Зеленин Д.К. Избранные труды. Том 2. Очерки русской мифологии: Умершие неестественною смертью и русалки

Подождите немного. Документ загружается.

ской губ. [Зобнин 1894, с. 62], для Сольвычегодского у.

Вологод-

ской губ. [Иваницкий 1898, с. 64, 65], для Вышневолодского у. Твер-

ской

губ.

упоминаются в Онежском у. Архангельской

губ.

особый

совсем вид имеют в Череповецком у. Новгородской губ. [Максимов

1903, с. 297-299] и в Смоленской губ. ([Добровольский

1903а,

с. 11];

ср.:

[Добровольский 1903, с. 471

; Стунеев 1889, с.

220]).

Керенскому. Пензенской губ.

«при

провожании маслени-

цы молодые ребята делают коня, который идет в конец села с разными

криками

и прибаутками

толпы»

[Зеленин, 2, с. 975].

Рязанский обряд с ряженым конем в Егорьев день, 23 апреля

[Семенов

1891, с. 199], имеет совершенно особое значение: это обрядо-

вый обход скота перед выпуском его в поле весною.

Казачьей

Слободе

Тамбовской губ. в первый день по свадьбе

утром

два мужика

рядятся

конем и, посадив на коня мальчика, ходят

по

дворам и пляшут; лошадь эта «изображает собою

будущую

добрую и

плодовитую

кобылицу

молодых»

Укажем

для сравнения

на два

обряда

конем

финских народов. Мордовский обряд

«проводов

весны»

ряженым конем совпадает

во

всем

нашим обрядом проводов русал-

ки.

мордвы Лукояновского

уезда

прежде известен был обряд «проводов весны*, совер-

шаемый

«после

Троицына дня*. Девушки устраивали подобие лошади, накрывали

его по-

логом,

подвешивали

на

шею

колокольчик,

сажали верхом мальчика;

все это

несли закры-

тые

тем же

пологом молодые парни

и в

таком виде проходили

по

всему селу. Сзади сле-

довал хоровод

песнями вроде следующей:

«Девка

хорошая Татьяна.

—

Почему хоро-

ша?

—

Потому она хороша,

что

рубашка

на ней

красивенькая, рукавчики

у ней

долгень-

кие,

глазки

у ней

черненькие

ножки толстенькие*

[Р. 1893, с.

I—3].

Эстонское сказание любопытно для

нас

как лишнее доказательство пока неясной

для

нас близости русалки

коню

народных поверьях. Эстонская русалка

(Naek,

Wessi-hal-

lias),

прекрасная девушка

на

морском берегу, которая иногда вдруг превращается

в же-

ребчика

присоединяется

этом

виде

играющим детям; когда

дети

садятся

на нее, она

увеличивается,

так что на нее

усядутся

до

дюжины

детей

катаются;

но

как только

кто-

нибудь произнесет паек, лошадь

седло

на ней

исчезает, оставя

на

берегу

ряд

седоков

растопыренными ногами

разинутыми

от

недоуменья ртами |Этнографические сведения,

1850,

с. 74].

24)

АГО,

XL1,

47, с. 23, 24.

25)

Ответ на великорусскую диалектологическую программу 11 Отделения

АН,

№ 262.

26)

АГО,

XL,

38 -

рукопись

1848 г.

Подводя итоги всем имеющимся

нашем распоряжении данным

проводах русалки, заметим прежде всего,

что

этот обряд должен быть

на

зван

преимущественно южновеликорусским.

Из

25-ти

приведенных выше описаний обряда белорусских только пять,

из

трех раз-

ных губерний: Могилевской

(три

сообщения), Минской

Черниговской.

тогда

как

великорусских

20, из

восьми губерний: шесть сообщений

из Ря-

занской, пять

из

Саратовской,

но два

—

из

Тамбовской, Пензенской

и Ас

траханской,

и по

одному

—

из

Тульской,

Симбирской

Нижегородской.

