Зеньковский В. История русской философии

Подождите немного. Документ загружается.

ИСТОРИЯ РУССКОЙ ФИЛОСОФИИ

ной силой Лев Толстой, — с известным правом, с известными огра-

ничениями может быть найден почти у всех русских мыслителей, —

даже у тех, у которых нет произведений, прямым образом посвя-

щенных вопросам морали (например, у Киреевского). С этим связа-

но и напряженное внимание к социальной проблеме, но ярче всего

это обнаруживается в чрезвычайном, решающем внимании к про-

блемам историософии. Русская мысль сплошь историософична, она

постоянно обращена к вопросам о «смысле» истории, конце исто-

рии и т. п. Эсхатологические концепции XVI века перекликаются с

утопиями XIX века, с историософскими размышлениями самых раз-

личных мыслителей. Это исключительное, можно сказать, чрезмер-

ное внимание к философии истории, конечно, не случайно и, оче-

видно, коренится в тех духовных установках, которые исходят от

русского прошлого, от общенациональных особенностей «русской

души». Нельзя тут же не отметить, что это обстоятельство было не

особенно благоприятно для развития «чистой» философии в Рос-

сии,

— интерес к вопросам философии истории ставит мысль пе-

ред самым сложным, запутанным и трудным материалом. С другой

стороны, именно

историософии так легко проявляет свое действие

так называемый «субъективный метод» (термин, который себе ус-

воило целое течение русской историософии, во главе с Н.К. Ми-

хайловским — см. о нем гл. IX во 2-й части), т. е., проще говоря, в

анализ исторической действительности привносится оценочный

момент. При малейшей неосторожности получается привнесение в

философское творчество некоей внутренней цензуры, отбрасыва-

ющей то, что представляется «опасным» в прикладной сфере, что

может «оправдать» те или другие «вредные» течения в обществен-

ной жизни. Эта внутренняя цензура, конечно, подавляет свобод-

ные философские искания и создает опаснейшее приспособление

теоретических построений к «злобе дня». На всем протяжении

философской работы в России — от ее зачатков в конце

XVIII

века

до наших дней — эта опасность не раз давала о себе знать, но было

бы большой поверхностностью, отметая недостойное философии

«приспособление» к современности, не заметить во всем этом и

более глубокой стороны. В антропоцентризме мысли есть один очень

глубокий мотив — невозможность «разделять» теоретическую и

практическую сферу. Очень удачно выразил это упомянутый выше

Н.К. Михайловский, когда обращал внимание на своеобразие

русского слова «правда». «Всякий раз, когда мне приходит в го-

лову слово "правда", — писал он, — я не могу не восхищаться его

поразительной внутренней красотой... Кажется, только по-русски

истина и справедливость называются одним и тем же словом и как

бы сливаются в одно великое целое. Правда — в этом огромном

смысле слова— всегда составляла цель моих исканий...» В не-

разрывности теории и практики, отвлеченной мысли и жизни, ина-

ВВЕДЕНИЕ

че говоря, в идеале «целостности» заключается действительно одно

из главных вдохновений русской философской мысли. Русские фи-

лософы, за редкими исключениями, ищут именно целостности, син-

тетического единства всех сторон реальности и всех движений че-

ловеческого духа. Именно в историческом бытии — более, чем при

изучении природы или в чистых понятиях отвлеченной мысли, —

лозунг «целостности» неустраним и нужен. Антропоцентричность

русской философии постоянно устремляет ее к раскрытию данной

и заданной нам целостности.

6. Русскую философию не раз упрекали в отсутствии «ориги-

нальности»

. «Все, что Россия имела и дала философского, — чита-

ем у одного историка русской философии

, — все это родилось либо

из прямого подражания, либо из бессознательного подчинения себя

чужим влияниям, либо из эклектического стремления слепить вое-

дино несколько чужих мыслей». Если бы эти слова отвечали дей-

ствительности, то, конечно, нельзя было бы говорить всерьез о

«русской философии» и, конечно, не к чему было бы исследовать

ее историю. Но в истории культуры всех народов всегда можно

найти произведения, навеянные подражанием или чужими влияни-

ями,

— однако если о них упоминают в исследованиях, то только

для того, чтобы не забыть отметить на экране истории и темные ее

страницы.

