Западов А.В. История русской журналистики XVIII-XIX веков

Подождите немного. Документ загружается.

Степанов предложил Белинскому стать неофициальным редактором и фактическим

хозяином журнала. Белинский охотно согласился. Официальным редактором продолжал

числиться Андросов, хотя никакого участия в работе он не принимал.

Привлечение сотрудников, отбор материала, правка, сношения с цензурой и

типографией, читка корректур – все это легло на Белинского, но он успевал и много

писать; с марта 1838 по май 1839 г. Белинский напечатал в «Московском наблюдателе»

более 120 статей, рецензий и заметок и пьесу «Пятидесятилетний дядюшка, или Странная

болезнь», которая не без успеха шла на московской сцене с участием М. С. Щепкина.

Начали участвовать в журнале М. А. Бакунин, В. П. Боткин, К. С. Аксаков, П. Н.

Кудрявцев, В. И. Красов, И. П. Клюшников, M. H. Катков, но душою издания был,

конечно, Белинский, который с головой окунулся в работу редактора и журнального

сотрудника. «Мне во что бы то ни стало, хоть из кожи вылезть, а надо постараться не

ударить лицом в грязь и показать, чем должен быть журнал в наше время», – писал он И.

И. Панаеву 26 апреля 1838 г.

«Московский наблюдатель» выходил в 1838 г. два раза в месяц, в 1839 г. –

ежемесячно. В нем были следующие отделы: «Науки», «Изящная словесность»,

«Критика». «Литературная хроника», «Иностранная библиография» (в 1839 г.),

«Театральная хроника», «Смесь», «Моды».

Полнота и разнообразие журнального материала при сохранении единого, твердого

направления, хорошая постановка отделов критики и библиографии – вот основные

требования, которые предъявлял Белинский к журналу в пору своей работы в «Телескопе»

и «Молве» и которым, по его мнению, в свое время не удовлетворял «Московский

наблюдатель». В этом направлении Белинский и перестраивает перешедший в его руки

журнал, теперь только названием напоминавший прежний «Московский наблюдатель».

Это сразу заметили современники и позже подчеркнул Чернышевский в шестой статье

«Очерков гоголевского периода русской литературы». По его мнению, «Московский

наблюдатель» 1838–1839 гг. был проникнут единством задушевной мысли» (III, 198).

Сказав, что «по отделу поэзии «Московский наблюдатель» был гораздо выше всех

прежних наших журналов и альманахов», что и по отделу беллетристики он «был едва ли

не выше всех остальных своих собратьев», Чернышевский отмечает, как несомненное

достижение, гармоническое единство всех его отделов: «Это первый в ряду таких

журналов, какие имеем мы теперь, в которых поэзия, беллетристика и критика согласно

идут к одной цели, поддерживая друг друга» (III, 201).

Организующее начало «Московского наблюдателя» при Белинском Чернышевский

видит в философском направлении журнала: «Стремления, одушевляющие его поэзию и

беллетристику, видимо проникнуты философскою мыслью, которая владычествует над

всем». И дальше: «Главное значение «Московского наблюдателя» состоит в том, что он

был органом гегелевой философии» (III, 201, 202).

В самом деле, в отличие от изданий реакционного «триумвирата», которые в своей

ставке на эмпиризм и буржуазный практицизм проявляли явную враждебность даже к

самому слову «философия», по поводу чего неоднократно иронизировал Белинский,

«Московский наблюдатель» 1838–1839 гг. пропагандировал основные положения

философии Гегеля и разъяснял их применительно к историческому развитию общества, к

эстетике и критике. Белинский и его друзья понимали, что «объяснить действительность

стало существенной обязанностью философского мышления» (Чернышевский). Но они,

принимая идею исторической закономерности, делали акцент не на отрицании и борьбе, а

на примирении противоположных начал, на сглаживании противоположностей, что и

привело их тогда к признанию «разумности», т. е. исторической обусловленности,

существующей действительности, к «примирению» с действительностью.