малорусов обряд проводов (равно

как и

похорон) русалки никем

не отмечен.

Но

малорусские русалъские обряды

десятый понедельник

после

Пасхи имеют нечто общее

проводами,

именно: угощение

под

открытым небом [Чубинский

1872, т. 3, с. 186], а

среди малорусских

русальных

песен находим

и эту:

Проводили

русалочки,

проводили,

Щоб

вони до нас не

ходили

[Чубинский

1872, т. 3, с. 189].

Временем совершения обряда является главным образом заго

венье

на

Петров пост,

т. е.

первое воскресенье, следующее

за

Пятидесятни-

цей: этот срок указывается

в 13-ти

великорусских сообщениях

и в

одном

белорусском.

Затем следует первый день Петрова поста: пять великорус-

ских сообщений

одно белорусское.

По

одному разу названы: вторник

Ру

сальской недели, воскресенье перед Петровым днем

канун Троицы,

и два

раза,

оба у

белорусов,

день Ивана Купалы.

Куда

провожают русалку? Обрядовые песни гласят,

что ру-

салок провожают

в л е с. В

белорусской песне поется:

Провяду

русалок

Из

бору до бору,

зилену дуброву

(ср.

еще

выше

§ 44, с. 171).

Весьма замечательно,

что

подобные песни поются

и у

малорусов,

которых обряда проводов русалки

не

отмечено:

Проведу

я русалочку до бору,

Сама

я вернуся до дому

([Иванов

П. 1893, с. 73]; ср.:

[Чубинский

1872, т. 3, с.

188]).

в обрядах ряженую русалкой девицу провожают иногда «к кустар-

нику, версты за две за

село»

(Гомельский у. Могилевской

губ.).

«За

лес»

бегут

изгоняемые русалки в Тульской губ., а в Новгород-Северском у.,

прогоняя русалку, ходят в лес, где угощаются.

Но

необходимо помнить, что проводы русалки совершаются и в без-

лесных

губерниях, например Саратовской и Астраханской. Быть может,

этим отчасти объясняется то обстоятельство, что в обрядах мы встреча-

емся с

«бором»,

лесом,

реже, чем в песнях. В одном рязанском случае

ряженую русалку прогоняют на землю соседней деревни, куда ее «не

пускают»

едка

ли не жители этой последней деревни.

одном белорусском, речицком, сггучае ряженую русалку провожа-

ютк ручью, с чем можно сравнить потопление в реке ряженого ко-

ня в Аткарском у. Саратовской губ. В Пензенской губ. провожают «за

околицу».

Подобно тому белорусы Горепкого у. празднуют проводы в

конце деревни у крестов.

Зарайском

у. и в Гомельском русалку провожают в

поле.

Рав-

ным образом в Саратовской губ. чучело русалки выносят в поле на ме-

жу, в Спасске Рязанском разбрасывают его но

полю,

а в Нижегород-

ской губ. в поле разоряют ряженого коня.

одном случае (Симбирская губ.)

голову

ряженого коня кидают в

яму, не

зарывая

землей: наблюдатель видит в этом погребение. Весьма

близки

к похоронам те обряды проводов, где русалка представлена в ви-

де чучела: тут в одном случае русалку несут на носилках с воплями и

оставляют в поле на меже, в другом — русалку сжигают на

костре. В купальском гомельском обряде (описание Радченки и

Довнар-Заполъского),

где мы видим одновременно и ряженую русалкой

деви.гу в венке (иногда

нагую),

и соломенное

чучело,

это последнее

так-

же сжигается в поле на костре, и вокруг него прыгают с пением ку-

пальских песен. Тут мы имеем соединение собственно купальских обря-

дов с русальскими.

Костры

являются принадлежностью белорусского, гомельского,

обряда и там, где никакого чучела не жгут.

