Ястребицкая А.Л. Средневековая культура и город в новой исторической науке

Подождите немного. Документ загружается.

БЮРГЕРСТВО» И «ФЕОДАЛЬНЫЙ МИР»

В центре внимания статьи одного из крупнейших немец-

ких социальных историков О. Бруннера «Бюргерство» и «феодаль-

ный мир»* принципиальная проблема — о месте средневекового

города в общественной системе Средневековья. Статья полемичес-

кая, направленная как против тезиса об абсолютной, антагони-

стической противоположности «бюргерства» и «феодализма» (при-

сущего историко-правовому направлению западной историогра-

фии), так и против стремления историков буржуазно-либерального

толка к обоснованию исторического континуитета между город-

ским средневековым бюргерством и классовой структурой государ-

ства Нового времени

Принципиальное утверждение О. Бруннера, формулирующее

одну из максим современного исследовательского мышления, за-

ключается в том, что такие социальные образования прошлого как

бюргерская община или «аристократическая вотчина» не могут

быть поняты и правильно объяснены посредством языка понятий-

ной системы, сконструированной под влиянием иной историчес-

кой ситуации, в данном случае — «революционной ситуации эпохи

всемирно-исторического перелома 1789—1848 гг.» и характера го-

сударственности и общества Нового времени. Понятия «бюргер»,

«бюргерство», которыми оперирует традиционная историография,

пишет Бруннер, — не что иное, как «окаменелости», отражающие

социальную и политическую деятельность кануна Великой Фран-

цузской революции и последующего периода вплоть до 1848 г. Они

почерпнуты из словаря политической публицистики той эпохи и

отражают сложный процесс разложения старинной сословной

структуры и становления государственности Нового времени, пре-

тендующей на полный суверенитет и исключающей привилегии

каких-либо групп. Противопоставление «феодальный—бюргер-

ский», которым отягощены эти понятия, не имеют ничего общего

с «напряженностью», существовавшей в свое время между средне-

вековым городским бюргерством и знатью. Напротив, они отра-

жают соперничество между третьим сословием и знатью в эпоху

абсолютизма, противоположность между наследственными притя-

заниями на власть и господством аристократии и рождающимся

* Опубликованная впервые в 1956 г., она вполне могла бы быть поставлена в

начале антологии, потому что многие развиваемые автором теоретические положе-

ния стали ведущими для европейской урбанистики послевоенного периода. С

Другой стороны, в данном издании К. Хаазе она в известном смысле выполняет

функцию теоретического обобщения.

новым понятием государственного подданства, предполагающего

равенство всех перед законом. Показательно, что под ударами

революции во Франции, а в ближайшее к ней десятилетие под

прямым или косвенным ее влиянием и в других странах пали не

только сеньория, феодальное господство над крестьянами, но и

корпорации, в том числе коммуны, городские общины, цехи,

сеньориальные и общинные союзы всех видов. Их место занимают

государственные чиновники и новое коммунальное самоуправле-

ние.

Социальный переворот между 1789—1848 гг. воспринимают

обычно как победу «бюргерства» — читай: буржуазии над «феода-

лизмом». Но то, что называют бюргерством, в эту эпоху не может

быть без оговорок отождествлено с городским бюргерством Сре-

дневековья. Для характеристики последнего недостаточно указа-

ния лишь на его хозяйственную функцию (занятие ремеслом,

торговлей). В отличие от бюргерства начала XIX в., хозяйственная

функция не являлась для него определяющей, главным социаль-

ным критерием, исключающим все иные формы бытия и структуру

устройства в целом. Акцентируя хозяйственный момент, вьщеляя

его как определяющий и общий признак, не совершаем ли мы

подмены с тем, чтобы стала ясна всемирно-историческая, основ-

ная тенденция развития к буржуазии? «Я опасаюсь, — пишет

Бруннер, — что таким образом будет утрачено историческое свое-

образие групп, к которым тем или иным образом будет применен

термин «бюргер» — равно как и своеобразие европейского город-

ского бюргерства и бюргерской общины, начиная с высокого

Средневековья вплоть до переворота начала ХЕХ в.».

