Васильев Л.С. Древний Китай. Том 1

Подождите немного. Документ загружается.

практический порядок вызвало к жизни ту самую «бюрократи-

ческую логику», о которой уже упоминалось. И если в честь

«верхних предков» в дни жертвоприношений уничтожались сот-

нями захваченные в плен иноплеменники, то это не было актом

религиозного экстаза. Напротив, такого рода ритуал представлял

собой нормативный акт уважения к обожествленному покойнику

в день его памяти, дань его заслугам, свидетельство благодарно-

сти живущих за его постоянную заботу о них. Такой же харак-

тер имели торжественные ритуалы погребения правителей в их

пышных гробницах, ще ушедших на тот свет и присоединяю-

щихся к «верхним предкам» ванов сопровождало все то, что слу-

жило им при жизни, включая подчас и сотни сопогребенных —

жен, слуг, колесничих и т.п.

В заключение раздела о духовной культуре несколько слов

об этике. Дело в том, что сразу же после крушения Шан, о чем

пойдет речь ниже, проблемы этики, нормативы и даже культ ее

резко вышли на передний план. Для того были веские причины.

Но были ли у шанцев этические нормы, которые заимствовались

победившими их чжоусцами? Ведь чжоусцы взяли у цивилиза-

ции Шан, у побежденных ими противников очень многое, едва

ли не все из того, чем те обладали. Правда, немало прибавили и

своего, отсутствовавшего у шанцев. Так как же обстояло при

этом дело с этикой, которая стала играть в духовной культуре

чжоусцев ведущую, первостепенную роль?

В гадательных надписях этические категории практически

отсутствуют. Пиетет и престиж, связанные с культом умерших

предков, несли с собой, естественно, должное уважение и почте-

ние. Но в специальной терминологии, в категориальной или по-

веденческой системе отношений это никак себя не проявляло.

Ритуал виден. Можно заметить отчетливые признаки связанного

с ним церемониала, существования религиозных представлений

на уровне веры в духов и различного рода суеверий (анимизм и

т.п.). Была определенная бюрократическая логика, иерархия с

соответствующими поведенческими стереотипами. Так или

иначе все это имеет какое-то отношение к этике.

При всем том, однако, совершенно очевидно, что этика как

таковая отдельно не существовала, а категории ее вычленены и

разработаны еще не были. Этические нормы включались в

генеральную систему нормативов как естественная, неотъемле-

мая часть прочих действий и элементов этой системы. «Верхние

предки» на то и божественные предки, чтобы оказывать им мак-

симальное уважение. Старшие по чину и положению на то и

старшие, чтобы чтить их. То же, видимо, было свойственно и

отношениям в семье, в клане, взаимоотношениям с миром духов

и прочих сверхъестественных сил. Но не более того. Резюмируя,

вполне можно сказать, что этика как специализированная и осо-

бо разработанная система взаимоотношений в цивилизации Шан

.198

вычленена еще не была. Центром тяжести духовной культуры

был рационализованный ритуал — гадания, жертвоприношения,

культ «верхних предков», а также различных природных сил и

явлений,

Военная функция в Шан

С первого же момента своего появления на территории Ань-

яна и окружающих ее земель общность Шан резко отличалась

от окружавших ее племен техническими достижениями и эле-

ментами урбанистической цивилизации, среди которых одним из

наиболее заметных была их военная техника. Специальные ис-

следования немало сделали для реконструкции шанского воору-

жения, для детального изучения системы организации войска

и т.п. (см. [8; 159; 262]). Основой военной мощи шанцев была

боевая колесница, исторические корни которой, включая и за-

пряженных в нее одомашненных лошадей, восходят к Ближнему

Востоку, прежде всего к индоевропейцам.