Появление

в рассматриваемом обряде ряженых

вытека-

ет с необходимостью из

того,

что проводы русалки изображаются

большей

частью в лицах. Изображающая русалку

девица

иногда бывает

нагою,

но чаще в одной

белой

рубашке или,

изредка,

«в

белом

платье и

в цветах», «в цветах и

лентах»

и всегда с распущенными волосами. Но

иногда (Астраханская и

Рязанская

губ.) она рядится «наподобие мужи

ка>>

пачкает

лицо сажей. Иногда ряженых русалок бывает несколько;

заметно даже стремление к тому, что все девицы изображают из себя

русалок

и нападают на мужчин с плетьми (Рязанская губ., но описанию

Рудинского;

Гомельский

у.).

В Речицком у. русалке сопутствует ее ма

ленькая дочь.

Елатомском у. Тамбовской губ. наоборот:

русалок

изображают

из себя мужчины, которые рядятся в торпища, прячутся во ржи и на-

падают на женщин, хлопая и ударяя кнутами.

При

проводах коня рядятся «в странное одеяние»

также

и погонщи-

ки коня; в Симбирской губ. они вымазаны сажей и зовутся

«помелеш-

никами»

и «кочерешниками» (от

слов:

повело и кочерга).

Венок

на голове служит непременною принадлежностью русалки,

а иногда и всех ее подруг. В Гомельском у. ряженые русалки кидают

свои венки в парней; а в Горецком у., где ряженой русалки нет, при

проводах русалки развивают и раскидывают венки.

Элемент

борьбы далеко не чужд нашему обряду. Плети и кнуты в

руках участников обряда

—

обычное явление. Хотя страдательною сторо

ною

является, конечно, изгоняемая русалка, но в начале обряда она часто

представляется нападающею стороною. Там, где представители одного ка

кого-нибудь

пола все изображаются русалками, борющимися оказываются

более

или менее равные стороны. В Елатомском у., судя по плохому описа-

нию С. В. Максимова, ряженые мужчины-русалки оказываются даже по-

бедителями

в борьбе. В Зарайскому., по описанию Шейна, происходит

свалка. В Спасске Рязанском одна из двух борющихся сторон старается

вырвать

у другой та чучела, которые изображают собою русалок; орудием

борьбы

служит кидаемый песок и вода. Прежде, по-видимому, обряд со-

провождался еще и кулачными боями: о том может свидетельствовать сев

ское название его ломоносами.

Цель

обряда весьма

ясна

и прозрачна: изгнать или

«проводить»

русалок.

Слово

проводы теперь всюду понимается в смысле «провожанья при

отправке в

путь»,

но прежде оно

могло

означать и нечто иное. В народе

проводами зовутся часто поминки умерших [Шишацкий-Иллич 1853,

с. 267—271; Гринченко, 3, с. 460; Носович 1870, е. 520; Несмелое

1890].

Поскольку описанный обряд иногда сливается с похоронами чу-

чела

русалки, а иногда заменяется похоронами русалки, постольку воз-

можность иного понимания имени

«проводов»

не исключена.

песнях цель проводов изображается так:

«Русалки

чтоб не

лоскотали,

в зиму не лекали (не пугали. — Д. 3.), в летку не

пугали»

(Гомельский

у.);

«Чтоб

они (русалки. — Д. 3.) до нас не ходили, да

54-55

265

нашего

житечка

(ржи.

—

Д. 3.) не

ломили,

да наших девочек не лови-

ли»

(Черниговская

губ.).

Рязанской губ. проводившие русалку говорят с облегченьем:

«Те-

перь мы русалку проводили: можно будет везде смело

ходить!»

С изгна-

нием русалок прекращается опасность купаться в реках: до изгнанья ку-

пающихся защекочивают русалки (Тульская

губ.).

Прыганье через кос-

тер, на коем сожжено чучело русалки, предохраняет «от болезней, злых

духов

колдунов»

(Рязанская

губ.).

