Уоллес-Хедрилл Дж.-М. Варварский Запад. Раннее средневековье 400-1000

Подождите немного. Документ загружается.

Основная черта меровинг-ских текстов — пестрота, отсутствие единства формы, будь они

библейскими, литературными или дипломатическими. Но, по сравнению.с каролингским,

меровинг-ский мир был маленьким, и потому это разнообразие, возможно, не воспринималось

как серьезный недостаток.

Каролинги, и особенно Карл Великий, были озабочены подготовкой образованных клириков

для того, чтобы проповедовать и жить среди фризов, саксов, славян и аваров, а также

контролировать более устоявшиеся части франкского мира. Инструментами этой политики

были соборные и монастырские школы. Духовное образование остро нуждалось в

стандартизации; иначе за пределами Франции его работа была обречена на провал. Нужны

были ученые, способные произвести ревизию тех самых текстов, от которых зависела

миссионерская деятельность: Библии, литургии, основных толкований на Священное писание

и книг, относившихся к сфере светского образования, от которых следовало переходить к

изучению вышеперечисленных. Существовала и потребность в подготовленных писцах,

которые могли бы точно, экономно (ведь материалы, использовавшиеся при переписке, были

дороги) копировать тексты, причем так, чтобы они были понятны церковнослужителям любой

национальности.

Подобно своему отцу, Карл Великий искал помощи заграницей. В первую очередь, у

лангобардов, которые, несмотря на всю свою дикость, жили в стране, бесподобно богатой

древними рукописями, где традиции каллиграфического письма никогда полностью не преры-

вались. Лангобардский королевский двор не был чужд образованности: возможно ли было

такое под сенью Византии и Рима? Разве король Кунинкперт не повелел некоему мастеру

Стефану переложить в латинские стихи историю о том, как король Перктарит, его отец,

установил мир в Северной Италии за век до рождения Карла Великого? Алкуин описывает,

как однажды в ломбард-

Глава V. Франки (2)

Г39

ской Павии он посетил публичный диспут между Петром Пизанским (в дальнейшем

присоединившимся к франкскому двору) и евреем по имени Луллий; хотя как раз тогда Павел

Диакон, должно быть, создавал свои ранние поэмы и собирал материалы для истории ланго-

бардов, которую ему предстояло написать годом позже в Южной Италии. Из Италии Карл

Великий призвал Павлиан Аквилейского, Фардульфа, Петра Пизанского и Павла Диакона.

Но важнейший вклад в ренессанс был островным, то есть англо-ирландским. Узы,

соединявшие Англию и Ирландию с континентом в седьмом и восьмом веках, были

множественными и запутанными. Каролинги были в долгу перед великой миссионерской

школой Йорка за людей и книги, которые им оттуда присылались. В частности, Англия стала

перевалочным пунктом для книг, привозимых из Рима и, на самом деле, со всего итальянского

полуострова. Это движение книг и людей еще усилилось благодаря решимости английских

бенедиктинских миссионеров поддерживать контакт с Римом любой ценой. Достигнув

Кентерберийского аббатства, Яарроу, Йорка и Мальмсбери, римские книги переписывались

там для нужд английских миссионеров, действовавших за рубежом; а одна большая

английская книга, Codex Amiatinus, старейшая из ныне существующих полных рукописей

Вульгаты, была в 716 г. привезена из Яарроу в Рим аббатом Кеолфридом. Итак, Англия пере-

мещала и экспортировала знание, этот редчайший товар, в те времена, когда оно было

наиболее необходимым. Где бы ни поселялись английские миссионеры, вслед за ними шли

английские рукописи. Некоторые достигали крупных библиотек франкских монастырей,

вроде Корби, Тура и Сен-Дени, в то время как другие шли еще дальше в миссионерские

центры на севере и востоке.,

в такие места как Утрехт, Эхтернах, Майнц, Лорш, Аморбах,

Вюрцбург, Зальцбург, Рейхенау, и, помимо всего прочего, Фульда, любимая обитель св. Бони-

фация, а затем целого ряда замечательных ученых.

140

Варварский Запад, 400-1000

Какие это были книги? Прежде всего Библия и богослужебные тексты — учебные материалы;

но также и светские произведения, поскольку без некоторой подготовки в свободных

искусствах было невозможно двигаться дальше. В Divine Institutions («Руководство к боже-

ственной и мирской словесности») Кассиодор убеждал монахов, что занятие письмом есть

наилучший подход к Писаниям, настаивал на том, что переписывание рукописей требует

скрупулезности, советовал остерегаться исправлений, даже если они кажутся благовидными,

сообщал, как следует переплетать и хранить книги, и даже давал рекомендации по поводу

улучшения правописания. Кассиодора в период раннего средневековья читали много; и

миссионеры, как бы сильно они ни боялись фатального безумия языческой литературы,

прислушались к его совету и серьезно восприняли его толкование диалектики, искусства

спора или правильного выражения мыслей. Обратившись после этого к учителям самого

Кассиодора, Цицерону, Присциану, Донату и другим, монахи обнаружили, что их произве-

дения сохранились в рукописях, созданных, по большей части раньше седьмого века.

Возможно, большая часть найденного была им непонятна, но их наполнял священный трепет

перед лицом древности; кроме того, они были исправными копировальщиками, которые к

тому же использовали прекрасный шрифт собственного изобретения, являющийся основой и

для данной книги.

