Золотухина-Аболина Е.В. Курс лекций по этике

Подождите немного. Документ загружается.

отожде-

250

_____________________________________Лекция

ствлять себя не только с актуально живущими

людьми, но и со своими предками и видеть смысл в

поддержании памяти о них. Или можно видеть себя

частью интеллектуальных сил эпохи и утверждать

своей жизнью некоторые ценности, характерные

для этого незримого колледжа. В таком случае

смысл тоже присутствует и подвигает человека на

продолжение жизни и деятельности.

5. Восприятие своего места в универсуме как

необхо

димого и имеющего основания, несущего в себе

опреде

ленное призвание. Такое место не всегда уютно,

но оно

значимо и весомо, оно фундирует нашу

индивидуальную

жизнь, как бы придает ей солидность,

направленность,

оправданность. Когда у жизни человека есть

смысл, его

бытие оправдано, он вправе быть и вправе быть

таким,

как он есть.

6. Принятие реальности, признание ее за

несомнен

ное благо, несмотря на все ее противоречия,

ужасы и

обманы.

Сделанное нами описание состояний

бессмысленности и осмысленности показывает,

что поиск и поддержание смысла — это работа не

только ума, но также воли и сердца, живых

человеческих чувств. Без учета смысла как

эмоционального переживания разговор о нем

становится абстрактным, а сам смысл

превращается в неуловимый фантом. Читатель

может взглянуть в глубину своей души и в полной

мере прочувствовать, есть ли в его жизни смысл.

Завершая разговор о счастье и смысле жизни,

мы не можем упустить из виду тот факт, что они

весьма противоречиво связаны с

фундаментальными этическими категориями добра

и зла. В идеале смысл жизни и счастье — это

достояние человека, в полной мере реализующего

лучшие свои потенции, хорошего, доброго,

творческого, живущего продуктивной жизнью.

Однако в реальной жизни добрые и славные люди

нередко бывают несчастны, а некоторые на каком-

то этапе жизни могут потерять ее смысл. В то же

время деятельность весьма злого, же-

251

Счастье и смысл жизни

стокого, хитрого индивида может быть вполне

осмысленной. Каждый из нас видел по телевизору

не один кинороман, где главным смыслом жизни

отрицательных героев становится месть,

завладение чужим богатством или разрушение

чужой любви. Тиран и деспот, преступник и убийца

могут быть по-своему счастливы. Впрочем, это

ничем не дискредитирует феномены счастья и

смысла жизни, а лишь говорит об их

экзистенциальной природе, не сводимой к одной

только чистой морали.

Лекция 8

НРАВСТВЕННОСТЬ ПЕРЕД

ИСКУШЕНИЕМ ИНОМИРНОСТЬЮ

1. Нравственный смысл ориентации на

жизнь

В одной из наших предыдущих лекций мы уже

обсуждали вопрос о высших ценностях и ориентирах

религиозной и безрелигиозной морали. Однако

теперь, когда нами рассмотрен и проанализирован

целый ряд важных этических категорий, мы можем

на новом уровне вернуться к вопросу о

нравственных основаниях мировоззренческого и

жизненного выбора. Для нас важно выяснить,

когда ориентация на потустороннее помогает людям

жить и совершенствоваться, а когда она становится

тормозом на пути их морального поведения —

собственно человеческого поведения, ибо мораль

— явление человеческое.

Человек нуждается в Боге — сей старый тезис

обрел в последние годы новую популярность в

России, и это, наверное, неудивительно, ибо после

долгого периода гонений церковь возрождается и

все более берет в свои руки духовные бразды.

