Ярская-Смирнова Е.Р., Романов П.В. Социальная антропология

Подождите немного. Документ загружается.

Тема 3.1

ставляя их с более светлой кожей, чего они как раз и желали (видимо, это

была практика местной фотолаборатории). Тем самым мой «визуальный

исследовательский метод» был скорее оформлен моими интеракциями с

местными людьми и институтами, а не предвзятым».

Этнографы часто фотографируют ритуалы или другие культурные

действия. Например, Маркус Бэнкс

обнаружил, что во время его полевой

работы в городской Индии многие из его фотографий были сделаны во

время общинных ритуальных событий. Иногда его информанты активно

«направляли» его фотографию.

Бэнкс описывает, как на одном событии его информанты насто-

яли, чтобы он «сфотографировал женщину, оплатившую празднова-

ние, позирующую для снимка: следовало снять, как она накладывает

ложку богатого десерта из йогурта на тарелку одного из участников

застолья». Интерпретируя это фотографическое событие, Бэнкс по-

казывает, как эта коллаборативная (совместная) фотография осно-

вывалась на его собственных знаниях и знаниях его информантов:

«Она [фотография] была сочинена и обрамлена в соответствии с

моей собственной (до большой степени бессознательной) визуальной

эстетикой и является частью созданного мною корпуса документаль-

ных имиджей этого праздника. Но она так же является легитимацией

и конкретизацией социальных фактов так, как их видят мои друзья:

того факта, что праздник имел социальное происхождение в агент-

стве одного человека (донор праздника), так же, как и by virtue рели-

гиозно и календарно предписанного периода поста, которые предше-

ствовал празднику; того факта, что это был хороший праздник, на

протяжении которого мы ели дорогой и высоко оцениваемый десерт

из йогурта».

Маркус Бэнкс

Для Бэнкса «направленная» фотография стала способом визуализации

и усиления его существующего этнографического знания, поскольку, как

он говорит, «я «знал» эти социальные факты, так как мне их рассказали по

другому случаю, но будучи направленным, чтобы заснять их на пленку, я

оказался в курсе не только об их силе и ценности, но и о власти фотогра-

фии легитимировать их».

Анализируя контекст, в котором образы были сняты, и местные фото-

графические конвенции, можно приобрести более глубокое понимание и

более содержательную визуальную репрезентацию значимости конкрет-

ных социальных отношений, саморепрезентаций и конкретных социаль-

Banks M. Visual methods in Social research. London: Sage, 2001

331

Модуль 3

ных практик.

Сотрудничая с информантами, чтобы создать имиджи, не следует

предполагать, что этнограф будет принимать на себя ведущую роль фото-

графа. «Туземная» фотография также использовалась в некоторых работах,

где этнографы просили информантов фотографироваться для них или вме-

сте с ними. Социолог И.Кевин

использовал детскую фотографию, чтобы

исследовать «детские перспективы», давая детям фотокамеру «поляроид»

для съемки. Кевин указывает, что не содержание имиджей указывает на то,

как дети видят мир (поскольку образы как правило представляли «мир ту-

манно со странных углов»), но то, что использование ребенком камеры

«основывается на четко определенном и внутренне связанном обрамлении

мира».

Нарративный анализ интервью

Предмет нашего рассуждения – методология анализа нарративов, или

нарративного анализа, который относится к феноменологическим методам

изучения текста и языка, где, по cловам Мерло-Понти

, принято не тракто-

вать язык как объект или вещь, а стремиться раскрыть говорящего субъек-

та со всеми имеющими смысл случайностями и нарушениями целостности.

