Ярская-Смирнова Е.Р., Романов П.В. Социальная антропология

Подождите немного. Документ загружается.

Тема 3.1

рьезным образом вовлечены в войну, но автор имеет в виду придание жен-

щинам функциональной роли в военных действиях.

Еще одним ключевым кодом текста является женщина – это обоб-

щенное понятие, подчеркивающее универсальность женской сущности.

Автор строит аргументацию на явно выраженном противопоставлении

мужчин и женщин, четких границах между мужской и женской сферами

ответственности. Неявным образом проводится идея, что данное мнение –

единственное и универсальное, а отклонение означает патологию.

Употребление существительного война демонстрирует нам, что автор

считает войну и теракт эквивалентными понятиями. Скорее всего, автор

говорит о «войне» в широком смысле, полагая ее мужским делом. По

сути, речь идет о вопросе участия женщин в любых военных действиях,

включая теракты, в качестве бойцов и в других функциональных ролях.

Скрытым образом, но теракт в принципе не отрицается и не осуждается.

Подвергается обструкции не сам акт терроризма, а привлечение к нему

женщин – это, по словам автора, большой позор, который трактуется в

этом контексте как ущерб традиционной мужественности, наносимый дей-

ствиями, совершаемыми вопреки традициям и стереотипам. Прилагатель-

ное «большой», если рассуждать в терминах Тулмина, выполняет функцию

модального определителя, усиливая легитимность утверждения.

Формула: если мужчина позволяет женщине, используемая во втором

предложении рассматриваемого фрагмента, работает в качестве гарантии и

служит логической аргументации подтекста «если мужчина так делает – он

не мужчина». Кроме того, в этом случае есть и еще один смысл: мужчина

решает, что женщине дозволять, а что – нет. В этой фразе содержится до-

полнительная поддержка в развитие аргументации первого предложения:

противопоставление настоящих мужчин и тех, кто, согласно автору, та-

ковым не является. Критерием для различения правильных мужчин и не-

мужчин, таким образом, служит та степень, с которой женщины допус-

каются в «мужскую» сферу ответственности. Глагол вмешиваться означа-

ет активное поведение, нарушающее обычный порядок и может быть

передано близкими по смыслу словами лезть не в свои дела, принимать

участие вопреки правилам, решать по поводу своей роли самостоятельно,

прерывать процесс. Автор разделяет патриархатные установки относи-

тельно гендерных ролей: женщина – несамостоятельное существо, лишь

мужчина, да и то, преступая обычаи, может позволить ей вмешаться или

втянуть ее в мужские дела.

В качестве типично мужского дела в тексте приводится обычная бы-

товая драка. В этом обороте дважды подчеркивается обыденность физиче-

ского насилия, которое делит общество на мужское и женское. С помощью

этих модальных определителей физическое насилие выставляется привыч-

ным делом, эпизодом повседневной жизни в чеченском обществе. Кроме

321

Модуль 3

того, подтекст сообщения дает нам понять, что повседневные конфликты,

которые являются прерогативой мужчин, решаются с позиции силы. Яв-

ным образом автор основывается на предположении о специфике чечен-

ской культуры, для которой физическое насилие – элемент повседневной

жизни. Скрытым образом это наводит на мысль об опасности данной

культуры, а также, что физическое насилие является (или должно быть)

обычным делом для всех обществ и культур.

Про него у нас говорят работает как дополнительное свидетельство в

пользу валидности утверждения: местоимение «мы» должно действовать

суггестивно для простых людей из народа, по аналогии со ссылками на

экспертов (экономистов, психологов, социологов), если бы текст был адре-

сован образованному среднему классу. Субъект дискурса, присоединяясь к

«своим», знает состояние вещей и объясняет это читателям, явным об-

разом прибегая к непререкаемой власти авторитета народной мудрости, го-

воря от имени большинства. Тем самым одобряется чеченская традиция,

которая бы ни за что не одобрила вовлечение женщин в войну, однако

умалчивается о мнении чеченского народа по поводу теракта как такового.

