Альтюссер Л. За Маркса

Подождите немного. Документ загружается.

ПРЕДИСЛОВИЕ

СЕГОДНЯ

Я беру на себя смелость предложить вниманию публики

сборник нескольких статей, которые в течение последних

четырех лет публиковались в различных журналах. Некото-

рые из них стали труднодоступны — и это первая причина

появления этой книги, причина, носящая абсолютно прак-

тический характер. Тем не менее, если собранные здесь ра-

боты при всей их незавершенности и экспериментальности

все же не лишены какого-то значения, то, объединив их в

одной книге, мы сделаем это значение более

ясным:

и в этом

заключается вторая причина. Я предлагаю их в той форме,

которая составляет само их существо: как документы опре-

деленной истории.

Почти все эти тексты родились благодаря определенно-

му стечению обстоятельств (conjoncture): одни появились из

размышлений о том или ином произведении, другие — из от-

вета на критику или возражения, третьи — из анализа спек-

такля и т. д. Во всех своих деталях, вплоть до очевидных по-

рой колебаний, которые я отнюдь не стремился затушевы-

вать,

они словно родимые пятна несут на себе признаки, по

которым можно определить дату их написания. Я устранил

несколько пассажей, содержащих полемику слишком лично-

го толка; восстановил слова, пассажи или примечания, ко-

торые ранее был вынужден изъять или для того, чтобы по-

щадить определенные предрассудки, или же для того, чтобы

свести мои размышления до объема, обычного для публика-

ций такого рода; наконец, я уточнил некоторые ссылки.

Хотя каждый из этих текстов возник в специфической си-

туации, все они суть продукты одной и той же эпохи, одной

и той же истории. Каждый из них по-своему свидетельству-

ет о единственном в своем роде опыте, выпавшем на долю

всех философов моего поколения, пытавшихся мыслить,

ПРЕДИСЛОВИЕ

опираясь на Маркса: это документы исследования философ-

ской мысли Маркса, без которой невозможно найти выход

из теоретического тупика, в который завела нас история.

История: уже в эпоху Народного фронта и войны в Ис-

пании она вторглась в нашу юность, а во время Войны с

большой буквы ее беспощадный метод воспитания фактами

оставил после себя неизгладимый отпечаток. Ее ошеломля-

ющий удар застал нас врасплох в самом начале жизненно-

го пути и заставил нас, студентов буржуазного или мелко-

буржуазного происхождения, признать существование клас-

сов,

борьбы между ними и ее ставок. Мы сделали выводы из

фактов, которые она вынудила нас признать, и вступили в

политическую организацию рабочего класса, в Коммунисти-

ческую партию.

Только что закончилась война. Мы сразу же были вовле-

чены в большие политические и идеологические сражения,

которые вела тогда Партия, и теперь мы должны были дей-

ствовать в соответствии со своим выбором и отвечать за его

последствия.

В нашей политической памяти это время сохранилось как

время широкомасштабных забастовок и массовых манифе-

стаций, время Стокгольмского воззвания и Движения за

мир — как время, когда улетучились безмерные надежды,

порожденные Сопротивлением, и началась долгая и оже-

сточенная борьба, в которой бесчисленные человеческие ру-

ки предотвратили катастрофу, заставив ее тень отступить

в пределы холодной войны. В нашей философской памяти

это время сохранилось как время вооруженных интеллекту-

алов,

повсюду преследующих заблуждения, время филосо-

фов,

лишенных собственных произведений и политизиру-

ющих все произведения без исключения, разрубающих все

узлы одним-единственным клинком, применяющих к искус-

ству, литературе, философии и наукам беспощадную исти-

ну деления на классы, — время, чей карикатурный образ до

сих пор сохранился в одной фразе, этом гордом знамени, ре-

СЕГОДНЯ

ющем в пустоте: «пролетарская наука против науки буржу-

азной».

Для того чтобы защитить марксизм, ввязавшийся в опас-

ные авантюры «биологии» Лысенко, от яростных атак бур-

жуазии, вожди вновь прибегли к помощи этой старой лева-

ческой формулы, в свое время бывшей лозунгом Богданова

и Пролеткульта. Едва успев получить известность, она сра-

зу же приобрела неограниченное влияние. Ее генеральная

линия оставляла тем, кого мы считали философами, толь-

ко один вариант выбора: они должны были выбирать между

комментарием и безмолвием, просветленной или вынужден-

ной убежденностью и смущенным молчанием. Парадоксом

надо считать тот факт, что для того, чтобы внести в это не-

разумие толику разума, понадобилось вмешательство само-

го Сталина, чья неумолимая и распространявшаяся подоб-

но заразе система правления и мышления как раз и вызва-

ла эти приступы бреда. В нескольких простых страницах, на

которых он осуждал чрезмерное рвение тех, кто желал счи-

тать язык еще одной надстройкой, мы между строк разли-

чили скрытое послание: критерий классовой принадлежно-

сти имеет свои границы; мы поняли, что с наукой, чье имя

стояло на трудах самого Маркса, нас заставляли обращать-

ся как с первой попавшейся идеологией. Следовало сделать

шаг назад и, преодолевая разброд и шатания, опереться на

то немногое, что сохранилось от прошлого.