Что же касается проблемы соотношения средневекового город-

ского бюргерства и его сеньориального окружения, правильнее

было бы, полагает Бруннер, говорить не о противоположности, но

всего лишь о различии (хотя и принципиальном), поскольку оба

феномена связаны генетически и обусловлены общими предпо-

сылками. Прослеживая органическое родство средневекового го-

рода с окружающим его сеньориальным миром последовательно в

социальной (преимущественно), политической, социально-психо-

логической сферах, Бруннер приходит к выводу, что город с его

бюргерством представлял собой хотя и специфическую, но всего

лишь разновидность, один из элементов общей структуры господ-

ства, базирующейся на «отношениях верности».

Город органически входит в эту структуру господства. Он хотя

и выделяется, но с помощью форм, которые сами принадлежат

этому миру «локальных (частных) властей». С этой точки зрения,

считает Бруннер, город можно было бы определить, пользуясь

терминологией французских социальных историков, как «коллек-

тивную сеньорию» или лучше — как «сеньорию сообщества» (нем.

Genossenschaftlichen Herrschaft).

Бруннер обращает внимание на феодальный характер механиз-

ма включения города в господствующую структуру. Во-первых,

через «сеньориальное господство над городом». Обычно в специ-

альной литературе о городских сеньорах речь идет лишь в связи с

проблемами самоуправления и автономии. Но специально вопрос

о сеньориальном господстве над городом в функциональном зна-

чении и о типических формах этого господства не рассматривался

даже в таких фундаментальных трудах по городскому устройству,

как книги Планитца и Кайзера. Место, которое город занимал в

системе господства, в значительной мере определялось силой или

слабостью его сеньора — тем, принадлежал ли город королю,

императору, князю, духовному или светскому сеньору. Но во всех

случаях, сеньориальная власть над городом суть форма особых

отношений, принадлежащая к узкой сфере специфических отно-

шений покровительства.

Во-вторых, город сам мог осуществлять сеньориальную власть.

Значительное число, например, немецких городов владело зависи-

мыми деревнями, господствовало над сельской местностью. Город

выступал здесь как поземельный или судебный сеньор, как терри-

ториальная власть — это полностью зависело от места города в

структуре власти в целом территории или империи. В деревнях

многих городов имела место личная зависимость крестьян или

стремление к ее учреждению, в то время как в зоне городской

округи действовал принцип «Городской воздух делает свободным».

Правда, не все города стремились к обретению прав сеньориаль-

ного господства. Подобные приобретения диктовались в значи-

тельной степени соображениями защиты, особенно в тех случаях,

когда городской сеньор не был достаточно могущественным. Так

обстояло дело во многих имперских городах, в чешско-моравских

и венгерских землях в позднее Средневековье, где города создавали

защитные пояса из зависимых деревень. Сеньориальное господ-

ство над контадо послужило также исходным пунктом развития

итальянских городов-государств. Далеко не случайно, что итальян-

ские коммуны беспощадно подавляли в XIII—ХГѴ вв. коммуналь-

ное движение в стремившихся к самоуправлению деревнях.

Наконец, в-третьих, имело место как бы «обратное движение»,

когда сеньориально-крестьянское окружение вторгалось в город-

скую сферу. Свидетельство тому — иммунитетные зоны, где дей-

ствовала сеньориальная власть иного типа (бург, собор, городской

монастырь, владения церковных учреждений, отдельные дворы,

дома). Эта структура столь же давнего происхождения, что и сама

община, и не противоречит сущности города и бюргерства, также

как и порождаемые ею конфликты между «аристократическим

господством» и городом не были абсолютными. Городское бюр-

герство к северу от Альп резче выделялось на фоне крееіъянско-

сеньориального окружения, чем в городах к югу от них, и прежде

всего в Италии, где аристократический характер города был выра-

жен сильнее.

О. Бруннер прослеживает черты сходства между бюргерством и

крестьянским трудовым поведенческим идеалом: в основе его

лежали одни и те же христианские принципы; он отмечает сеньо-

риальные «корни» («службы», которой были обязаны зависимые

своему господину) происхождения некоторых цехов.