Он сам не мужчина, хуже бабы – эта поговорка, имеющая смысл «со-

мнения в мужском достоинстве» подводит читателя к выводу о нелигитим-

ности участия женщин в войне (включая теракты), имлицитным образом

исходя из предположения о том, что женщина для этого непригодна. Жен-

щина здесь – баба, которая при сравнении с «неправильным» мужчиной

выигрывает лишь на смысловом континууме «плохое-хуже». Отметим,

что Коран как идейная основа ислама, играющего важнейшую роль в че-

ченской культуре, содержит социальную доктрину, в которой женщина во-

все не расценивается как недостойное и второстепенное существо. Сохра-

нились хадисы Мухаммада, его изречения, посвященные женщинам, их до-

стоинствам и способностям. Некоторые женские персонажи истории у му-

сульман почитаются вовсе не за их основные качества матерей и жен, а за

ум, храбрость и даже воинские заслуги. Так, о третьей жене Мухаммада

Айше было известно, что она активно боролась против Османа, она про-

славилась своими рассказами о пророке, оставив тысячу двести хадисов;

пятая жена Зайнаб была умна и честолюбива; Сафийа Бинт Абдель Мутта-

либ была первой мусульманкой, убившей язычника на войне, в битве при

Ухуде, а Асма Бинт Абу Бакр была знаменита благодаря своей щедрости и

разуму

Рассматриваемая публикация

может служить ярким примером нега-

тивной и неэтичной тональности дискурса. Как утверждает Р.Ямадаев,

См.: Мовсумова Л. Философский анализ женских образов в Коране. Баку: «Азер-

байджанская энциклопедия», 1997.

Ямадаев Р. Они прячутся за женские спины, позор! // Комсомольская правда,25

октября.2002.С.4.

322

Тема 3.1

«Свой «бабий батальон» Бараев набирал, что называется, «с бору по со-

сенке». В основном, это женщины, у которых от смерти близких пому-

тился рассудок, не сложилась личная жизнь. Есть и девицы откровенно

лёгкого поведения. Они в Чечне – вроде бездомных собак. Так вот, первым

легко задурить голову мыслями о мести, джихаде, священной войне. Вто-

рым – репутация не позволяет вернуться к нормальной жизни». В рассу-

ждениях автора, возводящего своё собственное мнение в ранг универсаль-

ной системы, фиксируется представление женщин как объектов действия,

террористки здесь – знак непротивления, подчинённые, повинующиеся,

страдательные – их собирают и скапливают «с миру по нитке», а Бараев –

властный, деятельный собственник женского террористического «подраз-

деления». Текст транслирует женоненавистнические, патриархатные убе-

ждения, террористки показаны неразумными, помешанными, девиантами и

изгоями.

Таким образом, здесь фиксируются стереотипные модели, трактую-

щие привлечение женщин к участию в терактах в терминах моральной и

психической патологии, позиционирующих их в качестве объектов муж-

ского выбора: «Скажу и об упрямстве чеченских женщин. Может быть,

с ними и трудно будет договориться. Но ведь эти женщины там ничего

не решают! Они там просто мясо, обвешанное взрывчаткой»

. Проанали-

зировав другие газетные публикации

, мы видим, что репрезентации жен-

щин-террористок и мужчин-террористов в популярных СМИ существенно

различаются. Женщины воплощают девиацию по отношению к мужчинам,

поскольку демонстрируют сбой этнической идентичности, не соответству-

ют конфессиональным регламентам и отклоняются от гендерной нормы.

При этом идеология журналистского дискурса связана с непризнанием

женского участия в терроризме в качестве технологии боевых действий и

апеллирует к устойчивым патриархатным объяснениям, позволяющим

идентифицировать рассматриваемое явление в качестве патологии – «по-

следнего аргумента» необъявленной войны. Особенностью пресс-дискус-

сий было осмысление темы женского участия в терактах на основе сравне-

ний женщин с мужчинами – своеобразной «нормой» в мире терроризма.

При этом отличительными характеристиками участниц теракта были пока-

заны нерациональность, чрезмерная агрессивность, фанатичность и более

высокая опасность, по сравнению с мужчинами.

Если судить по рассмотренным публикациям, то женщины-терро-

ристки – это инертная и вспомогательная часть террористической группы,

в которую их набирают, а затем используют организаторы и собственники-

Там же.

Подробнее см.: Романов П.В., Щебланова В.В., Ярская-Смирнова Е.Р. Женщины-

террористки в интерпретативных моделях СМИ. Дискурс-анализ газетных

публикаций // Полис. 2003. №6. С.144-154.

