Западов А.В. История русской журналистики XVIII-XIX веков
Подождите немного. Документ загружается.
восьмую долю листа, то в формате газеты – в четвертую долю листа, с разделением
газетной полосы на две колонки, с «подвалом». Содержание и структура «Телескопа» и
«Молвы» за шесть лет их издания также не оставались неизменными, но, как правило,
серьезный материал помещался в «Телескопе», а более легкий – в «Молве», где также
печаталось описание модных туалетов с приложением картинки мод.
Обычно шестилетнюю историю «Телескопа» и «Молвы» (январь 1831 – октябрь
1836) делят на три периода. Первый период охватывает четырехлетие с небольшим, когда
во главе изданий стоял Н.И. Надеждин и единолично ведал делами редакции (до его
отъезда за границу 8 июня 1835 г.); второй период – когда журнал временно выходил под
редакцией В. Г. Белинского (с июня до середины декабря 1835 г.); третий период – вновь
редакция Надеждина, но при ближайшем сотрудничестве Белинского (до запрещения
изданий в связи с опубликованием в «Телескопе» «Философического письма» П. Я.
Чаадаева)
88[36]
.
Принимая эту периодизацию, следует, однако, учитывать, что в августе – сентябре
1834 г. Надеждин по поручению университета ездил ревизовать учебные заведения в
Тульской и Рязанской губерниях; в течение этого времени Белинский был фактическим
редактором «Телескопа» и вместе с другим сотрудником, своим товарищем по
университету В. С. Межевичем, редактировал «Молву». В конце 1834 г. Надеждин вообще
передает «Молву» в ведение Белинского. Что касается «Телескопа», то хотя он
официально перешел под редакцию Белинского только с седьмого номера за 1835 г.,
однако уже с начала 1835 г. на нем лежали все хлопоты по журналу. Надеждин решил
сделать «Телескоп» органом «современного просвещения». Но поскольку основой
просвещения и образования Надеждин считал философию и изящные искусства, –
«полнейшим и торжественнейшим откровением жизни представляются всегда искусства»,
– он придал своему научно-литературному журналу философско-эстетическую
направленность,
В «Телескопе» были следующие постоянные отделы: «Науки», «Изящная
словесность», «Критика» (в некоторые годы вместе с библиографией), «Современные
летописи», «Смесь». Самое большое внимание уделялось научному отделу. Каждый
номер открывался статьей по философии, эстетике, истории, географии, естественным
88
[36]
См.: Очерки по истории русской журналистики и критики, т. 1, с. 346.
наукам – с преимущественным вниманием к их теоретическим основам, а не к
практическому применению, – по истории и теории литературы. В этом отделе
участвовали, кроме самого Надеждина, многие профессора и преподаватели Московского
университета – историк М. П. Погодин, историк и юрист Ф. Л. Морошкин, физик и
философ М. Г. Павлов, профессор естественных наук М. А. Максимович, историк и
теоретик литературы С. П. Шевырев и др. Публиковалось также много научных статей,
извлеченных из иностранных журналов: например, в переводе Н. П. Огарева вышла
работа Кузена «Современное назначение философии», в переводе В. С. Межевича –
«Суждение Шеллинга о философии Кузена» и т. д.
Научный отдел был в «Телескопе» лучше, чем в других журналах. Правда, далеко не
все сотрудники журнала обладали способностью популяризировать достижения наук,
поэтому в большей своей части научные статьи были интересны только для специалистов.
Сухость, чрезвычайная наукообразность материалов этого отдела «Телескопа» мешала
стать ему массовым изданием.
Хотя журнал Надеждина был назван техническим словом «телескоп», он, в отличие
от «Московского телеграфа» Полевого, почти не давал ни технической, ни экономической
информации. Например, в течение всего 1831 г. были напечатаны только две
экономические статьи: «Происхождение, возрастание и упадок голландской торговли»
(№2—3) и «Мысли о причинах упадка кредита в дворянском сословии и средствах к
восставлению оного» (№ 21).
Большое место в критическом отделе «Телескопа» занимали пространные отзывы и
разборы научных сочинений, особенно по вопросам философии, эстетики, истории.
