Зеленин Д.К. Избранные труды. Том 2. Очерки русской мифологии: Умершие неестественною смертью и русалки

Подождите немного. Документ загружается.

и яйцам

— приношениями молящихся. Время этого поминовения

обус-

ловлено

в Дедюхине разливом весенней воды: если к четвергу перед

Троицей

вода войдет в обычное ложе, то Семик празднуется в свое вре-

мя; если же нет, то

долго

спустя, нередко и после Петрова дня. Впро-

чем,

бывает Семик и во время весеннего разлива, если к этому времени

окончатся работы местного населения по нагрузке судов

солью,

что про-

должается иногда, особегао при большом отпуске

соли,

около месяца.

Тогда

едут на кладбище в

лодках»

[С. И. С. 1867. с. 85 и

след.]

городе

Вологде

поминовение усопших в Семик происходит за горо-

дом,

на так называемой

поляне;

по словам епископа Евгения Болхови-

тинова, здесь был некогда убогий дом ([Болховитинов 1813, с. 37, 38];

ср.:

[Суворов 1862, с.

89-91]).

городе Кунгуре Пермской губернии в Семик поминают на кладбище

<родителей

и родственников» [Буевский 1858, с. 164]. Близ города Устюга

Вологодской

губернии в Семик поют панихиды на так называемом многог-

робишном

кладбище, где теперь сосновая роща ([Снегирев 1826/1827,

с. 258] — со ссылкою на: [Описание г. Устюга, 1824, с.

221—234J;

ср.:

[Зеленин,

1. с.

201]).

Семицкие поминальные обряды известны еще в Иркутске и во многих

других

городах. Особенно хорошо сохранились они на Вятке, где некото-

рые из них носят черты глубокой древности. В городе Уржуме в Семик

слу-

жат панихиды на том месте, где прежде погребались заложные [Магниц-

кий 1884, с. 21, под сл. Заложные]. В Ледове, что около слободы Кукарки

Иранского уезда, поминовение совершается на месте бывшего

убогого

дома

субботу

после Троицы [Зеленин 1904. с. 161], а в часовне села Жерно-

вых Гор, над костями убитых черемис (?

—

Д. 3.), в самый Семик; будто

бы

кости при этом прикладывают к больным местам, для исцеления от бо-

лезней

(устное сообщение А. Е. Макарова 1915 г.).

Вятский историк Ал. Вештомов в 1807 году писал: «Преступников,

смертной

казни

преданных, клали в особенные при городах места, кои на-

зывались убогими домами, в которые прятали

также

и бедных, хотя и

честных людей, коих никто не хотел предать честному погребению: опря-

та

нные поносным для них образом в рогожи, здесь, в выкопанных ямах,

лежа по нескольку человек не отпеты, отпеваемы были вдруг в один раз

)

Местный

этнограф

Д.

Петухов

оказался

данном

случае

неточным:

он

говорит

только

поминовении

Семик

усопших

предков

[Петухов

1864, с. 119, 120].

Здешняя

Римета

гласит:

«мало

бывает

тепла

до

Семика;

когда

же

покойников

(зарытых

Семик?

ДОакдем?.

—

Д. 3.)

обмоет,

тогда

уж не

бывает

холода*

[Зеленин,

3, с.

1035].

в году на седьмой неделе по Пасхе. На таковом при городе

Хлынове

(теперь

г. Вятке. —Д. 3.) находящемся позорном месте поются в четверток озиа

ченной

недели поныне панихиды, и день сей

называется

здесь Семиком, со

провождавшимся прежде, как и свистопляска (§ 35), разными дурачест-

вами

беспутствам

и»

[Вештомов 1908, с. 192].

окрестностях г.

Слободского

поминки совершаются на так

называе

мом

городище, что

около

села Подчуршинского, в седьми верстах от

горо-

да, близ реки Вятки. Здесь на вершине горы стояла

древняя

часовня (те

перь церковь)

.«12

июня и в неделю Всех Святых к часовне стекается народ

из разных мест, особенно новокрещенные вотяки, для отправления пани

хид

—

не по своим умершим родственникам, а, как

выражаются

они, но за

ложным»

([О курганах, 1838, с. 127]; ср.: [Куроптев 1881, с.