Обращаясь к анализу структуры и функционирования ведущих

слоев городского бюргерства, рассматриваемого традиционной

историографией как предтечи буржуазии и буржуазного образа

жизни, Бруннер особенно подчеркивает их подверженность верти-

кальной (присущей феодальной знати) социальной динамике и

тягу к аноблированию — обретению рыцарского, аристократичес-

кого статуса; характеризует специфические особенности этого

процесса в городах разных европейских регионов и стран — в

Германии, Франции, Италии. Одновременно он предостерегает от

переоценки «сближения» высших слоев городского бюргерства с

сеньориальной знатью. Речь идет все же о процессе индивидуаль-

ного социального возвышения, не затрагивающем правовых и

социальных основ существующих структур и не снимающем суще-

ственных социальных и социально-психологических, культурных

различий между бюргерством и сеньориальным миром в целом.

Рыцарство отнюдь не рассматривало патрициат городов как

равный себе. Рыцарь — прежде всего воин; своим поведенческим

идеалом и мировосприятием, сформированным рыцарско-при-

дворной культурой, он отличался от бюргера, в массе своей цехо-

вого ремесленника и торговца. Но между этими крайними полюса-

ми стояли, с одной стороны, сельское мелкое дворянство, а с

другой — городской.патрициат. Рыцарь, аристократ — воин, но и

бюргер должен быть им, если он хочет утвердить себя в окружаю-

щем мире. Аристократ, знатный, не только воин, но еще и госпо-

дин, владеющий совокупностью сеньориальных прав, а также

политик, с точки зрения его положения по отношению к правите-

лю земли и деятельности в системе княжеского управления.

Совокупностью подобных свойств обладал и городской патри-

циат. С XII в. рыцари составляли массу наемных отрядов или вы-

ступали в роли их организаторов и предводителей (кондотьеры),

но известны и городские бюргеры, избравшие этот род деятель-

ности. Рыцарские воинские предприятия и бюргерские финансо-

0ьіе операции и сделки с политическими силами были самым

надежным источником богатств и концентрации власти.

Если рассматривать рыцарско-придворную культуру с прису-

щими ей понятиями доблести, поведенческим идеалом как выс-

шую форму светской культуры, пишет О. Бруннер, то легко заме-

тить причастность к ней с самого начала высшего слоя горожан —

так называемых «бюргеров-рыцарей». С середины XII в. известны

турниры бюргеров Валансьена; из среды городских рыцарей-бюр-

геров вышли в значительной степени немецкие стихотворные

хроники XIII в. Тогда же засвидетельствовано знание в городах

рыцарской поэзии, даже старинной; не отличались принципи-

ально своим составом и библиотеки обеих групп. Аристократи-

ческий поведенческий идеал оказывал влияние на повседневную

городскую жизнь. Уже Бруно Куске, пишет О. Бруннер, хорошо

показал, что именно рыцарский поведенческий идеал, который

был живуч и в среде городской знати, стал предпосылкой кредит-

ного хозяйства, фундаментом коммерческой надежности, благо-

пристойности. Наконец, гуманизм — он не случайно возник в

«аристократическо-меркантильном мире» итальянского города,

оказав затем воздействие равным образом и на городской выс-

ший слой и на знать. Но наличие множества факторов, связываю-

щих патрициат и знать, не снимает все же «принципиального

различия» между ними, которое О. Бруннер, как уже упомина-

лось, квалифицирует как различие двух антагонистических соци-

ально-политических сил, «принадлежащих одной и той же си-

стеме». Миру сельской сеньории, пишет он, противостоит авто-

номный город как бюргерская община. Это состояние сохраняется

в принципе до «великого перелома» в начале XIX в.