Алкуин, какое-то время находившийся в близких отношениях с Карлом Великим, возможно,

совершил крупнейший вклад Англии в ренессанс на континенте. Но относительно Алкуина

нечему удивляться. Он был непосредственным выразителем знаний, почерпнутых у бл.

Августина, св. Бенедикта, Кассиодора и Григория Великого, и принадлежал душой и телом

итальянской традиции, переданной через Беду и Йоркскую школу. Все, чего он желал, было

передать полученное дальше. Именно этим он и занимался. Зычный отголосок его

Глава V. Франки (2)

141

решительного настроя можно уловить в хорошо известном циркуляре Карла Великого для

монастырей по поводу необходимости занятия литературой как должного приуготовления к

чтению Писаний — документ, о котором англичанин не имеет права не знать, поскольку

Вюрцбургская копия (единственная, принадлежащая почти к тому времени) хранится в

Bodleian Library (Бодлейанской Библиотеке) в Оксфорде. Но коль скоро Алкуин разделял

взгляды своего господина на образование, то он, как и другие, должен был заплатить за это

почти постоянным пребыванием при дворе, где он вел жизнь, далекую от аскетизма,

безусловно, принимая участие в охотах и попойках. В этих неблагоприятных условиях он все

же составил учебники по семи свободным искусствам и снискал заслуженную славу литурги-

ста, экзегета и агиографа. Он стал автором собрания писем, которое является первейшим

источником для этого периода; он же играл ведущую роль, в основном в конце жизни, будучи

аббатом монастыря Сен-Мартин в Туре, в исправлении текста Библии.

Это последнее лежит в самом сердце каролингского ренессанса. В восьмом веке существовало

бесконечное количество различных редакций Библии. Некоторые основывались на латинской

Вульгате бл. Иеронима, другие восходили к предшествовавшим ей латинским версиям так

называемого типа итала (Itala). Серьезные расхождения встречались даже в Библиях,

привезенных английскими миссионерами, особенно в Евангелиях и Псалмах,— чрезвычайно

важных в силу их роли в богослужении. В общем послании Карл Великий пишет: «И потому,

с Божией помощью во всех делах, мы уже приказали со всем возможным тщанием исправить

книги Ветхого и Нового Завета, испорченные по невежеству переписчиков». Мы знаем, что

Алкуин играл ведущую роль в этой огромной работе по сличению рукописей, поскольку он

сообщает об этом в своем письме сестре Карла Великого, Гисле, аббатисе монастыря Шелл ее,

и самому Карлу Великому, которому он послал в Рим

142

Варварский Запад, 400—1000

исправленный текст в качестве подарка, приуроченного к Рождеству 800 года.

В общем, если сосредоточить внимание на библейских изысканиях как основной теме

каролингского возрождения, то и другие его грани встают на свои места, и становится

понятным, что мы подразумеваем, называя его скромным и деловитым, как и то, насколько

неисчислимы были его корни. Это не были новые Афины, лучше прежних: интеллектуальная

реформа и критическое изучение текста стали необходимой подготовкой к реорганизации

духовенства и исполнению Opus Dei (Дела Божьего). Куда бы ни упал наш взгляд, повсюду

мы видим аббатства и соборы, библиотеки и скриптории, ученых, которые, даже будучи столь

разными, как Теодульф и Дунгал Ирландец, заботятся о делах короля самым заметным

образом. Что действительно впечатляет, так это весомость их общих достижений, о которых

говорят рукописи и предметы, которые мы и теперь можем взять в руки. Все это выглядит

настолько целенаправленным, и так хорошо сочетается с тем, что сами реформаторы рас-

сказывают нам о всеохватывающем влиянии Карла Великого. Почему же мы не решаемся

принять как достоверный, нарисованный ими облик каролингского ренессанса? Почему,

помимо всего прочего, мы не дерзаем признать правдивость знаменитой, даже если и противо-

речивой, работы Эйнхарда, хотя она относится к периоду лишь на тридцать лет позже?

Вот, что писал Эйнхард. Во-первых, он отдает должное красноречию короля и его

способности изъясняться на латыни так же свободно, как и на своем родном языке (это

настоящий парафраз того, что говорит о римских императорах Светоний). А затем

продолжает:

«Он неутомимо покровительствовал свободным искусствам и осыпал почестями тех, кто

преподавал их, относясь к ним с величайшим уважением» (это также из Светония). «Для

изучения грамматики он прибег к Петру Пизанскому, к тому времени уже старцу. В других

науках его учителем был Алкуин, звавшийся Альбино,

Глава V. Франки (2)

143

дьякон, как и Павел, но по рождению сакс из Британии и ученейший человек своего времени.

Он уделял много времени изучению риторики, диалектики и, вдобавок к этому, астрономии.

