Выготский Лев. Собрание сочинений. Том 3. Проблемы развития психики

Подождите немного. Документ загружается.

Я.

С. ВЫГОТСКИЙ

была лишь орудием деятельности шимпанзе. То же самое надо

сказать и о нашей ситуации. За стимулом а стояли рука и мозг

человека. Самое появление новых стимулов было результатом

активной деятельности человека. Человека забыли: в этом ваша

ошибка.

Наконец, последнее: человек, говорите вы, сам за секунду не

знал, как он поступит, что выберет. Стимул а (вьшавший жребий)

заставил его поступить определенным образом. Но кто сообщил

стимулу а принудительную силу? Этим стимулом водила рука

человека. Это человек заранее установил роль и функцию

стимула, который сам по себе так же не мог определить

поведение, как палка сама по себе не могла сбить плод. Стимул а

был в данном случае орудием деятельности человека. В этом

суть.

Мы снова отложим более подробное рассмотрение вопроса,

непосредственно связанного

с проблемой свободы человеческой

воли, до конца нашего исследования. Тогда, когда перед нами

пройдет в результативном виде высшее поведение в его главней-

ших формах, построенное на этом принципе, мы сумеем полнее и

глубже оценить сущность и проследить открывающуюся за ним

его перспективу. Сейчас нам хотелось бы лишь закрепить основ-

ной вывод, который мы можем сделать из нашего анализа: в виде

общего положения операция с бросанием жребия обнаруживает

новую и своеобразную структуру по сравнению с буридановой

ситуацией; новое состоит в том, что человек сам создает стимулы,

определяющие его реакции, и употребляет эти стимулы в качестве

средств для овладения процессами собственного поведения. Чело-

век сам определяет свое поведение при помощи искусственно

созданных стимулов-средств.

Перейдем к анализу второй рудиментарной функции, столь же

общественной и общераспространенной, как бросание жребия, и

столь же бездеятельной. Мы условились видеть большое достоин-

ство для анализа подобных бездеятельных функций. На этот раз

перед нами рудиментарная форма культурной памяти, так же как

бросание жребия—рудиментарная форма культурной воли.

Так же, как бросание жребия, к психологии обыденной жизни

относится завязывание узелка на память. Человеку нужно что-

либо запомнить, например он должен вьшолнить какое-либо

поручение, сделать что-либо, взять какую-либо вещь и т. п. Не

доверяя своей памяти и не полагаясь на нее, он завязывает,

обычно на носовом платке, узелок или применяет какой-либо

аналогичный прием, вроде закладывания бумажки под крышку

карманных часов и т.п. Узелок должен позже напомнить о том,

что нужно сделать. И он действительно, как всякий знает, мо-

жет в известных случаях служить надежным средством запоми-

нания.

Вот снова операция, немыслимая и невозможная у животных.

Снова мы готовы в самом факте введения искусственного,

вспомогательного средства запоминания, в активном создании и

ИСТОРИЯ РАЗВИТИЯ ВЫСШИХ ПСИХИЧЕСКИХ ФУНКЦИЙ

употреблении стимула в качестве орудия памяти видеть принципи-

ально новую, специфически человеческую черту поведения.

История операции с завязыванием узелка чрезвычайно сложна

и поучительна. В свое время появление ее знаменовало приближе-

ние человечества к границам, отделяющим одну эпоху его

существования от другой, варварство от цивилизации. Природа

вообще не знает твердых границ, говорит Р. Турнвальд. Но если

начало человечества считают с употребления огня, то границей,

разделяющей низшую и высшую формы существования человече-

ства, надо считать возникновение письменной речи. Завязывание

узелка на память и было одной из самых первичных форм

письменной речи. Эта форма сыграла огромную роль в истории

культуры, в истории развития письма.