Кое-где

наши

источники называют рассматриваемый обряд проводами

весны (Елатомский у. Тамбовской

губ.,

Лукояновский у. Нижегородской,

Городищенский

у. Пензенской

губ.

и г. Саратов; в трех последних случаях

разумеются обряды с ряженым конем). Но тут нужно видеть позднейшее

толкованье.

принадлежащее, вероятно, образованным людям.

Чтобы

закончить с обрядом,

1гужно

еще стиетить, что общий

харак-

тер проводов русалки очень веселый. Повсюду проводы сопровож-

даются веселыми песнями и плясками, играми и хороводами. Кроме пе-

сен слышится игра на дудках и гармонике, гром печных заслонов, тазов

и трещоток; в одном случае, при проводах ряженого коня, бьют

рыча-

гом

в конский череп. Своеобразная пляска отмечена в Симбирской губ.

при проводах коня: девицы пляшут и скачут на палках, которые

держат

за концы женщины.

Особняком

совсем стоит сердобский обряд, на котором мужчины со-

всем отсутствуют, а участвуют одни старухи. Здесь ярко

выражен

п о -

хоронный оттенок обряда: несущие чучело русалки старухи

вопят, а в песне дальновидно хвалят свою кумушку Кострому (покой-

ницу),

которая не покинула их в нужде и старости.

Еще

важный

признак

рассматриваемого обряда — угощенье под

открытым небом: в Тамбовской губ. выносят столы на улицу и

пьют тут вино и брагу; белорусы кушают в

лесу

или за селом яичницу и

водку, причем в одном случае берут с собою крашеные

яйца.

Как и во всяком сложном обряде, и в рассматриваемом есть

также

привходящие, посторонние части. В Саратовской губ. об-

ливают водою зазевавшихся, «призывая дождь во время

лета»

(ср. § 53,

с. 245), а в Тамбовской губ. женщины гадают о будущем урожая льна,

спрашивая

о том русалок. В Спасске Рязанском обливание водой

слу-

жит особым способом борьбы сторон, т. е. как бы является не случай-

ною,

а основною частью обряда.

§ 55. Проводы русалки в некоторых местностях носят черты ясно

выраженного похоронного обряда.

Чучело

русалки иногда сжигают, то

пят в воде; несущие это

чучело

на носилках вопят как по покойнике

(§

54). Не исключена возможность, что самое

название

проводы

перво-

начально означало

«поминки»

или даже

«похороны»

Как бы в подтверждение этой предполагаемой возможности мы ря-

дом

с «проводами

русалки»

встречаем

также

и похожий обряд

похорон

русалки.

«В Михайловском у. Рязанской губ. есть обычай

хоронить

ру

салку.

В заговенье перед Петровками (Петровым постом.

—

Д. 3.) де-

лают

из тряпок

куклу,

величиною с шестинедельного ребенка, намале-

вывают ей нос, глаза, рот,

наряжают

ее в платье. Сделавши из досок

гроб,

кладут туда куклу, покрывают ее кисеею и убирают цветами.

Парни, девушки и молодые бабы несут гроб на берег реки; девушки на-

ряжаются — кто священником, кто дьяконом, кто дьячком, делают ка-

дило

из яичной скорлупы и поют:

„Господи,

помилуй!" Все идуг со све-

чами из стеблей конопли. У реки русалке расчесывают волосы и проща-

ются с нею, целуя ее, причем одни плачут, другие смеются. Заколотив-

ши фоб, привязывают к нему камень или два и

бросают

воду.

После

этого

обряда поют песни и водят

хороводы»

([Шейн

1898, с. 367] — по

записи А. Маркова).

§ 56. К описанным нами выше обрядам похорон и проводов русал-

ки (§ 55 и 54) весьма близки по всему народные весенние обряды, из-

вестные в разных местах под различными именами:

похороны

Костро

мы,

похороны

чехони,

проводы

весны,

также

похороны

Ярила,

по

хороны

горюна

«похороны»

разных безыменных, чучела которых но-

сят и уничтожают.