Он научился исчислению и выказал подлинное умение при расчете движения звезд. И .больше

того, он пытался писать, и обычно клал дощечки и листы пергамента к себе под подушку,

чтобы в свободные минуты отдыха упражняться в написании букв. Но он взялся за письмо

слишком поздно, и плоды не были слишком хороши. С особенным тщанием он относился к

соблюдению христианской веры,— как это ни странно, это еще одно заимствование из

Светония,— в которой был воспитан с детства. А в Аахене он построил церковь

необыкновенного великолепия, украшенную золотом и серебром, канделябрами и

балюстрадами и огромными бронзовыми дверями. Колонны и мраморные скульптуры для нее

ему привезли из Рима и Равенны, потому что он больше нигде не мог найти их. Будучи в

хорошем самочувствии, он всегда посещал богослужения утром и вечером и внимательно

следил за тем, чтобы все совершалось как должно. Весьма часто он приказывал ризничим

смотреть за порядком в храме. Он даровал множество золотых и серебряных священных

сосудов и достаточное количество священнических одеяний, чтобы ни один клирик, как бы

нищ он ни был, не должен был появиться без облачения. Наконец, он уделял много внимания

правильности чтения и псалмопения; поскольку он был знатоком, хотя никогда ни читал на

публике, а пел только в хоре или про себя».

Итак, в этом отрывке Эйнхард делает намеки на большинство, если не на все, аспекты

каролингского возрождения. Однако здесь имеют значение не детали этой картины —

некоторые из них, возможно, не подтверждаются фактами — а переданное нам автором

впечатление о варварском короле, которого все стремились возвеличить и который проявил

себя как не имеющий равных меценат своего времени. Будучи невежественным воином

(потому что нам не следует буквально восприни-

144

Варварский Запад, 400-1000

мать стилизованное описание Эйнхарда), он собрал своих ученых и художников со всех

концов цивилизованного Запада. Они пришли к нему и работали под его покровительством.

Наконец, и в варварской Европе законы и учение римской церкви оказались в безопасности. В

итоге Рим, помазавший новый королевский род, оказался прав.

- Но забота Карла Великого о культуре не означала, что ему и его семье можно было не

опасаться утратить почтение своих подданных. На самом деле, в самом разгаре своих

преобразований он столкнулся с рядом серьезных восстаний, которые и положили внезапный

конец центральному периоду его правления. Семьсот девяносто второй и третий годы были

ужасными. Прежде всего урожаи были плохими, и повсюду начался голод. Во-вторых,

неспокойно было в Саксонии, Италии и Испании. И, наконец, заговор против короля (уже не

первый) чуть было не достиг своей цели. Его возглавил любимый внебрачный сын короля,

Пипин Горбун, и втянул в него многих франкских магнатов. Далее, мы не должны вооб-

ражать, что покровительство Церкви ставило Карла Великого выше кровных распрей его рода

и сословия. Он все так же был представителем очень узкого круга варварских вождей, яростно

ссорившихся из-за земель и богатств, и которые за пределами своих собственных территорий

обычно пользовались презрением.

Очень интересны и важны для будущего меры, принятые королем, чтобы не допустить

повторения такого magnum conturbium (великой распре) в среде его собственных

родственников и ближайшего круга. Каким образом мог он крепче привязать к себе людей?

После более раннего заговора 786 г. он взял со всех своих подданных клятву верности. При

Меровингах подобные присяги были нормой, но после смены династии, похоже, имела место

нерешительность по поводу применения этой практики. Однако после помазания в 751 г.

Пипин III взял клятву верности со своих магнатов, предварив ее актом восхваления.

Глава V. Франки (2)

145

Верность, или преданность вассала сеньору — это сложное, расплывчатое понятие. В целом

оно означало доверие, возлагаемое одним человеком на другого: оно обеспечивало

возможность сосуществования. Именно поэтому соблюдение клятвы всеми варварами

считалось величайшей добродетелью. Далее, понятие преданности подразумевало такие

взаимоотношения между людьми, в которые можно было вступить и, равным образом, ра-

зорвать. При Меровингах каждый всегда мог сменить господина. В более узком смысле,

преданность означала личное отношение, связывавшее каждого франка с его королем. Восстав

против своего господина, франк, не принесший клятвы в верности, вполне мог заявить о своей

невиновности в измене; и, фактически, именно об этом заявили в 792 г. младшие участники

заговора, результатом чего стал строгий приказ всем людям принести или возобновить свою

клятву в присутствии представителей короля. Вот пример клятвы в вассальной верности:

«Я обещаю, что с этого дня и впредь я буду самым верным слугой благочестивейшего

императора, моего господина Карла, сына короля Пипина и королевы Берты; и я буду со всей

искренностью, без обмана и худых намерений, блюсти верность ему ради чести его коро-

левского сана, как по закону и должен вести себя человек по отношению к своему господину

и владыке. Да поможет мне Бог и святые, мощи которых покоятся передо мной; ибо этой цели

я посвящу все силы своего ума, дарованные мне Богом, на всю оставшуюся мне жизнь».

Это было нешуточное мероприятие, облеченное всей дополнительной торжественностью и

гласностью, которую могла придать ему Церковь. С ним необоснованно связывалась надежда

на упрочение позиций Каролин-гов. Оно обязывало присягнувшего к совершенной по-

корности королевским приказам, абсолютной сговорчивости по отношению к Ьаппит (т. е.

королевскому пониманию правосудия и порядка), уплате тяжелых налогов и исполнению

военной службы. Взамен король, через

146

Варварский Запад, 400-1000

своих посредников, таких как графы и специальные надзиратели (missi domini), должен был

обеспечивать каждому человеку отправление правосудия и точность толкования закона.

