Г. Ширяева

ской, Самарской и Уфимской губ. Во время своих осенне-зимних поездок

он посещал не только старые поселения, но благодаря своей связи с пере-

селенцами бывал и во вновь организованных деревнях и хуторах. Н. Д. Бек-

каревич в своих воспоминаниях о С. М. Пономареве пишет: «По осени,

зимой, когда сезон переселенческих движений оканчивался, он нанимал

возницу себе и в телеге по грязи, в стужу, кое-как укрытый, менее всего

заботившийся о себе и своей персоне, тащился из села в деревню, из деревни

в станицу, останавливался, сливался с народом и записывал то, что его

интересовало: песни, предания, сказки, пословицы, поговорки, прибаутки

инородцев и казаков Оренбургского и Уральского края. В это время он

дома, в Оренбурге, бывал только гостем, только для того, чтобы написать

какую-либо статью... погреться и снова пуститься дальше в свои скита-

НИЯ».

Круг обследованных им сел, деревень, хуторов довольно значителен:

насчитывается около 150 населенных мест, сведения о которых значатся,

в его рукописи. В Оренбургской губ. он бывал в следующих уездах-

Оренбургском, Троицком, Орском. Охват районов крайне широк, так, на-

пример, г. Троицк находится в 750 верстах от Оренбурга, Орск — в 265 вер-

стах.

В указанных уездах он посетил села: Петровское (126 дворов,

1718 жителей обоего пола), Крашенниково (119 дворов, 632 жителя), Де-

дуровку (250 дворов, 1800 жителей), Адамовку (147 дворов, 925 жителей);

казачьи станицы: Краснохолмскую (680 дворов, 4760 жителей), Углевку

(по другим спискам это станица Донецкая, 338 дворов, 2679 жителей).

Среди обследованных им казачьих сел, чьи названия сохранились под

текстами, в рукописи имеются записи с пометой «на казачьей линии», без

других необходимых указаний. Кроме названных выше мест, С. М. Поно-

марев побывал у «саратовских хуторян» (Орского уезда, точных указаний,

на каких именно хуторах он был, нет), записывал, по его словам, и в «пере-

селенческих хуторах» (конкретных данных тоже не имеется). В Оренбург-

ской губ. можно назвать и целый ряд других, более мелких селений.

В Уфимской губ. он обследовал некоторые из деревень и сел Белебеев-

ского, Уфимского и Стерлитамакского уездов, в основном селения, находя-

щиеся в юго-западной и южной частях Уфимской губ. Таково, например,

с. ВерхЬтор (638 дворов, 3753 жителя), где имелся медеплавильный завод

наследников Пашкова, 7 кузниц, 7 бакалейных и мануфактурных лавок,

водяная мельница.

Он производил записи также и в самих уездных

городах.

В собрании С. М. Пономарева не сохранилось ссылок на названия новых

деревень, починков, хуторов, которые образовывались в Оренбургской и

Уфимской губ. с приездом туда крестьянства из различных районов России.

Большинство записей С. М. Пономарева имеет ссылки на старые, а не новые

места жительства. Это, по-видимому, объясняется тем, что новые наимено-

вания деревень, хуторов были еще непривычны крестьянам, которые

по-прежнему считали себя «вятскими», «тамбовскими», «воронежскими»

и т. д. Таким образом, сведений о том, где именно осели прибывшие

крестьяне, от которых записывал Пономарев, не имеется.

Сведения о записях в Самарской губ. весьма ограниченны. На основании

пометок под текстами можно судить о встречах С. М. Пономарева с кре-

Н. Д. Беккаревич. Забытые могилы, стр. 172—174.

Ссы\ки даются по изданию: Списки населенных мест Оренбургской губернии,

с общими о ней сведениями. Оренбург, 1892.

Списки населенных мест по Уфимской губернии. Уфа, 1871.

lib.pushkinskijdom.ru

С.

М. Пономарев

181

стьянами Бугульминского, Бугурусланского, Бузулукского и Николаевского

уездов; сохранились названия следующих деревень и сел: Аксаковки, Гри-

бовки, Заплавного, Монакова. Мы не обнаружили в его архиве ни маршрута

поездок по губернии, ни данных о времени посещения тех или иных мест.