В некотором смысле можно и даже следует сказать, что вся

шанская культура, весь аньянский этнос были теснейшим обра-

зом связаны именно с боевой колесницей, по функциям в то

время игравшей роль современных танков. Иными словами, ко-

лесница была залогом победы в военных действиях с варварски-

ми, окружавшими Шан племенами, которые практически ничего

ей не могли противопоставить — по крайней мере до тех пор,

пока сами не переняли у шанцев мастерство и технологию изго-

товления колесниц, ну и, разумеется, не получили в свое распо-

ряжение запрягавшихся в эти колесницы лошадей. Судя по все-

му, это произошло лишь на заключительном этапе истории Шан

и, видимо, сыграло свою роль в падении протогосударства

шанцев.

Колесница была вооружением знати. Обычно на небольшой

двухколесной повозке, запряженной парой лошадей, находились

трое. В центре был колесничий, управлявший лошадьми. Рядом

с ним воины: справа — чаще всего с копьем (копьями?) или

клевцом на длинном древке, слева — владелец колесницы с лу-

ком и запасом стрел. Все трое воинов обычно активно участво-

вали в сражении или в охоте. Следует отметить, что охотой

аристократы, начиная с правителя-вана, занимались много, рас-

сматривая ее прежде всего как тренировку, способ поддержания

воина в должной форме. Вот одно из сообщений об охоте: «В

день цзя-у ван направился охотиться на диких буйволов, сяо-

чэнь [такой-то] был с ним в колеснице. Вел колесницу [такой-

то]» [151, с. 558].

Разумеется, своя колесница была у каждого из родовитых,

тем более титулованных шанцев, а также у воинов из аристо-

13-3 226

199

критических кланов Ван-цзу и Доцзы-цзу. Возможно, ее имели

и некоторые воины из кланов Сань-цзу и У-цзу. В любом слу-

чае, однако, стоит подчеркнуть, что боевая колесница была ору-

дием дорогим и уже только поэтому должна была находиться

в распоряжении представителей высокопоставленных верхов.

Впрочем, возможно, что во время боевых действий на нее сажа-

лись и обычные, специально отобранные воины, особенно из

числа дружинников вана.

Основной частью шанской армии была тем не менее пехота.

Хорошо вооруженная луками и стрелами, копьями и клевцами,

она, судя по реконструкциям на основе вооружения и средств

защиты из шанских кладов, состояла обычно из подразделений

по 72—88 бойцов, строившихся в колонны по 10—12 человек в

ряд. Воины первой шеренги были в боевых построениях защи-

щены особенно тщательно, с использованием щитов и шлемов

(см. [8, с. 68 и сл.]). Считается, что обычно подразделение об-

служивало одну колесницу, или, точнее, взаимодействовало с

ней. Отряды из нескольких подразделений и колесниц являли

собой уже достаточно внушительную боевую силу.

Не все шанское войско состояло из подобного рода отрядов.

Можно предположить, что взаимодействовавшие с колесницами

были профессионалами, а войско не могло состоять только из

них. В первую очередь это относится к тем военным группам,

которые должны были выставляться титулованными удельными

правителями, явно не имевшими достаточных средств для того,

чтобы вооружить и содержать большое профессиональное вой-

ско. Поэтому можно предположить, что значительную часть во-

енных сил составляло шедшее позади хорошо вооруженных про-

фессионалов крестьянское ополчение, особенно коща из надпи-

сей явствует, что в том или ином походе приняли участие 3—

5 тыс. человек (средняя цифра) и тем более 13 тыс., как о том

было сказано в одной из приводившихся уже надписей.

Военные экспедиции бывали долгими и отдаленными. Одна

из них, против этнический общности жэнь-фан, предпринятая

уже при последнем шанском ване, длилась 260 дней и дошла на

юге до р. Хуай [151, с. 304]. Обходились такие экспедиции до-

рого, а военная добыча и трофеи не были столь значительными,

чтобы хотя бы отчасти компенсировать затраты, ибо с варвар-

ских племен отдаленной периферии в те времена практически

нечего было взять. В надписях нет упоминаний о богатой добы-

че — трофеем был лишь престиж, авторитет вана, которые и

подкреплялись дальними походами. До поры до времени военное

превосходство шанцев было очевидным, и на нем держалась вся

политическая гегемония Шан в бассейне Хуанхэ и даже за его

пределами.