Есть некоторые основания полагать, что тут под разными именами

чествуются отдельные русалки и местные заложиые покойники. Основа-

ния эти мы здесь и укажем, не думая, однако же,

давать

здесь сколько

нибудь

полное разрешение данного сложного вопроса, а лишь подходя к

изучению

одной из сторон этого вопроса.

сердобском обряде

проводов

русалки

провожающие русалку поют

песню

Костроме:

покойницу (конечно, ту самую, которую они

«про-

вожают»),

называют «кумушкой

Костромой»

и хвалят ее за то, что она

не оставила их в нужде и старости (см. выше § 54). Здесь, таким обра-

зом,

мы имеем явное доказательство

того,

что в современных народных

представлениях образы русалки и Костромы сливаются до полного их

отожествления.

)

Древнерусское

проводити

употреблялось

часто

для означения христианского по-

хоронного обряда [Срезневский, 2, стлб. 1513]

народных обрядовых песнях, которые поются при обряде

«похорон

Костромы»,

также

отчасти и в детской игре (описание детской игры

«Кострома»

см.: [Шингарев 1900, с. 154: Мелков 1914, с. 181; Завойко

1915, с. 132; Нечаев 1891, с. 219; Тиханов 1904, с. 188, 189; Покровский

1895, с. 196, 197]; АГО,

ХХХШ,

16- сообщение Рудинского 1881г.;

[Кудрявцев 1871, с. 192. 193]. где эта игра зовется иначе

—

«в хозяева и

гостя»).

«Кострома»

(эта детская игра является, конечно, переживанием

обряда),

Кострома изображается внезапно

умершею,

большей частью

«пившеюся

вина

на веселом пиру, т. е. заложною покойницею.

Как Костромой то

отец

Стал

гостей

собирать.

Большой пир затевать.

Кострома

поигла плясать...

Костромушка

расплясалась.

Костромушка

разыгралась,

Вина

с.

маком

нализалась

Вдруг

Костромка повалилась,

Костромушка

умерла

([Добрынкина

1874, с. 100-104];

ср.:

[Добрынкин 1868, с. 29, 30;

Шейн

1898, с. 367-371]).

Близкая по содержанию обрядовая песня поется на Троице в

селе

Золотухине

Енотаевского у. Астраханской губ. Краткое сообщение о том

1849 г. гласит: «На Троицу играют

Таню

песнь:

Таня белая, Таня ру-

мяная, не води танцы с красными девками, с молодыми бабами; к вече-

ру

Таня разгорелася, с полуночи у Тани голова болит, к

белой

заре Та-

ня преставилася, и

проч.»

([Зеленин, 1, с. 62] — станица Рышкина).

Здесь можно видеть доказательства

того,

что приведенная нами вы-

ше муромская песня, где Кострома изображена заложною покойницею,

не новая, а старинная; и во-вторых, имя Костромы не особенно тесно

(позднее?)

связано с данным обрядом и песнею: оно заменяется и дру-

гими именами: Тани

*, чехони и т. п.

Муромском у. Владимирской губ., где обряд этот был до недавнего

времени распространен особенно широко, он называется провожанием

28)

Ср. выше (§ 54, с 261)

-мордовско-русскую

песню

о Тане же в

обряде

проводов

русалки-коня.

весны

или

хороненисм

Костромы

и совершается в последнее воскресе-

нье перед Петровым постом. Здесь известны три разновидности

этого

обряда. Первая: из соломы делают куклу наподобие женщины,

одевают в

сарафан,

убирают цветами и кладут в корыто. Женщины и

девушки, покрыв головы белыми платками, берут корыто с куклою на

руки и несуг к реке. Впереди их идут парни, одетые в рогожи

(«изобра

жал тем

жрецов»),

а один из них как бы

кадит

лаптем. У реки или озе

ра с Костромы снимают все уборы и бросают ее в воду.