Можно лишь предполагать, что в Самарской губ. он бывал вскоре после

ухода его из гимназии, т. е. в

1881

—1883 годах.

Довольно подробные сведения С. М. Пономарев оставил о своей работе

по собиранию поэтического творчества на переселенческом пункте. В очерке*

«Лето среди переселенцев»,

обильном фактами, он пишет о том, что лето

1885 года он провел среди новоселов. В другой его статье, опубликованной-

уже после смерти в двух номерах «Северного вестника», сообщалось: «Вот

уже два лета я только и делаю, что знакомлюсь с новоселами»,

и ранее:

«Вот уж три года, как я толкаюсь среди новоселов».

Такие указания

помогают представить время записи— 1885—1887 годы.

В статьях Пономарева говорится о социальном составе переселенцев,

ищущих новые земли. Среди них большое место занимали бывшие дворо-

вые и николаевские солдаты. Последних Пономарев называет особым сор-

том новоселов. Солдаты, едущие на новые земли, бывали в Польше,

Венгрии, Севастополе, «брали города, выносили осады, на собственной

спине испытали двадцатипятилетнюю муштру... И теперь она, эта армия

с кремневыми ружьями, двинулась на Оренбург и полонила его». Это пре-

красно поясняет наличие в собрании Пономарева значительного цикла

солдатских и рекрутских песен и песен исторических. Не менее важно и

другое его замечание, помогающее понять появление (в его собрании) но-

вых городских песен. Он пишет, что «солдаты ехали со своими детьми, ко-

торых нужда пристроила к городу, ремеслу, отучила от крестьянства».

Среди новоселов Пономарев выделяет еще раскольников, ехать на новые

земли которых заставила консервативность их взглядов, стремление

сохранить старое. Староверы, пишет Пономарев, перебирались в глухие

места, чтобы уберечь от разложения свою веру. В неведомые края направля-

лись старики — патриархи больших семей, чтобы удержать свои семьи от

распада и влияния нового.

Пономарев подчеркивает, что переселенцы в большинстве случаев—-

люди, изголодавшиеся «по земле неурезанной». Он рассказывает о том, как»

середняками одной деревни была отправлена в качестве ходока старуха со

следующим наказом: «Подавай лесу стоячего, непролазного, все уладим,

все уделаем, нетути у нас, бают, простору: куда ни сунься, все купцы да

бары, попробуем, бабка, попытаем крестьянскую землю. Здесь, что ни сро-

бишь, все купцу в брюхо пойдет, а хайло-то у него незатычно, а душа

купецка меры не знает, а на бар, бают, отцы поработали, а теперь поклон

да вон».

Говоря о пестроте социального состава переселенцев, Пономарев назы-

вает группу крестьян-ссыльных, возвращающихся из Сибири, которые

в отличие от многих других новоселов отказались давать какие-либо сведе-

ния о себе, приняв С. М. Пономарева за официального государственного

чиновника.

С. Пономарев. Лето среди переселенцев. «Вестник Европы», 1886, № 9.

С. Пономарев. Очерки и пересказы. Среди новоселов. «Северный вестник»,

1890,

№ 9, стр. 139.

Там же, стр. 171.

Там же, № 10, стр. 187—188.

Там же, стр. 186.

Там же, стр. 180.

lib.pushkinskijdom.ru

182

П. Г. Ширяева

Среди разнообразного состава переселенцев Пономарев отмечает и тех,

кого «мир» выпроводил из деревни, купив на свои средства лошадь с теле-

гой,

дав на дорогу всего по 10 руб. денег. Эта нищета, голодая и побираясь,

тоже ехала на новые места.

Основными жанрами, которые Пономарев собрал на переселенческом

пункте, явились предания исторического характера, легенды, приметы, рас-

сказы о колдовстве, духовные стихи, устные рассказы о помещиках и, по-

видимому, в какой-то мере песни, хотя о последних он довольно определенно

заявил, что они на переселенческом пункте не записываются: «На стано-

вище не услышите вы песни. Они не поются. Переселение — священный

акт, исключающий песнопение... Если у вас не крепки нервы, идите прочь

от этого места бездонной нищеты и скорби. Слушайте песни Славянского;

изобретайте славянскую самобытность, пишите оды русскому землерою, но

не являйтесь на переселенческие становища, где что ни слово — то горе, что

ни звук — то вопль и стоны».

