Васильев Л.С. Древний Китай. Том 1

Подождите немного. Документ загружается.

апеллировать к умершим шанским «верхним предкам», так как

такого рода обращение, по логичному мнению исследователей,

впрямую свидетельствовало бы о вассальной зависимости, при-

знававшейся Чаном по отношению к Шан, скорей всего, лишь

до провозглашения им себя ваном (см. [232, с. 46] )

В любом случае, однако, очень интересен сам факт: чжоусцы

при Чане уже не только были знакомы с аньянской письменно-

стью и практикой гадания, но и практиковали обряд гадания с

надписями у себя дома, завели архив по аньянскому образцу.

Более того, осуществляли эксперименты, связанные с развитием

шанских знаков: есть мнение, что обнаруженные среди надписей

некоторые неточные цифрового характера записи имели отноше-

ние к той практике гаданий на стеблях тысячелистника, о кото-

рой уже упоминалось в связи с гексаграммами Вэнь-вана (см.

[48, с. 37]).

Надписи, о которых идет речь, содержат и еще некоторые

интересные сведения. Так, из номенклатуры упоминаемых в них

должностей явствует, что в Чжоу времен Чана уже существова-

ла административная система с ее типичной именно для чжоу-

сцев троичной формулой: называются главы трех основных ве-

домств (земледелия, отработок и военного дела), столь обычных

для чжоуского Китая позже. Есть упоминания и некоторых

иных должностей — писца (ши) и военачальника, ведающего

дружиной вана (ши-ши). Хотя все упомянутые должности чисто

чжоуские, нет никаких сомнений в том, что административная

система в целом была структурирована под влиянием Шан и что

все это тоже следует считать одним из проявлений активного

приобщения Вэнь-вана к аньянской цивилизации.

Обнаруженные при археологических раскопках изделия из

бронзы тоже восходят к шанским прототипам. Это же можно

сказать и о чжоуских колесницах, видимо, и о военном искус-

стве, тактических приемах ведения боя, построения войска и

т.п. Наконец, сохранились сведения, позволяющие заключить,

что чжоусцы при Вэнь-ване имели зависимых от них союзников,

если даже не вассалов: примерно в таком плане упоминаются в

текстах владения Шу и Чао, а также Чу (подробней о содер-

жании рассмотренных надписей см. [232, с. 62—64]).

Сопоставление материалов письменных источников, включая

фэнчуцуньские надписи, и иных данных, прежде всего предо-

ставляемых археологией, позволяет зримо ощутить тот серьез-

ный скачок в развитии, который совершили чжоусцы при Вэнь-

Стоит обратить внимание на то, что этот аргумент не бесспорен. Как о том

будет идти речь чуть ниже, сын Вэнь-вана У-ван, одержав победу над Шан,

принес жертвы шанским предкам ди в их храме. Правда, в тот момент никто не

заподозрил бы У-вана в вассальной зависимости от Шан. Но суть проблемы в

том, что своих обожествленных предков и храмов в их честь у чжоусцев тогда

еще не было.

.218

ване. Можно определить этот шаг следующим образом: за пол-

века правления Чана чжоусцы если и не перестали быть полу-

варварами, то во всяком случае настолько близко подошли к

стандартам цивилизации, что оказались в состоянии бросить вы-

зов Шан и одолеть шанцев в открытом сражении. Вызов бросил

Вэнь-ван, причем не с позиций голой силы, а с использованием

иных методов и средств, прежде всего именно тех, что соответ-

ствовали высокой духовной культуре.

Не принимая за чистую монету ни обличений в адрес недоб-

родетельного Чжоу Синя, ни восхищений сверхдобродетельным

Вэнь-ваном, есть все же определенные основания согласиться с

тем, что состояние кризиса в Шан как-то было связано с лично-

стью Чжоу Синя, от которого его сторонники уходили, тогда как

успехи Чжоу зависели от Вэнь-вана, к которому они шли. А

коль скоро так, то независимо от степени добродетельности и

величины интеллектуального потенциала Вэнь-вана (хотя очень

похоже на то, что с тем и другим у этого выдающегося правите-

ля чжоусцев все было в порядке) факт остается фактом: пре-

стиж чжоусцев возрастал, а шанцев — падал. И только поэтому

Чан где-то на 40-м году своего правления объявил себя ваном,

бросив тем самым открытый вызов Шан. Позже все это было

интерпретировано победившими чжоусцами в терминах теории о

«мандате Неба». Но Чан, как известно, только бросил вызов.