Суждение, посылающее упрек русской философии

отсутствии

оригинальности, если это не сказано ради «красного словца», по-

коится на некоей нарочитой недоброжелательности к русской мыс-

ли,

к намеренному желанию ее унизить. Я не буду опровергать это-

го упрека — вся настоящая книга сама по себе должна показать

неосновательность указанного суждения. Но все же я считаю нуж-

ным — уже здесь, во вводной главе, рассеять те недоразумения,

которые, хотя и не в столь резкой форме, как в выше приведенных

словах, все же могут иметь место в отношении русской мысли —

особенно у тех, кто впервые обращается к ее изучению.

Я совсем не буду говорить о том, что было написано в России

действительно в «подражание Западу» — об ученических упраж-

нениях не стоит ведь и говорить. Не буду говорить и о мнимом «эк-

лектизме» русских мыслителей, — этот упрек означает лишь пол-

ное непонимание синтетических замыслов у русских мыслителей:

неудавшиеся или незавершенные опыты синтеза, при поверхност-

ном внимании

ним, можно, пожалуй, принять за «эклектизм».Я ос-

тавлю все это в стороне — и коснусь лишь вопроса о «влияниях»

западных философов на русскую мысль.

Особенно резко эту точку зрения проводит Б. Яковенко, написавший большую книгу по

истории русской философии.

Яковенко. Очерки русской философии

(1922).

Стр. 5.

ИСТОРИЯ РУССКОЙ ФИЛОСОФИИ

Понятие «влияния» может быть применимо лишь там, где име-

ется налицо хоть какая-нибудь доля самостоятельности и ориги-

нальности — без этого невозможно говорить о влиянии: нельзя же

влиять на пустое место. Поэтому в исторических исследованиях и

изучают влияния особенно на тех, кто выделяется своей самостоя-

тельностью: так, изучение Аристотеля дает возможность устано-

вить, что его собственные построения выросли из тех дискуссий,

которые велись у Платона. В основоположениях Декарта, положив-

ших начало идеалистическим течениям нового времени, стремятся

найти связь с средневековой философией, в оригинальных постро-

ениях ВоМгоих* находят влияние Сот{е, и т. д.

Далее там, где возникает «школа» вокруг крупного мыслителя,

нельзя целиком разлагать работу этой школы на «влияние» созда-

теля школы. Академия после Платона, пережившая несколько пе-

риодов в своем развитии, может служить хорошим примером это-

го — так, «академический скепсис», хотя

отклоняется от основной

линии Платона, остается по существу верен ей. Однако нельзя, на-

пример, сливать понятия «платонизма» и «школы Платона»; если

еще философию Плотина можно причислять к школе Платона, лишь

присваивая ей новый термин «нео-платонизма», то уже платонизм

в патристике, обогащенный и творчески преображенный благода-

ря христианской догматике, никак не мог бы уложиться в понятие

«школы Платона». Равным образом, чрезвычайная близость Фомы

Аквината к философии Аристотеля не дает права включить томизм

в «школу Аристотеля». Если взять примеры из новейшей филосо-

фии, то, например, если всю марбургскую школу (СоЬеп, Ка1огр**

и др.), направление Риккерта**" можно включать в «школу Канта»

(как течения «неокантианства»), то Шеллинга и особенно Гегеля

никак нельзя причислить к «школе Канта», при всей укорененности

их трансцендентального идеализма в Канте.

Все это осложняет вопрос о понятии «влияния» — тут есть раз-

ные ступени, разные градации. Все они не только не исключают са-

мостоятельности или оригинальности, но непременно ее предполага-

ют.

Если Эпикура нельзя исторически оторвать от Демокрита,

Спинозу — от Декарта, Фихте — от Канта, то молено ли сомневаться

в бесспорной их самостоятельности и оригинальности? В строгом

смысле, оригинальность, как полная новизна идей, до такой степени

редка в истории философии, что, если бы в сферу изучения попада-

ли лишь оригинальные построения в строгом смысле слова, то не на-

шлось бы и десятка параграфов в изложении истории философии.