Песни от переселенцев были, таким образом, записаны Пономаревым

уже на местах нового их жительства. Основная же часть этнографических

материалов и прозаических жанров фольклора была, очевидно, собрана,

несмотря на тяжелые условия записи, именно на переселенческом пункте,

как об этом свидетельствуют и изредка встречающиеся в его рукописях

пометы. Так, например, интересное этнографическое описание быта и

артельного труда шерстобитов, портных, пильщиков он сопровождает сле-

дующим указанием: «записано от Лебедянской партии», т. е. от крестьян

Лебедянского уезда Тамбовской губ.

В рукописях Пономарева находим сведения и о его способах записи.

Песни записывались им и со слов и с голоса; этнографические материалы

он заносил в свою тетрадь иногда тут же на переселенческом пункте, в дру-

гих случаях записывал по памяти. Последнее он объясняет самими усло-

виями записи и характером собираемого им материала. Пытаясь уяснить

исчезающие из быта крестьянства обряды и обычаи, Пономарев отмечал

такие стороны «обычного права» крестьян, которые ему не удавалось

записать непосредственно со слов переселенцев: «Как известно, крестьянин

не будет так откровенно беседовать о текущих делах, а тем более о пре-

ступлениях, в коих он подчас принимал непосредственное участие, если я,

сидящий рядом с ним, все это при нем же записываю. Вследствие этого

приходилось откладывать записи на остаток вечера или ночи, иногда до

другого утра; память могла изменить мне, и, может быть, я перепутывал

самые села, года или имена, но ручаюсь, что фактов я запамятовать не

мог; они и теперь стоят предо мною, как живые; затем ошибка могла

произойти от самых толкований крестьянами событий, но и эти ошибки,

конечно, могут служить лишь [на] пользу, потому что крестьянин передает

вам при этом свой задушевный образ мысли, он сам дает вам нити к уразу-

мению народных правовых понятий».

Из отдельных замечаний Пономарева мы узнаем, что он «изо дня

в день» посещал площадь, где со своим скарбом разместились крестьяне,

которые привыкли к его посещениям, приветливо встречали его, изливали

ему свои бесконечные жалобы и просьбы.

Как-то он пришел вечером.

Там же, № 9, стр. 146.

С. М. Пономарев. Артельщина и дружества как особый уклад народной

жизни, стр. 144.

5,7

С. Пономарев. Очерки народного права. Особенности его. «Северный вест-

ник», 1890, № 5, отд. 2, стр. 73.

С. Пономарев. Очерки и пересказы. Среди новоселов. «Северный вестник»,

1890.

№ 10, стр. 158.

lib.pushkinskijdom.ru

С.

М. Пономарев

183

Народу было мало. «Утомившись за день, — вспоминает С. М. Понома-

рев,

— я растянулся рядом с новоселом. Беседа пошла живо. Новосел,

видимо, соскучился, а спать не хотелось. Говорили мы о разных предметах:

и про город, и про безработицу, про старину».

В статье «Среди новосе-

лов» мы найдем не менее интересные его воспоминания о полевой работе:

«Вы подходите тут же, усаживаетесь на опущенную оглоблю новосельской

колымаги (на площади в Оренбурге, — П. Ш.) и заводите знакомство

с бабами. Они рассказывают вам про свою сторону, прольют немало слез,

поведают вам про тяжелые поданя, про немилостивое начальство, про

неурожай, про скотинушку, про дорогу, про то, сколько мытарств претер-

пели они, про свою печаль-тоску, про бабьи надежды на вольный край».

Эти и подобные им краткие заметки показывают, что Пономарев пытался

подходить к явлениям быта крестьянства с определенных социальных

позиций. Это обусловило и сам принцип оценки Пономаревым того обще-

ственного явления, каким было переселение, а следовательно, и подход к со-

бираемым фактам. «Видя эту драму, на вас, свежего человека, находит

невольное раздумье: из-за чего все эти неисходные страдания, из-за чего

столько горя, тем горшего и большого, что оно немое: мужик редко стонет,

еще реже он выражает внешним образом свои мучения».