Роль программной статьи в обновленном журнале должно было играть предисловие

М. Бакунина к переведенным им «Гимназическим речам» Гегеля, в котором

формулировались основные принципы философии Гегеля и декларировалась идея

«примирения» с действительностью. Прямым дополнением к нему были статья

Белинского «Гамлет», драма Шекспира. Мочалов в роли Гамлета», а также переведенная

Катковым статья гегельянца Ретшера «О философской критике художественного

произведения» и статьи других сотрудников. В статье о «Гамлете» Белинский раскрыл

содержание образа Гамлета, показав его созвучность поколению русской интеллигенции

1830-х годов, дал глубокий анализ игры Мочалова и выдвинул проблему театрального

зрителя («публика будет главнейшим вопросом нашего рассуждения»).

Идеи временного «примирения с действительностью» наложили отпечаток на

литературно-эстетические взгляды Белинского. Он теперь не признает активного,

критического начала в литературе и искусстве, отрицает сатирические жанры, резко

выступает против социальной направленности современной французской литературы,

против протестующей поэзии Шиллера, ратует за «объективное» (т. е. бесстрастное,

бестенденциозное) искусство, преувеличивает значение философской и эстетической

критики и явно умаляет важность критики исторической.

Но одновременно Белинский разрабатывает ряд важных положений своей

реалистической эстетики (требование правдивого изображения действительности,

гармонической связи идеи с формой, понимание художественного произведения как

целостного организма и т. д.).

Вообще конец 1830-х годов для Белинского – время накопления знаний, глубоких

раздумий, позволивших ему в 1840-е годы преодолеть «насильственное примирение» с

«гнусной действительностью», выйти на путь борьбы с ней, увязать задачи литературы,

искусства и журналистики с общественными потребностями.

Примирительное умонастроение поры «Московского наблюдателя» сказалось не

только на содержании статей Белинского, но и на их языке и стиле. Ведущим жанром

журнальных произведений Белинского становится статья-трактат, статья-рассуждение,

главным образом по вопросам философским и эстетическим. Эти статьи перегружены

философскими терминами, научной фразеологией; на каждой странице мелькают:

«субъект», «объект», «распадение», «восстание», «созерцание», «идея», «дух»,

«имманентность» и т. д.

Полемическое острие выступлений Белинского в «Московском наблюдателе»

несколько сглаживается, и он неоднократно пользуется «фигурой умолчания», т. е.

демонстративно молчит, когда с чем-то не согласен. Но и теперь Белинский в

многочисленных рецензиях и заметках активно борется с низкопробными произведениями

«толкучего рынка», пьесами-однодневками, с реакционной литературой и журналистикой.

В отделе «Литературная хроника» Белинский с беспримерной для того времени

оперативностью рецензировал свежие номера журналов, выходящие альманахи и

сборники, а в 1839 г. напечатал обстоятельную статью-обозрение «Русские журналы» (№

3, 4).

Сурово характеризует Белинский журнал «Сын отечества», негласным редактором

которого стал Н. А. Полевой. Отдав должное Полевому как издателю и редактору

«Московского телеграфа», Белинский резко осуждает его за переход в лагерь Булгарина и

Греча. Нынешний Полевой не в состоянии оживить «Сын отечества»; этот журнал и после

реорганизации – «какое-то тусклое пятно, знаменующее затмение на горизонте нашей

журналистики».

Отмечая научное и литературное достоинство «Современника» конца 1830-х годов,

Белинский, однако, строго отзывался о критическом и библиографическом отделах,

которые в основном вел сам издатель Плетнев. Отличительный характер статей Плетнева,

по Белинскому, составляют «мягкость, нежность, снисходительность и краткость», такая

«деликатность», что «нередко самое порицание можно принять за похвалу» (III, 46). В

своей отрицательной оценке Плетнева как критика карамзинского направления Белинский

продолжал традиции декабристов и Пушкина. Пушкин внушал Плетневу в 1825 г.: «Брат

Плетнев! Не пиши добрых критик! Будь зубаст и бойся приторности!». А декабрист А. А.

Бестужев иронически замечал в «Полярной звезде» на 1825 г.: «Мне кажется, что г.