Но верность это еще было не все. Внутренний круг королевских «верных людей» был связан с

ним более тесно посредством клятвы вассалитета. Скорее всего, vassus был чем-то вроде

раннефранкского antrustion, личного друга и слуги. Особым условием, закрепляемым клятвой,

было послушание, obsequium, которое впоследствии отождествилось с феодальной присягой.

При Каролин-гах оно наделялось особой мистической силой. Вассалы своего господина,

короля (vassi dominici), могли либо служить при дворе своего хозяина, либо выполнять его

приказы где-то в другом месте. В любом случае их служба могла вознаграждаться

земельными пожалованиями, либо на каких-то условиях, либо без них, из вновь завоеванных

или конфискованных доменов, как обстояло дело с его вассалами, в большинстве своем

австразийски-ми франками и его родственниками, которые служили Карлу Великому в

качестве графов на отдаленных территориях. Так новая династия вознаграждала своих сто-

ронников, устанавливала их власть в качестве крупной земельной аристократии, использовала

их всеми возможными способами и покрепче привязывала их к себе специальными клятвами

вассальной зависимости*.

Далее, Карл призвал всех свободных людей стать не просто клиентами, а вассалами его

магнатов, оговорив в качестве особого условия, чтобы это было сделано «для их пользы»; и,

таким образом, был создан класс суб-вас-салов, готовых, по крайней мере теоретически,

следовать за своими лордами на инициированные королем войны, а не сражаться против него.

Предполагалось, что

* Согласно одному из существующих мнений, узы вассальной зависимости в этот период были настолько

тесными, что несли в себе понижение статуса, то есть высокопоставленные люди, как, например, графы,

принимали снижение статуса в индивидуальном, а не сословном порядке.

Глава V. Франки (2)

147

каждый вассал с бенефицием примерно в 400 акров хорошей пахотной земли будет служить

своему хозяину как конный рыцарь в полном вооружении. Помимо того, что этим королю

обеспечивалась более жесткая власть над своими магнатами и их ресурсами, это также

снимало с плеч короля изрядную долю забот, связанных с комплектованием войска. «Пусть

каждый,— приказал король в 819 г.,— так правит подвластными ему, чтобы возрастало их

послушание и покорность императорским приказаниям».

Особенную трудность для осуществления этого плана представляло то, что магнаты не всегда

отличали, а иногда и не могли, территории, которыми они владели в качестве бенефиция в

силу своей службы, от земель, являвшихся личными и неотъемлемыми пожалованиями

короля. Когда, например, граф умирал или смещался, графские владения возвращались

короне. Но его родственники не всегда видели дело именно в таком свете и иногда были

готовы на борьбу ради сохранения за собой всего своего земельного имущества.

Обнаруживалась естественная тенденция к превращению в Средние века, как недвижимости,

так и постов в наследственные. Однако Каролинги не собирались совершать ошибки, которая

довела до нищеты их предшественников, лишив себя неограниченного срока владения

королевским фиском или доменом. Напротив, Карл Великий всеми средствами увеличивал

свои имения и распоряжался ими с большой эффективностью. Известный капитулярий, De

villis («О поместьях»), показывает, что он действовал как землевладелец очень крупного

масштаба.

Можно возразить, что на практике Карл Великий был ненамного богаче Меровингов,

поскольку там, где они делали своим вассалам подарки навечно, он производил отчуждения

на известных условиях, несмотря на то, что иногда они все же оказывались окончательными.

Правда, сложности его правления были отчасти вызваны раздражением магнатов, в немалой

части церковнослужителей, полагавших, что они в состоянии храбро ветре-

148

Варварский Запад, 400—1000

тить его гнев, вызванный подобными проблемами. Однако истина, по-видимому, состоит в

том, что большинство его вассалов не отваживалось встретиться лицом к лицу с

последствиями восстания. Им было известно об ужасающей бдительности великого воителя и

о том, какой может быть и бывает на деле его месть. Тот метод управления, который Карл

Великий применял по отношению к людям и землям, был неотъемлемой частью его личности.

Именно поэтому глупо предполагать, что его вызывающая столько споров административная

система могла бы эффективно или навсегда объединить все те земли, которыми он владел.

Поэтому же и его Империя не могла пережить его самого. Как до настоящего времени часто

приходилось слышать, именно слияние вассалитета с бенефицием, то есть установление

отношений между человеком и лордом на основе феодального лена, составило истинную

правовую базу феодального общества. Если это так, то тогда мы должны распознать на землях

Каро-лингов, как ив том, что они постоянно пребывали в поиске какого-то компромисса

между управлением своими природными богатствами и вознаграждением церков-

нослужителей и воинов, которым они были всем этим обязаны, вовсе не корни его, а первые

плоды.