Начало развития письма упирается в подобные вспомогатель-

ные средства памяти, и недаром первую эпоху в развитии письма

многие исследователи называют мнемотехнической. Первый узел,

завязанный на память, означал зарождение письменной речи, без

которой была бы невозможна вся цивилизация. Широко развитые

узловые записи, так называемые квипу, употреблялись в древнем

Перу для ведения летописей, для сохранения сведений из личной

и государственной жизни. Подобные же узловые записи были

широко распространены в самых различных формах среди многих

народов древности. В живом виде, часто в состоянии возникнове-

ния, можно их наблюдать у примитивных народов. Как полагает

Турнвальд, нет никакой надобности непременно видеть в употреб-

лении этих вспомогательных средств памяти следы магического

происхождения. Наблюдения, скорее, показывают, что завязыва-

ние узлов или введение аналогичных стимулов, поддерживающих

запоминание, возникает впервые как чисто практическая психоло-

гическая операция, впоследствии становящаяся магической цере-

монией. Этот же автор рассказывает о примитивном человеке,

находившемся у него в услужении во время экспедиции. Когда его

посылали с поручениями в главный лагерь, он всегда брал с собой

подобного рода средства, напоминающие ему обо всех поручениях.

В.

К. Арсеньев

, известный исследователь Уссурийского

края, рассказывает, как в удэгейском селении, в котором ему

привелось остановиться во время путешествия, тамошние жители

просили его по возвращении во Владивосток передать русским

властям, что купец Ли Танку притесняет их. На другой день

жители селения вышли проводить путешественника до околицы.

Из толпы вышел седой старик, рассказывает Арсеньев, подал

путешественнику коготь рыси и велел положить его в карман для

того,

чтобы не забыть их просьбу относительно Ли Танку. Человек

сам вводит искусственный стимул в ситуацию, активно воздей-

ствуя на процессы запоминания. Воздействие на память другого

человека, отметим попутно, строится принципиально так же, как

воздействие на собственную память. Коготь рыси должен опреде-

лить запоминание и его судьбу у другого. Таких примеров

бесконечное множество. Но можно привести не меньшее число

Л.

С. ВЫГОТСКИЙ

примеров, когда человек выполняет ту же операцию по отноше-

нию к самому себе. Ограничимся одним.

Все исследователи отмечают исключительно высокое развитие

естественной, натуральной памяти у примитивного человека.

Л.

Леви-Брюль считает, что основной отличительной чертой при-

митивного мышления является тенденция к замене размышления

воспоминанием. Однако уже у примитивного человека мы находим

две,

по существу принципиально различные, формы, находящиеся

на совершенно разных ступенях развития. При превосходном,

может быть, максимальном развитии натуральной памяти обнару-

живаются лишь самые начальные и грубые формы культурной

памяти. Но чем примитивнее и проще психологическая форма, тем

яснее принцип' ее построения, тем легче ее анализ. Приведем в

качестве примера наблюдение Вангеманна, о котором сообщает

Леви-Брюль.

Миссионер просит кафра рассказать, что он запомнил из

проповеди, которую слышал в последнее воскресенье. Кафр

сперва колеблется, затем слово в слово воспроизводит главнейшие

мысли. Через несколько недель миссионер видит во время

проповеди того же кафра, который на этот раз сидит, как будто

совершенно не обращая внимания на речь, но занят тем, что

строгает кусок дерева и воспроизводит одну мысль за другой,

руководствуясь сделанными зарубками.

В отличие от Леви-Брюля, который видит здесь поучительный

пример того,, как примитивный человек всякий раз, когда может

прибегнуть к памяти, чтобы избежать размышления, делает это

любым способом, ,мы склонны усмотреть как раз обратное:

пример того, как' интеллект человека приводит к образованию

новых форм памяти. Сколько мысли нужно для того, чтобы

записать речь при помощи зарубок на куске дерева! Но это—

между прочим. Основное, что интересует нас, состоит в отличии

одного и другого запоминания. Мы опять готовы утверждать,, что

они основаны на различных принципах. Тут положение много

яснее, чем в случае со жребием. В первом случае кафр запомнил

столько и так, сколько и как ему запомнилось. Во втором он

активно вмешался в процесс запоминания путем создания искус-

ственных вспомогательных .стимулов в виде зарубок, которые сам

связал с содержанием речи и которые поставил на службу своему

запоминанию.

