Альтюссер Л. За Маркса

Подождите немного. Документ загружается.

ЭТЬЕН БАЛИБАР

наме (1965), китайская культурная революция (которая на-

чинается в 1966 г.), события мая 1968 г. во Франции и дру-

гих странах (Мексике, Германии, Соединенных Штатах,

Италии, Польше...), «пражская весна» и вторжение в Чехос-

ловакию (1968), подписание социалистами и коммуниста-

ми «Общей программы союза левых сил» (1972) и рождение

«еврокоммунизма» в семидесятых годах, свержение и убий-

ство Альенде (1973) и «революция гвоздик» в Португалии

(1974)...

Для того чтобы понять место тезисов «За Маркса» не толь-

ко в истории марксизма, но и в истории философии XX сто-

летия, где они оставили достаточно заметный след, полезно

и необходимо знать, что эта книга была написана сразу же

после поразительного 1960 года. Года, ставшего свидетелем

публикации таких книг, как «Знаки» Мерло-Понти (в ко-

торой содержатся его работы «От Мосса к Леви-Строссу» и

«Заметки о Макиавелли»), «Критика диалектического разу-

ма» Жан-Поля Сартра (на которую в 1962 году Леви-Стросс

ответит публикацией своего «Первобытного мышления»),

большое эпистемологическое исследование Жиля-Гастона

Гранжера «Формальная мысль и науки о человеке» и «Поэ-

тика мечты» Гастона Башляра, свидетелем конгресса в Бо-

невале, посвященного бессознательному, который был ор-

ганизован Анри Эй и в центре которого стоял Жак Лакан,

наконец, свидетелем публикации французского перево-

да «Истории и классового сознания» Лукача (против жела-

ния автора). «Критика повседневной жизни» Анри Лефевра

(1958 и 1961), «История безумия» Мишеля Фуко (опублико-

ванная в 1961 г.), «Введение к «Истоку геометрии» Гуссер-

ля» Жака Деррида и лекции Хайдеггера о Ницше появляют-

ся одновременно с началом работы Альтюссера над нею.

В то время как продолжается спорадическая, связанная с

возможностями «воздействия» на ситуацию работа над этой

книгой, выходят также «Миф и мышление греков» Жан-

Пьера Вернана (1965), «Ницше и философия» Делеза (1963),

ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО К ИЗДАНИЮ 1996 ГОДА

«Структурные изменения сферы общественности» Хабер-

маса (1962) и «О революции» Ханны Арендт (1963), «Жест

и речь» Леруа-Гурена и первый том «Мифологик» Леви-

Стросса (1964), «Предположения и опровержения» Поппе-

ра,

«Философия алгебры» Вильемина (1962) и «Исследова-

ния о Ньютоне» Койре (1965).

Наконец, публикация этой книги непосредственно пред-

шествует появлению «Одномерного человека» Маркузе,

«Трактата о музыкальных объектах» Пьера Шеффлера,

«Смерти» Янкелевича, «Критики и истины» Барта, «Про-

блем общей лингвистики» Бенвениста, «Слов и вещей» Фу-

ко,

«Статей» Лакана, «Понятия и жизни» Кангийема

, и

т. д. Все они вышли в 1966-м, еще одном поразительном

году...

В целом полезно знать, что работа над этой книгой и ее

публикация профессиональным философом, находившим-

ся в самом центре французской университетской системы и

являвшимся «рядовым» активистом Коммунистической пар-

тии,

приходятся на период, в котором появляются первые

знаки распада послевоенной ситуации, когда дети, родив-

шиеся при оккупации, достигают совершеннолетия, когда

холодная война превращается в «мирное сосуществование»

(или находит в нем свое продолжение), когда ставший неу-

держимым — но постоянно сопровождающийся жестокими

столкновениями — процесс деколонизации, по-видимому,

ориентируется на общую антиимпериалистическую борьбу

и социализм, когда экономический рост и культурные мута-

ции государств капиталистического «центра» выливаются в

принимающую все большие масштабы борьбу за распреде-

ление богатств и власти, когда на западе Европы (все еще)

национальное и (более или менее) социальное государство

готовится осуществить поворот к глобализации, в то время

Который был включен в «Исследования по истории и философии на-

ук» в 1968 г.