Вторая разновидность: Кострома представлена не в виде соломенного

чучела,

а в виде живой девушки или молодой женщины, которую кла-

дут

в ящик или корыто и несуг с причетами и воем до

лесу,

где ста-

вят под березою и оставляют, уходя

с веселыми песнями. Остав-

ленная Кострома уже позднее присоединяется к своим товаркам.

Третья

разновидность муромского обряда:

Кострома

— соломенное

чучело

в мужском платье; его кладут в корыто, несут к реке и кидают в

воду;

одна из молодых женщин изображает вдову Костромы, она причи

тает по покойнике, а когда чучело кинут в воду, начинает плясать

[Добрынкин

1868, с. 29, 30; Добрынкина 1874, с. 100-104].

Старые наблюдатели отмечают еще одну новую черту в этом муромском

обряде

—

борьбу двух сторон. Когда чучело Костромы приносили с песнями

на берег озера или реки,

«здесь

все, сопровождавшие Кострому, разделя-

лись

на две стороны. Одна, охранявшая

чучело,

становилась в кружок, мо-

лодцы

и девицы кланялись Костроме и производили перед ней разные -те-

лодвижения. Другая сторона нападала внезапно на первую для похищения

Костромы.

Обе стороны вступали в борьбу. Как скоро захватывали

чучело,

то

тотчас срывали с него платье, перевязи, солому топтали ногами и броса-

ли

в воду со смехом. Первая сторона с отчаяния производила заунывный

вой, другие закрывались руками, как бы оплакивая погибель Костромы.

После

сего обе стороны соединялись вместе и с веселыми песнями воз-

вращались в

селения»

([Сахаров 1885, кн. 2, с. 208; Похороны Костро-

мы,

1842, с. 1068]; ср.: [Снегирев 1838, с.

135]).

Саратовской губ. в

русальское

заговенье,

т. е. в воскресенье, с

коего

начинается Петров пост, девицы и молодки, без парней, тихо па-

рами идут за

село;

впереди несуг вязанку соломы, рубашку, пояса и ве-

ревки. В

поле,

лесу

или на

выгоне

делают чучелу,

назвав

ее Костро-

мою;

связавши

ей руки и ноги поясами и веревками, кладут на носилки

и, подняв на плеча, несуг по

улице

с песнями и плясками; процессия

идет к пруду или речке, где бросают чучело в

воду

топят

носилками.

«Утонив

Кострому или проводив весну, идут встречать лето <...> С этим

днем кончаются игры в горелки, хороводы, песни и пляски, и молодежь

занимается приготовлением орудий к уборке сена и

хлебов»

Имеется

и старинная лубочная

картинка

«похорон

Костромы»,

где

изображено

чучело

в тробике на руках женщин; его собираются топить

[Перелецкий

1911. с. 90-96].

Пензенской и Симбирской губерниях в Троицын или Духов день

девки, одевшись в худые буднишные платья, сходятся в одно место и,

выбрав из среды своей одну девку, называемую Костромой, кладут ее

на доску и несут к речке или пруду, где, сложив ее с доски, начинают

друг

друга купать. Выкупавшись, делают из лубка барабан, стучат в не-

го

и, сопровождая стук его песнями, возвращаются домой [Снегирев

1838, е. 134].

Самарском у. обряд с Костромою превратился в целое театральное

зрелище.

Среди хоровода медленно двигается высокая, закутанная с го-

ловы

до ног в белые простыни, убранная цветами и зеленью

Кострома

весна; она держит в руках кудрявую дубовую ветку и кланяется во все

стороны.

В это время из дубовой рощи к хороводу приближается

Смерть,

при виде которой Кострома с криком

падает

на

землю.