Многие этнографы, фольклористы, земские статистики, касаясь пересе-

ленческого вопроса, попутно собирали среди новоселов произведения

народно-поэтического творчества (Н. М. Ядринцев, Н. А. Иваницкий,

Н. Григорьев и др.). У каждого из них была своя методика записи.

Поиски наилучших способов собирания находим и у С. М. Пономарева.

«Составлял я до десятка самых разнообразных программ для опросов,—

писал С. М. Пономарев. — Выходя на новосельское становище, я каждый

день был твердо убежден, что стану спрашивать о том-то и о том-то.

Каждый раз собирался записывать одни цифры. Но лишь только входил

в эту толпу, расположившуюся на обширной площади, меня охватывало

это хаотическое смешение языков, фигур передних и обратных;

порядок

снова пропадал; программа забывалась; новоселы быстро перебивали меня,

и в конце концов мы заговаривали без программ, без систем».

Пономарев

не случайно упоминает о программах, которых он собирался придержи-

ваться в своей работе. В 1870—1880-х годах появился целый ряд специаль-

ных разработок по собиранию экономических и фольклорно-этнографиче-

ских сведений.

Из разнообразных жанров народной поэзии, привлекавших внимание

C. М. Пономарева, на первом месте оказались песни и устные рассказы,

хотя в его представлении любой жанр, попадавший в поле зрения собира-

теля, всегда был чем-то необходимым, крайне важным для понимания

мировоззрения народа. То, что он оказал наибольшее предпочтение песне и

устному народному рассказу, вытекало из его взгляда на эти виды твор-

чества. «Песни — документы народа, — писал он, — песни и сказания — вот

народные творения, вот народная словесность, народный документ, который

необходимо целиком ввести в литературу, потому что эти документы гово-

рят о народе устами самого народа. Они хранятся им, передаются от

Там же, стр. 189.

Там же. № 9, стр. 140.

Там же, № 10, стр. 158.

В данном случае Пономарев имеет в виду крестьян, возвращающихся обратно

после неудачной поездки на новые земли.

С. Пономарев. Очерки и пересказы. Среди новоселов. «Северный вестник»,

1890,

№ 9. стр. 171.

О программах, издававшихся в эти годы, см. на стр. 190.

lib.pushkinskijdom.ru

184

77.

Г. Ширяева

предков к потомству, разносятся из одного места в другое. Эти документы

суть общепризнанные самим народом».

К песням у него было особое отношение. Записывать их он требовал

в единстве текста и напева. Огромное значение придавал он мелодии. «Весь

смысл, вся разгадка народной тоски в песне заключается не в тексте,

а в напеве, поэтому более чем когда-либо, теперь необходимо приложить

возможные усилия к записыванию этих народных напевов, так как без них

наша песня вовсе не будет понятна. По моим личным наблюдениям, народ

не столь заинтересован в большинстве текстом и смыслом, а именно всю

энергию в песне сосредоточивает на звуках и на мелодии, выражая преиму-

щественно последними свое душевное настроение, передавая его не в словах,

а в ноющих, тоскующих, слезных нотах».

Судя по таким высказываниям, можно было полагать, что в его собрании

будут обнаружены нотные записи. Возможно, они и были, так как Понома-

рев ссылается на помощь товарищей-оренбуржцев в его собирательской

практике,

но до настоящего времени найти эти записи не удалось.

Взгляд С. М. Пономарева на народную позию, ее связь с историческим

прошлым русского народа близок к оценке В. Г. Белинского,

так же как

и попытка С. М. Пономарева раскрыть «внутреннюю, — по выражению

Белинского, — историю народа». Особенно это видно из той общей харак-

теристики, которую собиратель дает различным жанрам песенной поэзии.

«Приуралец поет про все. Содержание его песен разнообразно и живо, как

сама народная жизнь, и те песни, — скромно замечает собиратель, — кото-

рые записаны мною, составляют ничтожную часть народного приуральского

песнопения».

Из своего большого собрания С. М. Пономаревым было отобрано

125 текстов, которые он предполагал опубликовать в первую очередь. Их

он сопроводил кратким комментарием о функции песни в народном быту.