Если запоминание в первом случае всецело определяется

принципом стимула—реакции, то во втором случае деятельность

человека, слушающего речь и запоминающего

•

ее посредством

зарубок на дереве,— это своеобразная деятельность, состоящая в

создании искусственных стимулов и в овладении собственными

процессами путем зарубок; она основана уже на совсем ином

принципе.

О связи этой деятельности с письмом мы уже говорили. Здесь

связь особенно очевидна. Кафр записал слышанную речь. Но и

обыкновенный узелок, завязываемый на память, легко обнару-

ИСТОРИЯ РАЗВИТИЯ ВЫСШИХ ПСИХИЧЕСКИХ ФУНКЦИЙ

живает функциональное родство с записью. О генетическом

родстве того и другого мы тоже уже говорили. Турнвальд

полагает, что подобные мнемотехнические средства первоначаль-

но служат тому же человеку, который их вводит. Впоследствии

они начинают служить средством общения—письменной речью,

благодаря тому что употребляются, внутри одной и той же группы

одинаковым образом и становятся условным обозначением. Ряд

соображений, которые будут развиты впоследствии, заставляет

нас полагать, что действительная последовательность в развитии,

скорее, обратна той, которую намечает Турнвальд. Во всяком

случае, одно заметим теперь же, именно социальный характер

новой формы поведения, одинаковый в принципе способ овладе-

ния чужим и собственным поведением.

Чтобы закончить анализ операции с завязыванием узелка,

кстати сказать, также перенесенной нами в эксперимент над

поведением ребенка (эксперимент позволяет в чистом виде наблю-

дать лежащий в основе операции конструктивньт принцип),

обратимся снова к обобщенному схематическому рассмотрению

примера. Человеку предстоит запомнить известное поручение.

Ситуация снова представлена двумя стимулами А я В, между

которыми должна быть установлена ассоциативная связь. В одном

случае установление связи и судьба ее определяются рядом

естественных факторов (сила раздражителей, их биологическое

значение, повторение их сочетаний в одной ситуации, общей

констелляции прочих стимулов), в другом—человек сам опреде-

ляет установление связи. Он вводит новый, искусственный стимул

а, сам по себе не имеющий никакого отношения к ситуации, и при

помощи вспомогательного стимула подчиняет своей власти тече-

ние,

всех процессов запоминания и припоминания. Мы вправе

повторить: человек сам определяет-свое, поведение при помощи

"искусственно созданных стимулов-средств.

Третья, и последняя, в выбранном нами ряду рудиментарная

операция, сохранившаяся до настоящего времени, встречается

чаще всего в поведении ребенка, образуя как бы необходимый, во

всяком случае чрезвычайно часто встречающийся начальный этап

в развитии арифметического мышления. Это—рудиментарная

форма культурной арифметики: счет на пальцах.

Количественный признак какой-либо предметной группы вос-

принимается первоначально как один из качественных признаков.

Существует непосредственное восприятие количеств, и оно обра-

зует истинную основу натуральной арифметики. Группа из-десяти

предметов воспринимается иначе, чем группа из трех. Непосред-

ственное зрительное впечатление в обоих случаях будет суще-

ственно различным. Количественный признак, таким образом,

выступает в ряду других признаков как особый, но вполне

сходный со всеми другими стимул. Поведение человека, посколь-

ку оно определяется стимулами этого рода, вполне определяется

законом стимула—реакции. Такова, повторяем, вся натуральная

арифметика.

75.

Л.

С. ВЫГОТСКИЙ

Арифметика стимулов—реакций достигает часто высокого

развития, особенно в поведении примитивного человека, который

на глаз способен уловить тончайшие количественные различия

весьма многочисленных групп. Исследователи сообщают, что

часто примитивный человек путем непосредственного восприятия

количеств замечает, если в группе, состоящей из нескольких

десятков и даже сотен предметов (свора собак, табун или стадо

животных и т. д.), недостает одного предмета. На самом деле,

несмотря на удивление, которое подобная реакция вызывала

обычно у наблюдателей, она отличается от того, что мы имеем у

себя, скорее по степени, чем по существу. Мы также определяем

количество на глаз. Лишь тонкостью и точностью этой реакции

примитивный человек отличается от нас. Его реакция хорошо

дифференцирована. Он улавливает весьма тонкие оттенки и

степени одного и того же, стимула. Но все это полностью и

всецело определяется законами развития условной реакции и

дифференцировки стимула.

