Ученова В.В. У истоков публицистики

Подождите немного. Документ загружается.

обвязывали веревкой и запечатывали глиняной печатью, что говорит о бережном отношении к

документам, содержавшим записи о материальных ценностях"

. Понятно, что при столь громоздкой

технике письма его творческие формы были ограничены. Но уже на этом этапе письменные тексты

начинают дифференцироваться в зависимости от назначения: деловые, религиозные, учебные.

Исследователь крито-микенской культуры, расшифровывая таблички XV в. до н. э., пишет: "Сравнивая

серии табличек между собой, мы в состоянии выяснить, какого рода записи были важны с точки зрения

микенских чиновников. Для них основное содержание таблички заключалось в цифрах; остальная часть

текста представляла собой лишь указание на то, что именно обозначалось цифрами"

Письменность любых народностей, подчеркивают историки письма, в период формирования

способна фиксировать лишь свернутые фактические данные, деловые сведения или религиозные

символы - нормы. Необходим значительный срок развития, чтобы письменность могла соответствовать

выразительному богатству устной речи, а со временем даже соперничать с ней.

Блаватская Т. В. Греческое общество второго тысячелетия до новой эры и его культура. М., 1976. С. 114.

Там же. С. 124.

Чэдуик Дж. Дешифровка линейного письма Б // Тайны древних письмен. М„ 19У6. С. 245.

В VIII в. до н. э. эллинская письменность является уже вполне окрепшей, развитой, пригодной для

отображения новых видов знания, форм мышления, способов деятельности. Очень способствует

популярности письменности изобретение папируса - писчего материала, несравненно более удобного,

чем глина, камень, металл :или дерево, использовавшиеся ранее.

Однако и громоздкие материалы активно служили письменности, когда постановления, увещания,

законы высекались на камне или вырезались на металле и устанавливались в самых людных местах:

рыночных площадях, святилищах, храмах. Таких свидетельств публичного использования письма в

информационно-пропагандистских целях сохранилось немало. В конце прошлого века на месте древнего

города Гортины (остров Кипр) найден один из наиболее крупных (среди сохранившихся)

законодательных актов. Он относится к VI-V вв. до н. э. Текст, который содержит 17 тысяч букв, был

высечен на внутренней стене круглого здания, как полагают, помещения для судебных заседаний. Таким

образом, сверяться с текстом закона и судьи, и тяжущиеся могли, не углубляясь в архивы, а, так сказать,

"глядя на стену".

О формах оповещения граждан относительно новых законов подробно рассказывает Плутарх в

жизнеописании Солона (между 640 и 635-ок. 550 до н. э.), знаменитого афинского законодателя: "Они

были написаны на деревянных табличках, которые были заключены в четырехугольники и могли

поворачиваться"

. Любопытна реакция жителей, ознакомившихся с "публикацией" этих таблиц. "После

введения законов к Солону каждый день приходили люди: то хвалили, то бранили, то советовали

вставить что-либо в текст или выбросить. Но больше всего было таких, которые обращались с

вопросами, осведомлялись о чем-нибудь, просили .дополнительных объяснений о смысле каждой статьи

и об ее назначении"

. Такая активность обсуждения не всегда характерна и для современности. Фактор

публичности информации, таким образом, действовал не только в устном оповещении.

Законы Солона не дошли до нас, хотя и были впоследствии перенесены с деревянных досок на

мраморные. Однако многие другие постановления, указы (псефизмы) сохранились на каменных

скрижалях. Выразительна надпись на мраморной плите, найденной в 1959 г. в греческом селении Дамале

на территории древней Трезены. Речь в ней идет о греко-персидских войнах, бушевавших в начале V в.

до н. э. Текст таков:

Боги!

Постановили совет и народ.

Предложение внес Фемистокл, сын Неокла, из дема Фреаррии. Город вверить Афине, покровительнице Афин, и всем другим

богам, дабы они охраняли и защищали от варвара страну. Сами же афиняне и ксены (чужеземцы.- В. У.), живущие в Афинах, пусть

перевезут детей и женщин в Трезену [под покровительство Питфея], архегета страны. А стариков и имущество пусть перевезут на

Саламин.

Плутарх. Солон, 25 // Плутарх. Сравнительные жизнеописания. В 3 т. М., 1961. Т. 1. С. 120.

Там же. С. 121.

Казначеи и жрицы пусть остаются на Акрополе, охраняя имущество богов:

Все остальные афиняне и ксены, достигшие совершеннолетия, пусть взойдут на снаряженные двести кораблей и сражаются

против варвара за свободу свою" и других эллинов вместе с лакедемонянами, коринфянами, эгинетами и другими, которые

пожелают разделить общую опасность

Мы процитировали документ не полностью, но, наверное, достаточно, чтобы ощутить его

мобилизующий дух, мужественный, сдержанный пафос. На современном языке это называется

организационно-пропагандистским воздействием. Как видим, и в античности не только красноречие

специализировалось на выражении политической идеологии. Письменность начинала и здесь

соперничать с устным словом. Известный антиковед А. Доватур пишет: "Если не литературным жанром,

то, во всяком случае, устоявшимся видом письменности была документальная проза, представленная

надписями. Часто встречающаяся в официальных надписях разных эпох и разных мест формула

"записать на каменной плите" и аналогичные ей формулы, по-видимому, дают права. предположить, что

далеко не все постановления заносились на камни и что по крайней мере со второй половины VII в. до н.

э.... было много документов на папирусах, хранившихся в архивах..."

Есть у Плутарха интереснейший пример установки на публичное воздействие монументальных

надписей. В жизнеописании Фемистокла, знаменитого стратега периода греко-персидских войн"

говорится:

Плывя вдоль берегов (Малой Азии. - В. У.), Фемистокл повсюду, где неприятель необходимо должен был приставать,

спасаясь от бури, делал заметными буквами надписи на камнях, которые случайно находил или сам ставил около корабельных

стоянок и источников. В этих надписях он обращался к ионянам с воззванием, если можно, перейти к афинянам, своим отцам,

борющимся за их свободу; а если нельзя, то, по крайней мере, вредить варварскому -войску во время битвы и приводить его в

расстройство. Он надеялся этими надписями или склонить ионян к измене, или смутить варваров, заставив их относиться с

большей подозрительностью к ионянам

Здесь уже письменный текст поставлен на службу оперативной"' политической цели. Он носит

отчетливый агитационный характер, предвосхищая будущие публицистические листовки,

распространяемые ради дезинформации и морального разложения в войсках противника. "Тираж"

каменных "листовок" и кодексов был вследствие трудоемкости их "издания" мал, но не единичен.