Плетнев не совсем прав, расточая в обозрении полною рукою похвалы всем и уверяя

некоторых поэтов, что они не умрут потому только, что родились».

Белинский приветствует переход «Отечественных записок» в руки Краевского,

который привлек к сотрудничеству лучших писателей и ученых. В обновленном журнале

«богатейшим и блистательнейшим» он считает отдел «Словесность», а в нем выделяет

«Бэлу» Лермонтова и повесть И. И. Панаева «Дочь чиновного человека». Много

претензий предъявил Белинский отделам критики и библиографии, очень неполным и

бесцветным. Если же эти отделы будут улучшены, «Отечественные записки», по мнению

Белинского, смогут «занять первое место в современной русской журналистике».

С течением времени Белинскому все труднее и труднее становится выпускать

«Московский наблюдатель». Помощники его – Бакунин, Катков, Боткин, К. Аксаков –

охладели к изданию. Номера журнала неделями лежали в цензурном комитете, и

чиновники придирались к каждой мелочи. Белинский научился хитрить: он отсылал

некоторые статьи для просмотра в петербургский цензурный комитет, где благодаря

хорошим отношениям знакомого Белинского Ф. А. Кони с цензором Корсаковым,

разрешение добывалось проще. Забирая у Белинского все силы, журнал не обеспечивал

его материально. Совершенно измученный, без средств к существованию Белинский в

июле 1839 г. оставил «Московский наблюдатель» с грустным сознанием, что журнал не

получил широкого распространения, был «мало известен публике» (тираж его не

превышал 600–700 экземпляров).

Мечтая о более широком журнальном поприще, Белинский просит И. И. Панаева

поговорить с А. А. Краевским, не пригласит ли он его сотрудничать в «Литературных

прибавлениях к „Русскому инвалиду"» и в журнале «Отечественные записки», который с

1839 г. перешел к этому издателю. Белинский по-прежнему ставил твердое условие, чтобы

никто не посягал на его убеждения. «Я продаю себя, – пишет он Панаеву 18 февраля 1839

г., – не стесняя при том моего образа мыслей, выражения словом, моей литературной

совести, которая для меня так дорога, что во всем Петербурге нет и приблизительной

суммы для ее купли. Если дело дойдет до того, что мне скажут: независимость и

самобытность убеждений или голодная смерть – у меня достанет силы скорее издохнуть,

как собаке, нежели живому отдаться на позорное съедение псам».

Вначале Краевский и слышать не хотел о Белинском, помня его независимое

поведение во время первых переговоров в начале 1837 г., но потом вынужден был

согласиться, так как он очень нуждался в талантливом сотруднике. К тому же Краевский,

зная о примирительных умонастроениях Белинского по его статьям в «Московском

наблюдателе», полагал, что может не опасаться конфликтов с критиком на почве

общественно-политических взглядов

96[44]

В течение июля – октября 1839 г. Белинский был московским корреспондентом

изданий Краевского. В конце октября 1839 г. Белинский переезжает в Петербург и

становится основным сотрудником и фактическим редактором таких отделов

«Отечественных записок», как «Критика» и «Современная библиографическая хроника».

Одновременно Белинский печатается в газете «Литературные прибавления к «Русскому

инвалиду», которая в 1840 г. была переименована в «Литературную газету».

В полной мере талант Белинского-журналиста развернулся в петербургский период

его жизни, более долгий и плодотворный. Но еще сотрудничая в московской

журналистике, Белинский создал такой тип статьи, который, во-первых, отвечал

потребностям времени и запросам демократического читателя, а во-вторых, отражал

индивидуальные особенности его творческой личности. Недаром Белинский говорил:

«Моя статья и я всегда нечто нераздельное» (письмо К. Д. Кавелину 7 декабря 1847 г.).

[44]

По свидетельству И. И. Панаева, Краевский продолжал восторгаться «примирительными» статьями

Белинского и тогда, когда сам критик их решительно осудил (см.: Панаев И. И. Литературные

воспоминания. Л., 1950, с. 244).