8]).

Как

нам сообщал Г. А.

Замятин,

при устройстве летом 1910 года на этой горе

водоема тут

было

найдено много костяков, похороненных лицом к востоку,

без

крестов и украшений; встречались и костяки без конечностей. Есть все

основания полагать, что тут погребены убитые некогда в битве с вотяками.

селе

Кайском

Слободского

уезда

«Семикуются»

(т. е. поминают по

койников в Семик на кладбище) в два срока: крестьяне — в четверг, а

мещане — в

субботу

на той же, седьмой, неделе: суббота эта известна

здесь под именем «мещанского

Семика»

[Куроптев 1881, с. 35, 36].

городе Слободском Вятской губернии поминовение усопших в Се-

мик совершается в мужском монастыре; на площади

около

монастыря

служат

так называемую

«вселенскую

панихиду».

На той же площади

происходит

в этот день

ярмарка,

на которой продаются главным обра

зом

детские игрушки, особенно же свистки разных сортов, куклы и ста

туэтки.

На

ярмарке

в этот день слышится все время неумолкаемый

свист,

что близко роднит слободской Семик с вятскою

«свистуньею»,

которой

речь будет ниже (§ 35).

Такой

же точно

«Семик»

и в тот же день празднуется в городе

Котель

ниче,

где мы встречаемся еще с некоторыми новыми, весьма интересны

ми для нас чертами. «Всемирная панихида» совершается здесь над ямой,

в которой местные жители

видят

могилу

воинов, «падших в сече с нов

городскими

выходцами». Во время совершения панихиды многие из

крестьян, по старинному обычаю, бросают в эту яму деньги и

яйца.

По

еле

панихиды крестьяне «как бы в

знак

той битвы, которая ггроисходила

около

этого места, бросают один в другого печеными

яйцами

, отчего и

происходит

в это время между ними сильный

крик

шум».

Дети целый

день бросают и

катают

глиняные

«шарыши»

(шары),

также

свистят

в дудки, палят из пищалей и т. п. Сосновые пищали, берестяные и глиня

ные дудки и рожки, деревянные волынки, глиняные

шары

и другие детские

игрушки во множестве продаются в этот день на кладбище. В общем,

заупокойный Семик носит

«вид

веселого праздника»

([Глушков

1862,

27~30]

; ср.: «Вятские губернские ведомости», 1872,

JNb

Тульской губернии во вторник на Русальной неделе (т. е. на нсде

ле

перед Троицыным днем) «крестьяне поминают

утопленников

удав

ленников

вместе, следующим образом: родственники сею насильствен-

ною

смертию умершего, за упокой души, разбивают красное яйцо на его

могиле;

при чем

призывают

русалку

(курсив наш. — Д. 3.) и часть

блинов,

принесенных для поминовения, оставляют ей в жертву» [Бро-

невский 1828, с. 371]. Терещенко, говоря об этом тульском поминове-

нии удавленника, приводит и эту обрядовую формулу

призывания

ру-

салки, но не знаем, насколько точно [Терещенко 1848. ч. 6, с. 134]:

Русалка,

царица,

Красная

девица,

Не

загуби

душки,

Не

дай

удавиться,

мы

тебе

кланяемся.

Чтобы

покончить с семицкими поминовениями заложных у велико-

русов,

укажем еще, что «древний обычай — в 7-й четверг по Пасхе по-

минать в домах залившихся и удавившихся родителей и родственников,

кого они есть, и делать по ним милостыни, в отраду души их, которая

бывает, по народному мнению, в тот только день в продолжение всего

года»,

отмечен еще в селе Куйском на реке Печоре Мезенского уезда

[Терентьев

1863, с. 337—340]. А в

<селе>

Роксе Лодейнопольского у. в

этот день поминают

«панов»,

т. е. убитых в смутное время поляков. В

честь их

варят

кисель, который и едят у часовни в роще. Один год про-

пустили

это празднество, известное здесь под именем «Киселева

дня»,

случился

неурожай овса, что приписано

было

мщению

«панов»;

с тех

пор празднуют аккуратно

каждый

год [Куликовский 1890, с. 60].