Возможно, для управления массовым поведением монументальная письменность менее результативна,

чем страстная ораторская речь, но в ней есть другие достоинства - устойчивость призывов и деклараций.

И для определенных условий в этом важное преимущество.

Хрестоматия по истории Древней Греции / Под ред. Д. П. Каллистова. М, 1964. С. 191.

Дoвaтyp А. Повествовательный и научный стиль Геродота. Л., 1957. С. 13.

Плутарх. Фемистокл, 9 // Указ. соч. Т. 1. С. 152.

Д. И. Герцен говорил: "Обелиски - это проповеди на больших дорогах"

Эти безмолвные, но выразительные проповеди были разнообразны: от многострочных

законодательств до однострочных надписей-посвящений. Идущий из глубокой древности обычай -

сооружать на месте выигранной битвы памятный знак (трофей) - тоже один из вариантов подобных

монументальных проповедей, молчаливых, но не безгласных.

Не менее примечательна и прошедшая через всю античность традиция сооружать статуи не только

богам, но и людям: знаменитым предкам и отличившимся современникам. Диоген Лаэртский сообщает,

например, о славе Деметрия Фалерского, правившего Афинами в 317-300 до н. э. "В честь его были

воздвигнуты 360 медных статуй, по большей части представляющих его верхом или на колеснице

четверкой или парой, а отлиты они были меньше чем в триста дней - таково было к нему рвение"

Внушителен размах монументальной пропаганды, если верить Диогену Лаэртскому и точности его

переписчиков. Но превратности политической жизни этот вид почета не всегда закреплял надолго.

Печальна и участь большинства статуй Фалерского, когда его сменил в главенстве над Афинами тезка

Деметрий Полиоркет: одни "были низвергнуты, иные проданы, иные потоплены, а иные (рассказывают и

так) перекованы в ночные горшки; только одна уцелела на Акрополе" ".

Уже в римское время резонанс подобных акций выразительно характеризует Цицерон в письме

Марку Бруту: "Нас порицают за Лепида, статую которого мы, установив на рострах, сами же сбросили

... безумие легкомысленнейшего человека победило нашу проницательность; все же установлением

статуи Лепида сделано не столько зла, сколько добра - тем, что она сброшена"

Низвержение статуи ассоциировалось не только с устранением личности, лишением ее

политического пьедестала, но и с низвержением идеи. В данном случае Цицерон имел в виду

преодоление антиреспубликанских притязаний, торжество сената как коллективного органа

государственного руководства. Статуи тоже не безмолвствовали: на них помещали "краткие надписи с

перечнем заслуг того или иного выдающегося лица"

- элогии, древнейший вид почетного текста.

Герцен А. И. Собр. соч. В 30 т. М., 1953. Т. 8. С. 279.

Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов, V, 5, 75. М., 1979. С. 227.

" Там же, 77. С. 228.

Ростры - возвышение на римском Форуме, с которого выступали ораторы. Было украшено носами захваченных у

противника кораблей; Лепид - военачальник - стоял на стороне сената, затем стал членом противосенатского триумвирата вместе с

Марком Антонием и Октавианом.

Цицерон. Письма, CMXIII, 9 // Письма Марка Туллия Цицерона. В 3 т. М.; Л., 1951. Т. 3. С. 485.

Федорова Е. В. Введение в латинскую эпиграфику. М., 1982. С. 125.

Об одной элогии рассказывает Плутарх в жизнеописании Катона Старшего. Ему поставили статую с

надписью: "За то, что став цензором, он здравыми советами, разумными наставлениями и поучениями

снова вывел на правильный путь уже клонившееся к упадку Римское государство"

В жизнеописании знаменитого тираноубийцы Марка Брута у Плутарха также есть важный эпизод,

демонстрирующий актуальную политическую роль сочетания надписи и скульптуры. По преданию,

предком будущего убийцы Цезаря был Брут, низложивший последнего римского царя Тарквиния. Статуя

Брута находилась на Форуме. В тревожные дни нарастания антицезарианской оппозиции на этой статуе

кроме элогии появлялись свежие надписи: "О, если бы ты был сегодня с нами!", "Если бы жил Брут!"

Судейское возвышение, где Брут исполнял свои обязанности претора, однажды утром оказалось

заваленным табличками со словами: "Ты спишь, Брут?" и "Ты не настоящий Брут"

Это свидетельства того, как все живее, разнообразнее, настойчивее письменное слово включалось в

публичную политическую деятельность, "догоняя" в популярности красноречие. Рубежный период

взаимоборства и взаимопритяжения устной и письменной традиций передал Платон в диалоге "Федр".

Сократ рассказывает Федру египетскую легенду об изобретении письмен, дарованных богом Тевтом

царю Тамусу. Дарующий удовлетворенно говорит, что изобрел средство для памяти и мудрости. Но царь

возражает:

Ты, отец письмен, из любви к ним придал им прямо противоположное значение. В души научившихся им они вселят

забывчивость, так как будет лишена упражнения память: припоминать станут извне, доверяясь письму, по посторонним знакам, а

не изнутри, сами собою. Стало быть, ты нашел средство не для памяти, а для припоминания. Ты даешь ученикам мнимую, а не

истинную мудрость. Они у тебя будут многое знать понаслышке, без обучения, и будут казаться многознающими, оставаясь в

большинстве невеждами, людьми трудными. для общения; они станут мнимомудрыми вместо мудрых

Вкладывая это высказывание в уста египетского царя, Платон как бы отстраняет от него Сократа. Но

через две реплики уже от лица самого Сократа идет речь о письменных сочинениях:

Думаешь, будто они говорят, как разумные существа, но, если кто спросит о чем-нибудь из того, что они говорят, желая это

усвоить, они всегда отвечают одно и то же. Всякое сочинение, однажды записанное, находится в обращении: везде - и у людей

понимающих, и равным образом у тех, кому вовсе не подобает его читать, и оно не знает, с кем оно должно говорить, а с кем нет.