Я пишу эти строки от своего имени и как коммунист, ко-

торый ищет в прошлом лишь то, что способно прояснить на-

ше настоящее и наше будущее.

Я напоминаю об этом эпизоде не ради удовольствия и не

из чувства горечи, но для того, чтобы использовать его в ка-

честве повода для комментария, имеющего более общее зна-

чение. В тот время мы находились в возрасте, когда есте-

ственны энтузиазм и доверие; в то время противник был

неумолим и в своих атаках прибегал к языку оскорблений.

И тем не менее этот эпизод на долгое время привел нас в

ПРЕДИСЛОВИЕ

замешательство, и некоторые из наших руководителей не

только не пытались удержать нас от скатывания в теорети-

ческий левый радикализм, но наоборот, даже подталкивали

нас к нему, — в то время как другие не прилагали ни малей-

шего усилия для того, чтобы умерить их пыл, раскрыть нам

глаза или предупредить нас. Так мы провели самое ясное

время нашей жизни в борьбе, вынужденные в то же время

защищать наше право и наш долг познания и даже просто-

го изучения, необходимого для того, чтобы порождать новое.

Но даже и на это у нас не оставалось времени. Нам остава-

лись неизвестными и Богданов, и Пролеткульт, и историче-

ская борьба Ленина против политической и теоретической

«болезни левизны»; мы не обладали доскональным знанием

текстов зрелого Маркса и с чрезмерной поспешностью узна-

вали в идеологическом пламени текстов Маркса молодого

свою собственную горячую страсть. Но что сказать о наших

старших товарищах? О тех, на ком лежала ответственность

указать нам путь, — как случилось, что и они жили тем же

отсутствием знания? Вся эта долгая традиция, выработан-

ная в стольких битвах и испытаниях, способная призвать в

свидетели столько значительных текстов, — как случилось,

что она стала для них мертвой буквой?

Так мы пришли к пониманию того, что под покровитель-

ством господствующего догматизма над первой традицией

одержала победу другая, негативная, на этот раз француз-

ская традиция, или, скорее, то, что мы по аналогии с «немец-

кой нищетой», о которой говорил Гейне, могли бы назвать

нашей «французской нищетой», т. е. имеющее глубокие и

прочные корни отсутствие действительной теоретической

культуры в истории французского рабочего движения. И ес-

ли французской партии все же удалось кое-что сделать, ес-

ли ей удалось придать общей теории двух наук форму ради-

кального манифеста, если ей удалось тем самым на деле до-

казать свое неоспоримое политическое мужество, то все же

несомненно то, что ее теоретические резервы, оставленные

СЕГОДНЯ

ей в наследство всем прошлым французского рабочего дви-

жения, были весьма скудными. В самом деле, кто наши тео-

ретики? Кого, за исключением утопистов Сен-Симона и Фу-

рье,

которых столь часто упоминает Маркс, за исключением

Прудона, который не был марксистом, и Жореса, который

был им лишь в малой степени, можем мы назвать? В Герма-

нии были Маркс и Энгельс, был ранний Каутский; в Поль-

ше — Роза Люксембург; в России — Ленин и Плеханов; в

Италии был Лабриола, который (в то время, когда мы име-

ли нашего Сореля!) как равный с равным вел переписку с

Энгельсом, а позднее — Грамши. Кто наши теоретики? Гед?

Лафарг?

Для того чтобы отдать себе отчет в нашей бедности, всту-

пающей в столь разительный контраст с богатством других

народов, понадобился бы немалый исторический анализ. Не

претендуя на его проведение, зафиксируем лишь несколько

опорных точек. Теоретическая традиция (историческая те-

ория,

философская теория) в рабочем движении XIX и нача-

ла XX столетий не может обойтись без труда интеллектуаль-

ных работников. Именно интеллектуалы (Маркс и Энгельс)

