ромные средства в строительство многокилометровых водных каналов, гигантских резерву-
аров для сбора дождевой воды, в покупку и содержание тысяч рабов и т. п. И даже при кажу-
щейся простоте тропического земледелия каждая плантация сахарного тростника, помимо
расходов на рабов и надсмотрщиков, требовала еще строительства сахароваренного завода,
который, например, в Бразилии XVI в. обходился в среднем 15 тыс. фунтов стерлингов, или в
современном масштабе цен -1 млн. долларов. Таким образом, доходы от грабежа зависели от
размеров вложенных сюда капиталов.
А каково было значение экспортных хозяйств для экономики колоний, наглядно показыва-
ет крупнейшее в Южной Америке месторождение серебра - Потоси (в современной Боли-
вии). Открытое в 1545 г., оно уже через 25 лет насчитывало 120 тыс. жителей. Эту массу на-
рода надо было одеть, обуть, накормить, напоить да еще предприятия обеспечить порохом,
железом и ртутью, лошадьми и мулами, фуражом, дровами и многим другим. Цены же в го-
роде, возвышавшемся более чем на 4 тыс. метров над уровнем моря, были не ниже, чем на
Клондайке во времена «золотой лихорадки». Вот и возникали не только в Перу, но и в Кито
(современный Эквадор), Чили, на Ла-Плате и в других уголках континента скотоводческие и
земледельческие поместья и фермы, мануфактуры и цехи, весь смысл появления которых
состоял в производстве товаров для Потоси. В середине XVIII в. эти поставщики «съедали»
до половины добытого здесь серебра. А ведь такие же экономические связи складывались
вокруг серебряных рудников Мексики, золотых приисков Новой Гранады, Бразилии, Чили,
бразильских алмазных копей, в меньшей мере - вокруг экспортных плантаций хлопка, сахар-
ного тростника, какао, кофе и др.
Сами же поставщики, порождая спрос на хлопок, шерсть, кожи и прочее сырье, плели соб-
ственную паутину хозяйственных нитей. Прибавим к этому торговлю и необходимые ей
средства транспорта и пути сообщения, города - и мы получим лишь малое представление о
той гигантской созидательной работе, которую за три столетия колониализма проделал на
американской земле иберийский капитал, а заодно и о том, во что обошлось ему создание
подлинно всемирного рынка.
Поскольку динамизм развитию колоний придавали те же экспортные отрасли, в которых
создавался прибавочный продукт для метрополий, помешать ему никто не мог. Так, во вто-
рой половине XVIII в., стремясь увеличить доходы от колоний и ликвидировать отставание
от Англии, Испания и Португалия провели в Америке реформы по либерализации торговли.
Доходы действительно выросли: только из Испанской Америки и всего за 1778-1784 гг. их
приток в метрополию увеличился с 9 до 143 млн. песо. Но подъем экспортных отраслей пов-
лек за собой общий рост экономики колоний, и только, например, в вице-королевстве Рио-
де-ла-Плата объем внутренней торговли, а значит, и внутреннего рынка с 1776 по 1800 г. воз-
рос в 22 раза.
Между тем по мере роста товарного производства в колониях формировался и креп слой
местных предпринимателей. Поскольку все американские колонии в той или иной мере были
переселенческими, он в большинстве своем состоял в генетическом родстве с европейской
буржуазией. Но уже через одно-два поколения он врастал в местную почву и интересы, забы-
вал о родстве, становясь креольским не только по названию. К началу XIX в. в его руках уже
находились многие торговые дома, примерно половина приисков и рудников, почти все ма-
нуфактуры и крупные частные землевладения. И теперь в его среде все громче раздавалось
требование отмены колониальных ограничений и введения свободы торговли.
Если следовать привычным европейским меркам (торговля и промышленность = капита-
лизм; крупное землевладение = феодализм), то кажется парадоксом, что выдвигали это тре-
бование, а затем и возглавили буржуазное освободительное движение Латинской Америки
как раз «феодалы», включая и Симона Боливара - крупного венесуэльского латифундиста,
плантатора и рабовладельца. Но вглядимся в тенденции тогдашнего мирового развития. Во-
первых, капитализм от мануфактурной стадии и соответствующих ей учения и практики мер-
кантилизма (в том числе торговых монополий и иных колониальных ограничений) начинал
переход на стадию свободной конкуренции с ее либеральной классикой в политэкономии
физиократов и Адама Смита и в торговой политике Англии, переживавшей с конца XVIII в.
промышленный переворот. Во-вторых, колонии Нового Света к тому времени уже сложи-
лись как аграрно-сырьевая периферия западноевропейского капитализма, и потому цвет мес-