Ученова В.В. У истоков публицистики

Подождите немного. Документ загружается.

Там же, 12. С. 68.

1)3

Голенищев-Кутузов И. Н. Средневековая латинская литература Италии. М, 1972. С. 168-169.

В "Воздаянии" он, следуя за структурой знаменитого труда Боэция (ок. 480-524) "Об утешении

философией", чередует прозу со своими стихами, отрывками эпических поэм. У него много

заимствований из античных авторов, ссылок на них и парафраз. Вот один из эпизодов "Воздаяния". Дед

правителя Беренгария II, которого обличает Лиутпранд, Беренгарий I, описан историком вполне

сочувственно. Захватив в плен Людовика Бургундского, правитель Италии обращается к плененному с

речью Цицерона к Катилине:

Долго ли ты, Людовик, будешь употреблять во зло ли ты не сознаться, что в последний раз я тебе оказал, что не я побудил

тебя к новому восстанию и что по состраданию, которого ты не стоил? Понимаешь ли, я теперь запутался в сетях собственного

вероломства? Ты не вступишь в Италию. Я дарю тебе жизнь, как было выдал, а выколоть тебе глаза не только приказываю, но наше

терпение? Можешь благодеяние и расположение - выпустил тебя только ты, говорю тебе, что ты клялся мне, что никогда обещано

тому, кто тебя и строго повелеваю

Восприятие (рецепция) античного наследия всячески поддерживалось при дворе Оттонов, что

побуждает некоторых медиевистов говорить по аналогии с каролингским и об оттоновом возрождении.

Труды Видукинда Корвейского и Лиутпранда Кремонского помогают понять реальные основания такого

суждения.

Очередное приближение средневековой культуры к освоению традиций античности активизировало

светски ориентированные ценности, преодолевало диктат религиозной идеологии. Эти процессы в свою

очередь были следствием крупных социально-экономических сдвигов, характерных для перехода от

раннего к развитому феодализму. На усиление мирских интересов воздействовал и общий кризис

католической церкви, который обозначился на рубеже тысячелетий. Совокупность обстоятельств вела к

тому, что один из крупных дореволюционных русских историков определил так: "В Италии в Х в. в

литературу уже просачиваются публицистические мотивы"

. Что в Х в. лишь "просачивалось", в XI в.

захватывает обширный комплекс произведений.

Сочинения, рассмотренные в данном разделе, думается, убеждают, что их политическое содержание

насыщенно и многопланово. Но вряд ли такое содержание, даже столь концентрированное, как у

Лиутпранда Кремонского, дает право говорить о сложившихся публицистических текстах. Видимо, в

раннем средневековье еще не пришло время для зрелой публицистики, хотя ее элементы и предпосылки

есть во многих произведениях и "ученой", и народной культуры. Но первой свойственна относительно

узкая распространенность, во второй же концентрация политических идей не достигала той степени

целенаправленности, которая позволяла бы им освободиться от религиозного или художественно-

эстетического облачения, воплотиться в собственно публицистические жанры.

Лиутпранд Кремонский. Антаподосис, или Воздаяние, II, 41 Стасюлевич М М. История средних веков в ее писателях и

исследованиях В 3 т. СПб„ 1906. Т. 2. С. 392.

Карсавин Л. П. Культура средних веков. Пг., 1918. С. 121.

Тексты, которые создаются специально ради массового политического воздействия и резонанса,

формируются лишь в новом, тысячелетии, в процессе общей секуляризации духовной культуры.

3. ПУБЛИЦИСТИКА В БОРЬБЕ ПАПСТВА С ИМПЕРИЕЙ

Меч слился с посохом, и вышло так,

Что это их конечно развратило

И что взаимный страх у них иссяк.

Данте. Чистилище

Во второе тысячелетие Европа вступала с напряженным ожиданием перемен. Многие богословы,

опираясь на букву писания, говорили о втором пришествии мессии, которое случится спустя тысячу лет

после первого - в 1000, 1001 или 1033 г., т. е. в юбилей рождения или распятия богочеловека.

Существовали в христианском мире системы летосчисления, еще более смещавшие дату. Возможно,

поэтому одномоментного массового покаяния, каких-либо вспышек всеобщего отчаяния летописи не

фиксируют, Но напряженность в ожидании неведомого росла. Эта социально-психологическая

атмосфера как бы завершала совокупность процессов, у основания которых находились не только и не

столько эсхатологические пророчества, сколько сдвиги в общем развитии средневекового уклада.

XI век отличается повышением агротехнической культуры в земледелии, ростом торговли,

возрождением городов, демографическим прогрессом. Хозяйственной и гражданской жизни все более

тесны рамки ортодоксального христианства, покорное восприятие религиозных доктрин и церковных

регламентации. Католическая церковь на рубеже тысячелетий оказалась в глубоком кризисе, а папский

престол - игрушкой в руках соперничающих светских группировок. На нем в зависимости от военных

успехов или исхода политических интриг с калейдоскопической быстротой чередовались ставленники

германских Оттонов и римских владетельных семей. Среди сменявших друг друга марионеток были и

подростки, и слабоумные, и патологически безнравственные личности.

Подобные примеры с высоты "святейшего" престола давали обильные ростки в среде рядового

монашества и белого духовенства. Авторитет церкви неотвратимо падал. Обличительные стихи, злые

сатирические пародии на святейшие таинства распевали жонглеры и ваганты на всех дорогах, смущая

благочестие паломников и неискушенных мирян.

На рубеже тысячелетий возникает несколько общественно-преобразовательных тенденций:

пересмотр церковных догм со стороны рядовых верующих - развитие народных ересей; рационализация

теологических доктрин некоторыми мыслящими и образованными клириками и стремление к

обновлению самих церковников. Последнее побудило создать комплекс более жестких требований к

черному и белому духовенству. Инициатором такой реформы стал монастырь в Клюни (Южная

Франция). Клюнийцы настаивали на повсеместном введении аскетического монастырского устава,

очищении пошатнувшихся нравов служителей церкви, решительной борьбе с "мирскими соблазнами".

