Ястребицкая А.Л. Средневековая культура и город в новой исторической науке

Подождите немного. Документ загружается.

вероятно, не совсем бедными, поскольку подлежали имуществен-

ному обложению и даже повинности по охране городских стен.

Важно также иметь в виду, что в условиях хозяйственного роста,

когда даже поденщик мог создать накопления, число неимущих

должно было быть весьма незначительным. Так обстояло дело еще

и в первой половине XV в., несмотря на тенденцию к обнищанию

средних слоев. Дифференциация углубилась во второй половине

XV в. в условиях сокращения народонаселения и уменьшения

торговли. Она замедлилась в XVI в. в связи с оживлением дальней

торговли, укреплением вновь положения средних слоев, сокраще-

нием предпосылок для социальной напряженности. Подобная

динамика присуща социальной структуре городов всего ганзейско-

го региона. Сопоставление с центрами экспортного производства

в Брабанте и Фландрии XIII—ХГѴ вв., торгово-промышленными

городами Верхней Германии XV—XVI вв. и Италии ХГѴ—XV вв.

приводит Пица к выводу об относительной «сбалансированности»

социального положения в городах области Ганзы и Нижней Гер-

мании.

Подобное положение дел, считает Пиц, «соответствовало мел-

котоварной структуре» ремесленного производства ганзейских

городов, лишь от случая к случаю работавшего на экспорт и

ориентированного главным образом на обеспечение предметами

первой необходимости и нужды торговли. Раздаточная система,

ведущая к глубокой социальной дифференциации, не утвердилась

в ганзейских городах. Можно говорить лишь о тенденциях, не

более того, в некоторых отраслях, таких как кораблестроение,

пивоварение, бочарное дело. Одна из причин подобной ситуации,

по мнению Пица, — в подавлении ремесленного производства

морской дальней торговлей, составляющей основу хозяйственной

жизни ганзейского региона. Избыточные средства вкладывались

здесь преимущественно в посредническую торговлю и морские

предприятия. Другая причина, препятствовавшая развитию разде-

ления труда в ремесленном производстве и концентрации капита-

ла, связана с сильным конкурентным давлением крестьянских

ремесел и ремесленного производства сеньориальных городков

«земли — Land». К тому же, в этом регионе, где городской образ

жизни был укоренен достаточно поздно, купеческая и ремесленная

Деятельность никогда не воспринималась как исключительно го-

родская монополия. XV—XVI вв. — период расцвета крестьянского

и сеньориального предпринимательства в регионе. Это, с одной

стороны, открывало безработным подмастерьям возможность вы-

годного трудоустройства, а с другой — сильно препятствовало (с

конца XV в.) созданию свободной рабочей силы, что, в свою

очередь, благоприятствовало (при прочих равных условиях) росту

заработной платы городских подмастерьев и поденщиков, и, в

конечном счете, добавим от себя, вело к консервации в этом

регионе средневековых структур и феодальных отношений — па-

радокс, не замеченный традиционной историографией, однознач-

но рассматривающей крупный торговый капитал как социально

созидательную силу.

Специфика политического, хозяйственного и социального раз-

вития региона, считает Пиц, должна учитываться и при реше-

нии вопроса о причинах и характере волнений, сотрясавших

ганзейские города в XV—XVI столетиях. Эти волнения — отраже-

ние не столько внутренней социальной «несбалансированности»

(как принято считать), сколько структурных изменений в ганзей-

ском регионе в целом в связи с переходом (с ХГѴ в.) от свободной

торговли к системе государственного протекционизма, а также в

связи с усилением государственности в соседних с Ганзой зем-

лях и странах. В этой ситуации политического давления извне

правящие купеческие слои города отходят в своей деятельности

от традиционного принципа «общей пользы» — отождествления

своих сословных деловых интересов с интересами бюргерской

общины в целом. Показательно, что главная тема конфликтов

между советом и общиной, бюргерством, повторяющаяся с

XIV в., — вопросы внешней политики и налогового обложения,

рост военных расходов, восстановление «старинного доброго по-

рядка».

