ПРЕДИСЛОВИЕ
стал фейербахианцем. Таким образом, получивший в наши
дни широкое распространение тезис о гегельянстве молодо-
го Маркса — не более чем миф. Тем не менее создается впе-
чатление, что на пороге разрыва с его «прежней философ-
ской совестью» Маркс, в единственный раз за все время сво-
ей молодости обратившись к Гегелю, произвел гигантское
теоретическое «отреагирование», бывшее необходимым для
ликвидации его прежнего «бредящего» сознания. Вплоть до
этого момента он постоянно дистанцировался от Гегеля, и
если мы захотели бы помыслить то движение, которое за-
ставило его перейти от своих гегельянских университет-
ских опытов к кантианско-фихтеанской, а затем — к фей-
ербахианской проблематике, то следовало бы сказать, что
Маркс отнюдь не приближался
к
Гегелю, но наоборот, не пе-
реставал от него удаляться. Благодаря Фихте и Канту он
достиг окончания XVIII столетия, а благодаря Фейербаху
он в регрессивном движении приблизился к самому средо-
точию теоретического прошлого этого века — если верно то,
что Фейербаха мы можем рассматривать в качестве идеаль-
ного философа XVIII века, в качестве синтеза сенсуалисти-
ческого материализма и этически-исторического идеализма,
как реальное единство Дидро и Руссо. И напрашивается во-
прос, не обстояло ли дело таким образом, что в этом внезап-
ном и тотальном последнем возвращении к Гегелю, проис-
ходящем в «Рукописях 1844 г.», в этом гениальном синтезе
Гегеля и Фейербаха, Маркс словно в неком взрывоопасном
опыте свел воедино, выявив в то же время их суть, тела двух
крайних составляющих теоретического поля, которое он до
тех пор обрабатывал, и не в этом ли опыте, отмеченном чрез-
вычайной строгостью и осознанностью, в самой радикаль-
ной из всех когда-либо предпринимавшихся попыток «пере-
ворачивания» Гегеля, не в этом ли тексте, который так и
остался неопубликованным, Маркс практически пережил и
завершил свое собственное преобразование. Если мы хотим
приобрести хоть какое-то понимание логики этой необыкно-
54