Отобранные для публикации песни Пономарев открывает лирическими

произведениями о положении женщин в семье. Он их относит к старшему

слою песен, в которых «лирические мотивы нераздельно слиты с эпическим

творчеством. Лирическая сторона изящна, пластична, высокохудоже-

ственна. .. вторая половина выхватывает эпизоды из отдаленного времени,

когда возможно было ссылать свою жену и даже продавать ее».

Во многих

других комментариях он раскрывает те или иные стороны любовных лири-

ческих песен, давая описание внешнего вида молодца, свиданий, подарков,

отмечая мотивы разлуки, измены и т. д. Представляют интерес его заме-

чания к календарно-обрядовым песням. Он называет святочную песню «Как

на речке на Казанке» очень старой, в которой уже утратились мифологиче-

ские мотивы, «вложенные пра-прадедами». Народ уже не помнит значения

слов «ветер с вихорями, светел месяц со звездами, красно солнце со лу-

чами» и того древнего призыва божества-солнца, которое играет «столь

выдающуюся роль в святочном песнопении».

С. Пономарев. Что поет про себя Приуралье. Песни среднего Заволжья

и их содержание. «Северный вестник», 1887, № 11, отд. 2, стр. 38.

Там же, стр. 37—38.

Там же, стр. 32.

В. Г. Белинский, Полное собрание сочинений, т. V, Изд. АН СССР, М.—Л.

1954,

стр. 328 и др.

С. Пономарев. Что поет про себя Приуралье. Песни среднего Заволжья

и их содержание. «Северный вестник», 1887, № 12, отд. 2, стр. 62.

Архив ГО,

12.2.1.

примеч. к №№ 1 и 2.

Там же, примеч. к №№ 3 и 4.

lib.pushkinskijdom.ru

С.

М. Пономарев

185

Пономарев характеризует песни «молодецкие», «разбойничьи», «тюрем-

ные», «крепостные». Он собрал много сведений об их бытовании.

«„Тюрьма" — одна из любимых народом тем», — пишет он в комментарии

к песне «Что ты, гуленька, невесело летаешь». Он доказывает, на основе

своих наблюдений, что народ с сочувствием и сожалением относится к за-

ключенным, и мотивирует это тем, что в «„разбойничках-рыболсвничках"

народ видит силу, храбрость, мужество и невольно идеализирует эти ка-

чества... Его „затюремщики"—не кровопийцы, они — герои».

В изве-

стной песне «Ты воспой, воспой, жавороночек» еще более отчетливо, по его

словам, рисуется положительное отношение к «затюремщику». Пономарев

подчеркивает: «Симпатии на стороне человека в тюрьме. Вор, как известно,

в народных песнях не значит то же, что и у нас: Стеньку Разина песня

зовет тоже вором».

«Крепостным» песням Пономарев придавал большее

значение. «Всякое мнение о ней (о крепостной эпохе, — П. ZZ7.) народа, все

сказки, прибаутки, поговорки, рассказы о крепостном времени имеют гро-

мадную цену. Их записывать надо теперь, иначе наступит скоро время вы-

мирания стариков, носителей крепостных традиций и творчества того вре-

мени, которое несомненно кладет свою печать на все».

С песнями крепостной эпохи С. М. Пономарев ставит в один ряд песни

о ссыльных. Приведя песню о сибирских поселенцах, возвращающихся из

ссылки, он отмечает жалостный ее напев и сюжет. «Эта песня, наверно,

также продукт крепостного времени, его наследие», — заключает он.