Дело меняется коренным образом, как только человек, реаги-

рующий на количественную сторону какой-либо ситуации, прибе-

гает к пальцам как к орудию, с помощью которого совершается

счетная операция. На человека—так могли бы мы сказать,

обращаясь снова к схематической, алгебраической форме,—

действует ряд стимулов: А, В, С, D. Человек вводит вспомога-

тельные стимулы. С помощью этих стимулов-средств он решает

возникшую перед ним задачу.

Счет на пальцах в свое время был важным культурным

завоеванием человечества. Он послужил мостом, по которому

человек перешел от натуральной арифметики к культурной, от

непосредственного восприятия количеств к счету. Счет на пальцах

лежит в основе многих систем счисления. До сих пор он

чрезвычайно распространен среди примитивных племен. Прими-

тивный человек, не имеющий часто слов для обозначения чисел

выше двух или трех, считает с помощью пальцев рук и ног и

других частей тела иногда до тридцати или сорока. Так, жители

Новой Гвинеи, папуасы, многие примитивные племена Северной

Америки начинали счет с мизинца левой руки, потом называли

остальные пальцы, кисть, плечи и т. д., затем в обратном порядке

начинали спускаться по правой стороне тела и кончали мизинцем

правой руки. Когда пальцев не хватает, прибегают часто к

пальцам другого человека, или к пальцам ног, или к палочкам,

раковинам и иным небольшим подвижным предметам. Мы можем,

изучая примитивные

системы

счета,

наблюдать

развитом

виде и

в действующей форме то же самое, что в рудиментарном виде

встречается в развитии арифметического мышления ребенка и в

известных случаях поведения взрослого человека.

Но сущность интересующей нас сейчас формы поведения

остается той же самой во всех случаях. Сущность состоит в

переходе от непосредственного восприятия количеств и непосред-

ственной реакции на количественный стимул к созданию вспомо-

ИСТОРИЯ РАЗВИТИЯ ВЫСШИХ ПСИХИЧЕСКИХ ФУНКЦИЙ

гательных стимулов- и активному определению своего поведения с

их помощью. Искусственные, созданные человеком стимулы, не

имеющие никакой связи с маличной

ситуацией

и поставленные на

службу активного приспособления, снова выступают как отличи-

тельная черта высших форм поведения.

Мы можем закончить анализ конкретных примеров. Дальней-

шее рассмотрение неизбежно повело бы к повторению основной,

выделенной нами черты все в новых и новых формах и проявлени-

ях. Нас вообще интересуют отнюдь не рудиментарные, мертвые

психологические формы сами по себе, а тот глубоко своеобраз-

ньш мир высших, или культурных, форм поведения, который

раскрывается за ними и в который нам помогает проникнуть

исследование бездеятельных функций. Мы ищем ключ к высшему

поведению.

Нам думается, что мы нашли его в принципе построения тех

психологических форм, анализом которых мы занимались. В

этом

и заключается эвристическое значение исследования рудиментар-

ных функций. Как мы уже говорили, в психологических окамене-

лостях, в живых остатках древних эпох в чистом виде проступает

строение высшей формы. Рудиментарные функции раскрывают

нам, чем прежде были все высшие психические процессы, к

какому типу организации они некогда принадлежали.

Мы снова напоминаем о методологическом значении нашего

анализа. Он является в наших глазах средством раскрытия

конструктивного принципа, лежащего в основе высшего поведе-

ния, в чистом, абстрактном виде. Дело дальнейших исследова-

ний—показать построение и развитие огромного многообразия

отдельных конкретных форм высшего поведения во всей действи-

тельной сложности этих процессов и проследить реальное истори-

ческое движение найденного нами принципа. Мы могли бы

сослаться на замечательный пример, приводимый Энгельсом в

доказательство того, насколько основательны претензии индукции

быть единственной или хотя бы основной формой научных

открытий.