Если им пренебрегают или несправедливо его ругают, оно нуждается в помощи своего" отца (т. е. автора. - В. У.), само же не

способно ни защититься, ни себе помочь '

Плутарх. Марк Катон, 19 // Указ. соч. Т. 1. С. 444.

Плутарх. Брут, 9// Указ. соч. Т. 3. С. 317-318.

Платон. Федр, 275 // Платон. Соч. В 3 т. М., 1970. Т. 2. С. 216-217.

Там же, 275е. С. 217-218.

Таковы серьезнейшие возражения, которые выдвигались против широкого распространения

произведений письменности. Слабой и безгласной тенью речевого многоцветия и многогласия

воспринимался поначалу их письменный дубликат. Как настойчиво повторяет в том же диалоге Сократ,

здравомыслящий человек "не станет всерьез писать по воде чернилами, сея при помощи тростниковой

палочки сочинения, неспособные помочь себе словом и должным образом научить истине"

Великий мудрец ошибался. Он упрекал конкретного оратора Лисия за то, что тот писал судебные

речи для своих клиентов, а лучшие из них распространялись в списках. Но для Исократа, младшего

своего современника, Сократ провидел иное: "Мне кажется, что по своим природным задаткам он выше

Лисия с его речами, да и по своему душевному складу он благороднее. Поэтому не будет ничего

удивительного, если, повзрослев, он в речах - пока что он только пробует в них силы - превзойдет всех,

когда-либо ими занимавшихся, больше, чем теперь превосходит всех :юношей"

Исократ действительно прославился речами в своей долгой, почти столетней жизни. Но, возмужав,

став во главе риторической школы, он предпочел именно в списках распространять свои произведения,

не пользуясь ораторским возвышением. Он был тем автором, в творчестве которого устная и письменная

традиции переплетаются и взаимодействуют, но вторая постепенно побеждает. И многие ученики

Исократа прославились не как ораторы, а как историки.

Новые ответвления письменных текстов множились и завоевывали широкую популярность.

Старшим современником Сократа (470/469-399 до н. э.) был Геродот (между 490 и 480 - ок. 425 до н. э.),

а младшим - Фукидид (460-400 до н. э.) -великие античные историографы, создатели новой

специализации письменных текстов. И если Геродот в значительной мере опирается на риторическую

традицию, зачитывая вслух на собраниях афинян разделы своей "Истории", Фукидид заявляет о своем

отказе от "басен", о поисках документально подтверждаемой истины.

Информационно-пропагандистские резервы письменности реализовались не только в

монументальных скрижалях, но и в призывах к Бруту, в оперативных надписях типа афиш и объявлений.

Как пишет известный антиковед прошлого века Г. Буасье, именно таким способом в античном Риме

"начальство уведомляло о своих постановлениях, граждане свидетельствовали о своем почтении богам,

преданности государям, признательности благодетелям, и, наконец, посредством афиш же должностные

и частные лица распространяли в публике все, что хотели довести до ее сведения"

Там же, 276с. С. 218.

Там же, 2796. С. 221-222.

Буасье Г. Газета Древнего Рима // Буасье Г. Картины древнеримской жизни. СПб., 1896. С. 283.

"На юридическом языке римлян какой-нибудь акт становился общественным в том случае, если его

прибивали в таком месте, где его было хорошо читать"

Именно в такой настенной надписи предстал перед населением Рима прообраз современной газеты.

Ее начало относят к сообщению Светония в жизнеописании Юлия Цезаря: "По вступлении в должность

(консула в 59 г. до н. э. - В. У.) он первый приказал составлять и обнародовать ежедневные отчеты о

собраниях сената и народа"

. Так возникли acta senatus - важный источник текущего политического

информирования. На них неоднократно ссылались Цицерон, Тацит, Сенека, Плиний Младший.

Постепенно данные о сенате стали дополняться иной информацией, тем более что преемник Цезаря

Октавиан Август публикацию сенатских протоколов прекратил. Возможно, остались их резюме,

судейские постановления и другие официальные сообщения. Затем следовала полуофициальная часть.

"Цезарь велел поместить там о своем отказе от предлагаемого ему царского титула. В этом же отделе

описывались разные значительные церемонии, сюда вносились имена лиц, принимаемых императором в

Палатине... Что касается отдела разных происшествий, он отличался большой полнотой, если судить об

этом по числу необыкновенных рассказов, заимствуемых оттуда латинскими авторами"

Вследствие случайности и разномастности заключительной информации Тацит отзывается об этом

прообразе всеобщей политической прессы довольно пренебрежительно: "Всякому понятно, что величию

римского народа приличествует, чтобы в анналах отмечались лишь наиболее значительные деяния, а все

остальные в "Ежедневных ведомостях" города Рима"

Прообраз массовой ежедневной прессы был создан, но в полном согласии с Буасье полагаем, что это

еще не сама газетная периодика. Пресса только формировалась, как бы окутанная афишей, из которой ей

за время античности так и не удалось выбраться. Этому препятствовало отсутствие надежных средств

тиражирования и рассылки. Текст основного экземпляра acta diurna, висевшего в людном месте,

переписывали многие желающие, в частности вестовщики, которых нанимали за деньги состоятельные

сенаторы, уезжающие руководить провинциями. Исполняли подобные поручения доверенные грамотные

рабы или вольноотпущенники. Но поступление подобным образом организованных известий оставалось

нерегулярным и неоперативным. Цицерон, например, пишет Аттику в мае 50 г. до н. э., что получил acta

senatus за март

Там же. С. 300.

Светоний. Божественный Юлий, 20 // Светоний Транквилл. Жизнь двенадцати цезарей. М., 1964. С. 10.

Буасье Г. Указ. соч. С. 304.

Тацит. Анналы, 13, 31 //Тацит Корнелий. Соч. В 2 т. Л., 1969. Т. 1. С. 237.