Клюнийская реформа получила особую поддержку после того, как церковной политикой начал

руководить властный, волевой и деятельный монах Гильдебранд (между 1015 и 1020-1085), ставший в

1073 г. римским первосвященником под именем Григория VII.

Клюнийская реформа была лишь началом широких преобразовательных замыслов Гильдебранда. Он

начал осуществлять их задолго до собственного понтификата в роли ближайшего советника пап Виктора

II, Стефана IX, Николая II, Александра II. Гильдебранд считал гибельным для церкви ее

прогрессирующее "обмирщение": продажу светскими синьорами церковных должностей, назначение

герцогами и королями церковных чинов (нередко за крупный денежный выкуп), браки белого

духовенства. Порочность продажи церковных должностей – симонии - теоретических возражений не

вызывала. Но на практике возникала масса проблем. Например, имеет ли право заведомый симонист

возводить в священнический сан других лиц? Ярые ревнители реформы во главе с Григорием VII

утверждали, что всех служителей, посвященных симонистами, надо низложить и прогнать. Там, где

решили так поступить, почти все храмы лишились священников, службы остановились, прихожане

заволновались. Открытый протест вызвало требование безбрачия (целибата) белого духовенства.

Сторонники реформы изгоняли таких церковнослужителей силой, апеллируя к массам.

Главным же предметом всеевропейской церковно-политической полемики, давшей огромное число

трактатов, посланий и памфлетов, стал вопрос об инвеституре - праве светских правителей назначать

высших церковнослужителей. "Инвеститурой" (от латинского глагола investire - облекать) именовался

торжественный акт вручения кольца и посоха новопоставленному князю церкви. В средневековой

цивилизации нередко регалии ценились больше, чем реальность. В ритуале инвеституры кольцо

означало обручение ставленника с церковью, а посох, остроконечный с одной стороны' и закругленный с

другой, - право пастыря понукать своих овец острием и вытаскивать заблудших из зарослей и топей

закругленным концом.

Кому надлежит исполнять инвеституру? Светской или духовной власти? Доводам Гильдебранда не

откажешь в логичности: церковные лица должны утверждаться церковными же лицами, другими

словами, все епископы в католических странах должны назначаться папой.

Здесь-то и разгорелся великий спор, вековая распря. Не удивительно: римский первосвященник

посягнул на привилегии королевской власти, традиционно сложившиеся в большинстве европейских

стран. "Запрет светской инвеституры-епископов и аббатов, смещение симонистского духовенства,

служившего орудием императорской политики, - вот первые шаги римской курии на пути к

осуществлению ее далеко идущих планов. Ясно, что это неизбежно привело бы к развалу империи, в

которой едва ли не единственным устоем являлся епископат"'. Вопрос об инвеституре вел за собой и

другой еще более ответственный: чей авторитет крупнее, а власть подлиннее - светского или духовного

владыки? Полемика длилась в Европе до эпохи Возрождения и вошла в историю как спор о двух мечах.

Истоки спора тянулись к трактовке евангельских образов. Речь шла о соотношении меча карающего и

меча убеждающего - духовного. Правота сторон решалась реальным исходом политических интриг и

кровопролитных сражений.

Идеологическое обеспечение враждующих лагерей создавали теологи и легисты в объемных томах и

оперативных трактатах, размножавшихся с неведомой до того быстротой. "Только за годы 1073-1112

вышло в свет более сотни так называемых "книжечек о споре" (либель Де Ше), которые читались

публично с церковных амвонов и школьных кафедр, в феодальных замках и на городских площадях. Их

авторы были миряне и клирики, юристы, историки и богословы. В пылу полемики заострялись

формулировки, выдвигались смелые взгляды на церковь и государство, широко привлекались

официальные документы и делались ссылки на подлинные или вымышленные исторические

прецеденты"

В исторической науке материалы этой полемики принято называть публицистическими.

Действительно, предмет полемики - актуальнейшая и насущнейшая политическая проблема, цель ее -

консолидация сторонников одной из двух враждующих группировок: приоритета папской власти во

главе с Григорием VII или приоритета светской власти в лице германского императора Генриха IV.

Публицистический характер дискуссии подкрепляется и свидетельствами хронистов и

памфлетистов о широком обсуждении ее в средневековой Европе. Все это - важные характеристики

письменного текста: объекта и предмета его отображения, цели создания, масштаба распространения. Но

есть и конкретный способ воплощения общезначимых текстовых характеристик: методы аргументации,

уровень фактической достоверности отображения, степень политической действенности и т. п.

Антошин Ю. А. Политическая борьба в Германии в XI в. по вопросу светского и духовного суверенитета // Социальные

отношения и политическая борьба в средневековой Германии (XI-XVI вв.). Вологда, 1985. С. 3.

Вайнштейн О. Л. Западноевропейская средневековая историография. М.; Л„ 1964. С. 147.

С точки зрения таких более конкретных показателей полемика о двух мечах проходила в традиционной

религиозно-политической форме. "Аргументы для подтверждения концепций поборниками папской

теократии и защитниками светского суверенитета черпались из одних и тех же источников: Библии,

канонического права и литургии, творений отцов церкви"

. Есть ссылки на историческую традицию

преимущественно у антипапских полемистов.