Пицем, одним из первых, пожалуй, в западной историографии,

был поставлен вопрос о типологическом разнообразии такого

городского института как цех, гильдия*. Структура цехов вендских

ганзейских городов ХГѴ—XV вв., считает он, резко отличалась

от общепринятого представления о ней, сложившегося на мате-

* В советской историографии эта проблема была поставлена В.В. Стоклицкой-

Терешкович (Проблема многообразия средневекового цеха на Западе и на Ру-

си//СреЯние века. М., 1951. Вып. 3. С. 74—102). «Цех — общераспространенное

явление в Европе

XI—XV веках и повсюду обладает рядом общих черт. Но наряду

с общими чертами, свойственными всем цехам, имеются и черты глубокого

различия в организации, компетенции и функциях цехов. Это ясно вытекает из

сравнения цехов разных стран, городов и отраслей промышленности. Неправильно

представлять себе цеховую организацию всех стран, городов и отраслей промыш-

ленности по типу немецкой цеховой организации, наиболее исследованной и

известной». Причины многообразия цеха B.B. Стоклицкая-Терешкович связывает

с «характером экономической и политической среды,

которой они складываются»,

с характером государственной власти и ее структурой.

риале, например, нижнерейнско-нидерландского региона. Цехи

ганзейских городов — прежде всего политические группировки, но

отнюдь не союзы, спаянные единством хозяйственных интересов.

Вокруг старинного профессионального ядра, как правило, группи-

ровались представители других, не обязательно родственных спе-

циальностей. Именно стремление к политической власти играло

здесь определяющую роль при создании ремесленных гильдий.

Причины этого своеобразия прежде всего следует искать в специ-

фике социальной структуры и происхождения ганзейско-нижне-

немецких городов.

Работа Э. Пица примечательна также и тем, что автор ее в числе

прочего обращает внимание и на такую принципиальную пробле-

му, как соотношение «идеального» и «материального» факторов в

историческом развитии — тема, ставшая сегодня одной из цент-

ральных в медиевистике. При оценке социальных явлений город-

ской жизни, пишет Пиц, не следует игнорировать действие и более

общих факторов «эпохи в целом», а именно — проходящего через

все позднее Средневековье, вплоть до Реформации, противоречия

между официальной, аристократической церковностью, поддер-

живаемой городскими советами, и народной религиозностью с

присущим ей протестом против излишества и роскоши, богатства,

«приобретенных неправедными путями». «Своеобразие этой рели-

гиозности создало социальные факторы, для которых экономичес-

кое (хозяйство) — лишь условия их появления, но реализацию

которых экономическая история объяснить не может. Именно

ей — этой народной религиозности, следует приписывать то, что

выступление Лютера получило столь сильный и «внезапный резо-

нанс». Хотя проведение Реформации в ганзейских городах связано

преимущественно с инициативой средних и низших слоев город-

ского населения, склонных к тому же к анабаптизму и иконобор-

честву, было бы заблуждением приписывать религиозные споры

в городах исключительно социально-экономическим причинам.

Церковная реформа сама способствовала созданию новой соци-

альной действительности как в церковной сфере, так и в сфере

городского управления, культуры, народонаселения.

Таким образом, пересмотр традиционной концепции средневе-

кового города не ограничивался исключительно проблемами его

социальной и хозяйственной структуры. В последние годы в дис-

куссиях урбанистов появляется новый аспект и, соответственно,

новое исследовательское поле — городское самосознание, соци-

ально-психологические представления отдельных групп городско-

го населения, в частности купечества, особенно крупного, свя-

занного с дальней торговлей. Это не случайно — именно в этой

группе городского населения традиционная историография, и не-

мецкая прежде всего, видела прообраз буржуа и капиталистичес-

кого предпринимателя.

В качестве непременных и определяющих элементов купечес-

кого самосознания обычно называют стремление к прибыли, эко-

номическую расчетливость, рационализм. Эти категории в своей

объективной сущности давно изучены, но только в рамках дискус-

сий о возникновении капитализма. Что же касается средневеково-

го купечества, то ему в этих свойствах было отказано. Согласно

В. Зомбарту, товарный обмен в средние века был ничтожен и

купеческая деятельность профессией не являлась. Именно критика

этого тезиса долго господствовавшей в историографии концепции

В. Зомбарта стала для X. Хаймпеля, Р. Хэпке, X. Йехта одним из

исходных пунктов становления новой социальной истории города.