В реальной же исторической жизни настолько сильны «взаимозави-

симость», скрещивание влияний, действие всей философской куль-

туры данной эпохи на отдельных мыслителей, что очевидно, что зна-

чительность и историческая действенность каких-либо мыслителей

вовсе не зачеркивается, не умаляется тем, что они испытали различ-

ВВЕДЕНИЕ

ные влияния. Весь вопрос заключается в том: считать ли какого-ни-

будь мыслителя просто «писателем» на философские темы, воспро-

изводящим то, что было исследовано другими, или же он был дей-

ствительно мыслителем, т. е. мыслил сам, а не просто делал выборку

из сочинений других авторов. Конечно, здесь всегда могут быть спор-

ные случаи: одному исследователю какой-либо философ будет ка-

заться «достаточно» самостоятельным, чтобы назвать его филосо-

фом,

— для другого данный писатель никак не заслуживает

характеристики «философа». В русской философии есть очень яр-

кий пример такого расхождения в оценках — я имею в виду Белин-

ского (см. о нем гл. V, ч. II). Никто не оспаривает его литературного

таланта, но принадлежность его к истории русской философии не

идет дальше, по мнению ряда историков, права на звание «популя-

ризатора» современных ему философских течений в России, — тог-

да как другие считают его настоящим философом.

Все эти рассуждения имеют особенное значение для истории

как раз русской философии. Мы уже упоминали о том, что русским

мыслителям, в течение ряда десятилетий, приходилось быть в под-

линном смысле «учениками» западных философов и не без труда и

далее терзаний прокладывать себе свой путь философской работы.

Поэтому в истории русской философии особенно много приходит-

ся иметь дело с «влияниями» западной философии. Если все же,

несмотря на это, русские мыслители рано начинают (не всегда до-

водя до конца свои замыслы) пролагать себе свой путь и диалекти-

чески тем подготовляют возникновение, в более поздний период,

оригинальных философских систем, то это, конечно, означает диа-

лектическое и историческое единство русской философской мысли

и, тем самым, достаточно свидетельствует о ее самостоятельности,

а, следовательно, и оригинальности.

Некоторые исследователи предпочитают говорить не о «рус-

ской философии», а о «философии в России», желая этим выра-

зить ту мысль, что в русских философских построениях нет ничего

«специфически русского», что русская философия не стала еще

национальной, т. е. не поднялась до раскрытия и выражения основ-

ных исканий русской души. Это, конечно, неверно, мы достаточно

убедимся в этом при последовательном изучении разных мыслите-

лей.

7. Из только что развитых рассуждений совершенно ясно, что

историк не может обойтись в своем исследовании без оценок. Ис-

торику не нулено быть «судьей», делать запоздалые и ненужные

«замечания» отдельным мыслителям, но он не может обойтись без

оценочных суждений. Да «объективность» историка не в том и со-

стоит, чтобы в его изложение не входила оценка. Риккерт и его пос-

ледователи правы в своей теории исторического знания, когда под-

черкивают значение момента ценности при самом исследовании

ИСТОРИЯ РУССКОЙ ФИЛОСОФИИ

исторического материала. Однако наличность и оправданность оце-

ночного момента

историка

не

означает произвольности

оцен-

ках:

по

существу, всякая оценка претендует

на то, что ее

примут

другие люди,

т. е.

свидетельствует этим

своей надындивидуаль-

ной природе. Корни наших оценок, конечно, глубоко субъективны,

но

их

интенция решительно надындивидуальна,

—

и каждому

из нас

жизни

и в

исторических суждениях должно освобождаться

от

предубеждений, случайных

непроверенных оценок, освобождать-

ся

от тех

скрытых движений души, которые связаны, например,

«партийностью »,

—

освобождаться вообще

от

психологии сектан-

тства. Широта

справедливость оценок сообщает нашим сужде-

ниям силу,

рано или поздно

ним примкнут другие...