В художественном отделе печатались повести и отрывки из романов Погодина,
Загоскина, Лажечникова, Н. Ф. Павлова, Квитки-Основьяненко, И. И. Панаева и других,
стихотворения Шевырева, Хомякова, К. Аксакова, Тютчева и различных малоизвестных
поэтов. Среди переводов наиболее широко – четырнадцатью повестями – были
представлены произведения Бальзака.
Как и в «Вестнике Европы», Надеждин в «Телескопе» и «Молве» пишет о том, что
грядущее искусство не будет ни классическим, ни романтическим, а соединит черты того
и другого. Только теперь в качестве определяющего признака «истинного» искусства
Надеждин выдвигает «народность». Но его понятие народности очень противоречиво и
далеко от того, как понимал народность в 1830-е годы просветитель-демократ Белинский.
Надеждин выступал против аристократического, узко замкнутого, салонного
искусства, истоками своими восходящего к западной культуре, преимущественно к
французскому классицизму, против подражания – за самобытное, народное искусство. Он
с удовлетворением отмечал, что «наша словесность мало-помалу выбралась из гостиных»
и перестает быть «барщиною европейской». Надеждина радует стремление многих
современных писателей: Крылова, Загоскина, Гоголя как автора «Вечеров на хуторе близ
Диканьки», даже Булгарина – рисовать картины народной жизни. К числу «народных
писателей» Надеждин относил и Пушкина, но только как автора «Бориса Годунова». Уже
самое сочетание имен людей, различных по своим общественным и литературным
взглядам и творческой манере, убеждает, что Надеждин под народностью понимал
«простонародность», изображение «русских картин русской жизни». Вскоре Белинский
разъяснит, что дело не только в «предмете» изображения, но во «взгляде» на этот
предмет: поэт может быть истинно народным, изображая не только русский быт и нравы.
Самое понимание народности Надеждин не отрывал от уваровской формулы
«православие, самодержавие и народность». Как бы подводя итог своим рассуждениям об
отличительных особенностях русского просвещения и народности русской литературы,
Надеждин заявлял в «Телескопе» в 1836 г.: «В основание нашему просвещению положены
православие, самодержавие и народность. Эти три понятия можно сократить в одно
относительно литературы. Будь только наша словесность народною, она будет
православна и самодержавна» (№2).
Отдел «Современные летописи» включал статьи о современном состоянии наук и
искусств в разных странах, информацию о развитии просвещения в России; в разделе
«Знаменитые современники» печатались критико-биографические очерки
западноевропейских ученых, литераторов, общественных деятелей.
В отличие от «Московского вестника», близкого по типу «Телескопу», журнал
Надеждина не чуждался политики. Но поскольку права на политическую информацию
«Телескоп» не имел, то свое отношение к современным проблемам Надеждин и его
сотрудники высказывали в научных и литературно-критических статьях, в рецензиях и
даже стихах. Наиболее часто этой цели служили материалы отдела «Современные
летописи».
Общественная позиция «Телескопа» в первые годы его существования отчетливо
проявилась в отношении к двум важнейшим политическим событиям: к Июльской
революции 1830 г. во Франции и отзвукам ее в других странах Европы и к восстанию в
Польше и Литве. В освещении и трактовке этих вопросов журнал Надеждина не
расходился с официальной периодикой, и в частности с «Северной пчелой» Булгарина, со
страниц которой на европейских революционеров и польских повстанцев непрерывно
сыпались хулы и проклятия.
В 1831–1832 гг. в «Телескопе» была напечатана серия статей и заметок, в которых
осуждались революционные события во Франции, приведшие к свержению Карла X,
последнего представителя «законной» династии Бурбонов. Сотрудники «Телескопа» и
«Молвы» не только возмущаются «безумством» французов, осмелившихся выступить
против феодально-монархического правления, но и решительно осуждают французских
поэтов-романтиков – Казимира Делавиня, Виктора Гюго, чьи произведения содержали
одобрительные отклики на происходящие политические события. Борьба «Телескопа» и
«Молвы» с романтизмом носит ярко выраженную политическую окраску.