«Человек нуждается в Боге»,— утверждают

журналисты, писатели, политические комментато-

ры, утверждают утром и вечером, пишут страстно и

прочувственно, постепенно создавая иллюзию,

будто народ, более семи десятилетий проживший в

атмосфере безбожия, на самом деле пылко

религиозен. Почитаешь, послушаешь и кажется,

будто россиянин конца XX в. только и думает о

потустороннем, пост и молитва — его лю-

253

Нравственность перед искушением

иномирностью

бимейшее времяпрепровождение, а истовая

духовная приверженность Господу до сегодняшнего

дня просто вынужденно таилась и скрывалась под

маской официозного атеизма. Выглядит эта

картина, конечно, эффектно, тем более, что

разрушает привычную, надоевшую парадигму, и

все же, если не гнаться за злобой дня, стоит при-

знать: массовое сознание на самом деле в

большинстве своем безбожно, безрелигиозно, и

его обмирщенность имеет гораздо более глубокие

причины, нежели политическое насилие и

атеистическая пропаганда.

Если исследовать сознание не только как

исторический, но и как онтологический феномен,

то мы увидим, что в нем всегда, во все времена и

эпохи существует некий мирской, профанный пласт.

Это мысли, чувства и переживания людей,

непосредственно связанные с их повседневным

бытием, с физическим и социальным выживанием,

с обыденными заботами и земными радостями.

Профанный пласт включает в себя все: от

культурных форм обеспечения физиологических

нужд до высоких межличностных и общественных

переживаний (любовь, дружба, патриотизм,

политические страсти и т. д. и т. п.). Бог

заглядывает в этот регион нашего внутреннего

мира в основном как помощник и советчик. А порой

не заглядывает вовсе, ибо верующий, честно

выполняя обряды, оставляет за собой полную

свободу в мирских делах и в их оценке. Считая себя

приверженцем той или иной веры, человек нередко

ведет себя в практической сфере как атеист, чисто

по-людски отделываясь от запредельности по-

каянной молитвой и мелким житейским

жертвоприношением.

Такое сугубо мирское отношение к

потустороннему находит выражение в народной

речи, изобилующей поговорками типа: «На Бога

надейся, а сам не плошай», «Богу — богово,

кесарю — кесарево», «Твои слова — да Богу в уши»

и др. Собственно говоря, процесс секуляризации,

который характерен для XX в., явился во мно-

254

Лекция 8

гом просто выведением на поверхность этих

обыденных прагматических взглядов, латентно

содержащихся в реальном сознании и поведении

тысяч людей, искренне называющих себя

верующими. Бог и потустороннее занимают первое

место и оказывают реальное влияние на жизнь

лишь весьма узкого круга: подвижников, аскетов,

отшельников, монахов, святых. Оттого они и святы,

что до зыбкой паутинки истончили пласт

повседневных мирских забот и интересов.

Основной постулат объективно существующего

наивно-материалистического сознания прост, хотя

из него делались и делаются очень разные

нравственные и житейские выводы. Его можно

сформулировать так: этот эмпирический, данный

мне в каждодневном опыте мир — единственная

реальность, известная мне непосредственно и

достоверно. Потому в своем практическом поведе-

нии я поступаю, исходя из единственности

наличного мира, где для выживания нужны

материальные блага, где практически невозможно

игнорировать требования чувственности, а человек

смертен и умирает навсегда.

Разумеется, данная формула не претендует на

полноту. Здесь лишь вкратце обозначается

содержание тех важнейших установок, которыми

руководствуется нормальный человек в

повседневном поведении: заботится о хлебе

насущном, не пытаясь быть как птица небесная;

горюет об умершем, забывая о вечности души;

увлеченно трудится, не считая свой пот расплатой

за Адамов грех, и даже в молитвах просит о делах

житейских — об урожае, о здоровье, о земной

чувственной любви. Живущий неизбежно погружен в

жизнь с ее грехами, огрехами, текучестью и потому

по строю своего внутреннего мира тем-порален,

изменчив, неабсолютен, даже если в помыслах

искренне тяготеет к Божественному. В сознании

человека мир дольний преобладает над миром

горним, ибо властно диктует свои правила игры.