В настоящей книге автору много

раз

приходится опираться

на

свои оценочные суждения, поскольку

они

нужны были

для

самого

исследования. Автор надеется, что читатель, если

он без

предубеж-

дения будет читать настоящую книгу, признает

автора отсутствие

пристрастий

действительное желание воскресить развитие рус-

ской философии

в ее

подлинном, хотя

бы и не

всегда ясно

убеди-

тельно выраженном содержании.

Ничто

так

определенно

не

подтверждает самостоятельность

и оригинальность русской философии, как наличность ее развития.

Всякое развитие может быть только органическим,

т. е. в нем

мож-

но проследить диалектическую связность,

а не

только одну исто-

рическую последовательность.

В собственном смысле слова, развитие русской философии надо

начинать лишь

с XIX

века (захватив

два

последних десятилетия

XVIII

века),

но

первым проявлениям самостоятельного философ-

ского творчества предшествовал довольно большой период, кото-

рый можно назвать «прологом»

русской философии.

имею

виду весь

XVIII век,

когда Россия

чрезвычайной стремительнос-

тью и даже горячим увлечением стала впитывать

себя итоги евро-

пейской культуры. Увлечение Западом (доходящее порой

до

насто-

ящего «плена» Западу) касалось

внешних

внутренних форм

европейской жизни,

— оно

было обращено

особым энтузиазмом

к тому богатому духовному миру Запада, который включал

себя

разные течения, разные искания. Вторая половина

XVIII

века

России являет нам грандиозную картину лихорадочного, частью по-

верхностного,

частью и более глубокого усвоения западной куль-

туры.

Тут

было

простое подражание,

но

было

страстное увле-

чение,

вид

творческого энтузиазма,

—

было, вместе

с тем, и

пробуждение собственных творческих

сил.

Целый

ряд

даровитых

людей стремится стать

«с

веком наравне»,

по

выражению Пушки-

на.

XVIII век —

настоящая весна русского просвещения, побужда-

ющая русских людей прежде всего «учиться»

Запада. Любопыт-

но отметить,

что,

несмотря

на

блестящее развитие русского

ВВЕДЕНИЕ

творчества

в XIX

веке,

эта

черта усердного «ученичества» сохра-

нилась

русских людей до нашего времени, свидетельствуя не толь-

ко

похвальной скромности,

но

том, пожалуй,

что

в первой

по-

ловине

XIX

века русские писатели называли «всечеловеческими

стремлениями». Развитие русского гения

не

вело

его к

изоляции,

замыканию

себе. Любопытно, например,

что

усиленная перевод-

ческая деятельность, особенно развившаяся

России

середине

XVIII

века (хотя

ее

начало надо отнести

за

несколько столетий

до

этого

— см.

ниже,

первой главе),

не

только

не

ослабела

в XIX и

XX веках, когда появилось много оригинальных русских произве-

дений

во

всех областях культуры,

но

стала еще интенсивнее,

глав-

ное,

систематичнее.

Но

именно

это не

позволяет смотреть

на

XVIII в. в

России

так, как

если

бы в нем не

было проявлений само-

стоятельного творчества. Наоборот,

мы

утверждаем,

что все, что

созрело

в XIX

веке, начало проявляться

уже в XVIII

веке. Конеч-

но,

для

полного раскрытия этого нам пришлось бы выйти далеко

за

пределы чисто философской сферы, но мы не можем позволить себе

уклоняться

от

нашей задачи.

Мы должны сделать

еще

одно замечание.

Во

всех сферах куль-

туры,

а в том

числе

и в

сфере философской мысли,

XVIII век в

Рос-

сии

не

является совершенно оторванным

от

предыдущих эпох.

Ко-

нечно, реформы Петра Великого создали несомненную грань между

XVII

и XVIII

веком,

но

историческое исследование давно

уже

выяс-

нило

тот

факт,

что

до XVIII

века Россия развивалась очень интен-

сивно. Собственно,

уже

начиная

середины

века

в,

России начи-

нают развиваться различные творческие движения, начинается

сближение

Западом, сношения

которым были перед

тем

прерва-

ны

двухвековым татарским

игом.

В области философской мысли про-

исходит тоже некое движение

—

сначала

рамках религиозного

мировоззрения,

постепенно

независимо

от

него.