Военную победу над Шан одержал его сын У-ван.

У-ван и битва при Муе

(1027 г. до н.э.)

Изложение событий из истории шанско-чжоуских отношений

подходит к своему кульминационному пункту. Решающей битве

при Муе и всему тому, что сопутствовало этому сражению, по-

священо немало материалов, начиная от главы «Шуцзина» «Му

ши» и гл. 4 «Шицзи». Кроме того, коллизии, связанные с

решающим для истории и судеб древнего Китая событием, отра-

жены во многих других сочинениях в виде кратких реминисцен-

ций и назидательных рассуждений. Сосредоточимся на основ-

ном, чтобы уяснить суть происшедшего.

Чжоусцы готовились к решающей схватке с Шан основатель-

но. Собственно, именно этому была посвящена вся долгая жизнь

Чана. Он основал новый город Фэн, придвинув тем самым адми-

нистративно-военный центр Чжоу поближе к шанцам (Цишань,

насколько можно понять, оставался при этом ритуальным цент-

ром). Затем он приказал своему сыну Фа, будущему У-вану,

создать неподалеку еще один аналогичный центр — Хао. Оба

они, Фэн и Хао, были, видимо, более военными лагерями для

сосредоточения и тренировки воинов, нежели городами в полном

.219

смысле этого слова, — так, во всяком случае, считают современ-

ные исследователи (см. [232, с. 92—93]).

Оказавшись на троне, Фа продолжал подготовку к великому

свершению. Он постоянно подчеркивал, что действует от имени

и по поручению отца, даже возил, по словам Сыма Цяня, с со-

бой в колеснице деревянную поминальную табличку с его име-

нем. Из текста «Шицзи» явствует, что Фа колебался и искал

поддержки. Он то обращался к своим помощникам и союзникам,

призывая их готовиться к походу, то отступал, ссылаясь на не-

высказанную еще волю Неба. И лишь тоща, когда «безрассудст-

во и жестокость проявились у Чжоу Синя еще больше», У-ван

решил, что время для выступления настало. Зимой и, видимо,

по льду его армия переправилась через Хуанхэ и вплотную при-

близилась к землям Шан.

Подойдя к местности Муе, У-ван остановился лагерем и

обратился к своим воинам. Согласно «Шуцзину», он напомнил о

бесчинствах шанского вана, который не слушает советов мудрых

людей, но внимает капризам женщин (очень сильное обвинение

в китайской традиции), приближает к себе преступников, за-

ставляя их подавлять народ и совершать насилия. Далее предво-

дитель чжоусцев призвал своих воинов быть мужественными в

схватке, вовремя выправлять боевые ряды и не слишком усерд-

ствовать в уничтожении противника — многие могут перейти

на сторону чжоусцев. Вскоре к Муе подошла шанская армия,

и в день цзя-цзы второй луны произошло решающее сра-

жение.

Силы были неравными. Вместе с чжоусцами выступили вои-

ны восьми владений, а всего у союзников было 300 колесниц,

3 тыс. дружинников-профессионалов и 45 тыс. воинов. Шанцы

же, по данным Сыма Цяня, выставили гораздо более многочис-

ленное войско — чуть ли не в 700 тыс. (см. [86, т. 1, с. 184—

186]). Эта цифра справедливо подвергается специалистами сом-

нению — общность Шан не была столь значительной, чтобы

выставить такую армию. Но сам факт сражения признается

всеми. Более того, не столь давно он был документально под-

креплен надписью на сосуде «Ли-гуй», обнаруженном в 1975 г.

Надпись подтверждает, что сражение началось утром дня цзя-

цзы и завершилось вечером того же дня разгромом шанского

войска и бегством Чжоу Синя с поля боя (см. [232, с. 94—

95]).