Племена внешнего пояса вай-фу — а их в надписях можно

насчитать несколько десятков — не могли не уважать военную

.200

силу и не считаться с ней. Это не значит, однако, что они не

выступали против Шан. Наоборот, во многих надписях упоми-

наются вторжения того или иного племени на шанскую террито-

рию, походы против этих племен, пленение большого числа ино-

племенников, которые затем сотнями приносились в жертву

«верхним предкам». Но при всем том соседи всеща сознавали

разницу между ними и Шан и воспринимали себя именно как

периферию, которая заинтересована в приобщении к основам

развитой цивилизации во всех ее сферах, в том числе и едва ли

не в первую очередь — в военной.

Как о том уже шла речь в связи с теорией М.Фрида о триба-

лизации, понятие «племя» резонно использовать для обозначе-

ния такой этнической общности, которая уже перестала основы-

ваться на принципах механической солидарности. Иными слова-

ми, племя — уже политически структурированная общность во

главе с вождем, т.е. в конечном счете протогосударство, пусть

еще очень раннее и слабо оформленное. Становление племени-

протогосударства происходило под воздействием более развитого

соседа, в нашем случае — урбанистической цивилизации Шан.

Влияние шанцев на периферию было, как упоминалось,

широким и всесторонним. В сфере политической оно вело к три-

бализации варварских соседей, т.е. к структурированию на мес-

те аморфных этнических общностей, до того связанных внутри

лишь узами механической солидарности, племен как раннеполи-

тических образований. И коль скоро и как только это происхо-

дило, т.е. коща под влиянием контактов то или иное из сосед-

них с Шан этнических образований становилось политическим,

обретало основы соответствующей административной структуры,

венчавшейся вождем, возникал эффект ускорения заимст-

вований.

В первую очередь, как о том уже шла речь, это касалось за-

имствований в сфере военной техники и организации. Боевые

колесницы и бронзовое оружие становились достоянием соседей,

как, возможно, и некоторые методы ведения военных действий.

В более крупных племенах, видимо, начинали формироваться

дружины воинов-профессионалов. Разумеется, все это был дол-

гий процесс, но к концу эпохи Шан результаты его уже были,

что называется, налицо. Достаточно заметить, что сами шанцы

признавали усилившегося соседа, торжественно присваивали его

предводителю титул, в частности бо. Таких носителей шанских

титулов к концу периода Шан было уже немало (см. [180, т. 2,

с. 202]), одним из них был предводитель чжоусцев.

Процесс трибализации варваров под влиянием контактов —

прежде всего военных — с Шан протекал весьма неравномерно.

Больше того, он не находился в прямой зависимости от размеров

соседнего племени или, скажем, степени его отдаленности. Так,

ближайшей и наиболее часто контактировавшей с Шан этниче-

.201

ской общностью были цяны. В надписях множество упоминаний

о войнах с ними, о пленении цянов, о массовом принесении их в

жертву, даже, как упоминалось, есть надпись об их использова-

нии для раскорчевки земель под пашню. Немало аналогичных

записей о ту-фан или гуй-фан. И прямо скажем, достаточно

редки записи о чжоусцах. Между тем именно чжоусцы оказа-

лись тем племенем, которому суждено было уничтожить Шан.

Существен сам факт: на передний план в конечном счете

вышло не самое многочисленное и не наиболее заметное для

шанцев племя. Стало быть, процесс трибализации варваров под

воздействием цивилизации протекал весьма неравномерно. Или,

что точнее, каждое из окружавших шанцев племен включалось

в указанный процесс отнюдь не одинаково, а, напротив, весьма

избирательно, с очень разным эффектом. Собственно, именно на

этом и стоит весь известный людям исторический процесс. Ки-

тайская историография, в частности, уделяла ему огромное

внимание.