См.: Цицерон. Письма, CCLVII, 6 // Указ. соч. Т. 2. С. 108.

Историография в Риме тоже начиналась с афиши. Этот род творчества обрел специфику,

относительную самостоятельность раньше публицистики и журналистики. Однако с публицистикой

античная историография многократно пересекалась. Как, например, в знаменитой Анкирской надписи о

деяниях Августа. Она создана около 23 г. до н. э., а затем дважды (около 4 г. до н. э. и 6 г. н. э.)

дополнялась

. Этот политический документ имеет богатое историческое содержание и ярко

выраженный публицистический характер. По словам Светония, список своих деяний Август включил в

один из трех свитков завещания и повелел "вырезать на медных досках у входа в мавзолей"

. Найдены

три копии этого документа: в Анкире (Анкаре), Антиохии и Аполлонии, две на латинском и одна на

греческом языке. Комментируя надпись, Буасье предполагает, что "лесть или признательность. всюду

размножили списки с нее, тогда как по всему миру распространялся культ основателя империи"

Приведем два отрывка из этого многострочного самовосхваления:

Я вел много войн во всем мире, на суше и на море, гражданских и внешних, и, в качестве победителя, оказывал милость всем

гражданам, просившим ее. Чужие народы, которым было безопасно дать прощение, я предпочитал сохранять, а не истреблять.

Римских граждан, принесших мне присягу, было около пятисот тысяч. Из них я вывел в колонии или отпустил по окончании

службы в их муниципии несколько больше трехсот тысяч, и всех их я наделил землей или наградил деньгами за военную службу...

В шестое и седьмое консульство, после того как я потушил гражданские войны, пользуясь по всеобщему согласию высшей

властью, я передал государство из своей власти в распоряжение сената и народа. За эту мою заслугу постановлением сената я был

назван Августом, двери дома моего публично были украшены лаврами, гражданская корона была пригвождена над моей дверью, и

в курии Юлия был поставлен золотой щит, подаренный мне, как об этом гласит надпись на нем, сенатом и римским народом за

мужество, милосердие, справедливость и благочестие. После этого я превосходил всех своим авторитетом, власти же у меня было

не более чем у тех, кто были моими коллегами по магистратуре

Произвольность трактовки реальных событий здесь достигает предела, торжественность переходит

в помпезность, историческая ретроспектива искажается потоком безудержных похвал и демагогической

маскировкой единодержавия. Этот текст создавался с отчетливой пропагандистской целью: прославить

деяния основателя династии Августов, укрепить императорскую власть, загладить в общественной

памяти неблаговидное начало правления.

См.: Бокщанин А. Г. Источниковедение Древнего Рима. М., 1981. С. 89-90.

Светоний. Божественный Август, 101, 4 // Указ. соч. С. 75.

Буасье Г. Цицерон и его друзья. М., 1880. С. 316. ° Хрестоматия по истории древнего мира / Под ред. В. В Струве. В 3 т.

1953. Т. 3. С. 194, 196.

"Тем гражданам, которых печалил вид пустынного форума и послушного сената, - комментирует Буасье,

- он указывал на римские армии, проникающие к паннонийцам и к арабам, на римские флоты,

разгуливающие по Рейну и Дунаю, на британских, свевских и маркоманских царей, приютившихся в

Риме и умолявших о поддержке легионами, на мидян и парфян, этих страшных врагов Рима, просящих у

него царя..."

. Октавиан подробно перечисляет проведенные переписи, денежные раздачи воинам и

гражданскому населению Рима, примечательные массовые зрелища. Но самое главное здесь -

настойчивая трактовка своей самодержавной власти как якобы вынужденного исполнения желаний

сената и народа, уверенное утверждение политической тенденции.

Итак, в античности использовались разнообразные формы письменной и изобразительной

монументальной пропаганды. Они имеют ярко выраженное политическое содержание и массовый адрес,

т. е. черты, характерные для развитой публицистики. Некоторые настенные надписи, оперативно

обновляемые и тиражируемые перепиской, имели тенденцию превратиться в вариант современной

газеты, являли собой существенные стадии предыстории публицистики и журналистики.

3. ПУБЛИЦИСТИЧЕСКИЕ ГРАНИ АНТИЧНОЙ ИСТОРИОГРАФИИ

...Отжившее все вытесняется новым, и вещи

Восстановляются вновь одни из других непременно;

И не уходит никто в преисподней мрачную бездну...

Лукреций. О природе вещей

Начало греческой науки истории возводится обычно к тем источникам, о которых в своей

монографии об "отце истории" Геродоте говорит С. Я. Лурье: "В ряде греческих городов жрецами и

светскими должностными лицами велись погодные списки. Это были списки так называемых эпонимов

(т. е. лиц, именем которых назывался год и по которым велось летосчисление, например архонтов в ряде

греческих городов или жриц богини Геры в Аргосе), списки победителей на Олимпийских играх и т. п.

Сюда могли включаться и краткие указания о выдающихся событиях, происшедших в соответствующем

году, - о солнечных затмениях, землетрясениях, нашествиях врагов и т. п." В итоге, говорит Лурье,

развернутая историография сложилась "из народных новелл, из генеалогически-мифологических

рассказов, из рассказов о путешествиях и из погодных хроник наряду со старыми эпическими поэтами"

. Гесиод и Гомер в течение всей античности рассматривались как неисчерпаемый кладезь различных

знаний, в том числе и исторических.

Буасье Г. Цицерон и его друзья. С. 330.

Лурье С. Я. Геродот. М.; Л., 1947. С. 102; Он же. Очерки по истории античной науки (Греция эпохи расцвета). М.; Л., 1947.

С. 52; Немировский А. И. У истоков исторической мысли. Воронеж, 1979. С. 31. Лосев А. Ф. Античная философия истории. М.,

1977; и др.