Современники без труда распознавали неподписанные статьи Белинского: настолько

они отличались своим содержанием и формой. И. И. Панаев рассказывал о своей встрече с

сибирским купцом, который сообщил, что у них в провинции охотнее всего читают

«Отечественные записки», где участвует Белинский. На вопрос Панаева: «Да каким же

образом вы отличаете его статьи? Ведь он почти никогда не подписывает своего имени», –

собеседник ответил: «Птица видна, сударь, по полету, говорит пословица. Он хоть и не

печатает своего имени, а имя его у нас знают все грамотные люди».

Для статей Белинского характерна большая емкость, многоплановость, своего рода

энциклопедизм. Говоря об одном вопросе, Белинский попутно касается множества других,

оттого его статьи, как правило, довольно велики, изобилуют отступлениями «по поводу»,

частыми повторениями. Именно такой тип статьи служил задачам всестороннего

просвещения широкого читателя. «Теперь у нас великую пользу может приносить...

кафедра, но журнал – большую», – настаивал Белинский. Действительно, если

университетское образование могли получить лишь немногие, то журнал читали тысячи.

И журнальные статьи Белинского были подлинным университетом для демократического

читателя.

Метод отступлений «по поводу» с приведением дополнительных фактов,

позволяющих более убедительно аргументировать мысль, сделать ее доступной и

понятной, отвечал также личным склонностям Белинского. «Отступления – всегда точка

преткновения для меня», «Без примеров и фактов у меня ничего не делается», –

признавался он.

В своих статьях Белинский, руководствуясь заботой о читателе, часто возвращался к

ранее высказанной мысли: он добивался, чтобы важное положение было усвоено

читателем, вошло в его сознание и чувство. На эту роль повторений у Белинского

указывал Чернышевский в «Очерках гоголевского периода русской литературы» (III, 133).

Многие статьи Белинского (и особенно в 1830-е годы) строились по принципу

свободной композиции. Такая структура статьи была связана, во-первых, с приемом

отступлений «по поводу», а во-вторых, – с самой системой изложения, непринужденной,

разговорной формой, свойственной статьям Белинского.

Как журналист-демократ, Белинский настоятельно подчеркивал, что при всей

серьезности содержания журнальные статьи должны писаться не только просто и понятно,

но также увлекательно и живо. Статья должна захватить, увлечь. Особенно на этом

настаивал Белинский в 1830-е годы – и не случайно: прежде всего через легкую, образную

форму изложения, непринужденную манеру речи можно было приучить еще недостаточно

подготовленного и развитого человека к чтению серьезных статей.

Исходя из требований времени и учитывая уровень развитии своих читателей,

Белинский создает особый тип статьи – глубокой по содержанию и беллетристической по

форме. Он вводит термин «беллетристическая статья», для которой характерны не

«сухость и отвлеченность», а «заманчивость и легкость», истинное «красноречие». Это

красноречие достигается не только поэтической стилистикой, которой постоянно

пользуется Белинский, – удачными метафорами и сравнениями, точными и в то же время

яркими (иногда остро ироническими) формулировками, емкими афоризмами, метким

«крылатым» словом и т. д. Неповторимую живость статьям Белинского 1830-х годов

придает также их ярко выраженная «разговорность». Создается впечатление

застенографированной живой устной речи, текст как бы произносится перед слушателями.

Многие статьи Белинского – монолог, обращенный к читателям-слушателям, или

увлекательная откровенная беседа с ними. В статье «О русской повести и повестях г.

Гоголя» Белинский сформулировал один из основных принципов журнальной статьи:

«Критик и публика – это два лица беседующие» и положил его в основу своей

журналистской практики.

Статьи Белинского привлекали и до сих пор привлекают читателей своей

эмоциональностью, взволнованностью, личным, задушевным тоном. За статьями

Белинского всегда чувствуется их автор, человек живой, активный, немедленно и резко

реагирующий на факты и явления современности. Он негодует и почти физически

страдает, сталкиваясь с ужасами николаевской действительности, со всеми проявлениями

реакционной идеологии и, напротив, от души радуется, когда обнаруживает ростки

нового, свежего в сознании современников или когда ему удается нанести удар по

идейному противнику. Недаром Герцен отмечал, что «в каждом слове» Белинского

«чувствуешь, что человек этот пишет кровью» (VII, 238). Острая ирония, трогательный

лиризм или веселый юмор окрашивают статьи Белинского, в зависимости от того, о чем

идет речь. «Отвлечение – не моя сфера..., моя сфера – огненные слова и живые образы», –

признавался он.