Мысли и чувства, обращенные к земному,

материальному, выступают не-

255

Нравственность перед искушением

иномирностью

преодолимым условием и самого выживания

человека как телесного существа, и проживания им

его посюсторонней судьбы.

Долгие столетия постулат наивно-

материалистического сознания был совершенно не

очевиден для большинства людей, поступающих в

соответствии с ним, хотя философы осознали его

уже в древности. Однако с середины XIX в. на фоне

широкого подъема образованности и развития

естественных наук, заявляющих о материальности

мира, он все более выносится из сферы массовой

интуиции на рефлексивный уровень, обсуждается

не только в философской, но и в литературной

среде, гласно сравнивается с религиозными

представлениями.

Установка на жизнь для многих людей

становится сознательной, продуманной, к тому же

она активно подкрепляется авторитетом

естествознания. Стихийно-материалистическое

сознание смыкается с атеистическим

теоретизированием, порождая две во многом

противоположные морально-психологические

ориентации (хотя обе они враждебны религиозной

обращенности к потустороннему). Это разные

трактовки положений «жизнь самоценна» и «смерть

абсолютна».

Тезис «жизнь самоценна» (естественное

развертывание мысли «этот мир — единственный»)

имеет, если можно так выразиться, жесткое и

мягкое прочтение. Жесткое прочтение дает нам

«воля к власти» Ф. Ницше — настоящая хвалебная

песнь всему сильному, агрессивному, живучему, как

здоровый колючий сорняк. Так сказать, гимн

чертополоху, где все культурные ростки, причастные

к нравственности, однозначно записываются в

заморыши. Восславление бездуховного, лишенного

морали, чисто биологического, природного бытия.

Но объявляя именно такое живоглотское бытие

единственным и реальным, Ницше производит над

человеческой действительностью весьма

своеобразную операцию. То, что не нравится ему

самому (идеалы, нравствен-

256

Лекция 8

ные нормы, религиозные образы), он попросту

выбрасывает, отсеивает факты, не согласующиеся

с его концепцией, а потом торжественно указывает

на энергетически волевой остаток, восклицая: «Вот

это и есть жизнь!» Может, конечно, и жизнь, только

чья? Уж наверное, не человеческая, ибо подобное

обезмораленное состояние в чистом виде нигде и

никогда не встречается. Жалость, терпимость,

доброта, помощь слабому существовали и

существуют всегда у разных народов и культур,

только принимают разные формы. Они то выходят

на первый план, то чуть отступают назад. Поэтому

нельзя сводить действительную человеческую

жизнь только к ее крими-нально-распадным

проявлениям, к торжеству паханско-го кулака и

террористической винтовки. Самоценна все-таки

жизнь, а не мощь, между ними нет и не может быть

знака равенства.

Мягкое прочтение положения «жизнь

самоценна» не стремится ничего вымарать из нее.

Напротив, это принятие эмпирического

человеческого существования в его полноте: с

земными страстями и духовными взлетами, добром

и злом, рутиной и праздниками, удачами и не-

удачами. Это принятие жизни как неизбежного

противоречия, где сама противоречивость не

оценивается негативно. Она просто есть, и именно

она порождает весь цветовой спектр нашего бытия,

все его разнообразие, неисчерпаемость,

таинственность.

Великодушие и благородство, нежность и

верность, самопожертвование и терпимость

занимают в реальной жизни отнюдь не последнее

место, хотя и не составляют абсолюта, вписываясь

в бытие. В религии добро и зло — абсолютны,

разорваны, словно полюса, где на одном

сосредоточено все мыслимое и немыслимое

совершенство, вся полнота бытийствования, вся

благость и свет, на другом же — тьма и порок, порча

и смерть. В противоположность этому обыденная

человеческая жизнь — подвижное, пульсирующее,

переливчатое начало. Здесь

9. Зак. 49 257

Нравственность перед искушением иномирностью

малейшее нарушение меры влечет за собой полную

трансформацию качества намерения или поступка,

хорошее и плохое сплетаются в тесном объятии и

перетекают друг в друга. Любить жизнь — значит

любить ее вместе с ее неизбежным злом (или,

вернее, несмотря на него), жалеть, прощать и

стремиться увеличить долю добра.