ЭТЬЕН БАЛИБАР

как на востоке открытый или латентный кризис послеста-

линских «реальных» социалистических государств, как ка-

жется, открывает возможность «революции в революции»

(Режи Дебре), способной принимать различные формы.

Полезно знать, что эта книга появляется в тот момент,

когда философская дискуссия изменяет объекты и стили,

перестающие походить на стиль и объекты послевоенно-

го периода. Не только потому, что утверждаются «филосо-

фии подозрения», великими наставниками которых являют-

ся Ницше и — в определенной мере — Фрейд, или «структу-

рализмы», которые стремятся наконец-то внести научность

в дисциплины, объектом которых являются общественные

практики и знаковые процессы. Не только потому, что, как

скажет Фуко, с его гениальной способностью давать синтези-

рующие формулировки, вопросы о «знании и власти» вско-

ре надолго оставят за собой вопросы о морали и психологии

(включая сюда и феноменологическую психологию). Но так-

же и, быть может, в особенности потому, что в течение всего

этого периода, встречаясь с историей и антропологией, пси-

хоанализом и политикой, философия более интенсивно, чем

прежде, сталкивается со своим внешним, со своим бессозна-

тельным, с не-философией. Сегодня мы видим, что тем са-

мым она стремилась отнюдь не обратить себя в ничто, но

найти средства, делающие возможными ее самокритику и

реконституирование. И в этом, по ту сторону всех убежде-

ний и партийных принадлежностей, несомненно, заключа-

лась одна из причин ее интенсивного спора с Марксом.

Разумеется, все это полезно и необходимо, но, повторю

еще раз, «За Маркса» — это не документ. Это книга, по

двум веским причинам, о которых я бы хотел кратко напом-

нить.

Во-первых, «За Маркса» была написана, в сильном смыс-

ле этого слова. Она остается одним из наиболее ярких про-

явлений философского стиля Альтюссера. Сегодня, благода-

ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО К ИЗДАНИЮ 1996 ГОДА

ря публикации многочисленных архивных материалов, од-

ни из которых производят впечатление преждевременных,

другие — слишком запоздалых, мы знаем, что поиски этого

стиля продолжались довольно долго, в мечтаниях и пробах

пера подростка, воспитанного на классиках, пребывающего

в духовных исканиях и жадного до полемики, затем — в со-

чинениях молодого мастера академического текста; позднее,

за исключением нескольких проблесков, он был потерян в

теоретически-активистских попытках соперничества с си-

стематическими изложениями «диалектического и историче-

ского материализма» на их собственной территории, и в ав-

тобиографической апологии-обвинительной речи-исповеди,

написанной для какого-то фиктивного трибунала (я беру на

себя полную ответственность за сказанное). Но в «За Марк-

са» — как, впрочем, уже и в чудесном «Монтескье: полити-

ка и история»

, а также в «книге» «Макиавелли и мы» (по-

скольку это действительно книга. Мы были удивлены и тро-

нуты, когда обнаружили этот текст в его письменном столе,

где он хранился так, как будто был написан только для не-

го самого и для поддержания чести «теории»)

—

этот стиль

проявляется с наибольшей силой и выразительностью, кото-

рые поражали его первых читателей.

Это стиль, говорящий о строгости и науке и благодаря

своей риторической и понятийной экономии приобретаю-

щий средства, которых они требуют, но в то же время явля-

ющийся чрезвычайно страстным: стиль, вся живая страсть

которого, питающаяся из не поддающихся расшифровке ис-

точников, перешла в своеобразный лиризм абстракции (по-

добно тому как Альтюссер в свое время говорил о Кремони-

ни не как об «абстрактном художнике», но как о «художни-

ке абстрактного»)

. Стиль, в котором заявляет о себе «сила

PUF, 1959 (переиздана в 1992 в серии «Quadrige»).

Louis Althusser, Écrits philosophiques et politiques, tome II, textes

réunies et présentés par François Matheron, Stock/IMEC, Paris, p. 42—168.