заложили основы исторического и диалектического материа-

лизма, именно интеллектуалы (Каутский, Плеханов, Лабри-

ола, Роза Люксембург, Ленин, Грамши) работали над раз-

витием их теории. Иная ситуация была невозможна ни вна-

чале, ни в более позднее время, иная ситуация невозможна

сегодня и не будет возможной в будущем; могло измениться

и будет изменяться только происхождение класса интеллек-

туальных работников, но не его характер

. Причины такого

Разумеется, термин «интеллектуал» обозначает весьма специфиче-

ский и во многих отношениях совершенно новый тип воинствующего ин-

теллектуала. Это подлинные ученые, вооруженные инструментами самой

аутентичной научной и теоретической культуры, знакомые с подавляю-

щей реальностью и с механизмами всех форм господствующей идеологии,

постоянно противодействующие ее влиянию и способные в своей теоре-

тической практике — наперекор всем «официальным истинам» — приме-

ПРЕДИСЛОВИЕ

положения дел носят принципиальный характер, и Ленин,

опираясь на Каутского, разъяснил их для нас: с одной сто-

роны, «спонтанная» идеология рабочего движения, будучи

предоставлена себе самой, была способна породить только

утопический социализм, тред-юнионизм, анархизм и анар-

хо-синдикализм; с другой стороны, марксистский социа-

лизм, который предполагал проведение гигантской теоре-

тической работы, имевшей целью обоснование и развитие

не имевших прецедентов науки и философии, мог быть соз-

дан только людьми, обладавшими всеобъемлющей истори-

ческой, научной и философской культурой, т. е. интеллекту-

альной элитой. Если такие интеллектуалы появились в Гер-

мании, Польше, России и Италии и стали основателями и

мастерами марксистской теории, то этот факт объясняется

отнюдь не изолированными случайностями: он связан с тем,

что социальные, политические, религиозные, идеологиче-

ские и моральные обстоятельства, господствовавшие в этих

странах, сделали невозможной деятельность этих интеллек-

туалов. Господствующие классы (опиравшиеся на церковь

феодалы и буржуазия, чьи классовые интересы компроме-

тировали и в то же время объединяли их) чаще всего мог-

ли предложить им только подчиненные и смехотворные за-

нятия. В этих странах интеллектуалы могли искать свободу

и будущее только на стороне рабочего, единственного под-

линно революционного класса. Но во Франции сама буржуа-

зия была революционной; ей в революции, которую она осу-

ществила, с самого начала удалось привлечь интеллектуа-

лов на свою сторону, а после взятия и консолидации власти

ей по большей части удалось удержать их на своей сторо-

не.

Французской буржуазии удалось завершить свою, ясную

и открытую революцию, устранить феодальный класс с по-

нять плодотворные методы, открытые Марксом, но запрещаемые

отвер-

гаемые всеми господствующими предрассудками. Предприятие такого ро-

да,

если брать его во всей его строгости, немыслимо без непоколебимого и

ясного доверия

рабочему классу

без

прямого

участия

его борьбе.

СЕГОДНЯ

литической сцены (1789, 1830, 1848 гг.), скрепить под сво-

им правлением и в самой революции единство нации, сло-

мить сопротивление церкви, а затем вновь принять ее под

свою опеку, но в решающий момент отойти от нее и в кон-

це концов принять в качестве прикрытия лозунги свободы

и равенства. Ей удалось использовать и свои сильные по-

зиции, и все приобретенные ранее титулы, чтобы предло-

жить интеллектуалам достаточно широкое пространство

действия и достаточно привлекательные виды на будущее,

вполне достойные функции, пространство свободы и само-

довольные иллюзии, позволившие удержать их в рамках за-

конности и утвердить над ними контроль буржуазной идео-

логии. За несколькими исключениями, которые были имен-

но исключениями, французские интеллектуалы смирились

со своим положением и не испытывали потребности искать

спасения на стороне рабочего класса; и даже когда они к не-

му присоединялись, они не могли радикально порвать с бур-

жуазной идеологией, под влиянием которой они сформиро-

вались и которая продолжала существовать в их идеализ-

ме,

их реформизме (Жорес) и их позитивизме. Не случайно

и то, что французская партия должна была предпринимать

мужественные и терпеливые попытки свести до минимума

и устранить рефлекс недоверия рабочих к интеллектуалам,

который по-своему отражал в себе опыт долгой истории не-

прерывно возобновлявшихся разочарований. Так сами фор-

мы господства буржуазии долгое время лишали француз-

ское рабочее движение поддержки со стороны интеллекту-

алов,

которые необходимы для формирования подлинной

теоретической

традиции.

Назовем еще одну причину, имеющую национальный ха-

рактер. Эта причина связана с прискорбной историей фран-

цузской философии на протяжении 130 лет, прошедших со

времени революции 1789 года, с ее спиритуалистической

традицией

—

от Мен де Бирана до Кузена и Бергсона,

—

но-

сившей не только консервативный, но и реакционный ха-