Восемь лет между восстанием 793 г. и императорской коронацией Карла называют периодом

консолидации. Это были годы, когда Карл Великий с трудом восстанавливал свою власть над

Саксонией (ценой массовых депортаций), Испанской маркой и среднедунай-скими землями

аваров. Организация и заселение этих отдаленных приграничных территорий, похоже, произ-

водило на современных ему авторов меньшее впечатление, чем военный аспект этой

проблемы. Великий воин вывел франкскую армию и римское христианство к новым

нетронутым землям и, подобно своим предкам, вернулся с полными повозками сокровищ и

вереницами пленников для раздела между своими придворными. Нам необходимо всегда

понимать, что современникам Карла роли поборника христианства и варварского вое-

Глава V. Франки (2)

149

начальника, подобно терминам «клирик» и «мирянин» или «Церковь» и «государство»,

представлялись куда менее взаимоисключающими, чем нам. Карл Великий был

благочестивым и верующим человеком. Он лично председательствовал на соборе 794 г. во

Франкфурте и вынудил епископов энергично выступить против мнения папы по некоторым

богословским вопросам. Он не был склонен к согласию с поборниками догмата об иконо-

почитании, хотя папа Адриан, лучше него осведомленный об острых разногласиях,

расколовших Восточную Империю, был настроен в его пользу. Кажется вероятным, что Карл

Великий все более подпадал под влияние Алкуина и был готов понимать свои обязанности

правителя так, как это нравилось последнему, особенно когда дело касалось христианских

догматов. Возможно также и то, что в эти годы Алкуин был полон мыслей о создании (скорее

всего, не о возрождении) на Западе христианской Империи, и что Карл Великий был осве-

домлен о них. Императорская коронация Карла в 800 г. в день Рождества Христова теперь уже

не считается столь эпохальным событием, как полагало предыдущее поколение ученых. Но

это был важный день для истории франков, и мы можем рассмотреть его значение.

Карл Великий распространил власть франков дальше, чем когда-либо удавалось его предкам.

Он покорил Ломбардию, Баварию, Саксонию и Южную Галлию; он контролировал аваров; он

искусно вмешивался в византийские и арабские дела, и был Patricius Romanorum (патрицием

Рима), защитником Рима. Он побил Карла Мар-телла на его собственном поле. Это был

личный триумф. Тем не менее он всегда знал (понимали это и франки), что придет день, когда

он разделит свои земли между сыновьями, и они будут ссориться и воевать как сыновья

Хлодвига. Для церковнослужителя политическая интеграция была идеалом, а для франкских

военачальников — случайностью.

В рамках своих владений Карл Великий правил той же областью Европы, которая, вполне

вероятно, неко-

150

Варварский Запад, 400-1000

гда принадлежала западно-римскому императору. Когда Алкуин писал о том, что Карл Великий

уже правит империей, возможно, он имел в виду эту другую империю, или же подразумевал ее в

каком-то не очень отчетливом смысле. В конце концов он приехал из Йорка, где, в традициях

Беды, ученые употребляли слова regnum (королевство) и imperium (империя) как

взаимозаменяемые. Так что для него Карл Великий был просто еще одним Bretwealda (то есть

воином, подчинившим своему авторитету других воинов и поддерживавшим его силой оружия).

Однако Алкуин иногда конкретизировал свое понимание, употребляя выражение Christianum

Imperium (империя христиан): власть его короля была христианской настолько же, насколько и

императорской. Он желал отождествить реальную власть короля с римской христианской

Империей литургии.

В 778 г. Карл Великий и константинопольская императрица Ирина поссорились из-за

лангобардского герцогства Беневенто в южной Италии, где все еще были сильны византийские

интересы. Это был первый случай, когда Империя смогла бросить вызов франкской узурпации

Италии, а вооруженное столкновение с последующим поражением Византии оставило глубокое

впечатление. Но спор зашел еще дальше, так как в него был вовлечен и вопрос об

иконопочитании. Наконец, в 797 г. Ирина свергла своего сына, официального императора, и стала

править от собственного имени. Женщина никогда прежде не возлагала на себя императорского

сана, поэтому мужчины предались размышлениям о его природе и функциях. Мы, ничем не

рискуя, можем сказать, что триумф императрицы в Константинополе имел прямое отношение к

взглядам Карла Великого на свои собственные позиции на Западе.

Еше более актуальными были события в Риме. Папа Адриан умер в 795 г., и Карл Великий

оплакивал его как утраченного брата или ближайшего друга. Следующий папа, Лев III, был избран

и возведен в новый сан прежде, чем кто-либо поинтересовался мнением Карла Велико-

Глава V. Франки (2)

151

го. Франки забеспокоились, поскольку до них дошли сведения о том, что Лев не совсем в себе, и

что в городе волнения. В апреле 799 г. на Льва напала группа людей под предводительством

племянника его предшественника. С тяжелым ранением он бежал в Германию. Карл был готов

вернуть ему престол, но после полного расследования произошедшего в Риме. Оно было

произведено; а когда розыски были закончены, король отправился в Италию, чтобы совершить

правосудие и понудить Льва публично исповедовать свою невиновность. Карл был зол и

торопился; в его северных владениях было неспокойно, и он прибыл в Рим лишь потому, что

контроль над Римом и папством был оплотом его правления. И вот теперь-то, полагая, что

необходимо извлечь из этой ситуации нечто практическое, Карл Великий решил стать

императором; причем не просто императором какой-то страны, а римским императором. Это был

единственный титул, который давал ему более надежный контроль над самой римской Церковью,

хотя для франков и других варваров он не имел никакого значения, и следствием имел лишь

раздражение Византии, истинной Империи. Однако представляется возможным, что Карлу отнюдь

не сразу пришло в голову, что для Востока его новый титул стал настоящим оскорблением.