На первых порах дискуссия развивалась в форме обмена письмами церковных иерархов по

религиозно-правовым и религиозно-нравственным вопросам. Одним из начальных документов полемики

считается письмо (1030) монаха Гвидо из Ареццо, адресованное миланскому архиепископу, о борьбе с

симонией. Оно стало широко известно, и доводы его охотно включали в свои сочинения полемисты

следующих десятилетий. Продолжил полемику популярный богослов кардинал Петр Дамиани. "Он

переписывался чуть ли не со всеми выдающимися современниками, не говоря уже о безвестных монахах

и мирянах, разрешал их недоумения и запросы, обличал их пороки и заблуждения, увещал к

исправлению и борьбе с царящим в мире злом"

. В 1052г. он изложил равеннскому архиепископу

Генриху развернутые свои соображения о борьбе с симонией. Здесь были доводы в пользу тех

священнослужителей, которые сами свободны от подкупа и корысти, но возведены в сан симонистами.

Дамиани настаивал на том, что пороки вышестоящих лиц не аннулируют посвящения. "Святой дух не

изменяет своих достоинств, продается ли его благодать или ссужается даром"

Заявление явно рискованное. Тактика компромисса не удовлетворяла ревнителей реформы. Тем не

менее к авторитету Дамиани прислушались до собора 1060 г. за священниками, поставленными

симонистами безвозмездно, сан сохранялся.

Опровергать Дамиани стал кардинал Гумберт, сторонник самых крутых и крайних мер. В своем

трактате "Против симонистов" (1057-1060) воинствующий князь церкви рисует страшную картину ее

растления. Он говорит, что пастыри, причастные к симонии каким бы то ни было образом, пасут овец

ради себя, а не бога, не спасают их от волков, а пьют их молоко, стригут шерсть и упиваются их кровью.

Продажные пастыри, которые "не имеют веры и отнимают ее у своих единомышленников, по природе

своей сходны с ехиднами, проникнуты сатаной, подлежат проклятию вместе с Иудой"

. Кардинал был

хорошо осведомлен в том, что обличал.

Именно этот грозный прелат сыграл главную роль в разрыве западной и восточной церквей в 1054 г.

Он же одним из первых выдвинул на обсуждение порядок инвеституры. Гумберт заявил, что светские

лица не должны вмешиваться в назначения духовенства ни на каком уровне.

Антошин Ю. А. Указ. соч. С. 4.

Вязигин А. Заметки по истории полемической литературы XI века. Харьков, 1896. С. 9.

Там же. С.12.

Там же. С. 20.

Их компетенции не подлежат ни аббаты ни епископы, ни папы. Можно согласиться лишь на

утверждение-избранного церковью лица светским сюзереном роst factum.

Позиция Гумберта полностью совпадала со взглядами Гильдебранда. Став папой, Григорий VII

перешел от словопрений к решительным действиям: запретил светскую инвеституру епископов, запретил

вести службы женатым священникам и всем, даже косвенно причастным к симонии. Он обратился к

прихожанам, призывая их расправляться с осквернителями храмов. Это вызвало крупные беспорядки.

Разразилась вооруженная борьба за инвеституру. Ее возглавил германский король Генрих IV.

Драматические перипетии этой многолетней схватки сопровождались отлучением Генриха от церкви и

низложением на соборе германских епископов Григория VII, выдвижением антикороля и выбором

антипапы, покаянием Генриха перед замком Каносса, укрывшем папу, и видимостью примирения, новым

отлучением короля и новым низложением папы. Но нас интересует связанная с этой борьбой

публицистика.

Продолжала множиться литература памфлетов и посланий. Генрих IV обращался за поддержкой,

утверждением божественной природы королевской власти через голову папы, непосредственно к

римской церкви. Он просил клир, чтобы "как то было до сих пор, наших друзей считали своими

друзьями и наших неприятелей - своими врагами. К последним мы причисляем монаха Гильдебранда и

призываем вас подняться против него, потому что мы узнали в нем хищника и гонителя церкви,

коварного врага Римской империи и нашей короны"

В дискуссии используют аргументы, которые диктуются конкретными политическими ситуациями,

общие теоретико-богословские доводы оттесняются на второй план, приобретая служебный характер.

Происходит известная переориентация в структуре полемических текстов, характере их аргументации. В

полемику включаются знатоки все более популярного с начала нового тысячелетия римского

гражданского права - легисты. Один из них Петр Красе вручил Генриху IV во время его пребывания в

Риме в 1084 г. памфлет, где доказывал божественное происхождение не папской, а именно

императорской власти. Он "поставил на службу королю частное право, которое давало возможность

перехода от теологических доказательств к аргументации государственной юридической практикой"

Папа Григорий VII со своей стороны использует в полемике любые средства для дискредитации

суверенитета светской власти вообще, личности Генриха IV в частности. Вопреки всем известным

злоупотреблениям и разоблачениям первосвященников он заявляет: "Римская церковь никогда не

заблуждалась и впредь, согласно Писанию, не будет заблуждаться.

Цит. по: Стасюлевич М. М. История средних веков в ее писателях и исследованиях... В 3 т. СПб., 1906. Т. 2. С. 776.

Антошин Ю. А. Указ. соч. С. 13.

Канонически поставленный римский епископ заслугами Петра непреложно получает святость"

Григорий VII обращается к епископам и ко всем сословиям Германии с посланием, в котором резко

обличает Генриха IV. Он перечисляет подлинные и мнимые прегрешения короля, чтобы создать фигуру

законченного злодея: "Негодуя на всякое обличение и наставление, он не только презрел голос,

обличавший его в пороках и призывавший к покаянию, но еще более ожесточился во зле: он не

успокоился до тех пор, покуда не поколебал в христовой вере всех епископов Италии и многих в

Германии, принудив их отказать в повиновении и св. Петру, и апостольскому престолу"

. Это послание

оказало на верующих большое воздействие: Генриха IV оставили многие ранее колебавшиеся князья и

епископы.