Постструктуралистские эпистемологические основания (мир открывается

человеку лишь в виде рассказанных историй, и все, что доступно изуче-

нию, представляет собой текст) нарратологии, как теории повествования,

оформились в конце 1960-х годов в результате пересмотра структуралист-

ской доктрины с позиций коммуникативных представлений о природе и

модусе существования искусства

Чтобы распознать глубинный смысл внешне наблюдаемых явлений,

проверить и наиболее целостно, с учетом различных сторон явления,

проинтерпретировать данные, полученные количественными методами,

выявить или сформулировать социальную проблему так, как она рефлекси-

руется или конструируется людьми в реальности, нужны гибкие методы

сбора и анализа социологической информации, отвечающие в то же время

общим методологическим критериям научного знания.

Рефлексия присутствия наблюдателей, «третьих лиц» на любом уров-

не интерпретации, от непосредственного участия в опыте до акта устного

Cavin E. In search of the viewfinder: a study of a child’s perspective // Visual Sociolo-

gy. Vol.9 №1. P.27-42.

Мерло-Понти М. В защиту философии. М.: Изд-во гуманит. лит., 1996. С.52-74.

Ильин И.П. Нарратология // Современное зарубежное литературоведение. Страны

Западной Европы и США. Концепции, школы, термины. Энциклопедический справоч-

ник. М.: Интрада, 1996. С.74-79; Ильин И.П. Постструктурализм, деконструктивизм,

постмодернизм. М.: Интрада, 1996.

332

Тема 3.1

или письменного повествования и прочтения текста, наводит на мысль о

том, что единственно правильной интерпретации события в принципе не

существует: значимые другие – индивидуальные субъекты или социальные

институты – своим символическим или реальным присутствием в ситуации

рассказывания оказывают влияние на автора, нарратив и его интерпрета-

цию аудиторией.

Примем за рабочее определение нарратива в социологии разговор,

специально организованный вокруг последовательных событий. Получен-

ные данные богаты деталями и приближены к тому, как воспринимается

мир самим информантом

. Еще одна важная черта нарратива, отмечаемая

социологами и литературоведами, – это то, что присутствие рассказчика

очень значимо. Именно это отличает нарратив от других речевых актов

Роль рассказчика настолько велика, что внимание слушателя буквально

раскалывается между содержанием истории и человеком, ее представляю-

щим. В текст повествования вплетается кон-текст: позиция рассказчика,

конкретная ситуация рассказывания, присутствие слушателя, целый

комплекс социальных, исторических, политических условий, и конкретное

слово осуществляет «локализацию» и «темпорализацию» идеального

смысла. Такой подход «здесь-и-теперь» к анализу языка отличается от кау-

зальной философии, ничего не говорящей нам об отношениях с «другим» и

природой в различных типах культур

. Напротив, в постпозитивистских

исследованиях уже нет четкого различения между фактом и интерпретаци-

ей, здесь субъектность и воображение определяют, что включать, а что ис-

ключать из процесса наррации, в какой последовательности говорить о со-

бытиях, и что они должны означать.

Прошлое, или социальность, фильтрует, ограничивает наше восприя-

тие. Эти фильтры необходимо учитывать при изучении вербальных, уст-

ных или письменных выражений индивидуального смысла, вроде бы пред-

ставляющих собой окна во внутренний мир человека. По образному выра-

жению Ж. Деррида, чистого окошка во внутренний мир человека просто не

существует: и язык, и знаки, и процесс означивания во всех его формах, яв-

ляясь текучим, нестабильным, построенным на следах других знаков и

символических высказываний, затрудняют однозначное толкование на-

блюдаемых явлений, интенций или смыслов. Мир познаваем лишь в форме

литературного дискурса: все то, что подвергается в том числе и научной

интерпретации, представляет собой нарратив, а всякая наука является фор-

мой деятельности, порождающей художественные тексты (истории, по-

вествования, или нарративы).

Mishler E.G. Research Interviewing. Context and Narrative. Cambridge, MA: Harvard

University Press, 1986. P.3.

Toolan M.J. Narrative. A Critical Linguistic Introduction. London and New York: Rout-

ledge, 1988.

Мерло-Понти М. В защиту философии. М.: Изд-во гуманит. лит., 1996. C.63.