Что заставляет любые человеческие сообщества, осознавая себя как целостность, отражать это в

исторических текстах? Потребность ответить на вопросы: откуда мы? что нам предшествовало? кому

наследуем? за кем и за чем идем? То есть ответить на вопросы о существе и смысле жизни. В сложном

пути мышления "от мифа к логосу" этапами формирования исторического сознания являются все более

точная фиксация деяний предков, постепенное очищение знания о них от мифологических примесей

Исторические знания - необходимый аспект политического самоопределения народа и государства,

источник не только понимания своего места в череде времен, но и число деловой, практической опоры

на опыт предков. "Стремясь освободиться от мифологии, тогдашний индивидуум натыкался на

отдельные исторические факты и тем самым волей-неволей начинал создавать историографию, уже

сравнимую с тем, что стало впоследствии называться этим именем"

В одном из трактатов Цицерона этот процесс отражен применительно к Римскому государству. "От

начала Рима вплоть до понтифика (верховного жреца. - В. У.) Публия Муция великий понтифик вел

запись всех событий по годам, заносил ее на белую скрижаль и выставлял в своем доме для

ознакомления с ней народа"

Ученые считают, что скрижалью служила доска, выбеленная известью, и записи краской на ней не

столь трудоемкие, как обработка камня или металла. "По истечении года доски убирались на хранение, а

на их место выставлялись новые. Составление таких списков вызывалось чисто прикладными целями. В

них находили те или иные справки магистраты (должностные лица. - В. У.) текущего года, они же

служили справочным материалом при ведении судебных споров, подтверждая время купли и продажи

той или иной недвижимости, займа и т. д. Позднее собрание погодных записей стали называть

анналами"

. Обработанные и дополненные в 130 г. до н. э., они составили сочинение объемом в 80 книг

под названием "Великие летописи" (Annales Maximi), не дошедшие до нас. Но элементы подобной

фиксации важнейших Древнеримских событий сохранились в виде высеченных на мраморных досках

перечней триумфаторов и консулов, так называемых фастов. Списки выставлялись на стенах Регии -

жилища великого понтифика. Вот один из фрагментов: "Луций Корнелий

См. Чернышев А. Н. Эгейская предфилософия. М., 1970. Кессиди Ф.Х. От образа к мифу. 1972; Богомолов А. С.

Диалектический логос. М., 1982; и др.

Лосев А. ф. Указ. соч. С. 88.

Цицерон. Об ораторе, II, 12, 52 // Цицерон Марк Туллий. Три трактата o6 ораторском искусстве. М., 1972. С. 140.

Бокщанин А. Г. Источниковедение Древнего Рима. М., 1981. С. 23-24..

Сципион, сын Луция, внук Гнея, консул, справил триумф в честь победы над пунийцами, Сардинией

и Корсикой за 5 дней до мартовских ид 494 года (=11 марта 260 г. до н. э.)"

Так в Риме, как ранее в Греции, накапливался документальный фонд историографии. Уже издавна

тщательно фиксировались деяния наиболее крупных властителей. При дворе Александра Македонского,

например, велся особый дневник - "Эфемериды". Здесь собирали ежедневные отчеты о связанных с

царствующим лицом событиях. Плутарх в жизнеописании Александра завершает подробное изложение

его смертельной болезни ссылкой: "Все это почти слово в слово можно прочесть в "Дневниках"

Эллинистические правители, наследовавшие Александру различные области его гигантской

империи, продолжили составление эфемерид. Подобные записи легли в основу различных исторических

трудов и во многом определили методы отбора фактов их авторами. Но помимо описания фактов

историография невозможна без их интерпретации. При этом неизбежно обнаруживаются политические,

классовые пристрастия автора. Рубеж между документальной фиксацией событий и

историографическими текстами выразительно определил римский историк II в. до н. э. Семпроний

Азеллион: "Нам недостаточно изложить то, что произошло, но еще следует показать, с какой целью и по

какой причине оно было совершено"

Самоопределение историографии как особого типа деятельности и особого типа научных текстов

происходило длительно, постепенно, в преодолении господствующих риторических представлений,

пристрастий и норм. Едва историография преодолевала рубеж документально-фактологической

фиксации' и устремлялась к цельному рассказу, ее притягивали разработанные нормы риторики и

подчиняли своим канонам. Это определяло преувеличенно эмоциональную окраску ситуаций, неточное

отражение реальности. Становление данной исторической традиции исследователи связывают с

воздействием риторической школы Исократа, в частности с произведениями его учеников Теопомпа и

Эфора. До нас не дошли исторические труды этой школы, лишь некоторые фрагменты и суждения о них

Диодора Сицилийского, Полибия и других историков. Диодор указывает, что для Эфора целью

исторического труда являются похвала доблести и порицание тех, кто этого заслуживает. Полибий

иронизирует над стремлением Эфора перенести в историю приемы эпидектического красноречия, что

ведет к нелепости

Тем не менее риторическое направление в античной историографии утвердилось и выполняло, судя

с современных позиций, публицистические задачи.

Федорова Е, В, Латинские надписи. М., 1976. С. 92.

Плутарх Александр, 77 / Плутарх. Сравнительные жизнеописания. В 3 т. М„ 1963. Т. 2. С, 449.

Цит. по: Немировский А. И. Указ. соч. С. 149.

См. Зельин К. К Из области греческой историографии IV века до н. э. // ВДИ. I960. № 1. С. 94-101.

Оно служило утверждению злободневных притязаний на власть, нередко исполняло роль крупных

идеологических "козырей" в политической борьбе.

Историки контрастного с риторическим направления: Фукидид, Полибий, Тацит - стремились дать

изложение, "чуждое басен", программно противопоставляли свой метод риторическим ухищрениям.

"Мой труд создан как достояние навеки, а не для минутного успеха у слушателей", - заявлял Фукидид

О стремлении именно к правде повествования неоднократно говорил и Полибий. Общеизвестно

наставление Тацита: "Тем, кто решил неколебимо держаться истины, следует вести свое повествование,

не поддаваясь любви и не зная ненависти"

Цицерон, подводя итог развернутому рассуждению о родстве мастерства историка мастерству

красноречия, делает вывод: "Кому же не известно, что первый закон истории - ни под каким видом не

допускать лжи; затем - ни в коем случае не бояться правды; не допускать ни тени пристрастия, ни тени

злобы"

Тем не менее "освобождение" историографии от влияния риторики происходило не скоро и не

просто. Кроме соотношения документальных и эмоционально-оценочных элементов это влияние

проявлялось в насыщении исторического изложения пересказом речей. Даже у строгого Фукидида, как

подсчитали комментаторы, от 20 до 30% его "Истории" занимают речи

Щедр на этот прием и знаменитый римский историк Тит Ливии (59 до н. э. - 17 н. э.). "В имеющихся

книгах "Истории" (Ливия - В. У.) насчитывается 407 речей, что составляет 12 процентов текста"

. Не

уклоняются от использования речей в своих исторических сочинениях ни Саллюстий, ни Тацит.