Григорий VII торжествовал победу над временно - после Каноссы - смирившимся королем и рвался

осуществить глобальные теократические замыслы. Оба меча - и духовной и светской власти -

Гильдебранд считал принадлежащими папству. Вильгельму Завоевателю, покорившему Британию,

Григорий VII даровал благословение, стремясь держать его в поле своего влияния. Он дружески писал

этому монарху: "Мир физический освещается двумя светилами: солнцем и луной; более значительным

представляется солнце, менее значительным - луна. В нравственном порядке вещей папа представляет

собой солнце, король занимает место луны"

. Эта же мысль звучит в письме к Герману, епископу

Метца: "Разве и короли не принадлежат к тем овцам, которых господь поручил Петру? Кто может

думать, что Генрих исключен из круга людей, подчиненных св. Петру и его власти вязать и решать, если

только он не тот нечестивец, который свергнул с себя иго христово, чтобы подвергнуться рабству

дьявола?"

Но не все служители церкви разделяли несокрушимую уверенность Григория VII в безусловном

приоритете папской власти. Встречные недоумения нетрудно понять, если вспомнить самой церковью

веками внедрявшуюся мысль о божественном происхождении царской власти. Теперь же Григорий VII

освободил подданных Генриха IV от данной тому присяги. Это вызвало новый взрыв сомнений и ропота.

Даже сторонники Гильдебранда возмущались самовластием папы, находили, что он нарушает вековые

каноны. Эти чувства недоумения и протеста выразил Венрих Трирский в письме к папе. Письмо звучало

как коллективное обращение к Григорию VII от имени епископа Дитриха Верденнского:

Там же. С. 7.

Цит по: Стасюлевич М.М. Указ. соч. С.782.

Цит. по: Осокин Н. А. История средних веков. В 2 т. Казань, 1888. Т. 1. С. 452,

Цит. по: Стасюлевич М. М. Указ. соч. С. 784.

Во все предшествующие времена и у всех народов клятва считалась священной и ненарушимой, теперь говорят: ее легко

устраняет освобождение, даваемое государем папой... Этого освобождения не ищут, но навязывают, от него отказываются, но его

предлагают. Внимательно всмотревшись в дело, видишь, что дешево стоит столь легко расточаемое. Этими словами папа не

развязывает связанных, а связывает свободных.

Мы тебя не слушаем в данном случае, папа, не отказываем в верности, которую обещали; не только обещали, но и клялись;

ибо если уста, просто лгущие, убивают души, то в высшей степени непоследовательно, чтобы уста, лгущие клятвопреступно, не

губили души. Ты в силу своих полномочий обещаешь нам в данном случае безнаказанносгь, умоляю тебя, папа, не греши на

братьев своих, не соблазняй сирот христовых, не погружай с собой в пучину невозвратную некрепкие сердца слушателей,

смущенных ложной безопасностью. В этом случае мы не можем за тобой следовать, ты не властен это приказывать

1Э

Беря на себя право декретировать освобождение от присяги королю, ликвидировать духовный сан

множества церковнослужителей, папство расшатывало собственные устои. Оно наносило удар за ударом

по вековечному порядку вещей и невольно побуждало к массовой переоценке ценностей. Действия

Гильдебранда слишком явно обнажали земной смысл папских посягательств и ставили под сомнение

божественную суть церковных таинств, подчиняемых текущей политике. Не случайно время Григория

VII-пора еретических движений. Трудно не возникнуть разномыслию, когда из рук в руки передаются

многократно переписанное послание Венриха папе и десяти подобных сочинений. Венрих заявляет:

Вы без устали проповедуете всем своим слушателям: "Человекоубийство не имеет значения; владения св. Петра следует

защищать вооруженной рукой; если кто падет при этом, вы обещаете ему безнаказанность за все успехи ради его повиновения: вы

за него дадите ответ; да не смущается всякий и ради Христа бьет христиан". Так вы поощряете к пролитию крови мирян, ищущих

отпущения грехов. В этом случае мы предоставляем здравому смыслу оценить, насколько подобное учение совпадает не с

епископским, не с апостольским, а с христианским совершенством

Автор послания высказывается по главным вопросам спора о двух мечах. Он отстаивает

императорское право на инвеституру, ссылаясь на обычай, возражает против насилий по отношению к

женатым священникам. В его аргументации не только обращение к богословским авторитетам, но и

постоянная апелляция к здравому смыслу, обычаям и жизненным реалиям.

Политические события воздействовали на полемику не меньше, чем воззвания и послания на ход

борьбы. Аргументация приобретала земной, конкретный характер. Публицистическое начало оттесняло

теологические соображения.

Цит. по: Вязигин А. Указ. соч. С. 32.

Там же. С. 33-34.

Специально исследовавший полемику о двух мечах историк пишет об этом послании Венриха:

"Живой язык, смелые обращения, неподдельное воодушевление, ясность и убедительность доводов

делают это послание опасным орудием против сторонников папы, настоящим перлом пробуждающейся

мысли"

Ожесточенный противник Венриха Трирского настоятель монастыря в Лаутенбахе Манегольд

сокрушался: "Доводы противников оглашали улицы, о предметах спора шушукались женщины за

ткацкими станками, толковали сходбища на рынках, горланили люди всякого возраста и обоего пола"

Манегольд долго сетует на большую популярность епистолы Венриха, которую, по его словам, ставили

наряду с посланиями отцов церкви, обнародовали по всем улицам и закоулкам, в тавернах и харчевнях.

Включаясь в этот спор, Манегольд пишет послание зальцбургскому епископу Гебхарду. Он, конечно,

учитывает, что по обычаям того времени читателем текста будет не только прямой адресат. Обширной

епистоле автор предпосылает план, в котором кратко сообщает дальнейшее содержание:

Прежде всего я опроверг коварное начало послания Венриха, затем вескими доводами устранил поношения и брань,

направленные исключительно на личность государя-папы, после того на основании выписанных тут же мною свидетельств святых

отцов показал, насколько преимущества апостольского престола превосходят все власти в мире... Потом подкрепил доводами

разума и авторитета, что низложение короля совершенно законно и справедливо

и т. д.