333

Модуль 3

В принципе, нарративный анализ не вписывается целиком ни в одну

из отраслей научного знания. Очевидная междисциплинарность качествен-

ных методов позволяет приписать их к широкой области интерпретативно-

го направления социальных наук. Нарративный анализ на Западе сегодня

распространен в исследованиях по истории, антропологии и фольклору,

психологии, социологии, социолингвистике

. В отечественной науке пово-

рот к интерпретативным методам уже начался. Об этом свидетельствует

растущее число публикаций социологов, психологов, искусствоведов.

Социальные институты развиваются и изменяются при участии лю-

дей, а люди включены в отношения обмена, что касается и отношений «со-

циолог – респондент». Вот почему, осуществляя нарративный анализ, со-

циолог во многом полагается на собственные навыки эмпатии в качестве

интервьюера или интерпретатора. Если рассказы информантов функциони-

руют как иллюстрации к репрезентации социального мира аналитиком, та-

кое отношение можно классифицировать как субъект-объектное; оно воз-

никает, например, когда исследователь консультируется у респондентов по

истории, нормам и динамике социокультурных изменений их сообщества.

Похожая ситуация, описанная этномузыковедом В.Н. Медведевой,

сложилась в отношениях профессиональных музыкантов и народных ис-

полнителей. Носители фольклора воспринимались в лучшем случае как

информанты, а порой и как «отсталые», «некультурные» деревенские

люди. Среди музыкантов часто звучали призывы: «Идите в народ! Научите

его понимать наше искусство!».

Исследователи-фольклористы как бы моделировали

«культурную реальность народной жизни, знакомя с этнографи-

ческими описаниями обрядов, бытованием различных фольклор-

ных жанров, что основано прежде всего на выявлении коллектив-

ного художественного опыта… Разумеется, вне изучения коллек-

тивной деятельности невозможно выявить нормы фольклорного

мышления. Вместе с тем… коллективность предстает в данном

случае как бы со знаком минус, превращается в некий абстракт-

ный стереотип, который обедняет живое проявление фольклорно-

го опыта, заключенного в самой жизни людей, их памяти,

судьбе»

См., напр.: Denzin N.K. Interpretive Biography // Qualitative Research Methods Series.

Vol.17. SAGE University Paper, 1989; Qualitative Methods in Family Research / Gilgun J.F.,

Daly K., Handel G. (Eds) Newbury Park, London, New Delhi: SAGE, 1992; Interpreting

Women's Lives. Feminist Theory and Personal Narratives / Personal Narratives Group (Ed)

Indianapolis. Indiana University Press, 1989; Riessman C.K. Narrative Analysis // Qualitative

Research Methods Series. Vol.30. SAGE University Paper, 1993; Silverman D. Interpreting

Qualitative Data. Methods for Analysing Talk, Text and Interaction. London, Thousand Oaks,

New Delhi: SAGE, 1993.

334

Тема 3.1

В другом направлении качественной социологии нарративы рассмат-

риваются в качестве социальной практики, возникающей внутри и вслед-

ствие социального поля исследования, а информанты – это субъекты, чьи

нарративы отражают, интерпретируют и конституируют социальную ре-

альность в форме подлинной репрезентации. Вопрос истины, содержащей-

ся в нарративах, уже стал традиционным предметом научной дискуссии.

Ученые, работающие с нарративным анализом, по-разному подходят к во-

просу об истине: одни утверждают, что язык репрезентирует реальность

(нарративная последовательность воспроизводит произошедшие в жизни

события в том же порядке), другие считают, что нарратив составляет,

конституирует действительность (рассказывая, мы выделяем реальные яв-

ления из потока сознания). Иные утверждают, что рассказчики приукраши-

вают историю, чтобы быть более убедительными, привнося свои интересы,

убеждения и ценности.