Очень характерна для взглядов Надеждина его статья «Современное состояние
сатиры во Франции» (1832, № 6), большая часть которой посвящена творчеству Огюста
Барбье. Помещение этой статьи иногда расценивают как проявление политического
радикализма Надеждина и «реалистических принципов» его эстетики
89[37]
. Вряд ли с этим
можно согласиться. Барбье – революционный поэт Франции, он воспел героизм простого
народа в революции 1830 г. и сурово осудил предательство буржуазии. Надеждин хвалит
Барбье, но отнюдь не за его политический радикализм. Критик нашел в Барбье союзника
для нападок на французскую буржуазию, только нападали-то они на нее с разных сторон:
если Надеждин не мог простить буржуазии уничтожение во Франции феодальных
порядков, то Барбье, напротив, обвинял буржуазию в трусости и непоследовательности, в
предательстве интересов народа. Не следует забывать, что Надеждин хвалил не столько
подлинного Барбье, сколько свое истолкование его творчества: он все время подчеркивал,
что Барбье, разочаровавшись в революции, «не позволяет себе ни одного оскорбительного
слова против Бурбонов», а Наполеона, напротив, «проклинает», что поэт «требует только
от народа – добрых нравов, от людей, облеченных властью, – бескорыстия, от всех –
религии: его «Ямбы» обрекают позору одну безнравственность». Так революционный
поэт превращен Надеждиным в среднего буржуа-моралиста, порвавшего с революцией.
Не расходился Надеждин с официальным правительственным курсом и в трактовке
польско-литовских событий 1830–1831 гг. «Телескоп» напечатал похвальную рецензию на
русофильскую брошюру «Несколько замечаний на последнюю польскую революцию»,
изданную в Берлине и перепечатанную в России. В журнале появляются
верноподданнические стихотворения, положительно оцениваются статьи и рассказы из
других журналов, в которых сотрудники Надеждина усматривают близкие им тенденции.
Суждения «Телескопа» и «Молвы» о внутренней политике государства также
показывали полную благонамеренность издателя: он не допустил ни одного критического
89
[37]
См.: Поляков М. Белинский в Москве. М., 1948, с. 118; Очерки по истории русской журналистики и
критики, т. 1, с. 355–356.
замечания в адрес правительства или каких-либо казенных учреждений. Больше того,
«Телескоп» и «Молва» называют «мудрым» николаевское царствование и рассматривают
его как «средоточие» всех успехов России в «экономии и науках».
С самого начала «Телескоп» и «Молва» повели борьбу с «Московским телеграфом».
Полевой характеризуется как антипатриот, обвиняется в космополитизме; старательно
выбираются из «Московского телеграфа» все фразы, дающие повод заподозрить его
издателя в недостаточной благонамеренности. Например, когда Полевой упрекнул
Загоскина, автора романа «Рославлев», в «патриотическом хвастовстве Русью», Надеждин
сразу же расценил эти слова как «дерзость» и выступил с отповедью вольнодумному
журналисту: «Назвать хвастовством благородное одушевление русского, восхищающегося
славою и величием своего отечества!!! Нет, это уже выше всякой меры!» (1831, № 14).
Нападки на Полевого как журналиста, критика, историка, беллетриста продолжались
в изданиях Надеждина вплоть до 1835 г.: отношение к Полевому меняется только после
того, как во главе «Телескопа» и «Молвы» становится Белинский. Что касается самого
Надеждина, то во время следствия в 1836 г., после закрытия журнала и газеты, он в
доказательство преданности монарху приводил свои резкие выступления против
«Московского телеграфа» и его издателя.
Но если Надеждин прочно стоял на позициях официальной народности, как можно
объяснить постоянную полемику его изданий с Булгариным и Гречем? Во-первых, в целях
сохранения своего авторитета как профессора Московского университета Надеждин
Должен был отражать многочисленные атаки Булгарина и Греча, которые видели в
Надеждине одного из своих конкурентов на журнальном поприще. Во-вторых, издания
Надеждина, как в свое время «Московский вестник», больше нападали на дух наживы и
предпринимательства, свойственный «Северной пчеле» и «Сыну отечества», на
нехудожественность, открытый дидактизм, «нравоучительность» беллетристических
произведений Булгарина и Греча, чем на реакционную политическую линию их
писательской и журналистской деятельности.
Полемикой Надеждина с Булгариным воспользовался Пушкин, чтобы напечатать в
«Телескопе» в отделе «Смесь» (1831, № 13 и 15) за подписью «Феофилакт Косичкин» два
свои памфлета: «Торжество дружбы, или Оправданный Александр Анфимович Орлов» и
«О мизинце г. Булгарина и о прочем»
90[38]
. Однако помещение пушкинских памфлетов в
«Телескопе» не дает оснований утверждать, что будто бы «в эту пору сложился союз
Надеждина и Пушкина в борьбе против Булгарина»
91[39]
. Правильнее говорить не о
90
[38]
Об этих памфлетах см. выше, в разделе «Журналистская деятельность А. С. Пушкина».