Рождественским утром 800 г. король с помпой отправился в собор св. Петра, чтобы прослушать

мессу и надеть корону точно так же, как это мог бы сделать Восточный император. Возможно, он

желал, чтобы папа также посвятил его старшего сына Карла. В Византии было принято, чтобы

патриарх, прочитав над императором молитву, возложил на его голову венец, а затем встал на

колени и поклонился ему. Это было поклонение императору, а не возведение императора в сан.

Когда Карл поднялся после молитвы, папа возложил на его голову корону и поклонился ему, а

народ Рима провозгласил его imperator et augustus (императором и августом). Так, намеренно или

нет, слились в одном великом событии простая коронация и провозглашение императо-

152

Варварский Запад, 400-1000

ром. Карл Великий стал императором, которого приветствовал Рим. Его власть над франками

и римлянами сплавилась в том, что впоследствии один из пап назвал актом соединения. Кое-

кому это показалось возрождением древности: Renovatio Romani Imperil (Восстановлением

Римской империи).

Одним из непосредственных итогов стало то, что Карл Великий почувствовал, что его

положение в общении с врагами папы в Риме упрочилось. Но, совершив все это, он

незамедлительно отправился домой. Его столицей был не Рим, а Аахен в сердце его родовых

владений. Теперь папе следовало самому позаботиться о себе. Тем временем, похоже, что

новый титул, хотя он и мог впечатлить церковнослужителей вроде Алкуина, не принес с

собой непосредственных изменений для личной власти Карла Великого; поскольку он, точно

так же, как и раньше правил в качестве короля франков и лангобардов. Так он продолжал

называть себя в юридических документах, хотя в конце добавлял к своим королевским

званиям и императорский титул. Короче говоря, он был, как сказал один современный автор,

«императором понарошку», хотя это не значит, что произошедшее для современников не

имело ни смысла, ни важности, или что Карл, в некотором смысле, потерпел поражение.

Византийцы сочли нового императора узурпатором Рима, хотя едва ли могли опасаться

распространения его амбиций на Восток. Однако на примыкающих к Адриатике землях и в

портах — традиционное яблоко раздора между Востоком и Западом — возможностей для

спора было предостаточно; и, отказавшись признать его титул, византийцы, безусловно,

подали Карлу Великому повод для беспокойства. Он не мог чувствовать себя в безопасности,

не убедив их сделать это. В частности, предметом вожделений обоих императоров была

Венеция. С тех пор как арабы заняли Александрию, венецианский флот оказывал содействие

Восточной Империи в центральном Средиземноморье, а ее географическое положение делало

ее естественным перевалочным пунктом для среди-

Глава У. Франки (2)

153

земноморской торговли с отдаленными странами. Она экспортировала рабов из дунайских

регионов, недавно освоенных франками; она контролировала торговлю на Ломбардской

равнине, особенно солевую; кроме того, они импортировала предметы роскоши из Леванта,

которые по альпийским тропам и северным рекам следовали в крупные монастыри и ко

дворам богатых людей. После долгой борьбы Карл признал сюзеренитет Византии над

Венецией и Далмацией в обмен на ежегодные выплаты.

Остальные четырнадцать лет жизни Карла Великого стали временем политической

разобщенности, которую прежде всего следует оценивать с точки зрения ее социального

измерения. Для всего периода, охватываемого этой книгой, была характерная жестокая

дефляция, поскольку золото выкачивалось с Запада, постоянно росли цены, а потребление

всегда немного превышало производство. С социальной точки зрения это означало для

крупных земельных владений, как светских, так и церковных, рост тенденции к ориентации на

собственные ресурсы, а у их хозяев — к тому, чтобы измерять свое богатство с точки зрения

земли и урожая, который с нее можно получить. Взаимоотношения тех, кто вел подобный

образ жизни, также постепенно стали выражаться в форме лена. Простой свободный человек

утратил свое значение в качестве воина, чью независимость необходимо поддерживать, и,

представлял интерес только в качестве рабочей силы для возделывания пахотной или

расчистки целинной земли — это был «старый враг леса», har holies feond, как называли его

англосаксы. Результатом стала манерная система сельской жизни, autarcie villageoise. Помимо

предположений, нам мало что известно об этой жизни, кроме того факта, что она была беско-

нечно разнообразной.

Несколько больше мы знаем о крупных владениях или иммунитетах, столь характерных для

Каролингской эпохи. До наших дней дошли некоторые инвентаризационные отчеты, самый

известный из которых относит-

154

Варварский Запад, 400-1000

Глава V. Франки (2)

155

ся к аббатству Сен-Жермен-де-Пре, около Парижа, и был составлен аббатом Ирмионом в

последние годы жизни Карла Великого. Значительная доля собранных в нем фактов

представляла собой подтвержденные клятвой показания местных людей, полученные при

допросе. Они дают нам представление об огромном автономном округе, вероятно, все еще

превышавшем по размеру 80 000 акров, несмотря на то, что был несколько урезан, с

владениями, рассыпанными по всей Франции, чтобы равномерно обеспечивать хозяйство

вином, зерном и пр. Эти владения были разбиты на поместья и небольшие крестьянские

держания. Аналогичную картину до-мениальной жизни дают и другие подобные документы,

такие как инспекционный отчет, относящийся к королевскому фиску в Аннапе, около Лилля,

или к крупным владениям еще более удаленных монастырей, например, Вердена в Руре, или

Боббио. На основании семидесяти разделов капитулярия De Villis («О поместьях») Карла

Великого мы можем сделать исчерпывающий вывод о структуре каролингского фиска:

администрации, обязанностях управляющих имениями, сборе налогов, обработке земли,

сохранении лесных и охотничьих угодий, разведении домашних животных. Карл Великий был

полон решимости содержать семейные владения в порядке, хотя, подобно другим крупным

землевладельцам, он не видел способа удержать своих крестьян от посягательств на домен.