* * *

Завершая рассмотрение материалов урбанистических исследо-

ваний 20—60-х годов, представленных в «дармштадской» антоло-

гии, мы можем отметить как один из важнейших их итогов прежде

всего введение в изучение европейского средневекового города

социального и социоэкономического «измерений». В ходе этих

исследований был поставлен вопрос о роли экономических и

социальных структур, о важности изучения городских региональ-

ных и областных хозяйственных систем, функциональных взаи-

мосвязей между городом и сельским миром и отдельными звенья-

ми самой городской сети. Именно в постановке всех этих проблем

непреходящее значение работ Р. Хэпке, X. Хаймпеля, X. Йехта как

и их современников — бельгийца А. Пиренна и француза Ж. Ле-

февра.

Немецкими социальными историками 50—60-х годов были

уточнены подходы к выработке дефиниции средневекового горо-

да, отвергнут формально-логический метод ее конструирова-

ния, показаны непродуктивность «идеальной модели» и важность

учета при определении городского характера поселения конкрет-

но-исторических характеристик, разнообразных факторов: хо-

зяйства, права, топографии, статистики, официальной термино-

логии. Одним из важнейших результатов их исследований яви-

лось складывание представления о городе как специфической

среде обитания — целостной и динамичной, творчески преобра-

зующей и сплачивающей разнородные элементы, сосущество-

вавшие в той или иной форме в догородской Европе и сохра-

нявшиеся бок о бок с городами в окружающем их аграрном

мире.

Достижением урбанистических исследований первых' после-

военных десятилетий является также пересмотр традиционного,

восходящего к Байерле и Пиренну, Реригу и Планитцу, представ-

ления о факторах и силах, участвовавших в процессе становле-

ния средневекового города, акцентировка, наряду с купеческим

и ремесленным элементом, также роли сеньориального фактора

(В. Шлезингер, Э. Кайзер, Г. Райнке, К. Хаазе и др.). Если Рериг

и Планитц подчеркивали в первую очередь своеобразие города в

окружавшей его аграрно-сеньориальной системе, то их оппоненты

в этом вопросе, напротив, выделяли (подчас абсолютизируя, по-

добно X. Миттайсу и О. Бруннеру) прежде всего то, что является

общим для аграрно-сеньориального мира.

Наконец, и это особенно важно подчеркнуть в связи с рассмат-

риваемой нами проблемой исследовательского сознания, станов-

ление новой концепции социальной истории европейского сред-

невекового города сопровождалась становлением и нового общего

принципа подхода к его изучению как к хозяйственной и социо-

культурной целостности. Тенденция к такому восприятию город-

ского феномена дает о себе знать практически во всех материалах

«дармиггадского» сборника, но особенно сильно — в работах 60-х

годов (К. Хаазе, Э. Машке, О. Бруннера).

ПРЕДГОРОДСКИЕ ПОСЕЛЕНИЯ И РАННИЕ

ГОРОДА В СВЕТЕ АРХЕОЛОГИИ-СРВДНЕВЕКОВЬЯ

Остановимся на археологическом изучении европейского

средневекового города и тех корректив, которые археологический

материал вносит в представления о генезисе города и его ранней

истории, также как и в трактовку некоторых теоретических поло-

жений и представлений, в частности, касающихся урбанизацион-

ного процесса в восточных областях Центральной Европы и за

Эльбой, в землях западных славян, в Юго-Восточной Европе. Хочу

обратить внимание читателя на те далеко еще не оцененные в

полной мере, во всяком случае в отечественной историографии,

эпистемологические возможности, которые таит в себе массовый

материал археологии Средневековья, как и в целом эта линия меж-

дисциплинарных исследований городского развития в Европе.

Традиционно изучение европейского средневекового города

начиналось с XI в., когда он выступает в большинстве стран

европейского континента уже сформировавшимся учреждением.

Проблема генезиса городского строя приобретала в связи с этим

несколько умозрительный характер: шел спор о континуитете

античных форм в городской жизни Средневековья при том, что

судьбы городских поселений VI—X вв. практически были неизвест-

ны; велась дискуссия о том, что послужило эмбрионом города

(сельская община, монастырский посад, временный поселок куп-

цов или нечто иное), но за неимением конкретных данных реше-

ние предлагалось на основе ретроспективного метода, исходя из

более поздних свидетельств и аналогий.