Детали и обстоятельства битвы неясны, как спорно и соотно-

шение сил. Специалисты согласны с тем, что шанское войско

было более многочисленным и лучше оснащенным. Возможно, к

нему были добавлены ополчения оставшихся верными Шан

союзных племен. Вне всякого сомнения, шанцы имели полное

превосходство по числу колесниц (называют цифру в 4 тыс. —

стоит повторить, специалисты склонны считать, что цифры при-

.220

нявших участие в сражении с обеих сторон преувеличены, хотя,

возможно, и в разной степени). Но для нас гораздо важнее ито-

ги и последствия сражения при Муе. Первым из них было само-

убийство Чжоу Синя. Победоносный У-ван вошел в шанскую

столицу и символически поразил мечом обожженный труп сво-

его врага. Эра Шан кончилась, наступила эпоха Чжоу. Как это

было оформлено и чем мотивировано?

Чжоуские источники, включая надписи на бронзе, поясняют,

что свой поход У-ван рассматривал прежде всего как кару за не-

добродетельные акции Чжоу Синя. Нет смысла спорить о том,

было ли это просто предлогом. Но существенно, что, прибыв в

столицу Шан, У-ван не отнесся к побежденным как к врагам.

Напротив, он почти демонстративно ограничился символическим

наказанием уже погибших вана и его двух любимых наложниц

(вспомним: Чжоу Синь внимал капризам женщин), которые до

появления чжоусцев успели покончить с собой. После этого

У-ван отправился в шанский храм, где совершил церемонию с

пышными жертвоприношениями в честь шанских «верхних

предков». Как о том свидетельствуют данные фэнчуцуньских

надписей, подобный поступок был в традиции чжоуских

правителей, обычно воспринимавших себя в качестве вассалов

шанских ванов и не останавливавшихся перед тем, чтобы в

ритуальной форме по аньянскому стандарту (гадания на кос-

тях и панцирях) запечатлеть свое уважение шанским

предкам.

Мало того, У-ван после этого торжественно вручил бразды

управления шанцами в руки сына Чжоу Синя, который отныне

должен был возглавлять государство Шан и приносить регуляр-

ные жертвы шанским предкам-дк. Иными словами, У-ван и не

помышлял, по меньшей мере вначале, о ликвидации государства

Шан. Конечно, при этом он все-таки не поступался и своими

правами победителя. Как свидетельствует Сыма Цянь, У-ван

приказал освободить из темницы всех тех, кого туда заключил

Чжоу Синь, велел раздать дворцовые ценности и зерно нуждаю-

щимся, отвезти наиболее важные сокровища-символы (девять

треножников и драгоценные яшмы) в столицу Чжоу, а также

демобилизовать большинство участвовавших в сражении вои-

нов. Словом, как победитель У-ван был великодушен.

Разумеется, он поручил двум своим младшим братьям,

Гуань-шу и Цай-шу, находиться при новом шанском ване и,

естественно, присматривать за ним. Но при всем том У-ван не

стремился заместить собой правителей вчера ещр могуществен-

ного Шан. Больше того, он даже как бы побаивался этого, не

чувствуя себя вправе занять столь высокое место вот так просто,

по праву сильного, завоевателя.

Сыма Цянь сообщает, что У-ван щедро вознаградил помогав-

ших ему владетельных князей, предоставив им право управлять

.221

их уделами, а также пожаловал территории и подданных тем

своим близким родственникам, прежде всего братьям, а также

заслуженным сподвижникам, кто таких уделов не имел. Однако

все эти акции проводились не за счет владений Шан и вообще -

во всяком случае применительно к владетельным князьям, союз-

никам Чжоу (может быть, и союзникам Шан), - они выглядели

не более чем признание всесильным завоевателем некоего ста-

тус-кво: пусть все те, кто что-то имел и чем-то владел, живут

там и так, как жили прежде. Иными словами, У-ван опять-таки

не вмешивался в чужие дела, а родственникам и сподвижникам

своим предоставлял земли, ранее не входившие в уделы владе-

тельных князей.

Словом, все говорит о том, что У-ван чувствовал себя в сво-

ей новой роли всемогущего завоевателя как-то неуютно. Он яв-

но ощущал некий комплекс неполноценности, даже, если угод-

но, какой-то вины. Естественно, не перед людьми — они были

ниже него, не им его судить, но перед Небом (или, если точнее,

перед «верхними предками», причем именно шанскими «верхни-

ми предками» — шан-ди, теми самыми, к которым он и его отец

привыкли относиться с таким пиететом).