Историографическая традиция о Шан

Существенно в связи со всем сказанным обратиться к более

поздней письменной китайской историографической традиции,

чтобы взглянуть на династию и эпоху Шан глазами тех десятков

поколений китайцев, которые изучали свою древность не по

данным археологии, но по преданиям старины, зафиксирован-

ным в священном для каждого жителя Поднебесной конфуциан-

ском каноне, прежде всего в «Шуцзине». При реконструкции

традиции должны быть приняты во внимание данные хроники

«Чжушу цзинянь», а также третьей главы «Шицзи», посвящен-

ной истории Шан-Инь. Речь пойдет о том, как был сформирован

стереотип представлений о шан-иньской древности и в чем

именно он заключался, к чему в основном сводился. Разумеется,

данные древних сочинений будут сопровождаться необходимыми

пояснениями, дабы не запутать читателя, готового подчас при-

нять их за чистую монету.

Начнем с того, что напомним о генеральной схеме древней

истории в китайской традиции. Согласно ее построениям, первой

династией, ведшей происхождение от великого Юя, была Ся, о

которой уже шла речь в предыдущей главе. На смену Ся и при-

шла династия Шан-Инь. Родоначальником ее традиция считает

некоего Се, который будто бы был рожден одной из жен импера-

тора Ку, отца Яо, после того, как она проглотила яйцо ласточ-

ки. Изложивший эту легенду Сыма Цянь добавил к ней, что

впоследствии Се стал помощником Юя в деле покорения вод и

что еще Шунь пожаловал Се во владение Шан и дал ему родо-

вое имя Цзы (этот знак действительно был родовым именем

.202

клана шанских ванов, как о том свидетельствуют данные над-

писей) .

Сказанное означает, что у истоков домов Ся и Шан стояли

одни и те же великие правители (Ку, Яо, Шунь, Юй) и что,

следовательно, исторически, да, видимо, и этнически Ся и Шан

в китайской традиции считались близкими друг другу и сущест-

вовавшими едва ли не одновременно. Этот вывод перекликается

с данными «Чжушу цзинянь», согласно которым и Ся, и Шан

как этнические и политические общности достаточно часто ме-

няли места своего обитания, причем в ходе таких перемещений

их пути и маршруты перекрещивались (см. [255, т. 3, Prolego-

mena, с. 119—127]). Стоит заметить, что попытки разобраться в

географических отождествлениях и реконструировать маршруты

упомянутых переселений к успеху не привели. Напротив, окон-

чательно запутали ситуацию в целом и вызвали к жизни выска-

занное одним из крупнейших знатоков шанского Китая Чэнь

Мэн-цзя предположение, что 14 так называемых додинастиче-

ских (т.е. ранних) правителей Шан — те же 14 правителей Ся

(см. [177, с. 124]). Из этого легко еще раз сделать вывод, что

все построения насчет Ся — если принять эту версию — не что

иное, как миф. Однако идея о Ся, как о том уже шла речь, бы-

ла дозарезу нужна победившим чжоусцам для легитимации

своей власти, о чем подробно будет идти речь в следующей гла-

ве. И именно сквозь призму таким образом сконструированной

легитимации, построенной на основе теории о мандате Неба и

об изменении воли Неба под давлением обстоятельств (принцип

этического детерминанта: Небо поддерживает добродетельных и

наказывает недобродетельных), изложена в китайской историо-

графической традиции вся история Шан-Инь.

В «Чжушу цзинянь» и третьей главе сочинения Сыма Цяня

в деталях описывается, как после перемещения в Бо иньцы

активизировались, подчинили себе ряд соседних владений. По-

следний правитель Ся, преступный и недостойный Цзе, пытался

было помешать этому, даже одно время сумел, пленив доброде-

тельного шанского правителя Чэн Тана, заточить его в башне,

но все было напрасно: умелый Чэн Тан не только выпутался из

всех сложностей, но и ответил решительными действиями. Он

послал своего выдающегося помощника И Иня выяснить обста-

новку в Ся, убедился в недобродетельности Цзе, сблизился на

этой основе с соседними владениями и в конечном счете, воз-

главив их, выступил против Цзе и уничтожил Ся.

Что в этой назидательной схеме от истины, установить труд-

но. Можно лишь предположить, что составлявшие легенду чжоу-

сцы пытались включить смутно известные им крупицы истори-

ческой истины в густую канву дидактических наставлений.