Проиллюстрировать эти разные точки зрения можно на примере ис-

следований, в фокусе которых – проблемы семей с разными типами хрони-

ческих заболеваний у детей. Д. Силверман отмечает общее в содержании

материнских рассказов, несмотря на различные диагнозы у детей респон-

дентов. Исследователи показывают, что первые столкновения родителей с

медицинским персоналом часто вызывают психологические травмы у ро-

дителей, оказывая разрушающее воздействие на их последующие отноше-

ния с медиками.

По определению, нарратив рассматривается здесь как объяснение,

опосредованное ситуацией интервью. При этом, говорят иные интерпрета-

торы, объяснение нацелено на демонстрацию статуса морально адекватно-

го родительства посредством рассказывания «ужасной истории».

Иными словами, конструирование ужасной истории представляется

некоторыми авторами эффективным для женщин способом продемонстри-

ровать их моральную ответственность в соответствии с культурно задан-

ными стереотипами. Как представляется, подобная позиция ученых срав-

нима с тем, что респондент как бы подозревается во лжи. Здесь можно

привести аналогию с понятием обедняющей теории (Бахтин), где «субъ-

ект-участник события становится субъектом безучастного, чисто теорети-

ческого познания события»

Тот факт, что всегда возможно рассказать об одних и тех же событиях

совершенно по-разному, в зависимости от ценностных приоритетов

рассказчика, не вызывает сомнений. Что касается рассказывания о слож-

ных и беспокоящих событиях, здесь нужно помнить, что прошлое - это

Медведева В.Н. Судьба и песня // Мир глазами музыканта: Статьи. Беседы. Публи-

кации. М.: МГК, 1993. С.92-93.

Бахтин М.М. Автор и герой в эстетической деятельности // Бахтин М.М. Эстетика

словесного творчества. М.: Искусство, 1979. С.79.

335

Модуль 3

всегда селективная, избирательная реконструкция. Люди исключают из

своих рассказов опыт, угрожающий их сегодняшней, утверждаемой ими

идентичности. Однако для других авторов (такова и наша позиция) истори-

ческая истинность индивидуального объяснения не является главной зада-

чей.

Рассказы информантов – это не просто отчеты о том, что произошло.

Например, если матери конструируют свои нарративы так, что показывают

в них себя в качестве единственного источника заботы о ребенке, то мы

имеем дело с частичной опосредованностью их рассказов ситуацией интер-

вью: они хотят, чтобы другие воспринимали их именно таким образом. Од-

нако здесь не только происходит самоописание субъекта. Нарратив пони-

мается как «смысл преднарративного опыта», и акты самонаррации яв-

ляются фундаментальными для возникновения и реальности существова-

ния этого субъекта

. Например, в нашем исследовании нарратив матери ре-

бенка-инвалида рассматривается как часть жизни, которая конструируется

в процессе рассказывания о себе. При этом для нас важно то, что, хотя

способы конструирования идентичности женщин в интервью различны,

все они основаны на процедуре исключения.

Вообще, повествовательная идентичность, по мысли П. Рикера

, – это

форма идентичности, к которой человек способен прийти посредством по-

вествовательной деятельности. Рассказывание жизненной истории дает

возможность установления связей между постоянством и изменением, свя-

зей, которые соответствуют идентичности в смысле «самости». При этом,

процесс восприятия повествования читателем, при котором рождаются

многочисленные интерпретации, представляет идентификацию, вернее

самоидентификацию через идентификацию другого (другой). Именно этот

процесс называется Рикером рефигурацией в герменевтике восстановления

смысла.

С этой позиции язык понимается не как инструмент для передачи ис-

тины, но как способ и условие конструирования смысла, то есть анализи-

руется контекст мотивов. Эта позиция хорошо сформулирована группой

авторов, называющих себя Группа персональных нарративов Personal

Narrative Group

«Рассказывая свои жизни, люди порой лгут, многое забыва-

ют, преувеличивают, путаются и неверно истолковывают многие

вещи. Однако они все равно открывают, обнаруживают истины.