Одна из особенностей статей Белинского – их острая полемичность. Наибольшей

силы полемическая струя достигла в выступлениях Белинского в 1840-е годы, когда он

стал на революционно-демократические позиции. «Чувствую теперь вполне и живо, что я

рожден для печатных битв и что мое призвание, жизнь, счастье, воздух, пища –

полемика», – утверждал Белинский в письме к В. П. Боткину в 1842 г. Но и в 1830-е годы

полемический характер носили многие статьи и заметки Белинского. Он не отказался от

полемики даже в пору временного «примирения» с действительностью. «Нет, пока рука

держит перо, пока в душе еще не остыли ни благородное негодование, ни горячая любовь

к истине и благу – не прятаться, а идти навстречу этой гнусной действительности буду я»,

– решительно заявлял критик в начале 1840 г., еще не порвав со своими

«примирительными» взглядами (XI, 483).

Искусство Белинского – критика и публициста высоко ценили Герцен, Добролюбов,

Чернышевский, Писарев и другие представители передовой русской журналистики.

Чернышевский, в частности, писал о Белинском в «Очерках гоголевского периода русской

литературы»: «Написанные наскоро, не пересмотренные, не исправленные его статьи по

увлекательности изложения все бесспорно принадлежат к лучшему, что только до сих пор

есть в нашей прозе; едва ли кто-нибудь писал у нас так, как он. Многое из написанного им

может быть по силе и прелести изложения сравнено с лучшими страницами подобного

рода у величайших европейских писателей.

Впрочем и тут нет ничего удивительного: истинное красноречие дается человеку

вместе с благородною натурою и энергическим стремлением к истинному и доброму» (III,

766)

97[45]



Часть III

[45]

Наблюдения над мастерством Белинского-журналиста содержатся в следующих работах: Цейтлин А.

Белинский – мастер русской литературной критики. – В кн.: Белинский – историк и теоретик литературы. М.

–Л., 1949; Гроссман Л. П. Поэтика Белинского К вопросу о жанрах литературно-критических статей

Белинского. – «Ученые записки Московского городского пед. института им. В. П. Потемкина», кафедра

русской литературы, 1954, т. 34, вып. 3; Манн Ю. Поэзия критической мысли. – «Новый мир», 1961, № 5;

Пpийма Ф. Я. Об эзоповском языке Белинского. – «Русская литература», 1962, № 1. Теоретико-

журналистские взгляды Белинского, характер и жанры его статей рассмотрены в кн.: Березина В. Г. Русская

журналистика второй четверти XIX века (1840-е годы). Л., 1969.

Журналистика во время перехода от дворянского к разночинскому периоду

освободительного движения в России



Журналистика в сороковые годы



Характерной чертой жизни России 1830–1840-х годов является усиливающийся под

энергичным напором капиталистических отношений распад крепостного строя. Растет

торговля, внутренняя и внешняя, растут промышленные предприятия, в дворянские

усадьбы проникают методы буржуазного предпринимательства. Вместе с тем из года в

год увеличиваются недовольство и возмущение широких народных масс. «Мысль о

свободе крестьян тлеет между ними беспрерывно. Эти темные идеи все более развиваются

и сулят вечно нехорошее», – писало Третье отделение в отчете за 1841 г. По далеко не

полным данным, в 1830-х годах было 105 крестьянских волнений, а в 1840-х годах – 273

волнения, т. е. почти в три раза больше.

Правительству Николая I приходится иметь дело и с вновь поднимающейся волной

освободительного движения в среде интеллигенции. Достаточно напомнить о

деятельности Белинского, Герцена, о петрашевцах, о Шевченко и Кирилло-Мефодиевском

братстве, о молодом Чернышевском. Новый подъем революционных настроений русской

интеллигенции был вызван кризисом крепостничества, развитием капиталистических

отношений и особенно ростом недовольства народных масс.