Так ревнители папства усердно расшатывали королевский трон, а вместе с ним и почву

укоренившихся в обществе представлений. Они расшатывали незыблемость понятий об авторитарной

власти как таковой, о непогрешимости общепризнанных догм, углубляли, совсем не желая того,

рационализм и критичность мышления современников.

Порочные нравы духовенства обличали и сторонники приоритета светской власти, и папские

сторонники церковной реформы "сверху". Относясь к последним, Манегольд пишет о противниках

клюнизма:

Их дело и любимое времяпрепровождение потолковать о наружности женщин, предаться омерзительному распутству,

побывать на зрелищах, поиграть в кости, поохотиться, ус1ранив всякое воздержание, наполнить до чрезмерности свое чрево

яствами и питьями, распределять духовные должности не по заслугам, а по количеству данных денег, ненасытно жаждать барышей

и прибылей, святотатственным торгашеством расточать пожертвованное на общую пользу и, что еще хуже, стремиться, чтобы их

считали святыми, несмотря на такие пороки

В горячке обличения высказывалось много такого, что при спокойном течении событий

воспринималось как дела привычные, неизбежные, простительные.

Там же. С. 37.

Там же. С. 38.

Там же. С. 47.

Там же. С. 55.

100

Полемика сдернула множество ханжеских и корыстных покровов, обнажила множество язв,

разнесла семена недовольства, давшие обильные всходы еретических учений. На основании даже здесь

приведенных отрывков можно представить, как бушевали одновременные епистолам устные споры, как

блистало красноречие обличительных проповедей, сколько диспутов вели между собой сторонники той

или другой группировки.

Григорий VII скончался в 1085 г., раньше своего так и не сдавшегося противника. Но и конец жизни

Генриха IV был омрачен распрей с собственными сыновьями Генрихом и Конрадом, спешившими занять

отцовский трон. Уход из жизни главных участников борьбы за инвеституру, главных героев

публицистической полемики о двух мечах не устранил дальнейшего соперничества - императорских и

папских притязаний.

Политические мотивы с новой силой зазвучали в трудах отразивших полемику летописцев -

анналах. "Анналы приобрели в это время публицистический характер, который в еще большей степени

пронизывает другие исторические и агиографические произведения этого периода"

. По словам

современного немецкого исследователя, "в результате острой борьбы между империей и папством и

вызванного ею возбуждения в исторической литературе и возникающей тогда публицистике

складывались известные структурные преобразования содержания и формы исторического

повествования"

Степень политической пристрастности летописца отчетливо проявлялась в трактовке им личностей

Генриха IV и Григория VII:

сторонники одного изображали злодеем другого и наоборот. Многие страницы летописей этой поры

пронизаны памфлетными интонациями. Облик слабого и криводушного правителя рисует в "Анналах"

монах Ламперт Герсфельдский (20-80-е гг. XI в.), описывая события после Каноссы:

В присутствии князей он (Генрих IV) обвинил и оклеветал папу в том, что он сам своими происками возбудил все то, что

потрясло государство, - вихрь смятения и целую бурю неистовых волнений, что он сам был зачинателем и подстрекателем всех

бед, какие случились в церкви божьей за последнее время. И он убеждал всех сообща, под его предводительством и руководством,

добиваться отмщения папе за столь великое зло. Потом он пренебрежительно, как паутинную ткань, разорвал все условия и все узы

церковных законов, которыми папа связал его силой апостольского полномочия ради его же спасения, и, опустив поводья божьего

страха, ринулся с необузданной вольностью на все, что приходило ему на ум

Люблинская А. Ц. Источниковедение истории средних веков. Л, 1955. С. 195.

Эггерт В. Идентификация и чувство "мы" у франкских и немецких средневековых хронистов // Средние века. Вып. 45.

М„ 1982. С. 117.

Ламперт Герсфельдский. Анналы // Памятники средневековой латинской литературы X-XII веков. М„ 1972. С. 175.

101

Летописцы противоположного лагеря оставили иные свидетельства о мятежном короле. Таковы

"История жизни Генриха-императора" люттихского епископа Отберта, сочинение епископа Гвидо

Феррарского "О расколе Гильдебранда", сочинение каноника Иордана Оснабрюкского "О

преимущественном праве Римской империи" и многие другие. Иордан Оснабрюкский высказывается по

наболевшему вопросу с пафосом:

Как римский орел не может летать с одним крылом, так и барка св. Петра не в состоянии никуда направиться с одним веслом

среди бурь и волнений настоящего времени... Когда немецкие князья с их верными вассалами будут твердо стоять за римского

императора как наместника церкви, как это они делали раньше, тогда, без сомнения, станет ничтожна всякая вражеская сила и

вострепещут Греция, Халдея и Египет. Ибо птицы замолкают и улетают, когда завидя1 орла

Отберт Люттихский в жизнеописании Генриха IV страстно защищает императора от злокозненных

наветов:

Какое же преступление он сделал, спрашиваю я вас? Без сомнения, именно то, что он предотвращал всякое насилие и

своевольство, водворял мир и правду, не позволял скитаться по дорогам и скрываться в лесу разбойникам; ему мстили за то, что

благодаря его усилиям купец и корабельщик свободно и спокойно могут теперь продолжать свой путь, а разбойник, вследствие

запрещения грабежа, должен умереть с голоду. Почему же, мне хочется знать, вы не желаете жить ничем, кроме грабежа?