Эти истины не показывают прошлое так, «как оно на самом деле

было», стремясь к идеалу объективности. Вместо этого они пред-

Kerby A.P. Narrative and the Self. Bloomington and Indianapolis: Indiana University

Press, 1991. P.3-4, 84.

Рикер П. Герменевтика. Этика. Политика. М.: KAMI, 1995. C.19, 34.

Группа персональных нарративов

336

Тема 3.1

ставляют истину опыта. По сравнению с Истиной научного идеа-

ла, истины личных нарративов не открыты к доказательству и не

самоочевидны. Мы можем понять их, только интерпретируя, уде-

ляя пристальное внимание контекстам, в которых они сформиро-

вались, и мировоззрениям, которые повлияли на них»

Чтобы понять человека, его внешний и внутренний мир, приблизиться

к адекватному пониманию смыслов, которые человек вкладывает в различ-

ные суждения и действия, одно из первых необходимых усилий интерпре-

татора – суметь «расстаться с претензией на непосредственное

понимание»

. Изучение реальных людей, имеющих реальный жизненный

опыт в реальном мире, происходит в нарративном анализе при помощи ис-

толкования смысла, которым эти люди наделяют переживаемые ими собы-

тия. Итак, познание интерсубъективно, оно основывается на разделяемом

опыте и знании, полученном из совместного переживания опыта. В свою

очередь, интерпретация как акт конструирования смысла создает условия

для понимания, актуализирует нашу способность постигать смыслы опыта,

интерпретируемые другим человеком. Понимание оказывается в этой тра-

диции интерсубъективным, эмоциональным процессом. Социолог, таким

образом, уже не может претендовать на единственно правильную интер-

претацию социального факта. Респондент, ученый, читатель научной ста-

тьи уравниваются в праве на конструирование истины нарратива.

От чистого описания полученной информации можно осуществить

переход к структуралистским и постструктуралистским способам прочте-

ния смысловых кодов, вчувствования, герменевтического схватывания

смысла текста, теоретического насыщения интерпретации. Таким образом,

этнография, как еще называют социологическое описание данных, полу-

ченных с помощью качественной методологии, может оказаться близкой-

к-опыту или далекой-от-опыта, по метафоре К.Гиртца, путающейся в

частностях местного и диалектного или выброшенной на отмель абстрак-

ций и удушающего научного жаргона

. Иное дело, что при этом почти все-

гда возникает круг герменевтической рефлексии: с одной стороны, необхо-

димо смотреть на мир чужими глазами, дабы описать этот мир максималь-

но приближенно к точке зрения респондента, а значит, вчувствоваться,

идентифицироваться с другим; с другой, – важно провести анализ именно

того способа, которым другой человек смотрит на мир, то есть дистанци-

роваться от тех, кого мы изучаем.

Interpreting Women's Lives. Ibid. P.261.

Хайдеггер М. Бытие и время. М.: Республика, 1993. C.391.

Гиртц К. С точки зрения туземца: о природе понимания в культурной антрополо-

гии // Девятко И.Ф. Модели объяснения и логика социологического исследования. М.:

Институт социологии РАН, 1996. C.90-91.

337

Модуль 3

Драматизм отношений индивидуальности и культуры достаточно по-

дробно обсуждался в психоанализе и социологии. Говоря словами П. Бер-

гера, человеческое достоинство – это вопрос социального позволения: ведь

каждый раз, когда осуществляется сколько-нибудь значительное пересече-

ние индивидуальных и социальных полюсов человеческой жизни, человек

как бы пристально смотрит на себя в зеркало, пока не забудет, что у него

вообще-то совсем другое лицо

Такое отношение между обществом и идентичностью может быть об-

наружено там, где по той или иной причине индивидуальная идентичность

сильно изменяется. Трансформация идентичности, так же, как ее генезис и

поддержание, есть социальный процесс, и то, что антропологи называют

ритуалом перехода, включает аннулирование прежней идентичности

(например, ребенка) и инициацию в новую идентичность (скажем, взросло-

го). Рассказывание историй можно проинтерпретировать как более мягкий

ритуал перехода, и кажущаяся обыденность «наивных», повседневных по-

вествований на самом деле погружена в контекст легитимных, даже са-

кральных ценностей.