В своем обзоре песен он называет большую группу юмористических про-

изведений: «Удивительно хороши насмешливые песни народа. Крестьянин

наш большой руки юморист. Струнка живого наблюдательного ума бьет

ключом в каждой песне». Эту живую струю смеха собиратель находит

в самых разнообразных песнях: о неумелом «нарядничестве», о ленивой

в работе женщине; он отмечает, что и в драматических песнях часто проры-

вается смех, иногда добродушный, иногда злобный. По мнению Понома-

рева, остроумие заложено в самой природе народа, оно ярко проявляется

в обычной жизни, в замечательном мастерстве казака и крестьянина вести

беседу. «Было бы странно, если бы эти особенности не вылились

в песне», — пишет собиратель, считая, что сатирические песни дают благо-

дарный материал для изучения мировоззрения народа. В связи с этим он

высказывает срои соображения об особенностях этих песен: «В них автор-

народ уже не объективен, как в эпосе, понятном лишь с толкованием; в са-

тире же сам автор все время налицо; он изображает отрицательное и

осмеивает; он сам выдвигается наружу. Если эпос — сам народ в массе

стадный и безличный, в сатире — индивидуальность на первом плане, и она

дает возможность изучить и видеть народ вблизи, а не вдалеке, как

в эпосе, торжественном, напоминающем стихию, море, воздух».

Обрисовав многие группы традиционных песен, веками шлифовавшиеся

в них образы, он выделяет песни «новые», которые сопровождает следую-

щим пояснением: «Новая поэзия еще ничего не дала, кроме неловких попы-

ток настроиться на поэтический лад».

Песен литературного происхождения в коллекции С. М. Пономарева

немного: это бывшие в народном обиходе песни поэтов XVIII века, ставшие

Там же, примеч. к № 25.

Там же, примеч. к 26.

Там же, примеч. к № 12.

Там же, примеч. к № 38.

С. Пономарев. Что поет про себя Приуралье. Песни среднего Заволжья

и их содержание. «Северный вестник», 1887, № 12, отд. 2, стр. 66.

Архив ГО,

12.2.1,

примеч. к № 83.

lib.pushkinskijdom.ru

186

П. Г. Ширяева

песни казачьего репертуара. О проникновении городских песен в репертуар

деревни он пишет в связи с комментарием к популярной в народе «Сва-

тался за вдовушку» (текст № 5): «Песня эта, очевидно, занесена из города

(вариант, который он приводит, является по своей тематике чисто город-

ским,— П. Ш). Но она распевается наряду с крестьянскими и приобрела

права гражданства. Она любопытна по отношению своему к различным

сословиям и, в частности, к скоморошеству. Наверно, поэтому-то она удачно

акклиматизировалась на народной почве. Социальные темы живучи».

Обзор комментариев к предполагавшейся публикации дает возможность

составить представление о той классификации, которую он думал положить

в основу своего полного собрания песен. Он отказался от расположения

песен по историческому принципу (его он сохраняет в размещении некото-

рых групп поэтических произведений). В классификации песенной поэзии

сочетались у него два принципа: жанровый (иногда тематический) и

функциональный. В перечне песен, установленном им самим, мы найдем

следующие разделы, которые перечисляем в том порядке, в каком они

намечены собирателем, с сохранением его названий: песни сатирические,

свадебные (расположены по губерниям), исторические, молодецкие, кре-

постные, казачьи, сословные (имелись в виду песни, отражающие

социальные взаимоотношения различных классов), разбойничьи, тюремные,

рекрутские, извозные, земледельческие, фабричные, масленичные, пасхаль-

ные,

троицкие, покосные и жнивные, семейные, святочные и подблюдные,

хороводные и танковые, плясовые и скакальные, беседные и вечерочные,

новые песни, припевки, пригудки, прибаски, детские, приплачки, черниче-

ские,

разные песни.

Принцип такого смешанного распределения песен в изданиях фольклор-

ных собраний 1870—1880-х годов был не новым. Аналогичную систему мы

находим у П. С. Ефименко, П. П. Чубинского, В. Н. Добровольского.

В распределении песенного творчества С. М. Пономарев проявил пре-

красное знание народной поэзии и особенностей ее бытования. К сожале-

нию,

выделив основные группы песен, он не довел работу до конца, не

поставил на свое место песни любовные и песни «о причудливых историях»,

под которыми он разумел баллады, хотя место для этих песен он выделил,

закрепив за материалами соответствующие номера тетрадей. Так, за частью

любовных песен балладного характера (в своей ранней нумерации) он оста-

вил № 16, назвав их песнями «юридическими»; основную массу любовных

песен он предполагал поставить вслед за семейными песнями (тетрадь

№ 26), как бы желая ярче оттенить содержание тех и других: оно рас-

крывалось любовными песнями в значительно более светлых тонах, чем

семейными песнями с их драматическим содержанием.