91
[39]
К такому выводу пришел без достаточных оснований М. Поляков (см. его книгу: Виссарион Белинский.
Личность – идеи – эпоха. М., 1960, с. 138).
«союзе», а лишь о временном соглашении, поскольку в борьбе с Булгариным и Гречем
Надеждин и Пушкин преследовали разные цели: Надеждин – литературно-эстетические,
Пушкин – политические.
В 1831 г. Надеждин решительно меняет свое отношение к творчеству Пушкина: если
в «Вестнике Европы» в 1828–1830 гг. поэт был основной мишенью его злобных выпадов,
то в «Телескопе» Надеждин печатает положительную рецензию на «Бориса Годунова» и
хвалебный отзыв о стихотворениях «Клеветникам России» и «Бородинская годовщина».
Ни одного критического замечания в адрес Пушкина не встречается на страницах изданий
Надеждина в течение всего года. Но это не значит, что он понял реалистическую основу
его творчества. Совсем нет: Надеждин «признал» Пушкина, рассчитывая, что дальнейшее
творческое развитие поэта пойдет по линии освоения той «народности», за которую
ратовал сам Надеждин.
Однако этого не произошло, и с 1832 г. в «Телескопе» и «Молве» вновь начинаются
нападки на Пушкина. В № 9 журнала Надеждин напечатал свою объединенную рецензию
на последнюю главу «Евгения Онегина», третью часть «Стихотворений» Пушкина и
«Стихотворения» молодого поэта Виктора Теплякова. Сочетание этих имен проведено
критиком умышленно: по мнению издателя «Телескопа», каждый год в жизни Пушкина
свидетельствует об «ощутительном упадании поэта», а талант Теплякова, напротив,
мужает и «обещает в себе достойное продолжение таланта Пушкина» и может даже
превзойти его «великолепием и пышностью поэтического убранства».
Политическая платформа «Телескопа» и «Молвы» за 1831 г. вызвала полное
одобрение правительства. Царь даже пожелал подписаться на эти издания, о чем
Надеждин с радостью сообщил читателям. Однако в последующие годы журнал
Надеждина, несмотря на его благонамеренность, стал вызывать подозрения. Например,
летом 1832 г. Николай I обратил внимание на переводную статью «Тирольца», где
сочувственно говорилось об Андреасе Гофере, герое тирольской партизанской войны 1809
г. (№ 3). Затем Надеждину было сделано несколько замечаний за «вредное» направление
«Телескопа» и нападки на «личности», которые будто бы содержались в статьях издателя.
В 1833 г. Надеждин произвел новую размежевку материала между «Телескопом» и
«Молвой». В «Молву» отходят стихотворения, рецензии и библиографические отзывы, в
«Телескопе» несколько сокращается отдел научных статей. Стремясь сделать журнал
более доступным читателям, Надеждин усиливает отдел художественной прозы,
преимущественно переводной.
Однако видимое благополучие в изданиях Надеждина продолжалось недолго: уже
через год «Телескоп» и «Молва» начали заметно ухудшаться качеством печатаемых
материалов. С начала 1834 г. «Молва» стала выходить объединенно с «Телескопом» как
приложение к нему, и текст ее состоял из переводов повестей, пустых заметок в разделе
«Смесь» и рассказов о путешествиях. «Телескоп» также наполнялся переводными
произведениями.
Издатель, занятый службой, не мог уделять достаточного внимания журналу. Кроме
лекций в университете, Надеждин как член училищного комитета должен был ревизовать
учебные заведения московского округа, подолгу отлучаясь из города. В качестве
секретаря Совета университета он готовил материал «Ученых записок», созданных при
Московском университете в июле 1833 г. В них были обязаны принимать участие
профессора и адъюнкты – и Надеждин лишился многих авторов статей для «Телескопа» и
«Молвы». Большая группа сотрудников Надеждина, пришедших из «Московского
вестника» и «Европейца» – Шевырев, Погодин, И. Киреевский, Андросов, Хомяков,
Языков, Н. Павлов, Мельгунов – еще летом 1834 г. решила «отколоться» от Надеждина и
основать собственный журнал «Московский наблюдатель». Надеждин даже сам думал
оставить падающий во мнении читателей «Телескоп» и взять на себя роль главного
редактора нового журнала, однако организаторы «Московского наблюдателя» отказались
от его участия.