Кроме имен, подтверждаемых надписями (Чэн Тан, И Инь),

из легенды, видимо, можно вычленить лишь несколько фактов.

.203

Во-первых, факт борьбы Чэн Тана с кем-то за гегемонию в

районе Бо (местность, о реальном отождествлении которой спе-

циалисты еще спорят, но которую тем не менее практически

единодушно локализуют в районе к югу от Хуанхэ в пределах

пров. Хэнань, т.е. немного на юг от Аньяна). Во-вторых, факт

возвышения Чэн Тана в результате этой борьбы. В-третьих,

факт существования в то время (скорей всего, это относится ко

второй трети II тысячелетия до н.э.) политической структуры

типа протогосударства, а может быть, и ряда соперничавших

структур такого типа, что в принципе согласуется с данными

археологии (имеется в виду эрлитоу-эрлиганская фаза бронзо-

вой культуры в Китае).

Стоит, впрочем, заметить, что речь может идти лишь о са-

мом начальном периоде формирования протогосударств в бас-

сейне Хуанхэ. Известно, в частности, из тех же источников, что

после Чэн Тана шанцы продолжали вести привычный полукоче-

вой образ жизни, достаточно часто меняли свое местонахожде-

ние, пока при У Дине не попали в район Аньяна, ще уже осели

навсеща. И если принять во внимание обстоятельства, которые

этому сопутствовали и способствовали формированию очага

урбанистической цивилизации (имеется в виду гипотетический

синтез протошанцев с западными мигрантами), то о разнице

между аньянской и доаньянской фазами следует говорить с тем

большей определенностью.

Традиция повествует далее, что, одержав решающую победу

над Цзе и уничтожив Ся, Чэн Тан покорил своей воле соседей,

всех умиротворил и положил в основу управления добродетель-

ное поведение, обещав при этом карать ослушников. Чэн Тан не

оставил сильных наследников, так что при его младших сыновь-

ях, один за другим правивших три и четыре года, реально руко-

водил шанцами мудрый И Инь. Коща же пришла очередь пра-

вить внуку Чэн Тана Тай Цзя, сыну его старшего сына, скон-

чавшегося ранее Чэн Тана и потому не занявшего трон, оказа-

лось, что малолетний внук не отличается добродетелями. И Инь

решительно вмешался в дела правящего дома и, как повествуют

несколько глав неаутентичной версии «Шуцзина» («И сюнь»,

«Тай Цзя»), сумел добиться того, что наставил нового правителя

на путь истинный. Это же написано у Сыма Цяня (см. [86, т. 1,

с. 170]).

Дальше версии расходятся. В «Шуцзине» и «Шицзи» гово-

рится о том, что И Инь, устав, удалился от дел, затем умер, что

он восхвалялся за его великие заслуги сыном и преемником Тай

Цзя Во Дином. В «Чжушу цзинянь», однако, утверждается, что

И Инь, наказав Тай Цзя, будто бы попытался сесть на трон сам

и что после этого, бежав из ссылки, Тай Цзя убил его. Но так

как Небо явно не одобрило подобного поступка (три дня был гу-

стой туман), Тай Цзя вызвал ко двору сыновей И Иня и вернул

.204

им владение отца (см. [255, т. 3, Prolegomena, с. 130]). В любом

случае, однако, — здесь все источники сходятся — сын И Иня

И Чжи унаследовал его должность и активно помогал управлять

шанцами их правителям еще на протяжении нескольких

правлений.

Затем, судя по скудости данных и частым упоминаниям об

очередных перемещениях, столкновениях с соседями и нашест-

виях кочевников (о чем повествуется в «Чжушу цзинянь» [255,

т. 3, Prolegomena, с. 132—134]), для шанцев наступили трудные

времена. Сыма Цянь прямо пишет, что при Хэ Тань-цзя и Ян

Цзя «дом Инь пришел в упадок» [86, т. 1, с. 172]. Преемником

Ян Цзя был его младший брат Пань Гэн — тот самый, что в

очередной раз переместил свой народ в древнюю столицу Чэн

Тана Бо.