Небо и шан-ди, т.е. «верхние предки» шан, были в начале

эпохи Чжоу категориями взаимозамещаемыми, о чем немало

сказано в «Шуцзине» и в специальной литературе. И апеллируя

к Небу, У-ван явственно имел в виду именно этих предков. В

гл. 4 «Шицзи» есть любопытный пассаж. В беседе с Чжоу-гуном,

своим братом и, видимо, очень близким ему человеком, У-ван

сетует на то, что он еще не упрочил свои позиции и не ощутил

явно выраженного благоволения Неба [86, т. 1, с. 188—189].

Достичь его У-ван, по его словам, сможет лишь тоща, когда на-

кажет всех виновных и будет усердно заботиться о народе, а

также когда сумеет построить новую столицу чжоусцев в районе

р. Ло, далеко к востоку от местожительства Чжоу. Почему бла-

говоление Неба или шанских предков шан-ди оказалось связан-

ным со строительством новой столицы — делом, которое после

смерти У-вана завершил Чжоу-гун?

В надписи на сосуде «Хэ-цзунь», обнаруженном в 1965 г. и

датируемом временем правления сына У-вана, Чэн-вана, упомя-

нуто, что, коща У-ван победил Шан, он апеллировал к Небу

Похоже на то, что к моменту составления надписи — а это было время,

коща чжоуским Китаем управлял знаменитый Чжоу-гун, предполагаемый автор

концепции «Небесного мандата», — Небо и шанские предки

шан-ди

были уже

величинами равноценными и взаимозаменяемыми, причем Небо, судя по тек-

стам, выдвигалось на первое место. Здесь уместно заметить, что проблема шан-

ди, о которой уже упоминалось и к которой мы еще будем возвращаться, воз-

никла, видимо, именно в годы правления Чжоу-гуна. У-ван еще совершал жерт-

вы в честь шанских

шан-ди.

Но в текстах, написанных при его преемниках,

включая Чжоу-гуна, термин Шанди начинает использоваться в несколько ином

смысле. Он становится обозначением Верховного Первопредка, Высшего Небес-

.222

выразив при этом желание обосноваться в Чжунго, чтобы оттуда

управлять народом [232, с. 96]. Не говоря уже о том, что здесь

впервые употреблено сочетание Чжунго (срединные государства;

срединное государство; в нашем случае — середина владений

Чжоу, т.е. примерно район новой столицы Лои), смысл апелля-

ции к Небу сводится в тексте надписи прежде всего к страстно-

му желанию получить санкцию на владение Поднебесной.

Дело в том, что чжоусцы - как, видимо, и иные окружавшие

шанцев и находившиеся под их воздействием народы - воспри-

нимали идеи пространственного мироустройства через традицию

Шан, суть которой сводилась к тому, что центром обитаемого

мира следовало считать столицу вана, окруженную зоной регио-

нальных подразделений и поясом обитания чужих племен и вла-

дений. Практически сказанное означает, что чжоуский У-ван

как бы по-прежнему соглашался с тем, что центр ойкумены на

востоке, тоща как сами чжоусцы с их западным местоположени-

ем - лишь периферия ее. И если чжоуский ван хочет добиться

благоволения Неба, то оно должно быть как-то связано с пере-

мещением центра обитания чжоусцев или хотя бы главной их

администрации на восток. В качестве своего рода заместителя

столицы шанского вана и воспринималась новая в районе Ло,

Лои, территориально действительно близкая к Аньяну (совре-

менный Лоян расположен чуть южнее Аньяна, к югу от

Хуанхэ).

Построить новую столицу У-ван не успел. Он умер вскоре

после битвы при Муе (по хронологии Чэнь Мэн-цзя, которая ис-

пользуется здесь, в 1025 г. до н.э.). Ушел из жизни, так и не до-

ждавшись благоволения Неба. Умер в состоянии некоторой по-

литической двусмысленности: он был победителем, свободно рас-

поряжался владениями вокруг Шан, подумывал о строительстве

нового центра чжоусцев невдалеке от Шан, но в то же время

шанцы с их новым ваном во главе продолжали существовать,

причем традиционно в качестве центра Чжунго, да к тому же и

по-прежнему вроде бы под покровительством Неба и своих пред-

ков. Как будто, несмотря на пороки Чжоу Синя и кару Неба,

осуществленную руками У-вана, ничего не случилось, ничего не

изменилось. И вот тогда-то, после его смерти и в связи с ней,

Небо наконец вмешалось в людские дела и проявило свое отно-

шение к чжоусцам.