Простейший нарратив можно представить состоящим из трех фаз (со-

стояние-событие-состояние), причем отличие средней фазы – в ее активно-

сти, а третья часть представляет собой инверсию первой. Активная средняя

часть как бы разрушает данный статус-кво, она, по словам Л. Мэлви

празднует трансгрессивное желание и организует его в стилизованную

культурную форму нарратива. Средняя секция – это беспорядок, нарушаю-

щий изначальную статику, это неопределенность, а завершение рассказа

интегрирует хаос в стабильность.

Тем самым именно ядро нарратива, его средняя секция есть фаза пере-

хода, которая подобна переходному периоду в развитии общества, где со-

циальные или экономические изменения должны быть в конце концов по-

давлены идеологическими требованиями порядка, приведены в рамки по-

вседневной нормальности. Лиминальность средней фазы нарратива очень

часто буквально маркируется упоминаниями движения в пространстве, пу-

тешествиями, приключениями, из ряда вон выходящими, исключительны-

ми событиями, где неизвестны правила и ожидания обычного состояния.

За этими ритуалами перехода – rites de passage, – требующими определен-

ной автономии, на протяжении которых личность оказывается в лиминаль-

ном отношении к миру, на ничьей земле, следуют ритуалы реинкорпора-

ции – упорядочения состояния общества и индивида, но индивид уже вы-

ступает в новом статусе.

Berger P.L. Invitation to Sociology. A Humanistic Perspective. Penguin Books, 1991.

P.121.

Mulvey L. Visual and Other Pleasures. London: Macmillan, 1989. P.170-171.

338

Тема 3.1

Итак, нарратив – это такая форма повествования, которая никогда не

теряет из вида два реально существующих полюса человеческой жизни:

индивидуальный и социальный. Тем самым выражаются, во-первых, фазы

необходимого отделения субъекта от группы и, во-вторых, его доброволь-

ного, контролируемого возвращения в группу. С этой точки зрения, глав-

ной целью наррации является не артикуляция обособленной личности, а

осуществление связи между этими двумя полюсами

. События, описывае-

мые рассказчиком, – это этапы жизненного опыта, посредством которых

субъект развивает в себе диалектику тождества и различия, исключения и

участия. Именно поэтому анализ нарративов представляется методологи-

чески центральным звеном в исследовании проблемы нетипичной иден-

тичности, позволяя связать полюс индивидуального переживания бытия

не-таким, нетипичным, чужим, с одной стороны, и полюс институциональ-

ных смысловых пластов нетипичности, с другой.

Можно сказать, что логика конструируемого в нарративах жизненного

смысла завязана вокруг той живой, подвижной, релятивной точки отсчета,

где сходятся и сталкиваются, сопоставляются и противопоставляются си-

ловые линии интернальной и экстернальной природы, типизируя действия

и личности, чтобы тем самым осуществлять самотипизацию рассказчика.

Любой нарратив представляет собой практику исключения – ведь и расска-

зываем мы об исключительных, хотя бы немного, но из ряда вон выходя-

щих событиях в нашей жизни. Особенно отчетливо логика исключения

проявляется в нарративах тех, кто испытал серьезные потрясения, был сви-

детелем или участником пограничных, экстремальных ситуаций, пережил

ненормативный травмирующий опыт.

При отборе нарративов для публикации исследователи исходят не

только из желания представить типичные ситуации и проблемы семей, но

стремятся показать их как возможное частное проявление социально-ти-

пичного

. Кроме того, исследователей интересует методологический ас-

пект анализа нарративов, в связи с чем осуществляется выбор фрагментов

интервью, обладающих наиболее ярко выраженной нарративной структу-

рой.