Нижнеудинском у. Иркутской губ. в Семик поминают утопленни-

ков и самоубийц;

красят

для покойников

яйца

[Виноградов 1916,

92]. О вятском обычае собирать к Семику муку для поминовенья за-

ложных

мы уже говорили выше (§ 8, 3).

)

Теперь, конечно,

многого

уже нет.

Гораздо

меньше в нашем распоряжении сведении о семицких поминаль

ных обрядах из губерний белорусских и малорусских. В Смоленской губер

пни «на Семик крестьяне поминают утопленников, удавленников, вообще

людей,

скончавшихся скоропостижно» [Добровольский 1908, с.

14)

городе

Смоленске, на кладбище Петропавловского прихода, совершается в

этот день особая панихида о всех, погибших несчастною смертью и остав-

шихся безвестными при погребении [Георгиевский 1894, с. 3).

Купянском у. Харьковской

губ.

«весьма распространен обычай поми

новения, в

субботу

накануне Троицына дня,

утопленниц,

умерших до кре-

щения и мертворожденных детей, то есть всех тех, которые, по словам

ста-

рухи,

становятся русалками. Некоторые крестьянки

красят

в этот день яй

ца, но только не в красный, а в желтый цвет, и раздают их детям... В

«Ру-

салкин велыкдень», т. е. в чегверг после Троицы, русалки выходят из

воды, появляются в лесах, садах и огородах и стараются поймать тех из

родигелей,

которые не поминали их в

субботу»

(Иванов П. 1893, с. 69,

73 и др.]. Сравни с этим обычай Лубенского уезда, где на

«Русальчын

велыкдень»,

т. е. в четверг на Троицкой неделе, женщины, терявшие

некрещеных детей, собирают у себя всех детей околодка и угощают их

[Милорадович

1897, с. 171]. (Ср. ниже гл. 6.)

§ 35. Весьма близок к семицким поминальным обрядам над убогим

домом

своеобразный народный

праздник

в г. Вятке, известный теперь под

именем свистуньи, а в старину, по словам старых авторов, свистопляски.

Разница лишь в том, что

праздник

свистуньи посвящен не заложным по

койникам вообще, а убитым в одной битве 1392 года (?) устюжанам. Кро

ме

тот,

праздник

ЭТОТ

совершается несколько ранее Семика, а именно в

четвертую неделю после Пасхи. Имя свое

праздник

получил от того неу-

молкаемого

свиста, который слышится в течение всего

праздника.

настоящее время это детская

ярмарка,

с преимущественною про-

дажею детских игрушек; дети охотнее всего покупают глиняные

«свис-

тульки»

и свистят в них. Но в старину

было

нечто иное. По словам

вят-

ского

историка Ал. Вештомова, панихида в четвертую неделю по Пасхе

в Вятке «совершается на том самом месте, где происходило побоище

(битва.

—

Д. 3.) и где похоронены убитые при том люди, а именно у

северного

глубокого

рва, где с издревле находится на тот конец и часовня.

После

отправления сей панихиды собираются на то место жители и

гуля-

ют...

Несколько лет

тому (писано в 1807 году.

—

Д. 3.) происходили

)

Ср выше § 3, примеч. о «стаурусских дзядах» в Белоруссии.

35-36

135

притом, по обычаю язычников, свисты и пляски, отчего и называется сей

случай

на Вятке

свистопляскою.

Также обыкновенные при том были и

кулачные

бои...» [Вештомов 1908, с. 31].

«Народ

собирается (на свистунью.

—

Д. 3.), — сообщает другой ста-

ринный автор, — с небольшими свистками. Стоя на валу, бросает глиня-

ные

шарики

в ров, куда сходятся городские ребятишки собирать их»

[Хитрово

1826, с.