Развитие средневековой археологии в самостоятельную дисцип-

лину, широкий фронт археологических работ, развернувшихся в

послевоенный период особенно в Центральной и Восточной Ев-

ропе, Скандинавских странах позволил привлечь новые материа-

лы, важные для исследования предыстории и ранней истории

городов, почти не освещенной в письменных источниках, которые

только и были доступны историкам XIX и первой половины XX

столетия. Изменилось й само отношение к письменным источни-

кам. Была осознана важность выяснения того, как Средневековье

°сознавало само себя: какое содержание люди Средневековья

кладывали в те термины, которыми они пользовались. В прило-

жении к истории города задача заключалась в том, чтобы, не

Навязывая источникам готовые (античные или нового времени)

°нятия «город», «деревня» или же «полис», «муниципий», выяс-

ить, что скрывалось за употребительными в эту эпоху терминами:

«civitas», «burgus», «wik» и тому подобное.

Л. Ястребицкая 97

Исследования, развернувшиеся в этом направлении, обнару^

жили существование особого типа поселений, которые еще не

являлись сформировавшимися городами, но уже и не могли рас-

сматриваться как чисто аграрные агломерации. Выявились много-

образные переходные формы — предгородские поселения, ранние

города, иными словами, различные ступени и стадии в процессе

образования города. Усложнение картины генезиса средневеково-

го города вместе с тем поставило под сомнение некоторые теоре-

тические положения и представления. Во-первых, оно наглядно

обнаружило ограниченность господствовавшего в западной медие-

вистике чисто юридического определения понятия города как

поселения, защищенного особым городским правом. Археологи-

ческий материал дал обоснование той критике, которой уже с

начала века подвергалась эта концепция со стороны социальных

историков. Независимо от субъективной воли исследователей, он

заставлял ставить акценты не на правовой, а на экономической

стороне городской жизни. Во-вторых, становилась очевидной не-

удовлетворенность любого моноказуального объяснения генезиса

городского строя, будь то рыночная теория или общинная или

любая иная теория, предлагавшая однозначное решение пробле-

мы. Все острее осознавалась необходимость изменения ракурса

подхода к его рассмотрению и выработки метода, который учиты-

вал бы действие не одного какого-то фактора, а всю совокупную

ситуацию, создавшуюся после переселения народов и падения

Римской империи, обеспечивавшей до поры до времени вар-

варскую периферию необходимыми ремесленными изделиями.

В-третьих, с очевидностью обнаружилась несостоятельность тра-

диционной периодизации урбанизационного процесса в некото-

рых европейских регионах, и прежде всего в восточных областях

Центральной Европы, за Эльбой, в землях западных славян, в

Юго-Восточной Европе. Накопление новых материалов пролило

свет на формы городского развития в этих регионах в период,

предшествующий «немецкой колонизации» XII—XIII вв.

Это особенно важно подчеркнуть, так как рождение в после-

военный период археологии славянского средневекового горо-

да открыло новые страницы в истории европейской урбаниза-

ции. Традиционно история городов в славянских землях рассмат-

ривалась почти исключительно в контексте распространения

германского городского права и его классификации (типоло-

гии) в бассейне Балтийского моря, в Польше, Чехии, Словакии

и т.д.

В послевоенной медиевистике акценты сместились. На первый

план вышли острые вопросы о соотношении местных традиций

98 і

и германского хозяйственного и правового влияния, о континуи-

тете автохтонных, старинных городских форм и «основанных»

городов XIII—ХГѴ вв., равно как и проблема рецепции немецкого

городского права на новых землях. В самом общем виде эти

направления развития исследований были обозначены уже в рабо-

тах ранних социальных историков, в частности X. Обина и В. Эбеля

(которые К. Хаазе включил в свою антологию). Но в полной мере

они развернулись уже в 70-е годы

Развитие средневековой археологии как особой дисциплины

означало очень много для урбанистических исследований в самих

славянских странах. Были не только раздвинуты их границы, в

отдельных случаях именно урбанистическая археология стала той

средой, где раньше всего была осознана важность целостного,

социокультурного подхода к городской истории.