Мягкое прочтение самоценности жизни, данной

нам в нашем единственном мире, не приглашает

сожрать ближнего своего ради повышения своей

собственной мощи. Это хорошо показал А.

Швейцер, проповедуя благоговение перед жизнью,

которое выражается в глубоком уважении к

существованию любого одушевленного создания,

будь то человек, жук или даже ромашка. «Жизнь —

это космический альтруизм, — вторит ему Х.Ор-тега-и-

Гассет, — она существует лишь как постоянное пе-

ремещение от жизненного Я к Другому».

Тезис «жизнь самоценна» ориентирует человека

на последовательное, порой терпеливое

переживание (проживание) разных этапов жизни и

разных ее проявлений. Он исключает самоубийство

как способ разрешения жизненных проблем. Утеряв

одни жизненные смыслы, испытав некий

ценностный крах, человек ищет другие и находит их,

ибо последним и главным смыслом является сама

жизнь: возможность видеть небо и землю, слушать

щебет птиц и журчание воды, радоваться другому

человеку и радовать его собой. Тогда каждый

прожитый день воспринимается как подарок.

Острое переживание самоценности жизни очень

точно выразил А. Вознесенский: «Вечером, ночью,

днем и с утра благодарю, что не умер вчера!» И эта

благодарность не только за наличные и грядущие

плотские радости, но и за духовные открытия,

творческие озарения, душевную гармонию, нераз-

дельно связанные в обыденной жизни с

материальным бытием.

Положение «смерть абсолютна» также имеет две

трактовки. В XX в. развернутое выражение первой,

пессимисти-

258

Лекция 8

ческой и даже ипохондрической, принадлежит А.

Камю. Это утверждение абсурдности и

бессмысленности жизни, лишенной Бога,

запредельности, иномирности, индивидуального

бессмертия. Литературно-философский герой А.

Камю в сущности страстно желает и высших сил, и

загробного бытия, но его сциентистское «рацио»

обливает эту страстность холодной водой

нигилизма. «Хотел бы поверить, но не могу себе

позволить». А значит, ничто не свято. Пусть

зыбится и течет морок летучих ощущений, пусть

подвиги сменяются преступлениями, а

благородство братается с подлостью, ибо все еди-

но. Как насмешливо заметил А. Вознесенский: ««В

ящик рано или поздно, жизнь была, а на фига?»

Именно эта идея единства и тесной взаимосвязи

между смертностью и аморальностью,

прозвучавшая впервые задолго до А. Камю, еще в

древности, стала основанием для обвинения в

безнравственности абсолютно всех, кто признает

земную жизнь единственной и конечной. Отож-

дествлять безрелигиозность (а тем более атеизм) с

подлостью, бессердечием и порочностью стало

общим местом и хорошим тоном. Даже

интеллигентные, высоко культурные христианские

авторы XX в. (например, Б. Вышеславцев) не могут

удержаться от того, чтобы не пнуть побольнее

стихийных и нестихийных атеистов за их ори-

ентацию лишь на прижизненные ценности. И

любить-то они, бедные безбожники, не умеют, и

сердца у них нет, и ничто святое им неведомо.

Обличения весьма далекие и от христианского

великодушия к грешникам, и от либеральной

терпимости.

Между тем, я бы сказала, что людям, не

верящим в бессмертие, святое ведомо. Хотя,

возможно, им ведомо не все святое, а лишь

земные, чисто человеческие его выражения. Мы

просто по опыту, из обычной жизни знаем, что

далеко не все неверующие — циники, а многих из

них нигилистические и тоскливые пассажи А. Камю

просто бросают в дрожь, ибо они вполне искренне

стре-

259