«Паровая машина,—говорит он,—явилась убедительнейшим

доказательством того, что из теплоты можно получить механиче-

ское движение.

100 000

паровых машин доказывали

это

не более

убедительно, чем одна машина...» (К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч., т.

20,

с. 543). Но анализ показал, что в паровой машине основной

процесс не выступает в чистом виде, а заслонен всякого рода

побочными процессами. Когда побочные для главного процесса

обстоятельства были устранены и создана идеальная паровая

машина, тогда она заставила исследователя носом наткнуться на

механический эквивалент теплоты. В этом сила абстракции: она

представляет рассматриваемый процесс в чистом, независимом,

неприкрытом виде.

Если бы мы хотели представить интересующий нас процесс в

чистом, независимом, неприкрытом виде и тем самым обобщить

результаты нашего анализа рудиментарных функций, мы могли

Л.

С. ВЫГОТСКИЙ

бы сказать, что процесс этот заключается в переходе от одной

формы поведения—низшей — к другой, которую мы условно

называем высшей, как более сложную в генетическом и функци-

ональном отношении. Линией, разделяющей обе формы, является

отношение стимула—реакции. Для одной формы существенным

признаком будет полная— в принципе—определяемость поведе-

ния стимуляцией. Для другой столь же существенная черта

автостимуляция, создание и употребление искусственных стиму-

лов-средств и определение с их помощью собственного поведения.

Во всех рассмотренных нами трех случаях поведение человека-

определялось не наличными стимулами, а новой или измененной,

созданной самим человеком психологической ситуацией. Создание

и употребление искусственных стимулов в качестве вспомогатель-

ных средств для овладения собственными реакциями и служит

основой той новой формы определяемости поведения, которая

отличает высшее поведение от элементарного. Наличие наряду с

данными стимулами, созданных является в наших глазах отличи-

тельной чертой психологии человека.

Искусственные стимулы-средства, вводимые человеком.в пси-

хологическую ситуацию и выполняющие функцию автостимуля-

ции, мы называем знаками, придавая этому термину более

широкий и вместе с тем более точный смысл, чем в обычном

словоупотреблении. Согласно нашему определению, всякий искус-

ственно созданный человеком условный стимул, являющийся

средством овладения поведением—чужим или собственным,—

есть знак. Два момента, таким образом, существенны для понятия

знака: его происхождение и функция. И тот и другой мы

рассмотрим в дальнейшехМ во всех подробностях.

Мы знаем, что «самые общие основы высшей нервной деятель-

ности, приуроченной к большим полушариям,—как говорит

Павлов,—одни и те же как у высших животных, так и у людей,

а потому и элементарные явления этой деятельности должны

быть одинаковыми у тех и у других как в норме, так и в

патологических случаях»

(1951,

с. 15). Это,- действительно, едва

ли можно оспаривать. Но как только' мы переходим от элементар-

ных явлений высшей нервной деятельности к сложным, к высшим

явлениям внутри этой высшей—в физиологическом смысле—

деятельности, так сейчас же перед нами раскрываются два

различных методологических пути изучения специфического свое-

образия высшего поведения человека.

Один—путь изучения дальнейшего усложнения, обогащения и

дифференциации тех же явлений, которые экспериментальное

исследование констатирует у животных. Здесь, на этом пути,

должна быть соблюдена величайшая сдержанность. При переносе

сведений о высшей нервной деятельности животных на высшую

деятельность человека здесь нужно постоянно проверять фактич-

ность сходства в деятельности органов у человека и животных, но

в общем самый принцип исследования остается тем же, что и при

исследовании животных. Это—путь физиологического изучения.