1840-е годы относятся к тому периоду русского освободительного движения,

который В. И. Ленин назвал дворянским. И уже в эти годы намечается переход от первого

– дворянского – этапа ко второму этапу – разночинскому, буржуазно-демократическому.

Революционное выступление декабристов не прошло бесследно. Декабристы

разбудили передовую интеллигенцию 1830–1840-х годов, передали ей свои высокие и

благородные идейные традиции. С другой стороны, поражение декабристов заставило

искать новых путей освобождения народа от гнета крепостничества и самодержавия.

В развитии русской общественно-политической и философской мысли, литературы,

критики и журналистики исключительно велики заслуги Белинского и Герцена. Они

близко подошли к диалектическому материализму, хотя отсталость крепостной России и

помешала им до конца правильно понять законы общественного развития.

Своими выступлениями против религии и идеализма, обскурантизма и политической

реакции, пропагандой материализма и диалектики, социализма и демократии они

произвели настоящую идейную революцию в сознании русского общества. Их идеи

отвечали задачам, поставленным историческим развитием России, выражали интересы

народа и чрезвычайно способствовали развитию революционного движения в стране. Они

были учителями петрашевцев, Чернышевского и Добролюбова, нескольких поколений

прогрессивной русской интеллигенции и своей деятельностью подготовили почву для

марксизма в России, для возникновения высшего достижения русской и мировой

культуры – ленинизма.

Под сильнейшим влиянием идей Белинского и Герцена в середине 1840-х годов в

Петербурге сложился кружок петрашевцев. В него входили многие литераторы: Ф. М.

Достоевский, M. E. Салтыков, А. Н. Плещеев, В. Н. Майков, С. Ф. Дуров, А. И. Пальм и

др. Критика крепостнической России соединялась у петрашевцев с пропагандой

социализма. Огромное впечатление в их среде произвело письмо Белинского к Гоголю,

многие петрашевцы сотрудничали в «Отечественных записках» и некрасовском

«Современнике».

Белинский, Герцен и их последователи вели непримиримую идейную борьбу против

славянофилов, к которым принадлежали К. С. и И. С. Аксаковы, И. В. и П. В. Киреевские,

А. С. Хомяков, Ю. Ф. Самарин и некоторые другие представители московской дворянской

интеллигенции. Попытки некоторых участников недавней дискуссии о славянофильстве

(см. журнал «Вопросы литературы», 1970, № 5, 7, 10, 12) представить славянофилов

демократами и доказать, что отношение к ним Белинского и Герцена было

положительным, являются тенденциозными и не соответствуют действительности.

Противопоставление Европы и России, путей и перспектив их исторического

развития является коренной идеей славянофилов. Они во многом справедливо

критиковали буржуазный Запад, но всего враждебнее относились к европейскому

революционному движению, социалистическим учениям, материалистической

философии.

Славянофилы считали, что у России особый, самобытный путь исторического

развития. Они идеализировали допетровскую Русь и мечтали о патриархальных

отношениях между крестьянами и дворянством, монархией, православной церковью. В

России не будет ни революций, ни капитализма, утверждали славянофилы, ей останутся

чужды и опасные учения социалистов, и философия, оторванная от веры. Большие

надежды в связи с этим они возлагали на сельскую общину, в которой видели оплот

против разрушительных потрясений и безверия.

Славянофильство возникло как дворянская реакция на развитие капитализма и

революционного движения в России и Европе, на распространение идей социализма и

материализма. Критика отдельных пороков буржуазного строя была связана у некоторых

славянофилов с восхвалением феодальной старины. Их рассуждения о самостоятельности

русской культуры соединялись с борьбой против ее наиболее прогрессивных достижений,

а любовь к русскому народу – с ложными представлениями о нем как о народе

смиренном, богобоязненном и верноподданном.

Крепостниками славянофилы не были. Многие из них возмущались крепостным

правом, но в своей критике они были умеренны, боясь полностью расстаться с

дворянскими привилегиями.