Классификация С. М. Пономарева по сравнению с классификацией,

принятой другими собирателями, более подробна, более детально передает

характер песенной поэзии, собранной в одном из наиболее глухих углов

России.

С. М. Пономарев как собиратель фольклора, деятельность которого про-

текала в 1880-х годах, занимает видное место среди огромного числа крае-

ведов, этнографов и фольклористов этого времени. Его имя может быть

законно поставлено в один ряд с именами таких собирателей и обществен-

Там

же, примеч. к № 5.

lib.pushkinskijdom.ru

С.

А/. Пономарев

187

ных деятелей, как А. Я. и П. С. Ефименко, П. П. Чубинский, Н. А. Ива-

ницкий, Д. Н. Садовников, В. Н. Добровольский и др. Большинство из

названных деятелей было тесно связано с революционно-демократическим

и народническим движением 1860—1880-х годов, многие из них вынесли

заключение и ссылку за свои демократические взгляды. В условиях царской

России политическая ссылка сыграла немаловажную роль в изучении быта

и народной поэзии самых различных национальностей и прежде всего рус-

ских. Она оказала большое влияние на развитие этнографии и изучение

фольклора на местах. Усилиями ссыльных были подняты огромные пласты

фольклора, разработаны важные теоретические вопросы. К этим людям,

число которых весьма значительно, может быть с полным основанием отне-

сена положительная характеристика В. Г. Белинского, данная им краеведам

в связи с отзывом на сборник сказок Богдана Бронницына: «Какой благо-

дарности заслуживают те скромные бескорыстные труженики, которые с не-

ослабным постоянством, с величайшими трудами и пожертвованиями соби-

рают драгоценности народной поэзии и спасают их от гибели и забвения».

Говоря о принадлежности С. М. Пономарева к числу передовых деятелей

в области изучения народной поэзии, мы не располагаем сведениями о лич-

ных его связях с ними. В архивах пока обнаружено всего два письма

С. М. Пономарева. Одно из них направлено редактору «Северного вестника»

А. М. Евреиновой по частному вопросу (о плагиате Я. Абрамовым статьи

Пономарева), другое адресовано писателю Ф. Д. Нефедову. Последнее

письмо раскрывает исключительный интерес С. М. Пономарева к изучению

.народной поэзии, его попытки изыскать материальные средства для соби-

рательской работы. Письмо к Ф. Д. Нефедову не датировано; полагаю, что

оно могло относиться, судя по упоминаемым в ней статьям, к 1887—1888 го-

дам. В письме Пономарев обращается к Нефедову «с предложением своих

услуг по доставлению этнографических и экономических сведений

•с окраин».

Обращение к Ф. Д. Нефедову мотивируется не только интересом

к фольклору самого Нефедова, его стремлением стоять ближе к деревне, но

тлавным образом задачами «изучения дерев[енской] стороны». Пономарев

просит оказать материальную помощь для поездок по губернии за необхо-

димыми материалами. От себя он предлагает взамен «деревенские путевые

экономической] и этнографической]». «Между прочим, — пишет Понома-

рев,—

я могу предложить Вам мои статьи о песнях, о переселении».

Он огорчается, что недостаток средств «ставит печальные препятствия

в выполнении цели научных изысканий» и принуждает его «к зарабатыва-

нию средств журнальным путем». В своем письме Пономарев называет

.некоторые из своих статей, отсылая Ф. Д. Нефедова к «Вестнику Европы»

(1886,

№ 9) и «Северному вестнику» (1886, №№ 9 и 10; 1887, №№ 1 и 5).

Но не только личные связи, вся трудовая деятельность С. М. Поно-

марева роднит его с многими краеведами, этнографами и фольклористами,

так как его интересовали те же общие вопросы народознания, которые были

характерны для передовой фольклористической науки 1860—1880-х годов.

Среди идейно близких ему фольклористов и этнографов следует назвать

А. Я. и П. С. Ефименко. Студент П. С. Ефименко, активный участник де-

мократического движения 1860-х годов, просидевший четыре месяца

В.