Различные периоды Средневековья, писал X. Хаймпель, отли-

чаются типом купеческой деятельности. Но при всем совершенст-

вовании и усложнении ее организации в позднее Средневековье

само купечество оставалось «в духовном плену у своей эпохи».

Почти шестьдесят лет спустя ровесник Хаймпеля Эрих Машке

посвятил этой проблеме уже специальное исследование

Правда, среди тех, кто, как считает Машке, «подвиг» его к

рассмотрению профессионального самосознания средневекового

купечества, имя Хаймпеля отсутствует. В длинном перечне назва-

ны имена французских и итальянских, также как и немецких

историков, исследования которых как бы маркируют путь станов-

ления одного из ведущих направлений современной медиевисти-

ки. Этот ряд открывает Ж. Jle Гофф своей работой «Купцы и бан-

киры Средневековья» (1956), затем следует А. Сапори — «Купцы»

(1941), «Итальянский купец в средние века» (1952), — выступив-

ший с развернутой критикой В. Зомбарта, И. Ренуар «Итальянские

деловые люди» (1949), фон Ропп «Купеческая жизнь во времена

Ганзы» (1907), Ф. Рериг «Хозяйственные силы Средневековья»

(1959), А. фон Брандт «Дух и политика в истории Любека» (1954).

Стремление средневекового купечества к прибыли, доходам в

принципе было безграничным, как и возможности к обогащению.

Мы сталкиваемся, пишет Машке, с различной силой проявления

этого стремления, но также и с ограничениями, вытекающими из

экономических соображений, и обусловленных психологически.

Неуемная жажда прибыли уживалась вместе с тем в сознании

купцов с чувством меры, которое воспринималось современника-

ми как одна из «прекрасных добродетелей» и нередко сочеталась

со стремлением оградить себя от убытков — со стремлением к

«безопасности». Поскольку стремление к прибыли было определя-

joiixHM мотивом купеческой деятельности, то нажитое богатство,

как следствие реализации этого стремления, стало мерилом соци-

альной ценности, которым и руководствовался купец, определяя

круг своего общения и выбирая компаньонов. Богатство (или его

отсутствие) — самое верное, с точки зрения купца, свидетельство

социальной ценности.

Почти с той же силой, как и стремление к прибыли, обнаружи-

вает себя в размышлениях и высказываниях средневековых купцов

рационализм. Практичность, здравый смысл, как результат жиз-

ненного опыта — одно из наиболее почитаемых средневековыми

купцами свойств и достоинств. Наиболее сильное выражение

купеческий рационализм находит в ведении бухгалтерских книг, о

пользе которых в источниках говорится очень много. Умение

считать, склонность к точному числовому выражению обнаружи-

вает себя также в хрониках, вышедших из-под пера хронистов-куп-

цов (Джованни Виллани, Якоба Аурие, Буркарда Цинка). Столь же

важным, как счет, было умение писать, особенно письма. Уже

Рериг указывал на структурные изменения в средневековой тор-

говле в связи с внедрением письменности в сферу обмена.

Необходимость точно знать конъюнктуру на отдаленных рын-

ках, предусмотреть возможные варианты ее развития чрезвычайно

обострили у средневекового купца чувство времени. Кто хотел быть

первым, должен был обладать даром предвидения и «чувством»

времени — сознанием того, что «время наступило». Наглядным

выражением этого является возведение в XIV в. на средства город-

ских общин башен с часами в итальянских торговых городах.

Периодическое посещение ярмарок вводит в жизнь средневеково-

го купца строго соблюдаемый временной ритм. Наконец, продук-

том рационалистической установки был также «утилитаризм» —

сознание «пользы», которой определялись взаимоотношения с

окружающими, приобретение навыков счета и письма. Утилита-

ристское обоснование подводилось и под мораль: следует остере-

гаться дурных привычек, пишет флорентийский купец, так как они

приносят только убыток.