Таким образом, к осени 1834 г. Надеждину нужно было либо прекратить выпуск
«Телескопа» и «Молвы», либо ввести в них освежающую струю – привлечь нового
сотрудника, способного оживить умирающие издания и не связанного служебными
отношениями с университетом. Таким сотрудником для Надеждина мог быть только
Белинский, который уже полтора года участвовал в «Телескопе» и «Молве» как
переводчик и в августе – сентябре 1834 г. успешно заменял Надеждина на посту редактора
«Телескопа». Обдумав дело, Надеждин разрешил публикацию в «Молве» первой
оригинальной работы Белинского «Литературные мечтания». Правда, Надеждин старался
сдерживать Белинского и помещал его статьи и заметки только в «Молве»; в «Телескопе»
Белинский начал выступать только с середины 1835 г., когда издатель уехал за границу.
Надеждин не мог не оценить ту спасительную роль, которую сыграли
«Литературные мечтания» в судьбе его журнальных предприятии, и, оставив за собой
руководство «Телескопом», с конца 1834 г. передает «Молву» в ведение Белинского,
который становится, по существу, неофициальным редактором «Молвы» и ее основным
сотрудником.
В 1835 г. «Молва» вновь начала выходить самостоятельно, отдельно от «Телескопа»,
в формате газеты (четвертая доля листа, две колонки); в ней появились постоянные
отделы, причем основным был отдел «Литературная хроника». Белинский в особом
примечании к «Литературной хронике» в № 1 «Молвы», признав справедливость прежних
неудовольствий читателей «бедностью библиографических известий» в «Молве»,
обязуется расширить отдел и придать библиографическим материалам «Молвы» большую
объективность и принципиальность: «В наступившем году «Литературная хроника» будет
по возможности полною... Но заранее просим извинения у гг. сочинителей, переводчиков
и издателей, «Молва» принимает девизом своей «Литературной хроники» стих
Державина: «Стоять – и правду говорить!..» (XIII, 270).
Что касается «Телескопа», то первые шесть номеров за 1835 г., подготовленные при
Надеждине, были по-прежнему скучны. Решительные изменения к лучшему в
«Телескопе» произошли после отъезда Надеждина за границу, где он провел время с июня
по декабрь 1835 г., оставив Белинского работать вместо себя.
В отсутствие Надеждина Белинский выпустил шесть номеров «Телескопа» и
двадцать шесть – «Молвы». К сотрудничеству он привлек своих друзей по кружку Н. В.
Станкевича – М. А. Бакунина и В. П. Боткина, а также молодых поэтов – А. В. Кольцова,
В. И. Красова, К. С. Аксакова, беллетриста П. Н. Кудрявцева и др.
При Белинском заметно усилился интерес «Телескопа» к вопросам политико-
экономическим: почти в каждом номере печаталась статья на экономическую тему. Но
больше всего оживлению «Телескопа» способствовали работы самого критика. При
Белинском усиливается борьба «Телескопа» и «Молвы» с реакционной периодикой,
появляются положительные отзывы о Н. Полевом.
Надеждин, вернувшись в Москву, не противился тому направлению, которое придал
Белинский его изданиям. Очевидно, это объяснилось тем, что, порвав с университетом, –
Надеждин вышел в отставку перед поездкой за границу, – он чувствовал себя более
независимым. В 1836 г. Надеждин вместе с Белинским ведет полемику с «Московским
наблюдателем» как изданием светским, аристократическим, довольно строго оценивает
книгу Шевырева «История поэзии» и вообще поддерживает полемический пыл своего
молодого сотрудника.
Можно было предполагать, что «Телескоп» поднимется во мнении читателей и с
1837 г. тираж его возрастет; до этого журнал печатался в 500–800 экземплярах. Но этого
не произошло: за напечатание в № 15 журнала «Философического письма» П. Я. Чаадаева
«Телескоп» и «Молва» в октябре 1836 г. подверглись запрещению. Чаадаев официально
был объявлен сумасшедшим, Надеждина, который поместил «Письмо» не из
солидарности с автором, а для оживления журнала, как дискуссионный материал, сослали
в Усть-Сысольск и затем перевели в Вологду, а цензора А. В. Болдырева, пропустившего
«Письмо», отстранили от должности.