Один из примеров тому дает Чехословакия. Координирующим

центром археологических исследований чешского Средневековья

здесь с середины 60-х и особенно в 70—80-е годы стал Пражский

археологический институт, развернувший стационарное изучение

Пражского града, а также филиалы института (в Пльзене, Мосте)

и кооперирующиеся с ним для широкомасштабных археологичес-

ких работ местные музеи в Градеце Кралове, Пардубицах, Кутной

Горе, Таборе, Бероуне, Розтоках, Бенешове и других городах.

К развертыванию массовых и систематических археологических

исследований в известной мере подтолкнула начавшаяся с середи-

ны 60-х годов реконструкция и новая застройка старинных город-

ских кварталов, некогда составлявших ядро агломерации и вхо-

дивших в зону действия городского права (Weichbild). В этом же

направлении действовали также открытия археологии в области

городской истории в западных странах (Франция, Австрия) и в

восточноевропейских — в Польше и Венгрии. Одним из важней-

ших результатов этих исследований было определение круга спе-

цифических проблем городской истории, которые не могли быть

Решены удовлетворительно без участия археологов. Речь шла преж-

де всего о городской топографии и ее изменениях в ходе развития

городского организма (изначальная застройка, время основания,

застройка округи, функции отдельных городских округов, кварта-

°в). Только археологи могли дать окончательный ответ на вопрос

конкретном облике городских агломераций, характере и качестве

застройки в период, непосредственно предшествовавший появле-

нию «основанных городов», а также ко времени их готической

застройки, не говоря уже о том, что только археологи могли

Ролить свет на то, «с какого времени вообще можно говорить о

°Роде как таковом».

Археология чешского Средневековья с самого начала была

ориентирована на кооперацию с социальными историками и эко-

номической историей в уточнении структуры социального целого,

этапов социально-правового развития, также как и экономическо-

го характера предгородских поселений и хозяйственной жизни уже

сложившихся городов. Она развивалась в тесном рабочем контакте

с археологией славянских древностей, много сделавшей для иссле-

дования процесса славянской протоколонизации в Западной Ев-

ропе, характера селищной структуры в Чехии к началу раннего

Средневековья и ее последующих изменений.

Работы археологов-урбанистов с самого начала привлекли вни-

мание историков, культурологов, специалистов по урбанизму. И

это было нечто большее, чем просто дань времени. Для чешской

исторической науки, особенно медиевистики, сильно пострадав-

шей после подавления Пражской весны 1968 г., программа иссле-

дований, выдвинутая Пражским институтом археологии, стала

центром притяжения и аккумуляции творческих сил и базой для

разработки новых методов изучения истории Чехии доиндустри-

альной эпохи. Первые обобщающие итоги многолетних археоло-

гических исследований городского развития в средневековой Че-

хии были подведены в материалах чехословацкой делегации

на V Международном конгрессе славянской археологии (Киев,

1985 г.) и в докладе профессора М. Рихтера, возглавлявшего тогда

Институт археологии в Праге

Если до 1975 г. главное внимание археологов было направлено

на выявление раннесредневековых агломераций, предшествовав-

ших так называемым локационным («новым») городам высокого

Средневековья, на реконструкцию в целом раннегородских се-

лищных типов, то в последующий период на первый план вышли

другие вопросы и проблемы. Прежде всего, это проблема конти*-

нуитета раннесредневековых городищ и городов высокого Средне-

вековья и связанная с этим проблематика так называемых «се-

лищ» — агломераций около княжеств административных градов

(в подградье). Далее — изучение начальной стадии как локацион-

ных ірродов, так и небольших городских поселений, выступаю-

щих в письменных источниках под разными правовыми наи-

менованиями (оппида, фора и т.п.)

Одним из главных итогов изучения селищной структуры стало

доказательство того, что чешские города высокого Средневековья

возникли как естественные хозяйственные центры регионов. Их

появлению предшествовало длительное местное развитие, уплот-

нение селищной структуры, распространение местных рынков. В

этом отношении, в частности, показательны результаты анализа

100