Стремлением к прибыли и экономической расчетливости не

исчерпывалась специфика самосознания средневекового купца;

му были присущи такие свойства, как чувство «опасности»,

«неустойчивости», «риска», «страха», «усилия», «старания», «рабо-

ты». Понимание риска, опасности и стремление избежать их,

обезопасить себя — две взаимно уравновешивающиеся тенден-

ции в сознании средневекового купечества, пишет Машке; много-

численные свидетельства тому дают правовые формы морской

торговли.

Представления купца, сформированные его профессией, укла-

дывались вместе с тем в русло христианской веры. Подобно тому

как «все счастье от Бога», так и коммерческий успех в конечном

счете зависит от высших сил: купцу должно «повезти», он должен

иметь «счастье» (Glück). Причем «Glück» — отнюдь не «фортуна»

в том смысле, как ее понимала Античность и воспринимало

Средневековье вплоть до эпохи Ренессанса, но предопределенный

Богом удачный результат личных усилий. Сознание риска и жела-

ние безопасности, пропитывающие психологию средневекового

купца, толкали его к поискам заступничества у Бога и святых,

выражением чего являются вводные формулы — инвокации (от

лат. іпѵосо — призывать, взывать) торговых соглашений, с этим

связана и практика пожертвований как отдельными купцами, так

и целыми компаниями в пользу бедных.

На практике была возможна и другая линия поведения, подчи-

ненная исключительно интересам прибыли, причем настолько, что

купец входил в конфликт с верой и заповедями церкви (церковь

запрещала торговлю с «неверными» — арабо-турецкими купца-

ми — рабами, оружием, хлебом, деревом).

Несравнимо сложнее для сознания средневекового купече-

ства, чем яркие и крайние случаи нарушения заповедей церкви,

была та «широкая зона безопасности» и «конфликта сознания»,

которая создавалась предписаниями и требованиями каноничес-

кого права и схоластической литературы относительно процента и

«справедливой» цены. Канонические запреты взимания процента,

восходящие к XII в. — периоду аграрного общества, не соответст-

вовали потребностям развивавшегося денежного и кредитного

хозяйства. Их нарушение в той или иной завуалированной форме

(повышение суммы капитала, вексельного курса и т.п.) было

практикой, не говоря уже о спекулятивных операциях в сфере

торговли. Отсюда и специфический для профессиональной психо-

логии средневекового купца «конфликт сознания»: материальная

прибыль — собственно профессиональная цель, нажитое имуще-

ство — свидетельство успеха и достигнутого социального положе-

ния, но именно это приводит купца к конфликту с церковным

законов и его христианским сознанием. Этот конфликт красно-

речиво отражают многие завещательные документы. К числу

ценностей, которыми должен был руководствоваться в своем

поведении средневековый купец, относились добрая слава, чест-

ность, добропорядочность, причем это распространялось также

и на его окружение, дружеские связи. Утверждаемые церко-

вью как нормы христианского поведения, эти ценности не полу-

чали на практике широкой реализации, о чем свидетельствует

у#е стремление купца оградить себя от надувательства, обма-

на и т.д.

Машке прослеживает отражение основных элементов и норм

профессионального самосознания в системе, целях и методах

обучения будущего купца. Овладение рациональным инструмента-

рием купеческой профессии (в том числе обучение иностранным

языкам), выработка трезвой утилитарной линии поведения, жест-

кость и твердость, делающие будущего купца способным к риску,

связанному с его профессией, — таковы цели и принципы воспи-

тания.

Таким образом, средневековое купечество, особенно связанное

с дальней торговлей, выделялось из основной массы населения

особым, профессиональным самосознанием, отдельные элементы

которого, хотя и могли варьировать и проявляться с различной

силой в отдельные периоды и в отдельных городах (купечество

Генуи было несравнимо более индивидуалистично, чем купечество

Венеции, «конфликт сознания» ярче выражен у итальянских куп-

цов, в большей мере занимавшихся денежно-кредитными опера-

циями, чем у немецкого ганзейского купечества или купечества

Верхней Германии, и т.д.), но в целом они имели место с XIII в. в

Средиземноморье, а с XIV в. — и по всей Европе. Предпосылкой

этого являлось то, что в средневековой Европе, несмотря на все

привилегии и государственные воздействия, господствовало хозяй-

ство, основанное на свободном обмене, создававшее простор для

расцвета индивидуальных стремлений к прибыли. В силу контак-

тов на международном товарном и денежном рынках процесс

формирования профессионального сознания купечества, утверж-

дал Машке в своем исследовании, протекал в целом по одним и

тем же линиям, хотя и проявлявшим себя в разной степени и в

разных формах.