Écrits..., II, op. cit., p. 173 sq.

ЭТЬЕН БАЛИБАР

следствий» («Амьенская лекция»), который многим обязан

Паскалю и Руссо, Пеги и Сартру (да-да), Марксу и Ницше,

но который является абсолютно индивидуальным, так ска-

зать,

лично-публичным. И который вновь доказывает, что

не бывает философии — какой бы она ни была, аргумента-

тивной или рефлексивной, афористической или доказатель-

ной,

— без изобретения письма посредством понятия, «за»

которое она выступает, и для него.

Во-вторых, «За Маркса» не выдвигает никакого собствен-

ного учения, — напротив, эта книга стремится «служить»

уже данному учению, учению Маркса. Но это учение обла-

дает странной особенностью: оно не существует, по край-

ней мере в форме систематического изложения (поскольку

теории «диалектического материализма», разумеется, пред-

ставляют собой всего лишь карикатуру на него). Поэтому,

разъясняет Альтюссер, открывая его в «теоретических» и

«практических трудах марксизма» за формой набросков и

применений, «выводов без посылок» или ответов на вопро-

сы,

которые не были сформулированы как таковые, сле-

дует в то же время произвести его в подлинном смысле

слова.

Это значит, что следует назвать, артикулировать понятия

и высказать тезисы (в действительности, конечно же, явля-

ющиеся гипотезами), из которых оно состоит. Именно это

и делал Альтюссер в «За Маркса», порождая при этом по-

разительную констелляцию понятийных инструментов и

тем самым идя на риск (за это его не раз подвергали и, не-

сомненно, еще будут подвергать критике) заставить Марк-

са говорить больше, чем он действительно сказал, или даже

говорить нечто совсем иное. Но в то же время открывая воз-

можность экспортирования понятий и вопросов, берущих

начало в мысли Маркса, во все поле эпистемологии, полити-

ки и метафизики.

В своем предисловии («Сегодня», II, с. 49) Альтюссер

связывает гипотезы, на которые опирается его прочтение

ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО К ИЗДАНИЮ 1996 ГОДА

Маркса, с двумя главными теоретическими понятиями: с по-

нятием «проблематики» (которое, как он говорит, было за-

имствовано у его умершего в 1963 году друга Жака Мар-

тина, которому посвящена эта книга), и с понятием «эпи-

стемологического разрыва» (которое, как он говорит, было

заимствовано у его учителя Гастона Башляра). Вплоть до

сегодняшнего дня эти два понятия — вместе с проблемами

интерпретации, которые они ставят, — представляют собой

своего рода опознавательный знак «альтюссерианства» или,

скорее, того следа, который оно оставило в эпистемологиче-

ском дискурсе. Но хотя они и являются существенными для

замысла «За Маркса», они, разумеется, не исчерпывают его

теоретическое содержание. Осознавая все опасности упро-

щения, связанные с таким изложением, в котором следует

не обсуждать, но лишь указывать на то, что является мате-

риалом для дискуссии, я предлагаю выделить три констел-

ляции взаимосвязанных понятий и вопросов.

Одна из них организована вокруг «эпистемологического

разрыва». К ней относятся понятия теоретической прак-

тики, научности и проблематики (которая, возможно, не

прямо связана с Problemstellung Хайдеггера и которую бы-

ло бы интересно сравнить с «проблематизацией» Делеза и

Фуко),

помысленной как систематическое единство, но не

самих идей или понятий, а их материальной возможности.

Это момент, который вызвал наиболее оживленные дис-

куссии, в полной мере раскрывающие аффекты, связанные

с идеей науки, но также и скрывающиеся в ней трудности.

Ограничусь всего двумя наблюдениями. В то время как Аль-

тюссер, даже когда он подвергает себя самокритике, прини-

мающей различные формы (в особенности в связи с вопро-

сом о том, следует ли рассматривать «диалектический мате-

риализм» или «теорию теоретических практик» в качестве

научного или философского дискурса), отказывается отбро-

сить идею, что теория Маркса (как она представлена в «Ка-

питале») содержит с себе ядро научности stricto sensu, кон-

ЭТЬЕН БАЛИБАР

цепция этой научности еще не является фиксированной

Точнее говоря, она развивается по ходу дела: от идеи «воз-

врата к реальному» (по ту сторону от идеологических иллю-

зий) к более спинозистской идее «теоретического присвое-

ния», которое в то же время должно быть «наукой об идеоло-

гии», которой оно противостоит, и о ее собственной власти

как иллюзии.