Для нашего исследования необходимо вкратце ознакомиться

тем,

что

происходило

до XVIII

века. Поэтому «пролог»

русской

философии распадается

на две

части:

а)

весь период

от

середины

века

до

эпохи Петра Великого,

и б) XVIII век.

Когда затем

на-

чинается период самостоятельной философской мысли,

то

сначала

философское творчество уходит лишь

на то,

чтобы уяснить себе

свои задачи, свой самостоятельный путь. Даже самый сильный

фи-

лософский

ум

первой половины

XIX

века

— И.В.

Киреевский,

—

правда,

силу ряда неблагоприятных внешних обстоятельств, сто-

ит лишь

на

пороге создания философской системы, пишет

ряд на-

бросков,

но не

доводит

до

конца задуманных работ. Такое положе-

ние длится больше полувека,

но уже

начиная

с 70-х

годов (когда

появляются первые произведения Владимира Соловьева) русская

философия вступает

на

путь построения систем.

Это —

второй

пе-

риод

развитии русской философии;

мы его

считаем длящимся

до

ИСТОРИЯ РУССКОЙ ФИЛОСОФИИ

конца XIX века. В XX веке русская философия не только развива-

ется рядом с западноевропейской философией, но начинает по-

степенно, особенно после русской революции, выходить на путь

мирового влияния.

Таким образом внешнее деление материала, который мы вме-

щаем в настоящую книгу, таково:

1. ПРОЛОГ к русской философии:

а) до Петра Великого,

б)

XVIII

век.

2. Первый период — до возникновения систем (XIX век — до

70-х годов).

3. Второй период — возникновение систем (конец XIX века —

первые два десятилетия XX века).

4. Третий период — XX век (после 1917 года).

9. Нам остается сделать краткий обзор основных работ по ис-

тории русской философии

1. Единственной книгой, охватывающей весь материал по исто-

рии русской философии, является упомянутая уже большая работа

Б.

Яковенко, вышедшая в 1939 году на чешском языке. Еще раньше

Б.

Яковенко напечатал (в 1922 году) по-русски небольшую брошю-

ру: «Очерки русской философии» (128

стр.).

Большая книга Б. Яко-

венко очень богата материалом, хотя он дан в ней неравномерно;

однако изложение Б. Яковенко очень страдает от общей его пози-

ции,

о которой мы уже говорили: оно укоряет русских философов

в полной их «неоригинальности». Поэтому очень часто Яковенко,

давая пересказ идей того или иного мыслителя, не дает надлежа-

щего философского анализа. Автор, собственно, не историк, он не

чувствует ни внутренней связности в развитии философской мыс-

ли в России, ни связи философии с общей культурой. Чрезвычайно

мешают книге постоянные «обличения» русских философов в их

«ошибках».

2. Общие очерки по истории русской философии написали:

3. Радлов. — Очерк истории русской философии. Изд. 2. 1920.

98 стр.

Небольшая книга Радлова является лучшим из всех кратких

очерков по истории русской философии. Книга очень богата биб-

лиографическими указаниями: краткие, но почти всегда удачные

изложения построений отдельных философов дают ясно представ-

ление о философии в России.

Мы даем в настоящей главе

общую

библиографию по русской философии. Специальная

библиография (по отдельным мыслителям) будет дана в каждой главе отдельно.

ВВЕДЕНИЕ

К этому очерку примыкают

две

статьи

Э.

Радлова: «Очерк рус-

ской философской литературы

XVIII

века» (Журнал «Мысль».

Пе-

тербург,

1922,

№№

3).

Эти

статьи тоже богаты библиографичес-

кими указаниями,

но

значительно слабее вышеназванной книги.

А.

Введенский. Статья: «Судьбы философии в России»

(в

книге

«Философские очерки», Прага,

1924,

стр.

41).

Статья Введенского очень ценна,

как

попытка наметить перио-

ды

развитии русской философии,

но

чрезвычайная краткость

ли-

шила статью фактического обоснования.

М. Ершов. «Пути развития философии

России». Владивос-

ток,1922,

стр.

67.

Очерк Ершова тоже охватывает историю русской философии

в целом. Оценки автора достаточно объективны.