«Философическое письмо» Чаадаева, проникнутое глубоким пессимизмом, неверием
в великую историческую роль России и русского народа, содержало резкий протест
против показного казенного «благополучия», гневное осуждение всей феодально-
крепостнической системы с ее жестокостью, тиранией, насилием. В «Былом и думах»
(глава 30) Герцен определил «Философическое письмо» как «выстрел, разразившийся в
темную ночь», от которого «надобно было проснуться». По словам Герцена, «Письмо»
Чаадаева потрясло всю мыслящую Россию. «Оно имело полное право на это».
Во время истории с «Философическим письмом» Белинского не было в Москве: в
конце августа он уехал в имение Бакуниных Прямухино. В его квартире был произведен
обыск, изъяты некоторые бумаги, и когда в ноябре Белинский возвращался в Москву, его
задержали на заставе. Но ничего компрометирующего у Белинского не отыскалось, и он
больше не привлекался к делу о «Философическом письме».
Запрещение «Телескопа» и «Молвы» прервало развернувшуюся журнально-
критическую деятельность Белинского почти на полтора года – до марта 1838 г., когда в
его руки перешел журнал «Московский наблюдатель».
Что касается Надеждина» то по возвращении из ссылки он некоторое время жил в
Одессе, принимал участие в работах Общества любителей истории и древностей. Потом
Надеждин поселился в Петербурге и с 1843 г. до самой смерти, последовавшей в 1856 г.,
редактировал «Журнал министерства внутренних дел», где напечатал много серьезных
научных статей по географии, этнографии и статистике России. Исполняя поручение
министерства, он занимался также изучением жизни и быта раскольников и опубликовал
несколько исследований на эту тему.
в начало
Журналистская деятельность В. Г. Белинского в 1830-е годы
Место Белинского в истории русского освободительного движения с
исчерпывающей полнотой определено В. И. Лениным в статье «Из прошлого рабочей
печати в России». В. И. Ленин писал: «Предшественником полного вытеснения дворян
разночинцами в нашем освободительном движении был еще при крепостном праве В. Г.
Белинский»
92[40]
.
Несмотря на то, что Белинский жил и действовал в дворянский период русского
освободительного движения, – он умер в 1848 г., – самим содержанием, направлением
своей деятельности он намечал уже новую эпоху – эпоху разночинцев, революционеров-
демократов. Белинский был зачинателем революционно-демократических традиций в
русской философии, эстетике, социологии, истории и теории литературы, в журналистике
и литературной критике.
Белинский открыл новую страницу в русской журналистике и как практик, который
всю свою жизнь отдал работе в периодической печати, и как теоретик, создавший
92
[40]
Ленин В. И. Полн. собр. соч. Изд. 5, т. 25, с. 94.
стройную систему взглядов по вопросам журналистики – свой журналистский кодекс, и
как историк, наметивший методологические принципы изучения периодики прошлого,
которые нашли дальнейшее развитие в историко-журналистских работах Чернышевского
и Добролюбова.
Из всего того, что было напечатано Белинским, только три произведения увидели
свет не на страницах периодики – книга «Основания русской грамматики» (М., 1837),
брошюра «Николай Алексеевич Полевой» (Спб., 1846) и работа «О жизни и сочинениях
Кольцова», напечатанная в качестве вступительной статьи в однотомнике
«Стихотворений» поэта (Спб., 1846). Все остальные печатные выступления Белинского
(числом более тысячи) появились на страницах журналов и газет. «Умру на журнале и в
гроб велю положить под голову книжку «Отечественных записок», – решительно заявлял
Белинский в письме к В. П. Боткину 14 марта 1840 г., подчеркивая свою кровную,
неразрывную связь с журналистикой.
Белинский не только сотрудничал в периодике; многие годы он выступал как
фактический редактор и руководитель изданий. В Москве Белинский в 1835 г.