Исходя из этого, можно (и, несомненно, должно) спросить

себя,

действительно ли «За Маркса» и следующие за этой

книгой эссе «импортируют» в марксистскую дискуссию уже

существующую модель научности (что может вызвать обви-

нение в позитивизме), или, скорее (во всяком случае, одно-

временно), стремятся обновить понятие «науки», исходя из

той своебразной (в одно и то же время конфликтной и стро-

гой) практики познания, которую представляет собой исто-

рический материализм (и, несомненно, также психоанализ).

Тогда уже не «наука» позволила бы нам понять, что такое

разрыв, но, скорее, сама очевидность разрыва, совершенно-

го Марксом (как критики непосредственности и эмпиризма

во всех его формах, как сенсуалистических, т. е. юмовских,

так и спекулятивных, т. е. гегельянских) побудила бы нас

вновь задать вопрос о том, чем должна быть наука. Иными

словами, она побудила бы нас поставить под вопрос эффек-

ты знания и истины, которые она вызывает, но отнюдь не

обязательно выражает в понятии.

Вторая констелляция, разработанная в этой книге, орга-

низована вокруг понятия структуры. Разумеется, оно то-

же отсылает к идее систематического единства или «тоталь-

ности», которая, однако, дана только в своих эффектах, со-

вершенно имманентно или как «отсутствующая», в строгом

Можно задать себе вопрос, была ли она вообще когда-нибудь таковой:

я отсылаю читателя к моему исследованию «Объект Альтюссера», в: Politi-

que et philosophie dans l'oeuvre de Louis Althusser, sous la direction de Syl-

vain Lazarus, Presses universitaires de France, Paris, 1993.

ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО К ИЗДАНИЮ 1996 ГОДА

смысле слова «неотделимая» от них «причина» (Альтюссер

позднее сравнит ее с присутствием субстанции Спинозы в

своих модусах). Важным в данной связи — поскольку речь

идет о Марксе и о типе причинности, который он и марк-

систы после него (в особенности Ленин в своих аналитиче-

ских исследованиях конъюнктуры, «конкретных ситуаций»)

стремились открыть в истории — является то, что множе-

ственность, с которой мы имеем дело, есть множествен-

ность практик. Структурировать ансамбль практик значит

сделать постижимым тот способ, которым они воздейству-

ют друг на друга. Альтюссер говорит нам, что они делают

это исключительно в модусе сущностной и нередуцируемой

сверхдетерминации, за пределами которой никакая «редук-

ция сложности» никогда не позволит обнаружить простоту

линеарного детерминизма. Напротив, чем с большей силой

утверждается «детерминация в конечном счете» со сторо-

ны одной из них (которую Маркс отождествляет со спосо-

бом производства и эксплуатации труда), тем с большей си-

лой проявляется необходимость гетерогенной «доминанты»

и, κέικ следствие, умножение препятствий реализации «чи-

стой» экономической тенденции — тех самых препятствий,

которые в ином смысле составляют весь материал классовой

борьбы, этого единственного подлинного «движущего прин-

ципа истории».