3. К

общим очеркам по истории русской философии надо отне-

сти

(в

совокупности) статьи двух французских авторов:

Ьаппез. Соир (ГоеП

зиг

1'Ыз1:о1ге

с1е 1а

рЬПозорЫе

еп

Кизз1е

—

(Кеуие

ае

РЬПоз.

1891,1892).

ЗеИЪег.

Ьа

рЬПозорЫе гиззе соп!:етрогате.

(Кеу.

РЬПоз.

1912).

Две статьи Ьаппез слегка касаются конца

XVIII

века и дают

за-

тем содержательный очерк русской философии

до 40-х

годов (кон-

чая Бакуниным). Изложение Ьаппез очень точное

хорошо ориен-

тирующее. Две статьи ЗеНЪег'а гораздо более кратки

—

он начинает

Вл.

Соловьевым

кончает Бердяевым. Характеристики

ЗеНЪег'а

достаточно удачны, но беглы. Если взять обоих авторов, то, несмотря

на пропуск многих авторов,

они

дают

все же

много материала

по

русской философии.

4. Я.

Колубовский напечатал сначала по-русски

(в

приложении

к переводу книги Ибервега: «История философии») очерк по исто-

рии русской философии, позднее

более краткой форме

это

было

напечатано

в V т.

1Лэепуе§. СезсЫсЫе

с!ег

РЬПозорЫе.

АиЯа§е,

1928

г.) под

названием Кизз1зсЬе РЬПозорЫе.

Стр.

13.

Очерк Колубовского,

соответствии

со

стилем руководства

Ибервега, очень сжат

и, в

первую очередь, озабочен полнотой биб-

лиографии.

5. ТЬ.

Маззагук

своем двухтомном труде

2иг

гизз13сЬеп

СезсЫсЫз

ипс!

КеН§юпзрЫ1озорЫе (1епа,

1913),

хотя

посвятил свою

работу философии истории в России,

все

лее дает фактически очень

много материала вообще

по

русской философии, включая начало

XX века. Массарик много занимался русской историей и стремится

к возможно более объективному изложению,

но это, к

сожалению,

не всегда

ему

удается. Книга Массарика

все лее

очень полезна.

Иванов-Разумник написал «Историю русской общественной

мысли»

(I—II

т.), но по

существу

его

книга посвящена изучению

лишь социальной

историософской проблемы

истории русской

мысли. Изложение часто страдает схематизмом, несколько искус-

ИСТОРИЯ РУССКОЙ ФИЛОСОФИИ

ственной терминологией, но

философском смысле дает много цен-

ных и вдумчивых характеристик

7. Лаппо-Данилевский дал очень много ценного по истории рус-

ской философии в очерке «ТЬе ОеуеЬртеШ: о!"заепсе

апс!

1еагпт§

Киз81а»

сборнике «Еизз1апЕеа1ШезапаРгоЫетз» (СатЬпс1§е),

1917.

Статья Лаппо-Данилевского содержит много мастерских, хотя

беглых характеристик

охватывает русскую философию

за

все

время ее развития.

Прот.

Г.

Флоровский в своей большой книге «Пути русского

богословия», Париж,

1937,

все время касается философских тече-

ний

России —

от

первых начатков философии до времени рус-

ской революции. Автор — прекрасный знаток русской философии,

его характеристики, критические замечания всегда касаются само-

го существа дела, но книге очень портит субъективизм в оценках и

неуместное чтение «нотаций» различным авторам. Все лее без кни-

ги Флоровского нельзя обойтись при изучении русской философии.

9. Д. Чижевский выпустил в

1939

году книгу: «Гегель в России».

Хотя книга посвящена специальной теме, но фактически она каса-

ется почти всего значительного в истории русской мысли.

10. В моей книге «Русские мыслители и Европа» (Парилс,

1927),

в связи со специальной темой, которой посвящена книга, дано очень

много материала по истории русской философии от ее начатков до

русской революции.

11.

Я.

Бердяев («Русская идея», Париж,

1945)

дает обзор от-

дельных проолем в русской мысли. В книге много ярких характери-

стик, но она предполагает хорошее знание русских мыслителей.