редактировал журнал «Телескоп» и газету «Молва», в 1838–1839 гг. руководил журналом
«Московский наблюдатель». В Петербурге, куда Белинский переехал в октябре 1839 г., он
стоял во главе журналов «Отечественные записки» и «Современник» как основной
сотрудник отделов критики и библиографии и неофициальный редактор.
Белинский потому так прочно связал свою жизнь с журналистикой, что в то время,
при полном отсутствии политических свобод, журналистике принадлежала
первенствующая роль в распространении передовых общественно-политических, научных
и эстетических идей. «Для нашего общества журнал – все,... нигде в мире не имеет он
такого важного и великого значения, как у нас», – настоятельно доказывал критик (XI,
566).
В Белинском удачно сочеталось ясное понимание необходимости и полезности
журналистской деятельности с его талантом и личной склонностью к этому роду занятий.
«Журналисты, как и поэты, родятся и бывают ими по призванию», – писал Белинский в
«Литературных мечтаниях». И сам он являл собой пример такого журналиста. Его
отличала подлинная «страсть к журналистике», любовь к срочной журнальной работе,
несмотря на то, что этот изнурительный труд пагубно отражался на его слабом здоровье:
Белинский страдал туберкулезом легких. «Во время усиленной работы я чувствую себя
даже здоровее, крепче, сильнее, бодрее и веселее, чем в обыкновенное время», – говорил
Белинский (XII, 404). Писал он с лихорадочной быстротой, очень легко, без помарок и
переделок: чувствуется, что мысль ясна автору, он сразу находит способы ее выражения.
В журналах Белинский выступал преимущественно как литературный критик, как
историк и теоретик литературы, и не потому, что критика была его истинным и
исключительным призванием, а потому, что в эпоху 1830–1840-х гг. в печати можно было
толковать только о литературе: согласно цензурным правилам, даже простые информации
о внутренней политике России не допускались на страницы частных изданий. Доведенный
до отчаяния необходимостью «рабьего молчанья», Белинский жаловался друзьям:
«Да и если бы знали вы, какое вообще мученье повторять зады, твердить одно и то
же – все о Лермонтове, Гоголе и Пушкине; не сметь выходить из определенных рам – все
искусство да искусство! Ну какой я литературный критик! Я рожден памфлетистом – и не
сметь пикнуть о том, что накипело в душе, отчего сердце болит!».
Он придавал большое значение своим полемическим выступлениям в печати. «Я в
мире боец, – неоднократно повторял Белинский. – Я больше горжусь, больше счастлив
какою-нибудь удачною выходкою против Булгарина, Греча и подобных сквернавцев,
нежели дельною критическою статьею» (XI, 503).
Начав как литературный критик, Белинский с течением времени расширяет пределы
литературной критики, все чаще в своих статьях затрагивает волнующие современников
общественные темы, проявляет «страстное вмешательство во все вопросы» (Герцен). Это
стало возможным для Белинского, во-первых, потому, что в 1840-е годы он преодолевает
многие свои заблуждения и ошибки и твердо становится на позиции материализма,
революционного демократизма и социализма. Во-вторых, постоянно сотрудничая в
периодических изданиях, Белинский приобрел богатый опыт и навыки в обходе цензуры,
в уменье намеками и недомолвками говорить с «проницательным читателем» по
вопросам, выходящим за пределы литературы и искусства; читатели же к середине 1840-х
годов были уже подготовлены, приучены им к чтению «между строк», к пониманию
«эзопова языка». Когда, например, они встречали в статье Белинского «Литературные и
журнальные заметки», напечатанной в «Отечественных записках» в конце 1843 г., слова
«смелостью доходят люди до сознания новых истин, смелостью движется общество»
(VIII, 37), то совершенно точно могли понять, о какого рода смелости в данном случае
идет речь.
Путь Белинского от литературной критики к критике литературно-
публицистической хорошо определил Чернышевский, который писал в восьмой статье
«Очерков гоголевского периода русской литературы»: «Мы можем видеть, как
расширяется круг предметов, говорить о которых Белинский считает своею главною
обязанностью, и как чисто литературный взгляд его все более и более оживляется,
соединяясь с заботою о других потребностях общества, как самая литература все яснее и
яснее является Белинскому служительницею интересов не столько искусства, сколько
общества» (III, 275).
Осуществив органическое сочетание литературной критики с публицистикой,
Белинский подготовил дальнейшее развитие русской критики, открыл дорогу