Поместья составляли его истинное богатство. Он жил ими точно так же, как прежде него

Меровинги, перемещаясь из имения в имение по мере того, как иссякала их продукция и

изделия.

По самой своей природе распространившееся повсюду домениальное хозяйство не

благоприятствовало торговле с удаленными областями. Историки склоняются к мнению, что

это, возможно, было в большей степени связано с так называемой замкнутой экономикой

ранне- j го средневековья, чем с перекрытием средиземноморских торговых маршрутов

сначала вандалами, а после — мусульманами. Дело в том, что свидетельства об этой

блокаде чрезвычайно сложно интерпретировать; фактически их следует использовать исходя

из качества, а не количества. Откуда мы можем знать, почему в то или иное время в Западной

Европе оказывалось в/наличии какое-то количество шелка или специй? Как мы можем быть

уверены в том, что арабы когда-либо препятствовали торговле? (На самом деле, существует

другое мнение, согласно которому они сделали как раз обратное, вернув в обращение золотые

монеты, которые в Византии долгое время оставались без движения в качестве сокровищ.) До

поры до времени безопаснее будет сосредоточиться на доступных изучению тенденциях

каролингской доме-ниальной экономики, которая могла и действительно обходилась без

особенной помощи извне.

Однако внутри западного мира совершались важные деловые операции, имевшие мало

отношения к Средиземноморью. Например, вдоль восточных границ процветала торговля

оружием, в Подунавье — соляная, а по Рейну (этот последний, как мы уже видели, находился

в руках фризов) — экспорт некоторых металлов и тканей. Наконец, наблюдались оживленные

коммерческие отношения между франкскими землями с одной и Англией и Скандинавией с

другой стороны, причем главными товарами для них являлись шерсть, рыба, меха, янтарь и

вино. Каролинги не были безразличны к торговле; они всегда покровительствовали купцам,

их денежные реформы — особенно введение серебряного denarius (динария) вместо золотого

soldidus (солида) — имели единственную цель облегчения торговых расчетов; но их образ

жизни в связи с этим не изменился. Все еще общепринятым оставался натуральный обмен.

Наряду с деньгами арендная плата по-прежнему вносилась продукцией или услугами. Цены

все так же часто устанавливались в головах скота, в конях или в единицах оружия. И даже

тогда, когда особо оговариваются денежные выплаты (как это нередко имеет место), нам

всегда приходится довольствоваться тем, что имеются в виду наличные монеты, а не их вес.

Ведь, в частности, золото оставалось прежде всего тем, чем и

156

Варварский Запад, 400-1000

было всегда: сокровищем для накопления. Значит, жизнь на земле в качестве члена

самодостаточного сообщества не подразумевала изолированности человека от всего

происходящего снаружи или его равнодушия к выгодам торговли.

Таким был социальный фон для событий последних лет жизни Карла Великого. Эти годы не

были счастливыми. Старый воин утратил былую силу и довольствовался пребыванием дома в

Аахене или его окрестностях. Начались волнения. Лишь в 812 г. он убеждает византийцев

признать его титул, хотя умер он раньше, чем стала возможной ратификация мирного

договора. Поэтому, строго говоря, его императорский титул так и не получил признания за

пределами Рима. Он дважды предпринимал меры для обеспечения престолонаследия. Первый

раз в 806 г. он предпринял раздел земель между тремя своими законными сыновьями по

древнему франкскому обычаю. Это был опасный момент. Карл Младший как раз собирался

нанести свой главный удар по славянам в области Эльбы-Заале; Людовик был занят первыми

арабскими набегами на свои аквитанские порты, а Пипин в Италии готовился к нападению на

Венецию. Их собственными можно было считать только те территории, за которые они

сражались. Император должен был бы оставить каждому из них ту область, с которой он уже

солидаризовался в войне и мире. Они должны были быть равными между собой и

независимыми, но готовыми совместно и дружественно по отношению друг к другу

исполнять некоторые общие обязанности, вроде защиты Римской церкви. Но об империи

ничего не говорилось. Императорский титул не был наследственным и должен был умереть

вместе с ним.

Карл Младший умер в 811, а Пипин — годом раньше, и, таким образом, сын остался только

один — Людовик Аквитанский. Если не считать Италии, которая отходила сыну Пипина

Бернарду, право наследования теперь принадлежало одному Людовику. Итак, в сентябре 813

г. Карл Великий разделил свою единоличную

Глава У. Франки (2)

157

власть с сыном и короновал его в присутствии своих высших сановников, сделав его принцем-

консортом с императорским титулом. В этом не было ничего странного. Обстоятельства резко

изменились, и теперь неопасным и благоразумным оказывалось то, о чем в 806 г. было

безрассудством и помыслить.