Оставляя в стороне все схоластические дебаты вокруг во-

проса о «структурализме», отметим, что такая концепция

структуры негативно определяет себя с помощью двойного

отрицания как «индивидуалистических», так и «органицист-

ских» или «холистских» методологий, которые ведут друг с

другом спор в эпистемологии гуманитарных наук. Поэтому

она, по крайней мере формально, готова дать философское

выражение той теории социального как комбинации изна-

чально трансиндивидуальных «отношений», которую посто-

янно разрабатывал Маркс, после того как в «Тезисах о Фей-

ербахе» он признал ее необходимость как ответа на класси-

ЭТЬЕН БАЛИБАР

ческие формы идеализма и материализма

. Ее дополнением

является чрезвычайно интересный набросок критики ан-

тропологической категории «сознания» в терминах структу-

ры очуждения или диссоциации форм субъективного време-

ни,

который предстает перед нами в эссе ««Пикколо», Бер-

толоцци и Брехт (Заметки о материалистическом театре)»,

являющемся подлинным геометрическим и теоретическим

центром всей книги (которое, однако, фигурирует здесь как

некое «похищенное письмо», — в том смысле, что никто не

читает его как таковое, быть может, по той причине, что

речь в нем идет об эстетике и о театре).

Но здесь снова раскрывается одна трудность, внутрен-

не присущая тому способу, которым Альтюссер использу-

ет идею «структуры» для того, чтобы помыслить в конеч-

ном счете не столько историю или историчность, сколько

необходимость

случайности в истории. Не только в свя-

зи с эволюцией теории Маркса, но

вообще.

Было бы нетруд-

но показать, что эта трудность никогда не исчезала из те-

оретических применений, остававшихся наиболее верными

альтюссерианской схеме.

одной стороны, идея сверхдетер-

минации применялась для понимания события (того, что

Альтюссер называет «конъюнктурой», ленинским «текущим

моментом», обращаясь к привилегированным примерам ре-

волюционных и контрреволюционных ситуаций), вместе с

парадоксальной комбинацией непредвиденности и необра-

тимости, которая с ним связана. С другой стороны, она при-

менялась для трансисторического сравнения способов про-

изводства, т. е. для понимания исторической тенденции

развития классовой борьбы и самих общественных форма-

ций, идею которой следовало отвоевать у идеологий про-

гресса, экономистского эволюционизма и эсхатологии «кон-

Именно об этом говорит Альтюссер, когда в «Читать «Капитал»» опре-

деляет «структурную причинность» посредством двойного противопостав-

ления «механической» и «вьфажающей причинности»; Альтюссер говорит

то же самое: речь идет об одной и той же проблеме.

ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО К ИЗДАНИЮ 1996 ГОДА

ца истории». Иными словами, она применялась для пони-

мания коммунистических революций, с одной стороны, и

процессов перехода к социализму — с другой... Но, строго

говоря, это отнюдь не одно и то же. Когда мы читаем и пе-

речитываем два больших эссе о «Противоречии и сверхде-

терминации» и «О материалистической диалектике», кото-

рые предстают перед нами как единое целое, мы можем, как

мне кажется, заметить, что первое извлекает понятие сверх-

детерминации из идеи события, в то время как второе раз-

вивает его, исходя из тенденции и периодизации. Реше-

ние, разумеется, не заключается в том, чтобы сделать вы-

бор в пользу одной точки зрения за счет другой. Скорее оно

заключается в том, чтобы рассматривать «За Маркса» и его

идею структуры как чрезвычайно сжатую и плотную, но от-

нюдь не окончательную разработку вопроса об исторично-

сти,

в котором содержится напряжение между этими двумя

точками зрения и даже их взаимосвязь.

Наконец, мы сталкиваемся в этой книге с констелляцией,

организованной вокруг понятия и проблемы идеологии. Воз-

можно, что после тридцати лет дискуссий по этому вопро-

су, которые тоже образуют собой определенный цикл, как

среди тех, кто (как по политическим, так и по философским

причинам) не желает отказываться говорить об «идеологии

и идеологиях», так и среди тех, кто видит в этом главное

препятствие на пути герменевтики или генеалогии истори-

ческого дискурса, мы можем наконец сказать об «альтюссе-

рианской» концепции идеологии несколько простых вещей.

Прежде всего, то, что она представляет собой самый центр

его философского предприятия и его отношения к филосо-

фии как дискурсу и как дисциплине. Дело в том, что она по-

зволяет (или, как предполагается, должна позволить) фило-

софии увидеть обратную сторону зеркала ее «самосознания»,

является ли оно хорошим или дурным, и занять позицию по

отношению к своим собственным материальным условиям

возможности, в поле того, что не является ею самой, т. е.