ного Правителя. Больше того, Шанди начинает идентифицироваться с местом

своего обитания, т.е. с Небом, превращается в персонификацию безликого Неба.

Именно поэтому термины Шанди и Небо становятся взаимозаменяемыми, после

чего Небо, естественно, выходит на передний план хотя бы потому, что оно как

понятие и термин лишено тех ассоциаций, которые оставались у термина

Шанди, производного в конце концов от шанских верхних предков

шан-ди.

.223

Мятеж шанцев

и восточный поход Чжоу-гуна

В год, когда умер У-ван, его сын и наследник был еще мал.

И хотя официально именно он стал преемником отца, регентом-

правителем при нем был Чжоу-гун. Из текстов неясно, был ли

он старшим среди всех остальных братьев покойного У-вана,

хотя, скорей всего, дело обстояло именно так. Но много важнее

то, что Чжоу-гун был самым умным и способным из них и, что

еще более существенно, едва ли не наиболее честным и поря-

дочным. Во всяком случае, в последующей традиции именно он

остался символом добродетели и справедливости, ума и знаний,

воинских доблестей и административных способностей.

Традиция, видимо, не преувеличивает реальной роли Чжоу-

гуна. Больше того, как представляется, преувеличить его вклад

в китайскую историю невозможно, и если бы не он, плоды побе-

ды легко могли быть навсеща утеряны немногочисленным пле-

менем чжоусцев, так и не дождавшимся при жизни У-вана не-

бесного благоволения. Дело в том, что это благоволение обеспе-

чил именно Чжоу-гун. Более того, он сумел добиться того, что

все чжоусцы и нечжоусцы, все население бассейна Хуанхэ — да

и окраинной периферии вне этого бассейна — восприняли сло-

жившуюся в результате его деятельности ситуацию именно так,

как того хотел в свое время У-ван, т.е. как благоволение, вели-

кий мандат Неба.

Имя Чжоу-гуна окружено легендами. Не все из них заслу-

живают доверия, но практически в каждой из них есть нечто,

что характеризует личность этого деятеля. Вот одна из таких

легенд, зафиксированная в главе «Шуцзина» «Цзинь тэн» («Ме-

таллический сундук»). В ней рассказывается, как незадолго до

смерти У-ван серьезно заболел. Опасаясь в связи с возможной

смертью правителя осложнений для неустоявшейся власти,

Чжоу-гун обратился по шанскому стандарту к ванам, предшест-

вовавшим У-вану (т.е. к Тай-вану, Ван Цзи и Вэнь-вану), с

просьбой помочь правителю выздороветь и взять взамен, если

так уж нужно, его собственную жизнь. Панцири с текстом гада-

ний были помещены в металлический сундук. У-ван вскоре вы-

здоровел и все забылось. Но коща он все же умер, а 13-летний

Чэн-ван занял трон, поползли слухи, что Чжоу-гун «не желает

добра» молодому правителю с явным намеком, что он сам готов

занять трон. Слухи эти распускали брат Чжоу-гуна Гуань-шу и

другие братья. Чжоу-гун оскорбился и демонстративно хлопнул

дверью, заметив, что не вернется, пока истина не будет установ-

лена, а клеветники наказаны. И вот вскоре ван и его помощни-

ки обнаружили сундук, вскрыли его и узнали о преданности и

самопожертвовании Чжоу-гуна. Это совпало со стихийным бед-

ствием, в чем ван увидел небесное предзнаменование и покаялся

.224

(«Небо наслало беду, чтобы напомнить о добродетелях Чжоу-

гуна»).