Наиболее выразительно риторическое направление в римской историографии представлено так

называемыми младшими анналистами. Самые известные Клавдий Квадригарий, Валерий Анциат,

Лициний Макр, Корнелий Сизонна жили во времена Суллы (138-78 до н. э.). Для их сочинений, не

сохранившихся до наших дней, но известных по отзывам современников, типичны риторические

отступления, приукрашивание событий и т. п. "Для младших анналистов история превращается в раздел

риторики и в орудие политической борьбы. Они - и в этом их отличие от представителей старшей

анналистики - не отказываются в интересах той или иной политической группировки от прямой

фальсификации исторического материала (удвоение событий, перенесение позднейших событий в более

раннюю эпоху, заимствование фактов и подробностей из греческой истории и т. п.).

Фукидид. История, I, 22, 4. Л., 1981. С. 14.

Тацит. История, I, 1 // Тацит Корнелий. Соч. В 2 т. Л. 1969 Т 2. С. 5.

Цицерон. Об ораторе, И, 15, 62 // Указ. соч. С 142

Немировский А. И. Указ. соч. С. 64.

Кузнецова Т.И., Миллер Т.А. Античная эпическая историография. М 1984. С. 162

Младшая анналистика - на вид довольно стройное завершенное построение без пробелов и

противоречий, а на самом деле - построение насквозь искусственное, где исторические факты тесно

переплетаются с легендами и вымыслом, где рассказ о событиях излагается с точки зрения более поздних

политических группировок и приукрашен многочисленными риторическими эффектами"

С. Л. Утченко поясняет, что одними из причин искажения фактов являлись честолюбивая

конкуренция знатных римских фамилий, стремление в непрекращающейся борьбе за власть опереться на

славные деяния предков, нередко преувеличенные.

В античной историографии возникает жанр, который особенно активно вбирает черты

эпидектического красноречия. С. Л. Утченко называет его "риторической биографией"

. Традиция

составления таких биографий восходит и к записям прощальных речей, которыми сопровождалось

погребение знатных граждан, и к хроникам, которые создавались во многих римских фамилиях.

Значительно было влияние и общей эллинистической традиции. Уважение к предкам, к основателям

рода - важнейший устой античной идеологии. Оно определило массу религиозных обрядов, укоренилось

в быту. "У знатных римлян был обычай сохранять в доме восковые изображения тех предков, которые

занимали курульные магистратуры (высшие должности. - В. У.). Изображения их помещались в атриуме

(центральное помещение римского дома, парадный дворик. - В. У.) в особых шкафах, которые

прикреплялись к стене на разных уровнях и соединялись между собой гирляндами, так что получалось

нечто вроде генеалогического древа. Изображения предков сопровождались краткими надписями, в

которых указывались их имена и перечислялись заслуги"

Это наглядная предпосылка составления фамильных анналов и риторических биографий, а также

родовых и личных мемуаров и автобиографий. Самое примечательное для нас здесь то, что такие отчасти

бытовые, отчасти риторические, отчасти историографические тексты становились предметом

тиражирования и обретали оперативно-политический статус, выдвигались аргументом в борьбе за

соискание руководящих должностей и почетных назначений.

С. И. Соболевский в "Истории римской литературы" называет такие тексты политическими

памфлетами и добавляет, что, судя по упоминаниям у Цицерона и Плутарха, одним из первых авторов

политически насыщенных мемуаров можно считать знаменитого реформатора Гая Гракха (151-121 до н.

э.)

Утченко С. Л. Древний Рим. События, люди, идеи. М., 1969. С. 228.

Утченко С. Л. Римская историография и римские историки // Историки Рима. М., 1970. С. 29.

Федорова Е. В. Введение в латинскую эпиграфику. М., 1982. С. 125.

См.: Соболевский С. И. Ранняя римская проза // История римской литературы. Т. 1. М., 1959. С. 130.

О стиле, характерном для риторических биографий и автобиографий, можно судить по фрагментам

речей Катона Старшего. В сохранившемся отрывке речи "О славных днях моего консульства" (190 до н.

э.) он излагает происходившее весьма патетично:

"Хвалят меня великими хвалами, ибо невозможно представить, что кто-то смог приготовить столько

кораблей, такое войско, такой запас продовольствия; я приготовил все это в кратчайший срок... Я -

озабоченный, а войско - сытое, так было и будет дальше... Захваченное я утвердил вечным памятником

себе"

. Возможно, именно из-за чрезмерности самовосхвалений риторические биографии не

пользовались на первых порах популярностью. Известны автобиографии Марка Эмилия Скавра, Квинта

Лутация Катула, Публия Рутилия Руфа, Луция Корнелия Суллы. Все эти авторы жили на рубеже II-I вв.

до н. э. От их сочинений остались небольшие фрагменты и упоминания последующих писателей. Так,

Цицерон сообщает: "Сохранились речи Скавра и три его книги о своей жизни... Они чрезвычайно

полезны для чтения, хотя их никто не читает, а предпочитают читать книгу о жизни и воспитании Кира

("Киропедия" Ксенофонта. - В. У.) - книгу, конечно, прекрасную, но не столь уж подходящую к нашим

условиям и, во всяком случае, менее значительную, чем самоутверждение Скавра"

По словам Цицерона, другой автор - Квинт Катул - написал сочинение о своем консульстве. "Но эта

книга ничуть не более известна, чем те три книги Скавра, о которых я говорил раньше"

Активно обращались к автобиографическим мемуарам римские императоры. Светоний сообщает,

что Октавиану Августу принадлежало "сочинение "О своей жизни" в тридцати книгах"

, Клавдию -

"Биография" в восьми книгах

. В русле этой традиции резонно рассматривать и знаменитые записки

Юлия Цезаря о галльской и гражданской войнах. Вопрос о жанре записок неоднократно привлекал

исследователей. Их переводчик и комментатор академик М. М. Петровский называет труд Цезаря

мемуарами

. Действительно, автобиографический характер сочинений, хотя и изложенных от третьего'

лица, неоспорим. В античных источниках упоминается о том, что основой текста являлись донесения,

реляции о военных действиях, регулярно составлявшиеся в штабе полководца. Не случайно

произведения изданы Цезарем под заголовком commentarii, что означало записи по ходу событий,

оперативные заметки о происходящем.