Не менее показательна с точки зрения становления новой

социальной истории средневекового города и тема другого иссле-

дования Э. Машке, опубликованного в антологии, — «Низшие

слои в средневековых городах Германии»

Традиционно структура городского населения определялась

прежде всего исключительно с правовых позиций. Это, конечно,

не исключало вовсе социальной постановки вопроса, в частности,

при объяснении происхождения патрициата; фиксировалась также

и широкая имущественная, хозяйственная дифференциация. Но

Ри всем том городское население подразделялось только на

«патрициат» и «цеховых ремесленников», т.е. на категории, как

правило, обладавшие бюргерским правом. Наряду с этим отмеча-

лось существование многочисленного стоящего вне корпораций

слоя населения, которое, однако, как целое оставалось вне вни-

мания исследователей. 60-е годы ознаменовались решительным

поворотом в этой области форшунга. В Германии это было связано

с деятельностью образованной по инициативе Эриха Машке и

Юргена Зидова Рабочей группы по истории городов Юго-Запад-

ной Германии, приступившей к комплексной разработке пробле-

мы социальной стратификации населения средневековых горо-

дов*.

Это исследование Э. Машке, как и другие его работы обнару-

живает одну из характерных черт новой социальной истории — ее

открытость, ориентированность на близкие направления в истори-

ческой мысли других стран. В предисловии к публикации своей

работы Э. Машке говорит о той «апробации», которую этот мате-

риал прошел не только на специальной сессии Рабочей группы по

истории городов Юго-Западной Германии (1966), но и на посвя-

щенном этой теме немецко-французском симпозиуме в Санкт-

Клод (1962), в семинарах Филиппа Вольфа (Тулуза, 1967) и Ми-

шеля Молла (Сорбонна, 1962—1963).

В своем исследовании Э. Машке руководствовался социологи-

ческой теорией слоев. Согласно ей, под социальными слоями

понимаются общественные группировки, присущие определенной

социальной системе, прослеживаемые на протяжении всего суще-

ствования данного общественного устройства, четко взаимно раз-

граниченные и воспринимаемые на основании определенных, хотя

и варьируемых, критериев и масштабов их общественной ценности

как «высшие», «средние», «низшие». Применительно к данной

конкретной теме это означает, что при классификации городского

населения учитываются не только профессиональная деятельность

и имущественное положение, но и широкий круг специфических

«признаков статуса», от социокультурных, социально-психологи-

ческих представлений, ценностных ориентиров до социальной

топографии.

Аргументируя исследовательский интерес, в частности к низ-

шим слоям городского населения, Машке отмечает, что «коли-

чественная и качественная значимость этих слоев настолько ве-

лика, что без их изучения немыслимо полное и целостное пред-

* III (Мемминген, ноябрь 1964 г.), V (Швабский Халле, ноябрь 1966 г.), VIII

(Биберах, 1969 г.) сессии Рабочей группы были посвящены соответственно темам:

«Патрициат и другие правящие слои», «Низшие слои городского населения»,

«Городские средние слои». Из последних публикаций Рабочей группы по данной

теме см.: Städttische Randgruppen und Minderheiten/Hrsg, von Kirchgessner В., Reu-

ter F. Sigmaringen, 1986.

ставление о средневековом городе и специфике его структуры».

Хронологически его интересует период с XIII (когда завершается

в целом формирование бюргерского общества и обнаруживает

себя развитая система рангов общественной ценности, ориентиро-

ванная сверху вниз и обязательная для тех, кто внизу) по XVI

столетие.