323

Модуль 3

мужчины. Тексты статей во всех трех выбранных нами изданиях использо-

вали парадигматическую структуру, включающие дихотомии приватное /

публичное, эмоциональность / рациональность, подчинённое / властное,

дом / война как разделённые символические территории и характеристики

поведения, приписываемых соответственно женщинам и мужчинам. Со-

гласно репрезентациям, террористки демонстрируют сбой этнической

идентичности и отклоняются от конфессиональных норм. Как компетент-

ные органы, так и эксперты по психологии и этнической культуре, а также

журналисты продемонстрировали неготовность объяснять участие женщин

в терактах с рациональных позиций. Средства массовой информации не ре-

шились признать, что те, кто ведут сегодня террористическую войну, при-

спосабливаются к культурным ожиданиям своих противников, создавая

новые технологии, трансформируя собственные человеческие ресурсы, по-

полняя свои ряды бойцами разнообразной внешности, женщинами и

детьми.

Наверное, только особенности нашего восприятия, подчиняющегося

привычным «правилам игры», не позволяют нам понять, почему это вдруг

женщина стреляет и убивает, что это вовсе не особенность конкретной

женщины, а логика войны, боевых действий. То ли из-за отсутствия науч-

ного анализа современных террористических технологий, то ли из-за жела-

ния огородить общество от этого знания, печатные СМИ довольствовались

осуждением «плохих» и «неправильных» женщин, будто бы стремясь из-

бежать когнитивного диссонанса и не желая воспринимать «странную»

войну с рациональных позиций. Как показал анализ репрезентаций, рос-

сийские спецслужбы, военные и журналисты в публичном дискурсе де-

монстрируют неготовность к восприятию женщин в качестве наемных

убийц-профи и склонны объяснять этот феномен индивидуальными пато-

логиями психиатрического или морального свойства.

Исследования СМИ в духе социального конструктивизма позволяют

вскрыть приемы и проследить процессы создания социальных проблем

средствами массовой коммуникации. При этом становится заметна конку-

ренция между социальными проблемами за место на «повестке дня», как и

конкуренция между различными СМИ за монополию на право определять

те или иные явления в качестве проблем или давать им особую политиче-

скую характеристику. Одним из непреднамеренных последствий медиа-

конструирования социальных проблем является «эмоциональное выгора-

ние» аудитории – об этом пишет в своих работах казанский исследователь

И.Ясавеев

Источником информации в контент-анализе могут служить предметы

обихода, инструменты повседневной деятельности специалиста какой-

Ясавеев И.Г. Конструирование социальных проблем средствами массовой ком-

муникации. Казань: Изд-во Казанского университета, 2004.

324

Тема 3.1

либо профессии, одежда, история вещей или история дома

. Список можно

было бы продолжать бесконечно. Отметим, что контент-анализ веществен-

ных документов, текстов может применяться в сочетании с другими мето-

дами, при этом важно, чтобы выбор используемого метода был обоснован,

а анализ и интерпретация полученных данных логично связывались с ис-

следовательской концепцией.

Кроме того, применяются фотографические и звукозаписывающие ме-

тоды. В области визуальной антропологии и этнографического кино разви-

ваются все более сложные методы, которые внедряются в исследователь-

ский дизайн и анализ данных.

Визуальная антропология

Фотографии не так давно начали привлекать внимание социологов,

тогда как социальные антропологи более активно и уже традиционно об-

ращаются к этому источнику информации. Фотографии выступают од-

новременно как иллюстрация и визуальная репрезентация: «Запечатлен-

ный фотографией образ не только воспроизводит внешний вид человека,

но и позволяет более наглядно представить образ той эпохи, которой он

принадлежит: мелочи быта, одежду, настроение – дух времени»

. Этот дух

времени содержится в том, что именно стало вниманием фотографа, какое

расположение фигур и какой ракурс он выбрал, что и в какой последова-

тельности было отобрано для публикации в книге или журнале, помещено

в семейный альбом или на рекламный щит. И хотя при прочтении фотодо-

кументов широко применяется анализ невербального языка – языка тела,

жестов, мимики и взглядов, большое значение имеет и то, какие надписи

сопутствуют снимку, каково пространственное расположение фотографии,

скажем, на газетной полосе и выбор субъекта (женщины, мужчины) в каче-

стве означающего.

Как полагает визуальный этнограф Сэра Пинк

, в современном контек-

сте этнография и изучение визуальных форм (visual studies) могут суще-

ственно обогатить друг друга. Фотография, видео и электронные средства

(медиа) все более внедряются в работу этнографов: в качестве культурных

текстов; как репрезентации этнографического знания; как контексты

культурного производства, социального взаимодействия и индивидуально-

го опыта, которые сами по себе представляют сферы этнографической по-

левой работы. Визуальные образы и технологии сегодня формируют обла-

сти, методы и медиа этнографических исследований и репрезентаций, как

и темы университетских учебных курсов по визуальной антропологии, ви-

зуальной социологии или визуальной культуре. Одновременно, преимуще-

Там же. С.115.