Легенда остается легендой. Но вот что сказано у Сыма Цяня:

«Чжоу-гун боялся, что владетельные князья взбунтуются, и

взял управление государством на себя. Гуань-шу, Цай-шу и

другие младшие братья [У-вана], подозревая Чжоу-гуна [в

стремлении захватить власть], совместно с У Гэном подняли мя-

теж против Чжоу» [86, т. 1, с. 190]. У Гэн — юный наследник

шанского престола, присматривать за которым в свое время и

были назначены Гуань-шу и Цай-шу. Мятеж оказался реальным

итогом конфликта и противостояния в среде братьев умершего

У-вана.

В подобном столкновении нет ничего удивительного. Коща

пахнет властью, среди причастных к ней разгорается борьба не

на жизнь, а на смерть. Это обычная норма, проявления ее легко

увидеть и в истории Китая. Необычно то, что самый могуще-

ственный и более других причастный к власти регент-правитель

Чжоу-гун не только не включился в борьбу за нее, но — если

верить легенде — даже оскорбленно отступил. В реальной дей-

ствительности было, видимо, нечто иное. Человек, который лег-

ко мог захватить власть для себя самого, употребил все свои си-

лы и способности на то, чтобы сохранить легитимность власти,

т.е. устоявшуюся и явно заимствованную последними чжоуски-

ми правителями у Шан норму передачи власти от отца к сыну,

минуя боковые линии родства. В этом, если угодно, истинное

зерно легенды и объяснение поведения Чжоу-гуна.

Ситуация во многих отношениях необычная и впечатляю-

щая. Разгорается борьба за власть после смерти У-вана. Каза-

лось бы, она должна идти около трона У-вана на крайнем запа-

де военно-политического объединения Чжоу, в районе чжоуской

«новой» столицы близ Фэн и Хао, которые, разросшись, стали

затем восприниматься как нечто единое (Фэн-Хао) и именова-

лись иноща термином Цзунчжоу (родовые земли Чжоу). На де-

ле все было не так. У трона борьба за власть не шла. Чжоу-гун,

взяв ее крепко в свои руки, о троне не помышлял.

На восточных же землях, в центре державы, в Чжунго, все

было иначе. Гуань-шу и Цай-шу, выступившие с претензиями

на власть и попытавшиеся бросить тень на Чжоу-гуна, пошли на

борьбу с малолетним Чэн-ваном и могущественным Чжоу-гуном

не сами, а выдвинув впереди себя в качестве щита легитимного

правителя, хранителя шанского трона. Конечно, за спиной

опять-таки несовершеннолетнего шанского У Гэна стояли имен-

но Гуань-шу и Цай-шу, под началом которых были, видимо, и

определенные военные силы (как без них они могли бы осущест-

влять свои функции надзора?!). Но факт остается фактом, в

борьбе против подозреваемого в нелегитимных акциях Чжоу-

гуна его братья опирались на легитимность поверженного, но не

13-3

226 225

уничтоженного и тем самым как бы сохранявшего поддержку

небесных сил дома Шан!

Итак, все до предела необычно. Ни в одной из стран мира не

было ничего похожего. Для всех стран и народов, вплоть до

наших дней, по меньшей мере до второй половины XX в.,

источником права была сила. Во всяком случае, прежде всего и

главным образом она: кто палку взял, тот и капрал! А вот в Ки-

тае на рубеже эпох Шан и Чжоу на передний план выступила

идея легитимности: право на власть имеет тот, за кем стоят

небесные силы!

Разумеется, коренная причина подобного рода необычной

политической ментальности таится в своеобразии религиозного

ритуала шанцев, который в свою очередь весомо воздействовал

на всех их соседей, включая и чжоусцев. Шанцы, чжоусцы и,

видимо, многие другие соседние племена были воспитаны в

русле определенной духовной и политической культуры, квинт-

эссенция которой заключалась в том, что место великих богов,

которые всеща и у всех были конечной инстанцией легитим-

ности, заняли шанские предки-ды. А раз так, то неудивительно,

что шан-ди и небесные силы (Небо как местонахождение

предков) на стороне шанцев.