ИСТОРИЯ РАЗВИТИЯ ВЫСШИХ ПСИХИЧЕСКИХ ФУНКЦИЙ

Правда, и это обстоятельство имеет капитальное значение, и в

области физиологического изучения поведения нельзя поставить

при сравнительном изучении человека и животных в один ряд

функции сердца, желудка и других органов, так сходных с

человеческими, и высшую нервную деятельность. «Ведь именно

эта деятельность,—говорит И. П. Павлов,—так поражающе рез-

ко выделяет человека из ряда животных, так неизмеримо высоко

ставит человека над всем животным миром» (там же, с. 414). И на

пути физиологического исследования откроется, ^ надо ожидать,

специфическое качественное отличие человеческой деятельности.

Напомним приведенные выше слова Павлова о количественной и

качественной несравнимости слова с условными раздражителями

животных. Даже в плане строго физиологического рассмотрения

«грандиозная сигналистика речи» выделяется из всей прочей

массы раздражителей, «многообъемлемость слова» ставит его на

особое место.

Другой—путь психологического исследования. Он с самого

начала предполагает отыскание специфического своеобразия че-

ловеческого поведения, которое и берет за исходную точку.

Специфическое своеобразие он усматривает не только в' дальней-

шем усложнении и развитии, количественном и качественном

совершенствовании больших полушарий, но прежде всего в

социальной природе человека и в новом по сравнению с животны-

ми способе приспособления, отличающем человека. Принципиаль-

ное отличие поведения человека от поведения животного состоит

не только в том, что мозг человека стоит неизмеримо выше мозга

собаки и что высшая нервная деятельность «так поражающе

резко выделяет человека из ряда животных», а прежде всего в

том, что это есть мозг социального существа и что законы

высшей нервной деятельности человека проявляются и действуют

в человеческой личности.

Но вернемся опять к «самым общим основам высшей нервной

деятельности, приуроченной к большим полушариям», и одинако-

вым у высших животных и людей. В этом пункте, думается нам,

можно с окончательной ясностью обнаружить то отличие, о

котором мы говорим. Самая общая основа поведения, одинаковая

у животных и человека, есть сигнализация. «Итак,—говорит

Павлов,— основная и самая общая деятельность больших полу-

шарий есть сигнальная, с бесчисленным количеством сигналов и с

переменной сигнализацией» (там же, с. 30). Как известно, это

наиболее общая формулировка всей идеи условных рефлексов,

лежащей в основе физиологии высшей нервной деятельности.

Но поведение человека отличает как раз то, что он создает

искусственные сигнальные раздражители, прежде всего грандиоз-

ную ситналистику речи, и тем самым 'овладевает сигнальной

деятельностью больших полушарий. Если основная и самая общая

деятельность больших полушарий у животных и человека есть

сигнализация, то основной и самой общей деятельностью челове-

ка, отличающей в первую очередь человека, от животного с

Л.

С. ВЫГОТСКИЙ

психологической стороны, является сигнификация, т. е. создание

и употребление знаков. Мы берем это слово в его самом

буквальном и точном значении. Сигнификация есть создание и

употребление знаков, т. е. искусственных сигналов.

Рассмотрим ближе этот новый принцип деятельности. Его

нельзя ни в каком смысле противопоставлять принципу сигнализа-

ции. Переменная сигнализация, приводящая к образованию вре-

менных, условных, специальных связей между организмом и

средой,—необходимая биологическая предпосылка той высшей

деятельности, которую мы условно называем сигнификацией, и

лежит в ее основе. Система связей, устанавливающихся в мозгу

животного, есть копия, или отражение, природных связей между

«всевозможными агентами природы», сигнализирующими наступ-

ление непосредственно благоприятствующих или разрушительных

явлений.

Совершенно очевидно, что подобная сигнализация—

отражение природной связи явлений, всецело созданная природ-

ными условиями,—не может быть адекватной основой поведения

человека. Для человеческого приспособления существенно актив-

ное изменение природы человека. Оно лежит в основе всей

человеческой истории. Оно необходимо предполагает активное

изменение и поведения человека. «Воздействуя посредством этого

движения на внешнюю природу и изменяя ее, он в то же время

изменяет свою собственную природу,—говорит Маркс.— Он раз-

вивает дремлющие в ней силы и подчиняет игру этих сил своей

собственной власти» (К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч., т. 23, с.