Низшие слои составляли наиболее слабую в хозяйственном

отношении часть городского населения, которая в то время поль-

зовалась наименьшим общественным престижем. Эти слои не

были четко отграничены: многочисленные «переходные формы»

правового и экономического характера, с трудом поддающиеся

разграничению, связывали их с выше расположенным на ценност-

ной шкале социальным слоем. Но низшие слои не являлись

однородными и внутренне. Они распадались на множество различ-

ных групп, отличавшихся определенными специфическими при-

знаками и вместе с тем во многом совпадавших. Это — само-

стоятельные, владеющие бюргерским правом, но хозяйственно

«слабые» ремесленники; работающие по найму (подмастерья, при-

казчики, лица, состоящие на городской службе), поденщики;

ремесленники, стоящие вне цеха; беднота, нищие. Численность и

соотношение между отдельными группами могли варьировать в

зависимости от типа городской экономики, оттого, что — торговля

или ремесла составляли основу хозяйственной жизни города.

И вместе с тем, низшим слоям была свойственна тенденция к

интеграции, наиболее выраженная у цеховых подмастерьев, но

имевшая место также и у групп социальных низов (братств хромых

и слепых во Франкфурте в 1480 г., в Страсбурге в 1411 г, объеди-

нения нищих в Цюрихе и Базеле, в Кёльне.

Анализируя цеховые статуты и постановления, а также докумен-

ты, исходящие непосредственно от подмастерьев, их терминоло-

гии, в частности, изменения содержания терминов «Knecht» и

«Gesellen», Машке прослеживает становление и рост коллективно-

го самосознания этой, наиболее интегрированной внутренне, груп-

пы низшего слоя городского населения.

Одна из центральных проблем низших слоев — проблема бед-

ности. Э. Машке обращает внимание на многозначность понятия

«бедный» в средние века, а также на то, что по христианским

представлениям, состояние бедности нравственно котировалось

выше, чем богатства, и воплощавшие идеал добровольной беднос-

ти удостаивались высшей социальной оценки.

Э. Машке ограничивает свое исследование рассмотрением тех

слоев, которые стали или были причислены к бедным в силу

обстоятельств жизни или личной судьбы.

Он прослеживает различие между получавшими подаяние, ми-

лостыню — Almosen и нищими, теми, кто занимался попрошай-

ничеством — Bettel. Если положение первых можно рассматривать

как преходящее состояние, которое стремились преодолеть, то

положение вторых было профессией, которой занимались про-

должительное время и которая требовала определенной выучки с

тем, чтобы вызвать наибольшее сострадание. Местные нищие,

пишет Машке, прочно входили в структуру городского общества;

в Аугсбурге в 1475 г. они подлежали поголовному обложению. Тот,

кто рассматривал нищенство как профессию, мог иметь и

имущество.

Глубокое общественное расслоение средневекового города и,

в частности, широкий слой бедных, по мнению Машке, не толь-

ко результат определенных экономических и социальных процес-

сов именно позднего Средневековья. Оно было присуще средне-

вековому городу во все времена. Уже в IX в. имеются свидетельст-

ва о их существовании во фризском Дарестаде. О сотнях бед-

ных в период высокого Средневековья говорят многочисленные

мероприятия городских властей по оказанию им помощи. Бед-

ность — социальная константа средневекового города. Ее мас-

штабы были обусловлены конъюнктурными колебаниями. Из-за

отсутствия достаточных хозяйственных запасов, нестабильности

жизненных условий в целом природные циклы, определяющие

урожайность, играли решающую роль в изменении численности

городской бедноты, считает Э. Машке. В позднее Средневековье

к этим факторам присоединился новый феномен — увеличение

бедных слоев населения за счет притока переселенцев.

В позднее Средневековье и в период Реформации отношение

к бедности приобретает новые нюансы: острее воспринимается

(уже со второй половины XV в.) различие между добровольной

бедностью и бедностью как нежеланием работать. В конце XIV в.

в ряде городов появляются специальные предписания, обязываю-

щие нищих в период уборки урожая отправляться в провинцию.

Реформация способствовала утверждению этой тенденции; упоря-

дочиваемся также организация помощи бедным; нищенство пре-

следуется, четко определяется численность «официально при-

знанных» бедняков, получавших милостыню. Однако это мало

затрагивает само явление бедности. Она по-прежнему остается

центральной проблемой городских низших слоев. В целом, пола-

гает Машке, создается впечатление, что низшие слои составляли

существенную часть средневекового городского общестьа; что зна-

чительная часть городского населения принадлежала «именно

к потребителям, а не к созидателям материальных ценностей».