Все до сих пор упомянутые издания охватывают

большей или

меньшей полнотой историю русской философии

целом. Перей-

дем теперь к трудам, касающимся какого-либо отдельного периода

или отдельных течений.

12. Е. Бобров напечатал шесть выпусков своих исследований под

названием «Философия в России»

(1889—1902);

сюда лее надо при-

соединить три тома его исследований под названием «Литература

и просвещение в России в XIX веке». Обе серии представляют ряд

отдельных этюдов, посвященных, преимущественно, началу

XIX

века, но есть этюды

конце

XVIII

века (о Радищеве) и

конце XIX

века (о Козлове). Работы Боброва, хотя кое в чем устарели, являют-

ся все лее валеными — особенно

тех частях, где автор подробно

исследует иностранные источники русских авторов.

13. Архим. Гавриил. — «История русской философии» (ч.

общей «Истории философии». Изд. 2-е. Казань,

1839).

Книга Арх.

Гавриила является по времени первой историей русской филосо-

фии. Большой цены работа Арх. Гавриила не имеет, но иреимуще-

Книги Иванова-Разумника мне

не

удалось найти

Париже при напечатании этой работы;

оценка дана

на

основании заметок моих

книгах Иванова-Разумника, составленных раньше.

ВВЕДЕНИЕ

ством книги является подробный перечень философских произве-

дений, вышедших

России

конце

XVIII

первого десятилетия

XIX века. Автор без всяких оснований включает в число филосо-

фов ряд духовных писателей, ничего не писавших по философии.

14. Г.

Шпет. — «Очерк развития русской философии». Ч.

Петроград,

1922.

Стр.

340.

Книга Шпета,

сожалению, вышедшая лишь в ч. 1-й, является

самым ценным и основательным исследованием по истории русской

философии. Ч.

обнимает период от начатков философии до нача-

ла 40-х годов. Автор — превосходный знаток этого периода; его

работа вся основана на первоисточниках, дает почти всегда точное

и ясное изложение. К сожалению, книгу очень портит доктораль-

ный тон автора,

высоты своей позиции (Шпет — последователь

НиззегРя*) делающего иронические нотации различным авторам. Это

лишает автора исторической вдумчивости, — но при всей неумест-

ности насмешливых,

иногда и презрительных замечаний автора,

книга Шпета является все же очень ценным трудом по истории рус-

ской философии. Шпет выпустил также два специальных этюда по

русской философии —

Юркевиче и

Герцене.

15. Д. Чижевский. — «Фш>ософ1я наУкрапп» (перв. изд. Прага,

1929.

Стр.

125).

Это — очень ценный очерк, насыщенный библио-

графическими указаниями: для истории русской философии весь

материал, собранный Чижевским, имеет первостепенный интерес.

Книга охватывает период

от

XVII

века по конец

XVIII

(кончает

Сковородой).

16. А/. Коугё. — Ьа РЬПозорЫе ег 1е РгоЫёте па1;юпа1 еп Кизз1е

аи аёЬиг XIX з1ёс1е (Рапз,

1929).

Работа Койре дает очень тщательное и вдумчивое исследова-

ние русской философии

от

начала

XIX

века до конца 40-х годов.

Главная ценность работы — в подробном изложении и вниматель-

ном отношении и анализе излагаемых им произведений.

17.

П.

Милюков. — «Главные течения русской исторической

мысли». 3-е изд.,

1913.

Книга Милюкова касается лишь вопросов философии истории

у русских авторов; наиболее важен этюд, посвященный Чаадаеву.

Многочисленные труды Милюкова по русской истории (особенно

его известные «Очерки по истории русской культуры», особенно

часть

и часть

III)

постоянно касаются тем, которые соприкаса-

ются

философией.

18. М. Филиппов. — «Судьбы русской философии». Части 1-я

и 2-я,

1894.

Книга эта осталась мне, к сожалению, недоступной; ав-

тор излагает только начало философии в России.

19.0.

Ьоиггё. — Ьа РЬПозорЫе гиззе сопГетрогате. (Рапз,

1892).

Малоценный труд, посвященный нескольким русским философам

(В.

Соловьев, Л. Толстой и др.) конца XIX века.