188—189).

Каждой определенной ступени в овладении силами природы

необходимо соответствует определенная ступень в овладении

поведением, в подчинении психических процессов власти челове-

ка. Активное приспособление человека к среде, изменение приро-

ды человеком не могут основываться на сигнализации, пассивно

отражающей природные связи всевозможных агентов. Оно требу-

ет активного замыкания такого рода связей, которые невозможны

при чисто натуральном, т. е. основанном на природном сочетании

агентов, типе поведения. Человек вводит искусственные стимулы,

сигнифицирует поведение и при помощи знаков создает, воздей-

ствуя извне, новые связи в мозгу. Вместе с допущением этого мы

предположительно вводим в наше исследование новый регулятив-

ный принцип поведения, новое представление об определяемое™

реакций человека—принцип сигнификация, который состоит в

том, что человек извне создает связи в мозгу, управляет мозгом и

через него—собственным телом.

Естественно, возникает вопрос: как вообще возможно созда-

ние связей извне и регулирование поведения того типа, о котором

мы говорим? Такая возможность дана в совпадении двух момен-

тов.

В сущности возможность подобного регулятивного принципа

содержится, как вывод в предпосылке, в строении условного

рефлекса. Основой всего учения об условных рефлексах является

ИСТОРИЯ РАЗВИТИЯ ВЫСШИХ ПСИХИЧЕСКИХ ФУНКЦИЙ:

представление о том, что главное отличие условного рефлекса от

безусловного заключается не в механизме, а в образовании

рефлекторного механизма. «Разница только в том,—говорит

Павлов,—что один раз существует готовый проводниковый путь,

а в другой—требуется предварительное замыкание; один раз

механизм сообщения готов вполне, в другой раз механизм каждый

раз несколько дополняется до полной готовности» (т. IV, с. 38).

Следовательно, условный рефлекс есть механизм, вновь создан-

ный совпадением двух раздражителей, т. е. созданный извне.

Второй момент, наличие которого объясняет возможность

возникновения нового регулятивного 'принципа поведения, заклю-

чается в факте социальной жизни и взаимодействия людей. В

процессе общественной жизни человек создал и развил сложней-

шие системы психологической связи, без которых трудовая

деятельность и вся социальная жизнь были бы невозможны.

Средства психологической связи по самой природе и функции

своей суть знаки, т. е. искусственно созданные стимулы, назначе-

ние которых состоит в воздействии на поведение, в образовании

новых условных связей в мозгу человека.

Оба момента, взятые вместе, приводят нас к пониманию

возможности образования нового регулятивного принципа. Соци-

альная жизнь создает необходимость подчинить поведение инди-

вида общественным требованиям и наряду с этим создает слож-

ные сигнализационные системы—средства связи, направляющие

и регулирующие образование условных связей в мозгу отдельного

человека. Организация высшей нервной деятельности создает

необходимую предпосылку, создает возможность регуляции пове-

дения извне.

Недостаточность принципа условного рефлекса при объясне-

нии поведения человека с психологической стороны состоит, как

уже сказано, в том, что при помощи этого механизма мы можем

понять только, как природные естественные связи регулируют

образование связей в мозгу и поведение человека, т. е. понять

поведение в чисто натуралистическом, но не историческом плане.

Бесконечная масса явлений природы, говорит Павлов, суммируя

принципиальное значение регулятивного принципа условного реф-

лекса, постоянно обусловливает посредством аппарата больших

полушарий образование то положительных, то отрицательных

условных рефлексов и тем подробно определяет всю деятельность

животного, его ежедневное поведение. Нельзя яснее выразить ту

мысль, что условные связи обусловлены природными связями:

природа обусловливает поведение. Этот регулятивный принцип

вполне соответствует пассивному типу приспособления живот-

ного.

Но ни из каких природных связей нельзя понять активного

приспособления к природе, изменения ее человеком. Это можно

понять только из социальной природы человека. Иначе мы

возвращаемся к натуралистическому утверждению, что только

природа действует на человека. «Как естествознание, так и