Ни один из текстов не дает ни единого намека на то, что в

это время с шанцами — точнее, с протошанцами эрлитоу-эрли-

ганской фазы — произошло нечто экстраординарное. Разве что

упомянутые в «Чжушу цзинянь» нашествия кочевников могут

считаться свидетельством некоего контакта протошанцев с ми-

грантами, знакомыми с элементами урбанистической цивилиза-

ции (в частности, с колесницами). Но невнятные сведения не

дают никаких оснований для сколько-нибудь определенных вы-

водов. Перед нами нечто необъяснимое: археология свидетельст-

вует о резком качественном скачке между обеими фазами (эр-

литоу-эрлиганской и аньянской), а в текстах все до предела

гладко.

Можно, конечно, сетовать на то, что дидактические тексты

чжоусцев, которые имеются в нашем распоряжении, отражают

их концепцию истории, что в этих текстах не столько рассказ

о реальных событиях прошлого, сколько реконструкция исто-

ризованных легенд, составлявшихся задним числом. Но ведь и в

шанских надписях тоже нет доаньянской истории. Правда, там

вообще нет истории, никакой, кроме разве что упоминаний о

существовании «верхних предков», которые некоща были прави-

телями.

Итак, факт остается фактом: письменная историографиче-

ская традиция как самих шанцев после У Дина (аньянская фа-

за, гадательные надписи), так и сменивших их чжоусцев со

свойственным им гипертрофированным вниманием к переинтер-

претируемой ими истории не дает и намека на что-либо экстра-

ординарное, что должно было — судя по данным археоло-

гии — произойти с протошанцами бассейна Хуанхэ ще-то во

время правления Пань Гэна, чуть раньше или чуть позже.

Впрочем, есть все же одна зацепка. Сразу же необходимо за-

метить, что использование ее невозможно без натяжек. Но на

безрыбье, как говорится, и рак — рыба. Приведу полностью

эпизод, о котором идет речь. Взят он из гл. 3 «Шицзи», но под-

.205

тверждается и рядом глав «Шуцзина» — правда, из версии гу-

вэнь, т.е. неаутентичной.

«[Однажды] ночью У-дин во сне увидел мудреца, которого

звали Юэ. [Помня] увиденное во сне, [он] осмотрел своих при-

ближенных и чиновников, но никто не был таким, [как Юэ].

Тоща [У-дин] заставил чиновников принять меры и найти муд-

реца вне города. Нашли Юэ в Фусяни. В это время Юэ как

колодник работал на строительстве в Фусяни. [Когда найденного

человека] показали У-дину, У-дин сказал, что это он и есть.

Обретя Юэ и поговорив с ним, [У-дин понял], что это действи-

тельно мудрый человек, и выдвинул его, сделав своим первым

советником. Иньское государство [с тех пор] стало хорошо

управляться. Поэтому впоследствии по местности Фусянь ему

дали фамилию, прозвав Фу Юэ» [86, т. 1, с. 173].

Этой истории в «Шуцзине» посвящены три небольшие главы.

В первой рассказывается о вещем сне вана, обнаружении Юэ,

строителя из Фуяня (не Фусяни!), назначении его премьером-

помощником с широчайшими полномочиями. Во второй говорит-

ся, что Юэ давал вану мудрые советы об основании государства,

построении столицы, назначении титулованных особ и должно-

стных лиц, о военных делах, о методах управления, основанных

на добродетели. В третьей — о том, как ван просил Юэ помочь

ему, научить его; о том, как ван был ему благодарен (см. [255,

т. 3, с. 248—263]).

Что же во всем этом интересного? Прежде всего то, что речь

идет о ком-то чужом, этнически чуждом шанцам. Чужак был

настолько мудр, что стал первым помощником правителя. Он

владел мастерством строителя, был умелым администратором,

происходил издалека (словосочетание Фусянь можно интерпре-

тировать различно, но всерьез локализовать эту местность во-

обще нет возможности, хотя гипотезы подчас и предлагаются).