Истратьте на ваши поля то, что вы взяли с них для военных издержек; соразмерьте число своей рати со своими средствами;

приобретите опять свои имения, которые вы безрассудно растратили на наем многочисленных воинов, и ваши житницы и подвалы

наполнятся доверху... Но напрасны мои убеждения: я предлагаю ослу играть на арфе

Мы еще раз видим, как жанр жизнеописания, который в античности и средневековье был частью

историографии, выполняет публицистические функции. Приведенный отрывок - прямое обращение к

современникам, исполнено риторических фигур и проповеднических приемов. Мы ощущаем

одушевление пишущего и его искреннее стремление увековечить добрую память о мятежном

императоре, которому в наказание за строптивость пережившие его враги на папском престоле отказали

даже в достойном погребении.

Папство торжествовало временную победу над империей при Иннокентии III (H60-1216), когда

церковная анафема угрожала любому ослушнику римского первосвященника. Но это могучее средство

воздействия ветшало от слишком частого употребления. Сохранились свидетельства того, насколько

непопулярным стало церковное отлучение у исполнявших его рядовых священников. Один из них

обратился к прихожанам с такими словами:

Цит. по: Эйкен Г. История и система средневекового миросозерцания. СПб., 1907, С. 592.

23 Стасюлевич М.М. Указ. соч. Т. 2. С. 754.

102

Знаю, что между императором и папой существуют сильные недоразумения и непримиримая ненависть, причины которых

мне неизвестны. Знаю, что один из них не прав перед другим, но кто из них прав, вот чего я не знаю. Но насколько простирается

моя власть, я отлучаю и объявляю отлученным от церкви одного из двух, т. е. того, который несправедливо оскорбляет другого, и

разрешаю того, который несправедливо страдает

Трудно сказать, чего больше в этом высказывании - насмешки, иронии, издевки или искренних

недоумении и растерянности от недостижимости истины. В любом случае это показатель важных

сдвигов в мироощущении верующих.

В тот же период одна из монастырских хроник Германии запечатлела настоящие инвективы в адрес

папской курии:

Радуйся, Рим, наша мать! Вот открываются целые водопады земных сокровищ; по направлению к тебе несутся целые реки

золота, целые потоки серебра. Радуйся человеческим беззакониям: ты собираешь плоды их. Радуйся раздору:

он вырвался из бездны адских глубин, чтобы помочь тебе собирать сокровища. Ты обладаешь теперь всем, чем жаждал всегда

обладать; воспой веселую песнь;

ты победил землю злобой людскою, но не благочестием. Всех людей влечет к тебе не набожность, не чистая совесть, а те

преступления, которые совершают они, и то разрешение, которое получают от тебя за деньги

Достигнутое папством могущество, вожделенная близость владения обоими "мечами"

сопровождались катастрофическим падением истинного духовного авторитета у верующих, рядовых

церковнослужителей, простых монахов. Еретические учения охватывали все более широкие массы

людей. В рядах образованных клириков появлялось все больше тех, кто стремился рассмотреть

религиозные доктрины с рациональных позиций и наталкивался на принципиальную несовместимость

догм вероучения и требований разума. "Проблемы, которые до сих пор трактовались лишь горсточкой

эрудитов, внезапно приобрели весьма злободневный характер. Как рассказывают, в Германии

повсеместно, даже на площадях и в трактирах, читали или по крайней мере просили переводить

сочинения, где еще разгоряченные жаркими стычками церковники рассуждали на все лады о целях

государства, о правах королей, их народов или пап... Отныне дела человеческие стали в большей мере,

чем прежде, предметом для размышления"

В какой-то мере духовный престиж папства поддержала агитация за крестовые походы, связанные с

этим вспышки религиозного фанатизма, охватившие Европу на исходе XII в. Однако новые потрясения,

которые ожидали войска крестоносных рыцарей, способствовали скорее разрушению бездумной

религиозности, чем ее укреплению. Вместе с походами в "святую землю" росли международные

контакты, расширялся кругозор людей, укреплялась торговля.

Цит. по: Иванов К. А. Средневековое папство и его представители. Пг, 1915. С, 240.

Там же. С. 249-250.

Блок М. Феодальное общество // Апология истории, или Ремесло историка. М„ 1986. С. 169.

103

Возникли центры просвещения и образованности, дававшие все больше грамотных людей, не

зависящих от монастыря или церкви. Формируются университеты в Болонье и Париже, получает

всеевропейскую известность медицинская школа в Салерно. Первые, еще случайные,

нескоординированные естественнонаучные изыскания заставляют задавать природе и миру такие

вопросы, перед которыми пасует авторитет богословия. И обучение грамоте, владение письмом,

носившее в раннем средневековье элитарный и в известной мере сакральный характер, постепенно

демократизируется.

Известный советский специалист по средневековой культуре О. А. Добиаш-Рождественская говорит

о новшествах, становящихся повседневностью в XII в.: "Совершенно незнакомая предшествующей

эпохе, бесследно со времен античности исчезнувшая фигура публичного писца, которая - в роли писца

муниципального - имеет появиться на городской площади (или на мосту, как в Париже XIII в.) со своей

открытой лавочкой к услугам городского люда (он будет зазывать мимоходящих, которые пожелали бы

завещать, продавать, вчинять иски; он будет всячески возбуждать к тяжбам и бумажным прениям...).

Предвестники грядущего делового, коммерческого общества, воплощение духа кляузы на городской

площади, публичные писцы только начинают те поединки пером, которые идут на смену поединкам

мечом"

. Пока что поединки первого и второго родов сосуществовали.