Семенова В.В. Качественные методы: введение в гуманистическую социологию.

М.: Добросвет, 1998. С.113.

Pink S. Doing Visual Ethnography. London: Sage, 2001

325

Модуль 3

ства этнографического подхода известны в образовательных программам

по визуальному искусству и средствам (медиа) в таком, например, пред-

мете, как «медиа этнография». Кроме того, этнографические исследова-

тельские методы и антропологическая теория используется в развитии

фотографической практики и репрезентации.

Научных подходов к социальному исследованию существует множе-

ство, и студенты, которые желают использовать визуальные методы, долж-

ны иметь хорошее знание о дебатах, которые окружают применение визу-

ального в социальных исследованиях. Теоретические основания, к кото-

рым относятся конкретные методы и практики, должны быть эксплицитны,

их следует подвергать сомнению, и именно по этой причине позитивист-

ские и герменевтические подходы часто конфликтуют между собой. Как

полагает С.Пинк, подход тех визуальных социологов, кто нацелен вне-

дрить визуальное измерение в уже утвердившуюся методологию, основан-

ную на «научном» подходе к социологии, не позволяют реализовать потен-

циал визуального в этнографии. Сторонники этой консервативной страте-

гии не видят всей ценности визуального для позитивистской социологии,

где доминирует письменная речь, тем самым значение образов в исследо-

ваниях в рамках той социологии, которая отвергла значимость визуальных

смыслов и недооценила их потенциал для репрезентации и создания новых

типов этнографического знания.

Однако, имиджи не обязательно должны заменять слова в качестве до-

минантного способа исследования или репрезентации, скорее, их следует

рассматривать как равноценно значимый элемент этнографического мира.

Тем самым, визуальные образы, объекты, описания должны включаться

тогда, когда это оправдано и возможно, и если это способствует проясне-

нию. Образы не обязательно должны быть главным исследовательским ме-

тодом или темой, но посредством их связи с другими чувственными, мате-

риальными и дискурсивными элементами исследования могут проявиться

совершенно новые, ранее игнорируемые аспекты, в частности, можно луч-

ше понять, что восприятие в незападных обществах осуществляется не

только посредством зрения но и обоняния, осязания, вкуса и слуха». В не-

которых проектах визуальное может стать более важным, чем сказанное

или написанное слово, в других – нет. Поэтому не должно быть никакой

иерархии знаний или средств для этнографической репрезентации, и ника-

кие академические эпистемологии и конвенциальные академические

способы репрезентации не должны использоваться, чтобы затенять и аб-

страгировать эпистемологии и реальность опыта местных людей. Скорее,

они могут дополнять друг друга как разные типы этнографического зна-

ния, которое может быть переживаемым опытом и репрезентироваться

спектром различных текстуальных, визуальных и других чувственных

способов.

326

Тема 3.1

Антропология, социология, культурология (cultural studies), обучение

и изучение фотографии, изучение масс медиа разделяют интерес к матери-

альной культуре, практикам репрезентаций, интерпретациям культурных

текстов и пониманию социальных отношений и индивидуального опыта,

но каждая дисциплина предлагает ее собственное понимание визуального

в культуре и обществе.

Антропология подчас объектифицирует культуру (например, искус-

ство), отделяя ее от повседневной жизни, а культурология обращаются с

людьми как с текстуальными объектами, а не с агентами. Конечно, знание

о напряжении между текстом и повседневностью, не является исключи-

тельно антропологическим. В качестве связующего звена между культуро-

логическими и антропологическими подходами выступает этнография, ко-

торая инкорпорирует визуальные имиджи и технологии. Этот подход при-

знает переплетенность объектов, текстов, имиджей и технологий в повсед-

невной жизни и идентичностях людей. Он нацелен не только на

«изучение» социальных практик людей или на чтение культурных объек-

тов или представлений, как если бы они были текстами, но на раскрытие

того, как все разнообразные типы нарративов и дискурсов переплетаются с

социальными отношениями, практиками и индивидуальными опытами,

благодаря этому приобретая осмысленность.