Если обратиться к шанским надписям, то там мы не обна-

ружим никаких данных о Юэ и его столь важной социальной и

политической роли. А ведь свыше половины всех надписей по-

священо именно У Дину, событиям его длительного, в несколько

десятилетий, правления. Стало быть, либо вся история с Юэ до-

сужая выдумка, своего рода легенда, либо эту историю следует

понимать не буквально, а, скажем, аллегорически. Другими сло-

вами, многое из мудрости и достижений У Дина и вообще шан-

цев аньянской фазы (начавшейся с периода правления У Ди-

на — если судить по надписям) мы вправе отнести на счет не-

коего чужака из Фусяни (или Фуяня), научившего У Дина

тому, что и как следует делать.

Еще раз следует поварить: версия построена на натяжках.

Но это единственная зацепка, которая позволяет хоть как-то

свести концы с концами и найти в исторической канве китай-

ской традиции пусть косвенные, но все же свидетельства, фик-

.206

сирующие генезис тех качественных перемен, которыми

аньянская фаза столь зримо отличается от доаньянской. Впро-

чем, вернемся к историографической традиции.

Период У Дина описан в исторических текстах подробно,

включая и обычно весьма скупую на информацию «Чжушу цзи-

нянь». Там тоже сказано об Юэ и достаточно подробно описано

все долгое царствование вана, получившего посмертный титул

Гао-цзун (важно оговориться, что в надписях нет упоминаний

об этом; скорей всего, упоминание о посмертном титуле —

чжоуское добавление к шанским реалиям). У Дину наследовали

его сыновья и внуки. Последним в их ряду был У И — фигура

весьма примечательная. В «Чжушу цзинянь» он рисуется как

деятельный правитель, за период царствования которого особен-

но усилилось вассальное владение Чжоу, расширявшее свою тер-

риторию за счет побед над соседями. Умер У И от удара молнии

во время охоты на территории, близкой к Чжоу.

Сыма Цянь интерпретирует материалы о нем в ином ключе.

Не сообщая практически ничего о политических акциях вана, он

подчеркивает только, что тот отличался недобродетельным пове-

дением. В качестве примера приводится легенда о том, будто бы

У И стрелял в наполненные кровью кожаные торбы, называя

это «стрельбой по Небу». Вообще, согласно «Шицзи», У И под-

черкнуто не уважал Небо. Он, например, велел сделать фигуру

человека, которую назвал «духом Неба» и с которой играл в

азартные игры (за Небо выступали назначенные им при-

ближенные). Из всего изложенного Сыма Цянем вытекает, что

У И был поражен молнией за его грехи [86, т. 1, с. 174].

Наследником У И был Тай Дин (в «Чжушу цзинянь» —

ВэньДин), которому наследовал его сын Ди И, а последним

правителем шанцев был сын Ди И — Чжоу Синь (Ди Синь).

Сразу же существенно заметить, что в «Чжушу цзинянь» исто-

рия царствования последних ванов и особенно Чжоу Синя пода-

ется в сдержанных тонах, преимущественно на фоне успехов

чжоусцев, шаг за шагом теснивших шанцев и переманивавших

на свою сторону либо завоевывавших прежних сторонников и

союзников вана. Если следовать тексту указанного источника,

то перед читателем предстает картина постепенного упадка

Шан: приближенные и чиновники вана бегут в Чжоу, попытки

надавить на чжоусцев успеха не приносят, включая и временное

задержание их вождя, будущего Вэнь-вана. Природные же явле-

ния или загадочные феномены (женщина превратилась в муж-

чину; вышло одновременно два солнца и т.п.) ничего хорошего

шанцам, судя по контексту изложения, не сулят — как то и

соответствует чжоуским представлениям.

Впрочем, прямого осуждения последнего шанского вана в

«Чжушу цзинянь» все же нет. Иное дело в «Шуцзине» или у

Сыма Цяня. Эти тексты наполнены инвективами по поводу не-

.207