272]

Но преданиям, праздник этот связывается с

битвою

1392 года, в которой пало много устюжских воинов; будто бы

устюжане пркшли на помощь вятчанам, но «вятские

слепороды»

приня-

ли

их, в темноте ночи, за врагов и избили. Будто бы даже

«куклы

из

глины,

расписанные разными

красками

и раззолоченные» (теперь это

изящные гипсовые статуэтки) в изобилии продаются на свистунье «в

честь оставшихся после сражения

вдов»

[там же, с.

273]

Свист на вятских поминальных обрядах-праздниках в честь залож-

ных покойников не представляет

собою

чего-нибудь исключительно только

вятского местного. Сопровождаемые свистом праздники были прежде и в

других

местах Великой Руси

, но успели исчезнуть прежде, чем их описали

в книгах. По крайней мере имя села Ростовского у. Ярославской губ. Ни-

копа.-Дудник (Никольское-Ошанино тож) объясняется теперь местными

старожилами так:

«9

мая, в престольный праздник, в этом

селе

продавали в

большом

количестве детские глиняные игрушки

(полное

сходство с вятской

свистуньей!

—

Д. 3.), преимущественно же колокольчики особенного ус-

тройства и глиняные дудки, и всякий богомолец поставлял себе в обязан-

ность купить для своих детей у дудника ту или иную

игрушку»

([Артынов

1851,

с. 43; Артынов 1855, с. 25]; ср. то же: Титов 1883, с.

171]).

Свист

—

языческий оберег от нечистой силы

(§37);

недаром же

древнерусские поучения так часто восстают против

«сопелий»

«гудцев».

§ 36. Описанные нами семицкие поминальные обряды в честь за-

ложных

покойников по времени своего совершения совпадают, как ви-

дим,

со сроком

былого

погребения заложных в убогих домах. Кое-где

они

и совершаются над убогими домами или на их месте. Отсюда ес-

тественный вывод, что обряды эти — простое наследство преж-

него

общего погребения заложных в Семик в убогих до-

)

Теперь шариков

уже не

бросают.

свистунье вообще

см.

еще: ([Зеленин

1904, с.

145-117;

Хитрово,

1893,

328—336;

Мухачев

1838, с.

53—55;

Свистопляска,

1862. с. 145;

Праздник .Свистоп-

ляска»,

1869, с. 7, 8;

Мартынов

1859. с. 3],

Казанские известия,

1817, № 53;

[Снегирев

1838,

с.

62-64]).

мах. Так и думают некоторые из цитованньгх нами выше авторов, нам

ример еп. Евгений Болховитинов и др. Такое предположение, вероятно,

справедливо для некоторых городов, но, конечно, не для всех. Во

многих

местах, например в Вятской и

Тульской

губерниях и в

Малорос-

сии,

семицкие поминальные обряды имеют слишком ничтожное отноше

ние к убогим домам или

даже

не имеют к ним никакого отношения, и

главное

— они, безусловно, древнее того времени, когда общее погребе

ние заложных в убогих домах прекратилось, а быть может,

даже

древнее самых убогих домов. Правдоподобнее во всех отношениях пред-

положение,

что общее погребение заложных в убогих домах в Семик

было

установлено правительством (точнее говоря: духовенством?) имен

но

по случаю существовавшего

издавна

народного обычая поминать в

этот день заложных покойников. Семицкие обряды в честь русалок

(гл.

6) безусловно древнее убогих домов, между тем, как мы ниже уви

дим,

они во многом близки к поминкам заложных покойников.

Равным образом мы не можем согласиться и с этим мнением старых ав

торов,

слова которых Е. В. Аничков цитует без

всяких

комментариев, как

бы

соглашаясь с ними. У него читаем: «В старину

в Великороссии и в Сиби-

ри эти (т. е. весенние.

—

Д. 3.) поминки (на кладбищах.

