470
НАУЧНАЯ ЖИЗНЬ: РЕЦЕНЗИИ
о том, что «семейно-патриархальный смысл духовной просматривается ярче, чем государ-
ственный». Идея о преобладании частноправового начала над государственным в первой
половине XIV в. не нова: она восходит ко взглядам А. Б. Лакиера, развитым историками
государственного направления (С. М. Соловьевым, Б. Н. Чичериным, К. Д. Кавелиным,
Ф. И. Леонтовичем, С. Ф. Платоновым, А. Н. Филипповым и др.) и возрожденным Л.
В. Черепниным и его последователями. Не отказался от нее и Ю. Г. Алексеев. При том
историк высказал чрезвычайно ценное замечание, согласно которому неразвитость дело-
производства свидетельствует об управлении, «основанном на устных распоряжениях»
князя, о сосредоточении в его руках всех организующих жизнедеятельность общества
функций. Это наблюдение, интерпретированное в русле новейшего историографического
направления (И. Я. Фроянов, А. Ю. Дворниченко и их сторонники), могло бы, на наш
взгляд, открыть более широкую перспективу для выработки новых подходов к изучению
истории Русского Средневековья XIV—XV вв., и в частности — аппарата управления
формировавшегося единого государства. Сосредоточение всех функций управления в
руках князя, как нам представляется, свидетельствует не о том, что его власть носила
«семейно-патриархальный» характер, а, напротив, о том, что он, как и в домонгольский
период, выступал носителем публичного начала в городской общине, волости. Отчиты-
вавшийся перед народом исполнитель вечевых решений князь все возлагавшиеся на него
«службы» организовывал сам, а если и давал поручения отдельным проверенным людям,
то для этого не было необходимости в составлении документации. Развитие делопроизвод-
ства, обусловленное изменениями во взаимоотношениях Калитовичей с боярами, могло
быть следствием разрушения городовых волостей, аграризации общества. Предложенная
гипотеза ни в коей мере не претендует на достоверное решение вопроса, она лишь плод
размышлений, навеянных чтением книги Ю. Г. Алексеева.
Автор рецензии полностью разделяет мнение Ю. Г. Алексеева о «прогрессирующем
росте политического значения боярства» в княжение Семена Гордого, Ивана Ивановича
Красного, и особенно — Дмитрия Ивановича Донского и Василия I Дмитриевича, однако
действительно ли бояре того времени были «реальной опорой» и «основным проводником»
великокняжеской власти? Калитовичи, действительно, нуждались «в воеводах, намест-
никах и послах», в «ближайших помощниках — думцах», поскольку «управление быстро
растущим великим княжеством, руководство все более осложняющимся комплексом дел
Русской земли было уже не под силу одному человеку, какими бы блестящими способ-
ностями он не обладал», но были ли заинтересованы бояре в усилении власти великих
князей? Их служба в XIV в. обеспечивалась вотчинами и кормлениями. Рост вотчинного
землевладения осуществлялся за счет дворцового фонда, что едва ли приветствовалось
Рюриковичами, и за счет общинных территорий, что также не должно было устраивать
Калитовичей: сохранение общины, черной волости было необходимо для выплаты регу-
лярных и в полном объеме осуществлявшихся «выходов» в Орду. Более того, даже после
ликвидации монголо-татарского ига, как было установлено самим Ю. Г. Алексеевым, пра-
вительство Ивана III в фискальных целях пыталось сохранить черную волость, предотвра-
тить переход ее земель в руки частных владельцев. С другой стороны, быстро прибывавшее
в Москву боярство требовало кормлений, и едва ли великий князь мог удовлетворить всех
претендентов. (Кстати, не этими ли осложнениями было вызвано сокращение длительного
в домонгольские времена срока службы кормленщиков до года — двух лет?) Указанные
противоречия неминуемо должны были привести к конфликту боярства с великокняжеской
властью, и последняя это четко осознавала. Автор монографии подметил два интересных
факта, свидетельствующих о попытках великого князя предотвратить рост влияния бояр-
ства: во-первых, это ликвидация должности московского тысяцкого — акт, укрепивший
позиции Дмитрия Ивановича, во-вторых, ограничение приниципа экстерриториальности