Фрагменты речей Марка Порция Катона, IV, 28, 39, 48 // Трухина Н. Н. Политика и политики "золотого века" Римской

республики. М., 1986. •С. 172-173.

Цицерон. Брут, 29, 112 // Указ. соч. С. 277.

Там же, 35, 132. С. 281.

Светоний. Божественный Август, 85, 1 // Светоний Транквилл. / Жизнь двенадцати цезарей. М., 1964. С. 67.

См.: Светоний. Божественный Клавдий, 41', 3//Указ.| соч. С. 146. См.: Петровский М. М. Юлий Цезарь // Записки Юлия

Цезаря и его продолжателей о галльской войне... М., 1962. С. 350.

О процессе создания "Записок" можно отчасти судить по замечанию Плутарха: "Он (Цезарь. - В. У.)

упражнялся еще и в том, чтобы, сидя на коне, диктовать письма, занимая одновременно двух или даже,

как утверждает Оппий (приближенный Цезаря. - В. У.), еще большее число писцов"

. Видимо, под

диктовку создавалась и часть "Записок". Несколько примечательных черт отличают этот автопанегирик,

самовосхваление и самооправдание в осуществлении государственного переворота: а) оперативность их

создания и распространения тотчас по следам свершившегося;

б) изложение хотя и не от первого лица, но все же от лица непосредственного участника

описываемых событий;

в) отточенность и прозрачность стиля, лишенного риторической усложненности, приближенного к

четкому и суховатому стилю политических документов;

г) всепроникающая, хотя и не всегда открытая, политическая тенденциозность.

Цицерон отдавал должное литературному мастерству своего политического противника: "В них

("Записках". - В. У.) есть нагая простота и прелесть, ибо они, как одежды, лишены всяких ораторских

прикрас. Его целью было снабдить тех, кто захочет написать историю, готовым материалом для

обработки"

Сдержанность повествователя заметнее в "Записках о галльской войне". В "Записках о гражданской

войне", как к тому и побуждала тема, Цезарь односторонен в освещении событий и не всегда фактически

точен. Это замечено еще в древности. Светоний пишет: "Азиний Поллион находит, что они ("Записки". -

В. У.) написаны без должной тщательности и заботы об истине: многое, что делали другие, Цезарь

напрасно принимал на веру, и многое, что делал он сам, он умышленно или по забывчивости изображает

превратно"

. Вот несколько примеров явной тенденциозности в "Записках":

Он (Цезарь - В. У.) всегда ставил на первом плане свою честь и ценил ее выше жизни; он был огорчен тем, что его враги

оскорбительнейшим образом вырывают у него из рук милость римского народа и, насильственно сократив его проконсульскую

власть на целых шесть месяцев, тащат его назад в Рим, тогда как народ повелел на ближайших выборах считаться с его

кандидатурой заочно. И все-таки, в интересах государства, он отнесся к этому умалению своей чести спокойно. Когда он послал

сенату письмо с предложением, чтобы все распустили свои армии, то даже и этого он не добился

О взаимоотношениях будущего диктатора с сенатом, предшествовавших гражданской войне,

написано много и в античности, и в новое время. Что двигало Цезарем - народолюбие или жажда власти,

интересы государства или утверждение своего безраздельного первенства?

Плутарх. Цезарь, 17 // Указ. соч. Т. 2. С. 461.

Цицерон Брут, 75, 262//Указ. соч. С. 311.

Светоний. Божественный Юлий, I, 56, 4 // Указ. соч. С. 23-24.

Цезарь Г. Юлий. Гражданская война, 1, 9//3аписки Юлия Цезаря и его продолжателей о галльской войне... С. 166.

Несомненно, второе. Однако сам диктатор пытался представить себя несправедливо обиженным и.

восстанавливающим законность: "Не для злодейств он выступил из Провинции, но с тем, чтобы

защищать от издевательств врагов, чтобы восстановить народных трибунов, безбожно изгнанных из

среды гражданства, в их сане, чтобы освободить и себя, и народ римский от гнета шайки олигархов"

Все более нагнетается в изложении злокозненность и моральная ущербность политических

недругов. Вот описание захваченного после ожесточенного сражения лагеря противника:

В лагере Помпея можно было увидеть выстроенные беседки; на столах стояла масса серебряной посуды; пол в палатках был

покрыт свежим дерном, а палатки Л. Лентула и некоторых других были даже обвиты плющом; много было и других указаний на

чрезмерную роскошь и уверенность в победе. Ясно было, что люди, стремившиеся к ненужным наслаждениям, нисколько не

боялись за судьбу этого дня. И такие люди упрекали в излишестве несчастное и выносливое войско Цезаря, которое всегда

страдало от нужды в предметах первой необходимости!

От строки к строке, от абзаца к абзацу автор создает образы бессильной и безнравственной

сенатской олигархии, ее беспомощного полководца Помпея, контрастирующие с беззаветным мужеством

солдат Цезаря, их преданностью народу, отечеству, своему полководцу. Время от времени автор

"Записок" не только в военном, но и в прямом гражданском противоборстве сталкивает на своих

страницах представителей враждующих группировок. Например, свою речь в сенате, подкрепленную

подвластными ему войсками, Цезарь описывает так: "Он настоятельно предлагал сенаторам взять на себя

заботу о государстве и управлять им сообща с Цезарем. Но если они из страха будут уклоняться от этого,

то он не станет им надоедать и самолично будет управлять государством"

. Трудно сказать, чего больше

в этом высказывании - искренней самонадеянности или насмешки. Скорее второго. Захвативший

единовластие политик торжествует до поры свой успех и, всячески подчеркивая свое миролюбие,

демонстрирует диктаторские намерения.