—

Д. 3.) имели

место,

и не только в честь родителей или вообще предков. В Москве, в Ус

тюге

Великом, в Иркутске и в других местах ходили на Семик или Пятиде

сятницу молиться и справлять тризну в так называемые

Убогие

дома, Ску

дельницы,

Буйвища или Гноища, где погребались все, кому не довелось

приобщиться перед смертью. Во время традиционных всеобщих поминок,

очевидно,

считали благочестивым делом вспомнить об этих погибших ду

шах, помолиться за их спасение и принести им в то же время жертву»

Аничков 1903, с. 297] — со ссылками на: [Снегирев 1838, с. 50, 51,

177-210; Терещенко 1848, ч. 4, с. 150; Георгиевский 1894, с.

3]).

Мы

считаем недоказанным, чтобы обычай этот возник на христианской почве.

Кроме

того,

семицкое поминовение заложных, как мы видели выше (обря

ды в Котельниче, Вятке,

Тульской

губернии и в

Малороссии),

весьма силь-

но

отличается от обычного поминовения усопших. Замечательно, что осо

бый

характер

носило оно и в то время, когда в Семик происходило общее

пофебение заложных в убогих домах. Об этом можно догадываться по еле

дующему

замечанию путешествовавшего по России в половине

XVII

века

антиохийского

патриарха

Макария:

«У

жителей этого города <г. Москвы

—

Д.

есть обычай в четверг по Пятидесятнице отправляться за город с ца

рем,

царицей

и патриархом для

раздачи

милостыни и совершения служб и

поминок по всем умершим, утонувшим в воде, убитым, а

также

по (умер

щим. ~~ Д«

3.) пришлецам, с полной радостью и

весельем;

все торговцы

города и рынков переносят свою торговлю за

город»

[Павел Алеппский

1898, с. 23]. Святейшему пугешественнику, очевидно, не сообщили, что в

этот день происходит и общее погребение заложных, но оно тогда уже безу-

словно

происходило. Слова <<с полной радостью и

весельем»

не оставляют

сомнения, что это

было

не обычное христианское поминовение умерших.

По

общераспространенному поверью, весною (в Великий четверг)

мертвые просыпаются от своего зимнего

глубокого

сна. Вместе с ними

пробуждаются, конечно, и заложные покойники. Но если усопшие пред-

ки покровительствуют своим живым потомкам и помогают им во время

летних

забот и работ, то заложные покойники, наоборот,

вредят

жи-

вым. Заложные покойники отличны по своей природе от прочих умер-

ших: они доживают свою земную жизнь, почему они

более

первых нуж-

даются во всем земном; если усопшие предки питаются

«паром»

пищи,

то

заложным нужна обычная земная пища; обычным покойникам хва-

тает

той одежды, которую им кладут в

гроб;

заложные, очевидно, скоро

изнашивают свою одежду: им !гужна еще и новая. Вот почему залож-

ных желательно пораньте и подальше спровадить от местожительства

живых. Такое-то провожание,

шроводы»

заложных мы и склонны ви-

деть в семицких их поминовениях.

Веселье

семицких поминовений, о коем согласно говорят и Мака-

рий Антиохийский

XVII

в., и Котельнический Глушков XIX в., весьма

ярко свидетельствует, что это не обычные христианские поминки но

умершим. В этом веселье можно видеть пережиток языческой похорон-

ной тризны, другим пережитком коей служат кулачные бои во время

тех

же обрядов

(§37).

В таком случае и эти поминки заложных

(подобно

описанным выше в § 11) являются запоздалым предоставлени-

ем

заложным покойникам тех похоронных почестей, коих они

лишены были в свое время. Но можно объяснять это веселье и несколь-

ко иначе: заложные покойники, сохраняя свой земной

нрав,

испытыва-

ют

весной потребность в обычных весенних увеселениях деревенской

молодежи;

если им этих увеселений не предложить, то они будут тоско-

вать

и, пожалуй, мстить

. Отсюда понятен веселый

характер

всех се-

мицких обрядов, в том числе и поминальных.

+В

Семицкую неделю покойники бродят

по

кладбищу

— без

пристанища* (Ермолов

1901,

с.