Еще на протяжении XIII и XIV столетий не утихали напряженные споры о главенстве светской или

церковной власти. Однако некоторые вехи разногласий сместились. Соперничество папства с империей

сменили не менее острые конфликты между римским первосвященником и монархами сложившихся в

Европе национальных государств. Множество политических трактатов и публицистических памфлетов

породила долгая тяжба папы Бонифация VIII (ок. 1235-1303) с французским королем Филиппом IV

Красивым (1268-1314). Дискуссии этого периода все меньше носят теологический, все отчетливее -

политический характер. Такой переориентации способствует дальнейшее укрепление политических

позиций легистов. Ф. Энгельс писал об этом сословии: "Как короли, так и бюргеры нашли

могущественную поддержку в нарождавшемся сословии юристов. Когда было вновь открыто римское

право, установилось разделение труда между попами - юридическими консультантами феодальной эпохи

- и учеными юристами, не имевшими духовного звания. Эти новые юристы, разумеется, по самому

существу своему принадлежали к бюргерскому сословию; да к тому же и то право, которое они изучали

сами, которому учили других и которое применяли, по характеру своему было в сущности

антифеодальным и в известном отношении буржуазным"

Добиаш-Рождественская О. А. Из жизни мастерских письма // Средневековый быт. Л., 1925. С. 237.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 412.

104

Именно легисты наиболее энергично сражались пером, а когда обстоятельства потребовали, и

настоящим, не метафорическим, мечом - на стороне Филиппа IV против посягательств Бонифация VIII.

Канцлеры Франции легисты Пьер Флотт, а за ним Гильом Ногарэ не испытывают ни малейших сомнений

в преимуществах светской власти. Они опираются в полемике не столько на церковные авторитеты,

сколько на обычай, сроки давности установлении и другие юридически значимые доводы.

Конфликт возник в 1296 г., когда Филипп IV обязал французское духовенство платить налог на

военные нужды. Бонифаций VIII направил запретительную буллу против этого распоряжения.

Ослушникам напоминают об отлучении от церкви, но теперь угроза плохо действовала.

Негодующий первосвященник шлет строптивому королю буллу за буллой. Их читают в церквах, и

население Франции как бы из первых уст узнает о размахе папских притязаний:

Есть два меча - меч духовный и меч светский; оба они принадлежат церкви: один из них держит церковь руками папы, другой

она держит руками королей, пока папы этого желают или допускают это. Один из этих мечей должен быть подвластен другому, а

именно светский - духовному. Если светская власть совращается с пути, она должна подлежать суду духовной власти. Поэтому мы

объявляем и постановляем, что всякое человеческое существо подчинено римскому первосвященнику

Один из ответов короля на папские буллы звучал откровенно издевательски:

Филипп, божьего милостью король французов, мнимому папе Бонифацию кланяется немного или совсем не кланяется. Да

ведает твое великое безумие, что мы во временных делах не подчинены никому, что раздача свободных пребенд, равно как и

доходов их, принадлежит нам по королевскому праву, что все, данное нами в лен или имеющее быть впредь выданным, остается в

своей силе и что мы тех, кому пожаловали лены, будем энергично защищать против всякого. Кто думает иначе, того мы считаем

глупым и бессмысленным

Циркуляция списков с папских булл и королевских писем в разных сословиях делала свое дело:

национальное самосознание протестовало против посягательств на суверенитет государства. Ощущая эту

поддержку, Филипп IV приказал сжечь очередную папскую буллу. Причем исполнить это всенародно,

известив через герольдов всех граждан. Экзекуция над буллой состоялась 11 февраля 1302 г. Затем

король обратился ко всем сословиям за поддержкой в антипапской борьбе. В апреле того же года были

созваны представители сословий, составившие Генеральные штаты.

В работе нового учреждения участвовал яркий публицист начала XIV в. - легист Пьер Дюбуа. Его

произведения написаны между 1300 и 1313 г., часть их анонимна. Исследователи считают Дюбуа

автором десяти трактатов и памфлетов. Среди них два памфлета против папы и три трактата против

ордена тамплиеров, который был проводником папской политики во Франции.

Цит. по: Иванов К. А. Указ. соч. С. 254. Цит. по: Осокин Н. А. Указ. соч. Т. 1. С. 627.

105

Самые значительные политические идеи высказаны в трактате "Об освобождении святой земли" (1305-

1307). Дюбуа настаивал "на лишении папы светской власти, секуляризации всех церковных и

монастырских земель, ограничении деятельности духовенства только областью духовных дел, переносе

папской столицы во Францию"

. Кроме того, легист предлагал слить все духовно-рыцарские ордена и

объединить их усилия для освобождения святой земли.

Антицерковная позиция публициста особенно ярко проявилась в относительно кратких и

чрезвычайно едких памфлетах против папы и против ордена тамплиеров. Автор прибегает к

публицистически выигрышному и действенному приему: один из памфлетов ''написан в форме письма от

народа Франции к королю с просьбой немедленно уничтожить орден тамплиеров. Другой памфлет также

изложен как письмо от французского короля к папе. Здесь обсуждается вопрос: вправе ли

государственный суд решать дела священнослужителей? Автор дает развернутое юридическое

обоснование законных полномочий на то королевской власти

Церковники также распространяли не только списки с папских булл, но и собственные

полемические сочинения. Таков, например, "Краткий трактат о деле тамплиеров" (1308) анонимного

теолога Парижского университета. Здесь разбирается вопрос о праве светской власти судить духовных

лиц и следует резко отрицательный ответ, а действия короля против тамплиеров именуются

несправедливыми.

Тем не менее суд над тамплиерами состоялся. Еще раньше были отвергнуты все притязания

Бонифация VIII, а его преемник Климент V вынужден был перенести резиденцию в Авиньон. Это

отчасти соответствовало пожеланиям, высказанным Дюбуа. Теократический идеал, действовавший на

политической арене Европы в течение трех веков, близился к закату. "Успеху политики короля и его

сторонников способствовали растущая сила и могущество городского сословия, показавшего себя

верным союзником короля во многих событиях. Политический подъем и размах движения, которое

всколыхнуло страну и нашло поддержку у самых широких кругов французского общества, определили

радикальность требований, выдвинутых легистами, смелость тона их произведений"

"Авиньонское пленение" пап, длившееся с 1309 по 1377 г., казалось бы, должно было завершить

драматические коллизии борьбы двух мечей. Но богословы и легисты продолжали ожесточенные споры.