Фотографическое исследование имеет длинную историю в социаль-

ной науке, начиная от колониальных архивов и архивов фотографий пре-

ступников, создаваемых в начале двадцатого века, до более современных

исследований, в которых этнографы сотрудничали с информантами по-

средством фотографий для документирования аспектов их культур. Созда-

ние фотографических заметок зачастую было основано на предположении

о том, что фотографируемые артефакты имеют законченные, зафиксиро-

ванные символические смыслы. Например, проводя систематическое фото-

графическое исследование визуальных аспектов материального содержа-

ния и организации дома, можно ответить на вопросы, относящиеся к эко-

номическому уровню домохозяйства, его стилю, декору, видам деятельно-

сти, особенностям его уклада и знакам гостеприимства и отдыха. Однако,

подобные фотографические заметки ограничены, поскольку они не указы-

вают, каким образом эти объекты становятся частью жизненного опыта

или осмысливаются теми людьми, в чьей жизни они так или иначе фигури-

руют. В последние годы этот подход фотоисследования применялся в

основном визуальными социологами. Например, исследования символизма

материальных объектов в доме или материальной среды брюссельского

офиса норвежской мультинациональной химической компании. Пауэлс

стремился контекстуализировать его визуальное исследование через ин-

тервью и анализ других аспектов офисной жизни. Однако, по мнению

С.Пинк, эти исследования, основанные на реалистском подходе к фоторе-

327

Модуль 3

презентации, не полностью задействуют потенциал фотоисследования в

этнографической работе, поскольку стремятся документировать визуаль-

ные факты и тем самым игнорируют идею о том, что фотографии сами яв-

ляются субъективными репрезентациями.

Подход Д.Шварц

к фотоисследовательской работе в Североамери-

канской фермерской общине Ваукома (Waukoma) является примером бо-

лее близкого сотрудничества с информантами. Шварц определяет ее иссле-

довательские фотографии ни как «объективные визуальные документы»,

ни как «фотографическую истину». Напротив, они «представляют точку

зрения». Она использовала сделанные ею исследовательские образы физи-

ческой среды Ваукома наряду со старыми фотографиями того же места в

интервью с местными жителями. Вместо того, чтобы основывать свой ана-

лиз образов на их содержании, она осуществляет интерпретацию на основе

«инсайтов, полученных посредством этнографической полевой работы и

реакций на них информантов». В этой работе Шварц стремилась изучать

спектр смыслов, которые эти образы несли для разных членов сообщества.

Тем самым она воплотила идею, что визуальные смыслы являются

бесспорно ключевыми элементами ее исследовательского метода.

Фотоисследования как попытки репрезентировать физическое окруже-

ние, события или представления могут входить в метод рефлексивной эт-

нографии. Однако, к таким фотографиям следует относиться как репрезен-

тациям аспектов культуры, а не к записям целых культур или символов,

которые содержат в себе полные или фиксированные смыслы. Это, кроме

того, имеет значение для того способа, которым этнографы хранят, катего-

ризируют и анализируют фотографии.

Партисипаторная и совместная (коллаборативная) фотография

Этнографы сотрудничают с информантами разнообразными способа-

ми для того, чтобы создать фотографии. Имеющиеся примеры включают

работу фотографа с одним информантом, с группами, включенными в

конкретный контекст креативных или церемониальных действий, или эк-

лектичные взаимодействия в различных случаях и на событиях как часть

более широкого этнографического проекта. Если фотографии созданы «в

сотрудничестве», они сочетают в себе намерения как этнографа/фотогра-

фа, так и информанта, и должны репрезентировать результаты их догово-

ренностей.

Совместная (коллаборативная) фотография, как правило, включает эт-

нографов, которые тем или иным образом вовлекаются в фотографическую

культуру их информантов. В некоторых случаях они могли бы включать

попытку воспроизвести типы образов, популярных в фотографических

Schwartz D. Waycoma Twilight: generalizations of the farm// Series on ethnographic

inquiry. Washington DC: Smithsonian Institution Press, 1992

328

Тема 3.1

культурах информантов. В других проектах этнографы хотят создавать

фотографии, которые относятся к местным фотографическим конвенциям,

но также должны отвечать требованиям академической дисциплины. На-

мерения и цели исследователей и информантов сочетаются в их договорен-

ностях, чтобы определять содержание фотографий способами, которые мо-

гут, разумеется, изменяться в различных проектах.

Например, информанты стремятся создавать семейные фотографии,

образы, способные засвидетельствовать те или иные события, явления или

статусы, они желают документировать локальные «традиции» или процесс

работы, запечатлевать художественные выставки, создавать снимки в каче-

стве сувениров или производить такие фотографии, которые могут исполь-

зоваться для паблисити. Этнографы, в свою очередь, хотели бы создать об-

разы, которые они могут опубликовать в академическом тексте или выста-

вить на экспозиции. Они, по мысли С.Пинк, могут изучить местные фото-

графические стили, находя соответствие с конвенциями их академической

дисциплины или производя образы, которые наследуют конкретную фото-

графическую традицию: например, реалистическая документация, экспрес-

сивная или художественная фотография.