291

Это

народное поверье лучше всего сохранилось

черемис:

*Ка

время

от

Страстной

недели

до

Семика

все

души (умерших) пользуются особой льготой

рогули

ваться

на

земле

под

покровом темноты. Но особенную свободу разгуливать

по

земле

в те-

чение

этого

времени получают вообще вредные

при

жизни люди — колдуны

разные

плуты,

которые всячески обижают живых: топчут посеянный хлеб, производят семейные

ссоры, воруют скот

пр.»

(см.

выше

§ 15; ср.:

[Городский

1864, с.

30];

ср.:

[Янович

1903,

с 120] — о

пермяках.) Соответственно

этим

черемис, точно

так же. как и у

чуваш,

Семик

—

поминальный праздник ([Троицкий

С 1863, с 192 -195] — о

ветлуж

ских черемисах; [Сбоев

1856, с.

141—143,

ср.

примеч.

на с. 135] —

чуваши;

[Магниц-

кий

1881, с 185, 186, ср. с

132];

АГО,

XXX

VII,

1 — о

чувашах Буинского

у). У

чуваш

„этот

день праздновался очень шумно: после домашнего поминовения усопших члены

се-

мьи (кроме молодых

детей) запрягали лошадей

тарантасы, украшенные зеленью,

и с

пивом, водкой, блинами

другими съестными припасами отправлялись

на

кладбище

про

вожать

покойников.

Здесь

они совершали моление духам предков, ели, пили, „угощали"

покойников,

пели,

плакали

плясали

под

звуки музыкальных инструментов, потом раз-

бивали

часть посулы

возвращались домой.

Сажал

перед

окнами деревья

Семик, чува-

ши

верили,

что на эти

деревья садятся души умерших, которые

Семик возвращаются

кладбищ

деревни» [Комиссаров

1911, с. 389].

§37.

Рассмотрим своеобразную обстановку и отличи-

тельные

признаки семицких поминовений. Мы тут встречаем

свист, бросанье на могилу заложных денег и яиц, бросанье друг в друга

глиняными шарами и печеными яйцами (Котельнич и Вятка, а

яйца

на

могилу

также

и в

Тульской

губернии),

наконец продажу глиняных ку-

кол

и общее веселье.

Бросание на могилу заложных яиц и денег, — этот обычай впол-

не тожествен с финским куяськоном (§ 13 и 14); по аналогии с этим

последним

мы имеем право видеть в этом обычае жертву злым залож-

ным,

задабривание их.

Для

вятского обычая бросать друг в друга, при поминовении залож-

ных, глиняные шары финских параллелей нет. Мы склонны ви-

деть в этом обычае отдаленное переживание древнерусской тризны, ко-

торая, как известно, состояла в состязаниях и борьбе на могиле покой-

ника.

В старину, даже еще в начале

XIX

века,

вятская

свистунья со-

провождалась всегда еще кулачными боями [С.в 1858, с. 128], в чем

мы видим пережитки той же тризны. Заложные покойники были лише-

ны в свое время похоронных почестей; лучшее средство умиротворить

их и побудить уйти подальше от живых людей, это — справить на их

могиле,

хотя бы и запоздавшую, похоронную тризну.

Кулачные

бои, этот остаток языческих тризн, прежде известны

были,

во время Семика, по-видимому, не только на Вятке. По крайней

мере московское название семицких гуляний тюльпа ([Снегирев 1838.

с. 99; Любенкий 1868, с. 10]; [Прихода и церкви, 1895, с. 20] - о

Чулковой

слободе в

Туле)

в Сибири сохранило многоговорящее перенос-

ное

значение:

«драка»

[Богораз 1901, с. 146].

том, какое важное значение в похоронном обряде имела

тризна,

может свидетельствовать следующая

вятская

сказка

о заложных богаты-

рях: В городе были три убитых богатыря. Они просили, чтобы их кто-ни-

будь

похоронил. Но сколько раз их ни хоронили, все неудачно: сегодня по-

хоронят, а

завтра

они опять выйдут наверх и просят, чтобы их опять хоро-

нили.