Г. Белинский, Полное собрание сочинений, т. II, М., 1953, стр. 507.

Централь"ы" государственный исторический архив литературы и искусства,

заметки

часть их будет, однако, чисто

Ф. 342, оп. 2, № 217.

lib.pushkinskijdom.ru

188

П. Г. Ширяева

в Алексеевском равелине Петропавловской крепости, провел долгие годы

ссылки в Архангельской губ. Там он женился на учительнице Холмогор-

ской школы Анне Яковлевне Ставровской.

В своей автобиографии

П. С. Ефименко писал, что во время продолжительного пребывания на Се-

вере он занимался «изучением народной жизни, не специализируясь ни на

какой отдельной ее стороне, а интересуясь всей совокупностью ее явлений»,

насколько они были ему доступны. «Таким образом, в круг моих собраний

входили материалы и этнографические, и филологические, и исторические,

обычно-правовые, экономические».

П. С. Ефименко, собравший огромный материал о правовом положении

трудящихся русского Севера, считал, что положение крестьянства в поре-

форменный период должно вызвать у передовой интеллигенции законный

интерес.

Интерес самого Ефименко к этой области сказался в работе «Ма-

териалы по этнографии русского населения Архангельской губернии»

(изданной в двух книгах в 1877и 1878годах),явившейся событием в науке.

Первый выпуск, состоящий из девяти разделов, содержал описание внеш-

него и внутреннего быта русского населения Севера; второй — произведения

народной словесности. С. М. Пономарев знал об этой работе, как и о всех

других исследованиях и публикациях П. С. и А. Я. Ефименко. Надо по-

лагать, что не без влияния Ефименко в архиве С. М. Пономарева оказались

собранными отдельные этнографические описания, сделанные им со слов

крестьян-переселенцев Шенкурского уезда Архангельской губ. Правда, эги

записи несколько протокольны и фрагментарны, но они все же дают пред-

ставление о крестьянском жилище. Приведем одну из таких записей: «Изба

большая 3 сажени, а малая половина 2 сажени печатных. За дверями мост..

За сенями поветь. На повети кадушки. Клети. На повети горница, а то хо-

лодная клеть. А под клетью хлевы крепкие с окнами. За хлевами зимняя

изба. Всегда летом живут в летней избе, в зимнюю избу спать ходят. И на-

оборот, „не гноят избу". Нигде протоков нет. Передняя изба высокая.

Сарай — крыша. На ней охлупень (желоб). Есть особого рода дождевые

трубы (курицы).

За двором гумно через дорогу. За двором коноплянник,

картовник, гуменник. Капустники в воде, телятник у воды. Один телятник

на целую деревню — в огородах (

Д версты, в другую сторону 500 сажен).

Мужики со всех дворов сходятся с жердями загораживать. Телята целое

лето тут, а потом уже с коровами».

О близости обоих собирателей свидетельствуют многочисленные парал-

лельные тексты свадебных песен и причетов, собранных от крестьян

Шенкурского уезда Архангельской губ., а также «народные приговоры»:

«У сапожника — ни сапога, у портного — ни одежи, у кузнеца — ни ножа,

ни топора, у колесника — ни колес, у шорника — ни избы. А у пахаря — все

мякина».

В собрании П. С. Ефименко имеется немало близких «пригово-

ров» с таким же социальным заострением, записанных в Шенкурском же

уезде (вып. 2, стр. 251): «Есть вино, так пьем его, а нет вина, так пьем

См.: А. П. Р а з у м о в а. Из истории русской фольклористики. Изд. АН СССР,

М.—Л., 1954, стр. 75—140 (в дальнейшем: Разумов а).

Рукописный отдел ИРЛИ, фонд С. А. Венгерова, первое собрание автобиографий,

№ 1200.

1869

рНИК

на

0ДНЬ1х

юридических обычаев Архангельской губ. Архангельск*

В данном случае собиратель неточно определил слово «курицы». Это стропила

на крестьянских избах, заканчивающиеся внизу крюком («коленом»), на который кла-

дется желоб и в который упирается тес, закрывающий крышу.

Архив ГО, 12.1.10, лл. 1-2.

Там же, л. 1.

lib.pushkinskijdom.ru