И для того чтобы что-либо в этом смысле изменилось, нужно

было проявление благоволения небесных сил, об отсутствии

которого так сокрушался У-ван. Словом, пока Небо явно не вы-

разило своего отношения к ситуации, легитимность оставалась

на стороне шанцев Это-то обстоятельство и использова-

ли — вынуждены были использовать — мятежные Гуань-шу и

Цай-шу. Существенно заметить, что и в историографическую

традицию события, связанные с мятежом, вошли именно как

мятеж недопокоренных шанцев, к которому присоединились

Гуань и Цай, но не как мятеж братьев правителя, использовав-

ших в своих интересах шанскую легитимность. В том-то и дело,

что для всех современников мятеж был прежде всего апелля-

цией к небесным силам: кто же все-таки имеет в сложившейся

ситуации право на власть?

Надо сразу же сказать, что чжоусцы оказались в весьма

нелегком положении. Они были, как упоминалось, достаточно

малочисленны. По некоторым подсчетам, взрослое население

собственно чжоусцев не превышало 70 тыс. [232, с. 69].

Воинские их соединения были в основном на западе, тогда как в

распоряжении восставших было немало сил, считая и те, что

стояли за Гуанем и Цаем. Есть также сведения, что одно-

временно против Чжоу решили выступить некоторые племенные

группы в различных районах страны. При такой невыгодной для

чжоусцев раскладке многое зависело от умелых военных дей-

ствий, от решительности руководства. И вот здесь-то и вышел

на передний план Чжоу-гун.

.226

У Сыма Цяня об этом сказано кратко: «Чжоу-гун, заручив-

шись повелением Чэн-вана, пошел походом [на восставших],

[он] казнил У Гэна и Гуань-шу и сослал Цай-шу. Вэйский кня-

жич Кай был поставлен править [землями] Сун вместо иньского

потомка... [Затем Чжоу-гун] собрал в большом числе оставших-

ся иньцев и пожаловал их младшему брату У-вана, даровав ему

титул вэйского Кан-шу» [86, т. 1, с. 190]. В «Шуцзине» более

подробно рассказано о том, что Небо наслало на чжоусцев беду,

что его воля неопределенна, а малолетний правитель Шан вновь

пытается претендовать на гегемонию. Однако гадание было

благоприятным, так что следует смело идти на восставших

иньцев и покарать их. Чэн-ван (от его имени идет повествова-

ние) обещает при этом быть еще более внимательным к людям,

следовать политике своего отца и действовать решительно (глава

«Да гао») [155, т. 4, с. 457 и сл.; 240, с. 36—37].

Как бы то ни было, но Чжоу-гун выступил во главе чжоу-

ского войска на восток и в течение трех лет вел бои, пока не

одержал наконец решающую победу над восставшими шанцами,

мятежными братьями и примкнувшими к ним недовольными

чжоуским владычеством племенами, бывшими союзниками

Шан.

Восточный поход Чжоу-гуна был завершающим аккордом

всей драматической истории,- связанной с крушением Шан. На

сей раз стратегия чжоусцев была иной, нежели в 1027 г. до н.э.

Мятежное государство должно быть ликвидировано, стерто с

лица земли — такой была ярко выраженная воля Неба. И эта

воля должна быть реализована победителями. Ситуация стала до

предела ясной. Необходимо было лишь довести дело до-логиче-

ского конца, до полной ликвидации мятежного и осужденного

самим Небом на гибель государства Шан, поэтому теперь оста-

валось только решить судьбу шанцев. Часть их была переселена

во вновь образованный удел Сун, править которым было поруче-

но представителю боковой ветви дома Шан, упомянутому Сыма

Цянем Каю. Другая часть была переселена на земли нового

удела Вэй, который был пожалован Кан-шу, брату У-вана и

Чжоу-гуна. Еще одна часть перемещена в удел Jly, наследствен-

ное владение самого Чжоу-гуна, которым стал управлять его

старший сын. Заметная доля шанцев, причем наиболее квали-

фицированных в первую очередь (речь идет и о военной, и об

административной, и о ремесленно-строительной квалифика-

ции)

оказалась в районе р. Ло, ще было начато под руководст-

вом Чжоу-гуна строительство новой столицы чжоусцев, о кото-

рой мечтал еще У-ван. Наконец, очень небольшая часть шанцев

осталась в старых местах.

Словом, шанцы были расчленены по меньшей мере на пять

частей, что было для них не только весьма болезненной опера-

цией, но и концом их существования как единой процветающей

13-2 226

227