Известно также, что славянофилы довольно резко критиковали режим Николая I,

справедливо считая, что правящие круги петербургской аристократии и бюрократии

плохо заботятся о национальных интересах России. Именно поэтому правительство

Николая I относилось к славянофилам с недоверием, преследовало их, запрещало их

издания, хотя и в оценке самодержавия славянофилы не шли дальше дворянской

оппозиции и всегда были убежденными сторонниками монархии.

Не следует безоговорочно противопоставлять учение славянофилов взглядам

руководителей и ближайших сотрудников журнала «Москвитянин» – М. П. Погодина, С.

П. Шевырева, М. А. Дмитриева и др. И хотя различия и расхождения между ними были

достаточно серьезными, все же славянофилы при всем своем либерализме и

оппозиционности никогда не могли до конца отмежеваться от «официальной

народности», которую исповедовал «Москвитянин». Погодин, Шевырев и их

единомышленники в отличие от славянофилов были «добросовестно раболепны» (Герцен)

и чужды какой бы то ни было критики крепостничества и самодержавия. Они развивали

теорию, основные принципы которой были сформулированы еще в тридцатых годах

министром просвещения Уваровым («православие, самодержавие, народность») и которая

выражала интересы правительства и реакционных кругов русского дворянства.

Острая идейная борьба между Белинским, Герценом, их союзниками и

славянофилами заполняет собою все сороковые годы. Она велась повсюду: в журналах,

университетах, гостиных. Споры касались преимущественно вопросов философских,

научных и литературных, но под ними явственно обозначались разногласия социально-

политического характера.

Против славянофильства и «официальной народности» Белинский и Герцен

выступали вместе с либералами-западниками: Грановским, Кавелиным, Боткиным,

Анненковым и др. Это было возможно в те годы, когда еще не обнаружились с

достаточной определенностью противоречия труда и капитала, на арену истории не

выступили массы. Революционная демократия была в те годы еще слаба, не отличалась

цельностью и последовательностью взглядов, а либералы были смелее, не боялись

сочувствовать и помогать ей. К тому же, как писал позднее Чернышевский Тургеневу,

«Боткин с братиею» были «хороши, когда их держал в ежовых рукавицах Белинский, –

умны, пока он набивал им головы своими мыслями. Теперь они выдохлись...». Но

разногласия и споры среди союзников начались уже в сороковые годы. Иначе и быть не

могло. Белинский, Герцен и их единомышленники были сторонниками народной

революции, а либералы ратовали за реформы. Революционные демократы подвергали

критике капиталистические порядки, либералы-западники восхваляли их. Постепенно

противоречия между представителями революционной демократии и либералами

делаются столь явными и острыми, что Белинский и Герцен начинают выступать не

только против славянофилов, но и против западников. Одновременно либералы,

напуганные усилением революционного движения, ростом влияния Белинского,

отворачиваются и отходят от демократов.

Одним из реальных проявлений усиливающихся разногласий был переход

Белинского, Герцена, Некрасова, Панаева в 1846 г. из «Отечественных записок» в

«Современник», после чего «Современник» становится органом революционной

демократии, а «Отечественные записки» быстро превращаются в орган буржуазного

либерализма.

Усиление крестьянской борьбы за землю и волю, появление в общественном

движении и литературе разночинцев, распространение идей социализма и демократии

повлекли за собою и радикальную демократизацию русской литературы. В своем

основном русле она была тесно связана с проповедью Белинского, деятельностью

петрашевцев. Протест и ненависть, стремления и надежды широких масс трудового

народа нашли свое выражение в лучших произведениях русских писателей сороковых

годов.

Реалистическое и подлинно народное искусство Пушкина, Гоголя, Лермонтова,

Кольцова, критика Белинского подорвали влияние «риторической школы» и эпигонов

романтизма в русской литературе. Стала очевидной фальшь и неестественность «красоты»

и «народности» их произведений. В эти годы были почти забыты или отодвинуты на

второй план Марлинский, Бенедиктов, Кукольник, Загоскин, Н. Полевой и другие ранее