Существующие этнографические примеры указывают, что люди обыч-

но быстро обучают потенциального фотографа тому, какие типы образов

они хотели бы получить отснятыми. Иногда информанты фотографов тре-

буют отказаться от убеждений, которые находятся в основе первоначаль-

ных интенций этнографов, и инициируют сдвиг в ожидаемых направлени-

ях применения фотографии в качестве исследовательского метода. Напри-

мер, соседи Сэры Пинк, когда она жила в Гвинее Бисау, очень хотели, что-

бы та их фотографировала, и часто просили их снимать в моменты ее посе-

щений. Однажды она пришла к ним на веранду утром, свет был очень хо-

рош, но они сами не были готовы фотографироваться. Занятые работой,

женщины были одеты в старую одежду, у них не было специально сделан-

ных причесок. «Потом, потом», - повторяли они ей, говоря, что они придут

ко мне домой, когда оденутся для фотографирования. Соседка Пинк одна-

жды вечером зашла к ней домой домой, переодевшись из традиционной

африканской одежды (в которой она носила воду), в красивую импортную

европейскую футболку и юбку, в золотых серьгах и расчесав волосы. Она

села за стол у Сэры дома, где та вела свой полевой дневник несколькими

минутами ранее и приняла позу, взяв мою ручку, как будто бы она писала

в моем блокноте. Сэра никогда раньше не видела свою соседку в такой

позе. Она не смогла снять «документальные» образы повседневной жизни,

на которые рассчитывала, но напротив, узнала, как местные женщины хо-

тят репрезентировать себя через конкретный местный стиль портрета,

практикуемого в фотостудиях и на публичных событиях и праздниках.

Этот способ фотографирования позволил ей узнать о престижных элемен-

329

Модуль 3

тах, которые высоко ценятся местными женщинами, и о том, как люди

представляют их ожидания посредством их визуальных саморепрезента-

ций.

Вот еще несколько примеров, которые приводит С.Пинк в своей книге

о визуальной этнографии.

Антрополог К.Пинни описывает, как в течение его полевой рабо-

ты в Индии в 1982 году, он узнал, как местные люди хотели быть

представлены через его попытки фотографировать его информантов

по принципам его собственного эстетического дизайна. Он отмечает,

как он фотографирует его соседа, подходящего под желаемый образ:

«искренний, раскрывающий, выразительный образ тех людей, среди

которых я жил». Это был снимок в полроста, снятый в поле около

пяти вечера: «хорошее время схватить заходящее, растворящееся

солнце». Однако, его информант не был удовлетворен этим образом.

Он «жаловался о тени, затемняющей его лицо, и отсутствии нижней

половины его тела. Этот снимок был для него бесполезным». Инфор-

манты Пинни хотели получить фотографию другого типа, которую

нужно было сделать в соответствии с другой процедурой. Эти фото-

графии «не могли быть сделаны быстро, так как требовалось много

долгих подготовительных операций: одежду следовало сменить, во-

лосы причесать и смазать маслом (а для женщин из высшей касты

попудриться тальком, чтобы сделать кожу светлее)». Более того, их

содержание и символизм соответствовали различным ожиданиям:

«Эти фотографии должны быть в полный рост и симметричны, и

пассивные, невыразительные лица и позы символизировали для

меня в тот момент гашение именно того качества, который я так хо-

тел запечатлеть на пленке»

Здесь речь идет о том, что предпочитаемый информантами способ

портретной съемки указывает на то, что у них существуют ожидания от

фотографии, как на их персональные и культурные использования образов.

В своих исследованиях Пинк стала больше внимания уделять персональ-

ным фотоколлекциям, которые показывали ей местные женщины, чтобы

интерпретировать то, как они хотели, чтобы их фотографировали: «Приня-

тие мною фотоэкспектаций местных людей в отношении портретной фото-

графии руководило моей собственной фотографической практикой. Напри-

мер, я поняла, что если я проявлю и напечатаю мои фотографии в дорогом

(примерно втрое дороже, чем в Великобритании) фотомагазине в Биссау –

столичном городе, имиджи моих информантов будут передержаны, пред-

Pinney C. Camera Indica: the social life of Indian photographers. London: Reacton

Books, 1997.

330