Новый повод к тому дал конфликт претендента на императорский трон Людвига Баварского (1287-1347)

и одного из авиньонских пап - Иоанна XXII.

Денисова Н. А. Из истории политической борьбы во Франции в начале XIV века // Средние века. Вып. 20. М., 1961. С. 211.

Там же. С. 208-218.

Хачатурян Н. А. Возникновение Генеральных штатов во Франции. М., 1976. С. 147.

106

При дворе Людвига Баварского собралась группа оппозиционных папству теологов: Михаил

Чезенский, Уильям Оккам, Марсилий Падуанский. Хронист передает фразу Оккама, обращенную к

правителю: "О император, защищай меня мечом, а я буду защищать тебя словом!"

. Из-под пера Оккама

помимо теолого-философских и политико-теоретических сочинений выходит ряд злободневных

полемических памфлетов:

"Разбор заблуждений Иоанна XXII", "Об императорской и папской власти", "Трактат против

Бенедикта XII", "Об избрании Карла IV". В них мыслитель выступает убежденным противником

светской власти пап, утверждает необходимость их подчинения в церковных делах воле соборов,

обличает несоответствие деятельности церкви заветам Евангелия, протестует против жесткой церковной

иерархии и т. п. Во взглядах Оккама на природу светской власти звучат кардинально новые идеи:

"Законодательная власть и человеческое право в первичном и основном значении имеют своим

источником народ, в силу чего народ же возложил законодательную власть на императора"

. Так

начинает заявлять о себе идея народного суверенитета, впоследствии широко развитая политическими

трактатами Возрождения.

Полемика о двух мечах положила начало многочисленным публицистическим обсуждениям

природы власти и других политических категорий: принципов суверенитета, понятия общественного

договора, общего блага, сущности народовластия, оснований разделения властей и т. п. Развитие

экономики, политики и культуры в XII-XIV вв. способствовало дальнейшему самоопределению

политической мысли и разнообразию ее творческих проявлений.

4. ПУБЛИЦИСТИЧЕСКИЕ ЭЛЕМЕНТЫ В ПОЭЗИИ XII-XIV ВЕКОВ

Ложь и злоба миром правят,

Совесть душат, правду травят,

Мертв закон, убита честь,

Непотребных дел не счесть. Заперты, закрыты двери

Доброте, любви и вере.

Примас Гуго Орлеанский

Полемика о суверенитете двух властей основательно будоражила общественную мысль. Но,

несмотря на ее широкий, временами даже всенародный резонанс, она по преимуществу развивалась в

сфере "ученой" литературы. Памфлеты, трактаты, историографические заметки участников полемики

создавались на латинском языке и на протяжении XI, XII, XIII вв. являлись частью клерикальной

деятельности. Сходные социально-политические идеи - критика духовенства, сословного неравноправия,

обличение пороков папства - находили отображение в народных песнях, сатирических стихах, политико-

дидактических поэмах, некоторых "городских" литературных жанрах, носивших мирской, светский

характер.

См.: Курантов А. П., Стяжкин Н. И. Уильям Оккам. М„ 1978. С. 42.

Там же. С. 52.

107

Новый облик и новую степень популярности сатирическим и дидактическим произведениям

развитого средневековья придавал все более укреплявшийся в литературе народный язык. В различных

европейских странах этот процесс протекал неодинаково. Во Франции и Италии переход к творчеству на

национальном языке произошел уже в XII в., в Германских землях - в XIII, в Англии- лишь во второй

половине XIV в.' Поэзия провансальских трубадуров "была первой в Европе, поднявшей до высшей

степени совершенства народный язык"

. И хотя для нас привычнее узнавать в песнях трубадуров

прославление рыцарской любви, в них не менее изощренно воплощены и иные чувства: горечь и

раздражение, ирония и издевка, разочарование, протест, а подчас и ненависть.

Выразителем критического отношения к действительности стал жанр сирвенты в провансальской

поэзии, жанр шпруха - в германской. Многие сирвенты содержат общественно-политическую критику,

являются оперативным эмоциональным откликом на важнейшие политические события. Обличительный

пафос одушевляет сирвенты трубадуров Гильома Фигейры (годы деятельности 1215- 1245) и Пейре

Карденаля (1225-1272). Эти поэты выразили страстный протест жителей Прованса против папской

курии, возглавившей крестовый поход во имя искоренения распространенной здесь альбигойской ереси.

Гильом Фигейра пишет:

Сирвентес сложу

Про римские порядки,

Все, как есть скажу,

Лишь на напев в оглядке, -

Знаю, заслужу

Жестокие нападки:

Ведь стихом своим

Мечу в папский Рим1

Бесом одержим,

Растления зачатки

Он несет другим.

Рим! Мне невтерпеж

Все дожидаться срока,

Скоро ли падешь

Ты, чудище порока,

Скоро ль в ад пойдешь,

Покаранный жестоко!

Господи, вонми!

Сжалься над людьми,

Грозно устреми

На Рим святое око,

Власть его сомни!

См.: Гутнова Е. В. Классовая борьба и общественное сознание крестьянства в средневековой Западной Европе (XI-XV вв.).

М., 1984. С, 270. ~

Мейлах М. Б. Язык трубадуров. М., 1975. С. 13.

Поэзия трубадуров. Поэзия миннезингеров. Поэзия вагантов. М., .1974, С, 133, 137.

108

Те же мотивы разрабатывает в своих сирвентах Пейре Кардемаль:

...Поп правит без парада.

Но поп неодолим,

Нет с этим вором слада.

Поповский трон - амвон,

И под церковный звон

Даятель обольщен,

А поп обогащен.