Несмот-

ря на то что весь хоровод, парни и девушки, вступает в борьбу со Смер-

тью,

защищая Кострому, Смерть бьет Кострому сухой веткой, и Костро-

ма умирает. На покойницу прежде всего выливают огромную кадку во-

ды, а потом несут ее на носилках хоронить. Смерть помещается на гру-

ди у Костромы. Обеих их приносят к пруду и с размаху бросают в воду.

Раздается дружный смех, визг и песни. Парни, изображавшие Кострому

Смерть, грязные и мокрые выползают из воды [Скворцова 1892,

с. 117-119].

Самаре, в последнее воскресенье перед Петровым постом, бывают

похороны

чехони

— праздник, в который провожают весну

Кострома,

конечно, сродни малорусскому

Костру6у

или

Костру

бонъку

(о Кострубе см.: [Чубинский 1872, т. 3, с. 77, 78; Головацкий

1878, с. 185, 186; Ястребов В. 1894, с.

33-35]).

В обрядах Кострома

бывает как женщиной, так и мужчиной. Вот почему мы не находим ни-

каких

препятствий к тому, чтобы роднить с Костромою Ярило,

горюна

бызыменные мужские образы, чучела коих подобным же образом хо-

ронятся в одно время с Костромою.

29) А. Леопольдов. Проводы весны; рукопись 1848 г.

(АГО,

XXXVI,

13).

)

Г. Потанин. Записки о Самаре, 1854 г.

(АГО.

XXXIV,

15) —

подробностей

нет.

селе Ново-Молчанове, при

проводах

весны,

девицы носят по

селу

с песнями обряженную парнем куклу [Можаровский 1892].

Пензенской губ. на второй или на третий день

праздника

св. Пя

тидесятнилгы бывают

похороны

горюна:

деревенская молодежь устраи-

вает

соломенное чучело и, после разных игр, бросается с ним в воду

[Троицкий

А. 1892, с.

22]

зп

«В

Твери недавно прекратился праздшек

погребение

Ярилы,

совер-

шавшийся 24 июня близ Трехсвягского сада» [Снегирев 1837, с. 183;

Б. Г. К. 1886, с. 55; Ефименко 1869, с. 79-112].

Костроме «Всесвятское заговенье и гулянье доселе называют

рилом.

Прежде на этом гулянье

<...>

совершали

погребение

рилы,

которое со

стояло

в том, что

старик

в лохмотьях нес в небольшом гробике куклу, пред-

ставляющую

мужчину с естественными его принадлежностями. Пьяные

бабы

провожали гробик до могилы, где

закапывали

его с разными при-

четами»

([Снегирев 1839, с. 55]; ср.: [Нефедов 1878/1879, с. 157; Не-

федов 1877, с. 44, 45]). Если сообщение о

закапыванье

Ярилы точно,

то возможно, что здесь мы имеем совсем иной обряд: быть может, это

магическое вызывание усиленной производительности земли, в которую

хоронится мужское оплодотворяющее начало? Конечно, это предполо-

жительная догадка, в пользу коей

могло

бы говорить имя

«Ярилы»

Но

что земля весной

«беременна»

травами

и другими произрастания-

ми,

— это обычное народное представление

память о Яриле, коего хоронили в один день с Костромою, сохра-

нились

теперь одни только торжки с его именем [Зеленин, 2. с. 980,

ср.:

с. 744]. По сходству можно предполагать, что Торжок Плихан,

близ

рощи Плишихи

, бывающий в июне «в один день с

Ярилом»

31)

Цитую

по

«Этногра^Ьическому

обозрению».

1893,

1. с. 198.

32)

Древпянашй

приводит

белорусскую

песню:

Валачывся

Ярыло

Па

усему

свету,

Полю

жыто

радзив,

Людзям

дзеци

пладзив.

гдзеж]он

нагою,

Там

жыто

капою>

гдзеж

JGH

ни зырне,

Там

колаг

зацъвице

[Древлянский

1846. г. 21].

Но

точности

сообщений

Древлянского

всегда

можно

сомневаться