He чурается автор "Гражданской войны" и прямых искажений. А. Г. Бокщанин отметил

несоответствие потерь в битве при Фарсале: помпеянцы потеряли 30 тысяч, а цезарианцы - всего 200

человек

. Правда, в такой статистике можно обвинить и чрезмерно преданных автору переписчиков.

В целом "Записки" Цезаря - выдающийся памятник политической борьбы на рубеже превращения

Римской республики в империю. Они буквально "пропитаны" политической злобой дня и лежат в

основании той пропаганды целесообразности единовластия, которую после гибели Цезаря разносторонне

осуществлял его наследник и преемник Октавиан Август.

Там же, I, 22. С. 171.

Там же, III, 96. С. 254.

Там же, I, 32. С. 176.

См.: Бокщанин А. Г. Указ. соч. С. 56.

Пропагандистский, публицистический заряд "Записок" Юлия Цезаря чрезвычайно велик, но все же

не таков, чтобы эти многомерные в жанровом отношении произведения отнести к публицистическим

текстам. Большинство исследователей считают их историографическими трудами. Резонно с ними

согласиться, тем более что от риторических биографий "Записки" отличаются упором на

фактологичность, стилевой сдержанностью, более скрытой самоапологетикой. Это история, созданная

для текущей политики.

К подобным же произведениям склонял своих друзей Помпония Аттика и Луция Лукцея Цицерон,

заботясь об увековечении своих консульских деяний. Сохранились отрывки его собственной поэмы "О

моем консульстве". Но это казалось недостаточно, и оратор пишет Лукцею: "Я горю невероятным и,

думается мне, не заслуживающим порицания желанием, чтобы мое имя было возвеличено и прославлено

твоими сочинениями... При этом меня увлекают не только упоминание моего имени потомством и

надежда на бессмертие, но и желание еще при жизни наслаждаться твоим авторитетным

свидетельством"

. Цицерон просит друга отбросить столь необходимую историку беспристрастность:

"Еще и еще раз прямо прошу тебя и прославлять все это сильнее, чем ты, быть может, намерен, и

пренебречь при этом законами истории"

. Если же Лукцей не исполнит просьбы, Цицерон напишет "о

себе сам по примеру многих и славных мужей"

Для выражения оппозиционных настроений по отношению к цезарианской диктатуре Цицерон

избирает жанр посмертной биографии. Упоминаемый многими античными авторами трактат "Катон"

Цицерон написал и опубликовал вскоре после самоубийства Марка Порция Катона Младшего в городе

Утике провинции Африки. Причина самоубийства - разгром Цезарем помпеянцев, на стороне которых

сражался этот политический деятель.

Распространение подобного сочинения в первый год прихода Цезаря к единоличной власти было

дерзким и опасным поступком. Цицерон осознавал это и писал другу Аттику: "Какое порицание со

стороны Цезаря встретит мое прославление, я понял из той книги, которую прислал мне Гирций: в ней он

собирает недостатки Катона, но с величайшими похвалами мне"

Так мы становимся свидетелями ожесточенной, продлившейся и в императорскую эпоху

политической полемики, осуществлявшейся уже не в курии или на форуме, а в письменных трактатах и

памфлетах. Для публичных ораторских состязаний по важным политическим темам наступал

долговременный спад, неизбежный при единовластии.

Цицерон Письма, CXII, 1 // Письма Марка Туллия Цицерона. В 3 т. М.; Л., 1949. Т. 1. С. 231.

Там же, 3. С. 232.

Там же, 8. С. 234.

Цицерон. Письма, ДТ.ХХХ1Х, 1 // Указ. соч. Т. 3. С. 135.

Но политические настроения распространялись в иных формах: иносказательной сатире,

переписанных во многих экземплярах дружеских письмах, анонимных памфлетах, посмертных

биографиях репрессированных императорами людей.

Критика Катона Авлом Гирцием, ближайшим соратником Цезаря, о котором в письме упомянул

Цицерон, была лишь предвестием выхода "Антикатона" самого Цезаря. Об этом произведении много

упоминалось в античной литературе. И хотя текст до наших дней не дошел, его смысл можно

восстановить со слов Плутарха.

Общепризнанными у римлян были добросовестность, строгость, трудолюбие, республиканские

убеждения Катона Младшего, наследовавшего лучшие черты своего предка Катона Старшего. Их и

прославлял со всем риторическим пафосом Цицерон. Вслед за знаменитым оратором трактаты подобного

содержания написали его друзья Марк Фадий Галл и Марк Юний Брут.

Цезарь же, как и Авл Гирций, перебрал жизнь погибшего недруга столь скрупулезно, что отыскали в

ней некоторые изъяны. Плутарх упоминает сатирически преувеличенную Цезарем пунктуальность

Катона в финансовых делах, переходившую иногда в оскорбительное недоверие к друзьям. Разбирая

сложную семейную ситуацию своего противника. Цезарь обвиняет его в корыстолюбии, на что Плутарх

иронически замечает: "Корить Катона низкой алчностью - все равно, что Геракла называть трусом"

Упоминая еще об одном, вполне нейтральном, эпизоде из жизни Катона, Плутарх добавляет: "Впрочем,

Цезарь и по этому случаю не преминул осыпать Катона бранью"

Мы останавливаемся на этих замечаниях подробно, поскольку именно через них можно представить

черты несохранившегося полемического текста, который в отличие от мемуаров и биографий, не

претендуя на историографическую корректность, подчинен единственной цели - унизить, заклеймить

политического противника. В этом варианте риторическая биография преобразуется в полемический

памфлет - один из специфических публицистических жанров.

"Антикатоном" Цезаря и ответом Брута политическая борьба вокруг личности Катона не

окончилась. Октавиан Август создал "Возражения Бруту о Катоне". "Их он читал однажды уже в

старости, но, не дойдя до конца, устал и отдал дочитывать Тиберию"

Тиберий, наследовавший Августу, обрушил жесточайшие репрессии на хранителей