Поэтому, никогда раньше не планируя этого, Карл Великий передал свой титул. Но передать

его содержание он не мог. Его Империя была его собственным достижением, которое он

завоевал и удерживал ценой больших трудов и силой своего меча. Автор «Песни о Роланде»

проявил себя лучшим историком, чем думал сам, когда вложил в уста императора слова

«Deus» dist li Reis, «si penuse est ma vie» («Господи, как тяжела моя жизнь!» — сказал король).

В лучший период своей жизни Карлу Великому — грубому, набожному, предприимчивому,

полному несравненной энергии — еле удавалось удерживать свои завоевания. Но эта задача

стала невыполнимой для него еще до того, как он утратил силы, поскольку Западная Европа

стала добычей врагов с юга, востока, да к тому же еще и с севера, которым не смог бы

противостоять ни один человек.

Глава VI ХРИСТИАНСКАЯ ИМПЕРИЯ

Достижения Карла Великого были одно, а его наследие—другое. Его преемнику досталась пустая

казна, продажная и мятежная свита, разваливающаяся империя, пораженная голодом и

опустошаемая чумой, в сельских районах которой зачастую единственным законом была кровная

месть. За видимостью единства и однородности стояло общество, раздираемое местническими ин-

тересами, не способное питать ни национальных, ни тем более имперских устремлений.

Единоличная власть Карла Великого покоилась на его контроле над людьми. При желании, мы

вправе рассматривать этот контроль в свете централизованной администрации. Мы можем

анализировать институты каролингской монархии и назначение missi dominici, графов и

представителей низшего уровня и на основании результатов построить некую теорию управления.

Но если мы так поступим, нам придется с еще большим удивлением взирать на стремительный

распад этой структуры при преемниках Карла и очевидное отсутствие у них — при всех

способностях и решительности, которыми большинство из них не было обделено,— озабо-

ченности по поводу того, что происходило прямо у них на глазах. Их и их друзей гораздо больше

тревожила утрата идеала Imperium Francorum (Франкской империи), империи, созданной уже не

Карлом. Непосредственных авторов этой идеи следует искать в окружении Людовика

Благочестивого; а основной политической темой девятого и десятого веков, а значит, и этой главы,

является

Глава VI. Христианская империя

159

странное упорство этой мечты перед лицом мрачной реальности военных неудач, экономического

упадка и социальных перемен.

Людовик Благочестивый с детства жил в своем южном королевстве Аквитания. Возможно, из-за

того, что Карл Великий ощутимо ограничивал его власть там, он, похоже, не испытывал

сочувствия к отцу и в качестве примера для себя предпочел бы выбрать своего деда Пи-пина III.

Его друзья — особенно Бенедикт Анианский — не были также и друзьями его отца, и фактически

отреклись от проводимой им политики на ассамблее в Аахене после 814 года. Они были детьми

каролингского ренессанса, по большей части ярыми преобразователями, полагавшими, что старый

император сделал достаточно немного, чтобы помочь им осуществить свои устремления. Это были

люди, учившие Людовика искать смысл власти не в варварском могуществе Верховного короля, а

в христианской universitas (общности), которой он должен править как император. Он носил

гордый титул divina ordinante providential /mperator Augustus (Император Август, правящий по

божественному провидению). Его подданными были христиане, а не франки или римляне. В

официальных документах он именовал себя piissimus (благочестивейший), а неgloriosissimus

(славнейший), как его отец, в то время как Ардо, биограф Бенедикта Ани-анского, называл его

императором вселенской Церкви в Европе. В знаменитом письме о разнообразии законов

архиепископ Агобард Лионский просил своего господина помнить, что, говоря словами ап. Павла,

больше нет ни эллина, ни иудея, ни варвара, ни скифа, «ни аквитан-ца, ни лангобарда, ни

бургунда, ни аламанна, ни раба, ни свободного; но все и во всем Христос».

Такова была цель короля, чьи материальные ресурсы были ничтожны, для кого щедрость могла

стать опорой его способности внушать преданность лишь в самую последнюю очередь. Однако не

стоит думать, что благочестие Людовика и его тяга к обществу монахов-реформаторов полностью

отрезало его от жизни его сословия. Его

160

Варварский Запад, 400-1000

биографы говорят, что он отличался физической силой, был хорошим охотником а, если того

требовали обстоятельства, то и воином. Например, он предпринял решительные меры против

норманнов, за что ему редко отдают должное. Кажется вероятным, что, кроме того, он был

человеком эмоционально неуравновешенным и подверженным приступам страсти, гнева и

смирения, поскольку с ним никогда не было легко иметь дело. Врагами он обзаводился

быстрее, чем друзьями.

Прошло совсем немного времени, и новый император счел необходимым уделять больше

внимания высшим сановникам времен его отца и меньше — своим друзьям-преобразователям.

Он нуждался в верной службе — везде, где ее только можно было заполучить; и поэтому

оказался между двух стульев. Результатом было разочарование, которое тяготеет над всеми

письменными источниками этого периода. Император, призванный объединить христианский

Запад, на практике, если не в теории, отринул своих друзей, и божественное возмездие не

заставило себя долго ждать. Неверность сыновей, набеги норманнов и сарацин, чума, голод и

личное унижение — все понималось именно в этом ключе. Над франками свершился Божий

суд, и катастрофа была неизбежной. Следствием стала апатия и безысходность, которые,