Аналитические подходы к материалу, собранному в нарративном ин-

тервью, во многом опираются на методологический континуум структура-

лизма в социологии, социальной антропологии и лингвистике, социальной

феноменологии знания и языка, активно оперируя концепциями постструк-

турализма и экзистенциализма. Существуют различные варианты дискур-

сивного анализа нарративов, в том числе, секвенционный анализ, в фокусе

которого – логико-семантическая динамика повествования. Кроме того, це-

Бургос М. История жизни. Рассказывание и поиск себя // Вопросы социологии.

1992. Т.1. № 2. С.124-125.

Судьбы людей: Россия ХХ век. М.: Ин-т социологии РАН, 1996. С.11.

339

Модуль 3

лесообразно сочетать интерпретацию структуры и дискурсивный анализ

текстов нарративов с информативным аспектом интервью.

По структуралистской традиции повествование следует хронологиче-

ской секвенции: порядок событий движется линейно во времени, и порядок

не может быть изменен без изменений последовательности событий в ори-

гинальной семантической интерпретации. Представление о стреле времени

повлияло на концепцию У. Лабова

, и нарратив, в соответствии с этим

определением, всегда отвечает на вопрос «а что случилось потом?» Другие

теоретические школы ратуют за секвенцию последствий: одно событие

влечет другое в нарративе, хотя связи могут не всегда быть хронологиче-

скими. Третьи утверждают тематическую секвенцию: эпизодический нар-

ратив связан воедино темой, а не временем

. В концепции Oevermann ак-

цент делается на противоречии латентного и явного значений интеракции.

Развитие значений происходит при анализе и понимается с точки зрения

формальной логики как исключение или включение возможностей. Гипо-

теза структуры значения развивается до гипотезы случая или так называе-

мой материальной (привязанной к полю) теории. К этому подходу близка

«обоснованная теория» (grounded theory), предложенная Глэзером и Стра-

уссом

, где абстракция осуществляется от «сырых данных» через коды, ка-

тегории, представляющие главные аналитические идеи, к более крупным

аналитическим схемам, теоретическим умозаключениям, касающимся по-

левого материала вплоть до общей теории, объясняющей более широкий

структурный контекст.

В беседе рассказчики иногда сообщают слушателям о начале и завер-

шении своей истории, употребляя особые слова. «Давным давно», «как-то

раз», «и с тех пор они жили счастливо много лет» – классические примеры

таких отметок «входа» и «выхода», благодаря которым история как бы за-

ключается в скобки. Однако бывает, что рассказы, представленные в ис-

следовательском интервью, не так четко выделяются, и обнаружение гра-

ниц истории порой становится сложным интерпретативным процессом:

ведь от того, когда рассказчик начинает и заканчивает нарратив, будут за-

Labov W. Speech actions and reactions in personal narrative // Analyzing Discourse:

Text and Talk / Tannen D. (Ed) Washington, DC: Georgetown University Press, 1982.

P.219-247; Labov W., Waletzky J. Narrative analysis: Oral versions of personal experience //

Essays on the verbal and visual arts / Helm J. (Ed) Seattle: University of Washington Press,

1967. P.12-44.

См.: Riessman C.K. Narrative Analysis // Qualitative Research Methods Series. Vol.30.

SAGE University Paper, 1993.

Glaser B.G., Strauss A.L. The Discovery of Grounded Theory: Strategies of Qualitative

Research. Chicago: Aldine and Atherton, 1968; cм. также: Васильева Т.С. Основы каче-

ственного исследования: обоснованная теория // Методология и методы социологиче-

ских исследований (итоги работы поисковых проектов 1992-1996 г.) М.: Ин-т социоло-

гии РАН, 1996. C.56-65.

340