Вызвался их похоронить один солдатик; купил 40 бочек

вина,

созвал

всех городских и окрестных жителей; после похорон выкатил все 40 бочек

вина

и приказал пить

—

кто сколько может; когда напились, приказал

—

кому

реветь, кому песни петь, кому плясать, кому драться.

«Тут

сделался

такой шум, что ничего не разберешь; а богатырям этого только и хоте

лось. Проходит день, проходит неделя, проходит месяц, а богатыри не вы

ходят: значит, похоронены

уже».

После

эти три богатыря подарили солдату

трех своих коней

—

«за то, что ты нас хорошо похоронил» [Зеленин 1915.

с. 38, 39]. Очевидно, шумная (и почетная?) похоронная

тризна

способ-

на удовлетворить убитого богатыря.

Что

касается

свиста на могилах заложных, давшего повод к на-

званью вятского

праздника

«свистуньею»,

то в нем мы видим опгугива-

нье нечистой силы, в полном распоряжении коей находятся заложные.

Что

шум и свист пугают нечистую силу

—

это поверье общераспростра-

ненное;

на нем основана, между прочим, примета, что в

лесу

свистеть

опасно:

обидится леший

Наконец, глиняные к у к л ы, которые в изобилии продавались п

Семик на Вятке, могли и не иметь обрядового значения: вследствие

свиста

праздник

легко мог быть сочтен впоследствии детским, а тогда

куклы

могли явиться естественным образом. Но можно н здесь видеть

общеизвестные жертвенные куклы

(vota).

какие

приносились некогда л

жертву, как символ человека» для предохранения от болезней.

качестве примера

мы

укажем

на

вятских, Уржумского уезда, вотяков, которые

при

некоторых болезнях бросают

на

перекрестки трех дорог деревянную куклу,

со

словами:

•не меня ешь.

не

грызи!

ешь

;»то!*

[Вихман

189,'J,

с. 2911.

Если

как мы

видели выше,

заложнмм покойникам приписываются разные заболевания,

то

принесение

им

подобных

символических жертв

будет

вполне понятным.

чуваш

т. н

орхамах\\,

т. е

лепные изображения

(из

теста

дерева) лошадей,

ко

ров

и т. п.,

продаются

для

принесения

жертву керемети вместо настоящих корон

п.

[Никольский

1011, с. 256].

Глиняные

куклы для детей, как нечто обрядовое, продавались

также

Туле

в десятую пшеницу после Пасхи [Сахаров 1885, кн. 2, с. 225].

§ 38. Одиноко стоит курский поминальный обряд в честь убитого в

бою

ногайского великана (о коем см. § 26, № 30). На могиле этого ве

ликана, в Курской губ., происходил «ежегодно и

даже

по нескольку раз

год»,

при поминовении души убиенных, такой обряд:

голову

богатыря,

погребенную

особо,

катали вокруг

памятника,

поставленного на месте

смерти убитого. В объяснение этого странного обряда народное вообра

жение создало такую легенду:

«Когда

голова ногайского исполина была

отрублена

в Безголовном Верху,

тело

исполина само собою поднялось с

земли

и,

став

на ноги,

долго

простояло средь лога без головы, между

тем „с пивной котел" его голова каталась вокруг него, блекоча что-то

непонятное».

Описанный обряд будто бы просто-напросто повторял это

чудесное

происшествие, чтобы показать не видевшим, как происходило

дело

[Марков Р. 1911, с. 148 и

след.].

Приведенная легенда ничего не объясняет, и мы, разумеется, удов-

летвориться ею не можем. Мы предлагаем такое объяснение курского

обряда:

катая

голову

убитого вокруг

памятника,

куряне образуют тем

самым магический

круг

около места смерти заложного покойника: по-

следний

не должен переходить за черту этого круга.

Наконец, чтобы закончить с поминками заложных покойников, на

помним, что о них была у нас речь

также

и много выше (§3 и 11:

ср.

также

§ 8, с. 57); о поминках же заложных покойниц, так

называ-

емых

русалок,

речь будет ниже (гл. 6).