Ученова В.В. У истоков публицистики

Подождите немного. Документ загружается.

вывешиваются в людных местах - словом, тиражируются различными способами. Благодаря такой

неоднократной переписке дошли до 'нас наиболее древние эпистолярные тексты публицистического

звучания, принадлежащие Платону и Исократу. Эти личности открывают богатейшую

эпистолографическую традицию, продлившуюся тысячелетие античности и - в отличие от иных

ответвлений письменной культуры - без перерыва через византийский эпистолярный опыт перешедшую

в культуру западноевропейского средневековья. "В поздние века античности, когда "малые формы" стали

особенно популярны, возник даже жанр беллетристического, фиктивного письма, вполне независимый

от реальной переписки и сближающийся с жанром античного романа"

Фиктивные письма создавались и в практике риторических школ. Постепенно риторика охватила

своим влиянием не только устное красноречие, но и письменное творчество. В риторических трактатах

появились разделы, посвященные правилам составления различных писем. Один из ранних трактатов "О

слоге" с рассуждением "Как следует писать письма" приписывали афинскому оратору Деметрию

Фалерскому. Современные антиковеды это авторство отклоняют и датируют трактат различно: от III века

до н. э. „до рубежа столетий старой и новой эр. В трактате говорится:

Письмо должно быть самым полным выражением нравственного облика человека, как и диалог. Ведь каждый, кто пишет

письмо, дает почти что изображение своей души. Правда, и во всяком сочинении словесного искусства можно разглядеть характер

пишущего, но больше всего в письме.

Размер письма должен быть сжатым так же, как и стиль. Ведь слишком длинные и напыщенные письма по-настоящему

должны бы называться не письмами, а статьями, к которым только приписано "здравствуй!..". И синтаксис должен быть более

свободным...

Поскольку мы иногда пишем и к городам и к царям, то пусть такие письма будут немного длиннее. Нужно учитывать и то,

кому пишется письмо. Само письмо должно быть в меру пространным, но не превращаться в целое сочинение вместо письма, как

например письма Аристотеля к Александру и Платона к сторонникам Диона

Как видим, создатель трактата отличает письма публицистического характера ("к городам и к

царям") от чисто дружеской переписки и разрешает их авторам вследствие особой важности предмета

письма и его адресата некоторую пространность. Но общее требование к письмам - ясность слога,

свобода изложения, его компактность.

Миллер Т. А. Античные теории эпистолярного стиля // Античная эпистолография. М., 1967. С. 5.

Цит. по: Античная эпистолография. С. 7-8.

Эти советы в различной мере учитывались в реальной практике. Исократ в своих письмах

достаточно компактен, однако стиль его эпистолографии "возникает под прямым влиянием риторики" и

дает "обилие общих мыслей и скудость конкретных деталей, обобщенный портрет персонажей

(адресатов. - В. У.) с их постоянными свойствами - все это создает статичность рисунка"

Платон же в своих посланиях не считал нужным соблюдать правило относительной краткости, что

критически комментирует автор трактата "О слоге".

Подлинность писем Платона, корпус которых состоит из 13 экземпляров, вызвала многолетнюю

полемику. Мнения антиковедов и поныне расходятся, однако как раз наиболее развернутые письма к

родственникам и друзьям сицилийского правителя Диона (VII и VIII) единодушно признаны

подлинными. Они написаны вскоре после трагической гибели борца против тирании на Сицилии Диона,

в 354 или 353 г. до н. э. Эти тексты и по форме и по содержанию - образцы открытых публицистических

писем. Они раздвигают рамки межличностной переписки, обращены к широкому кругу лиц -

родственникам и, как надеется Платон, единомышленникам его ученика Диона, преемникам в

управлении Сиракузами. Автор подчеркивает совещательный характер писем:

"Надеюсь, что я дам хороший совет не только вам - хотя, конечно, в первую очередь вам, - но и всем

сиракузянам... Подумайте же над тем, что я вам сейчас скажу"

Мыслитель стремится передать свои взгляды на сущность государственного устройства, принципы

политического управления:

Моя эта речь обращена ко всем: с одной стороны, тех, кто стремится к тиранической власти, она призывает отказываться от

такого стремления и бежать без оглядки от этого счастья ненасытно алчных и неразумных людей..; с другой стороны, тем, кто

стремится к свободному образу жизни и старается избегнуть рабского ярма, которое по существу является злом, я бы посоветовал,

чтобы из-за ненасытной и несвоевременной любви к свободе они не впали в болезнь своих предков, которую те испытывали из-за

чрезмерной независимости, так как были охвачены неумеренной любовью к свободе... Как подчинение, так и свобода,

переступающая границы, есть величайшее зло, в надлежащей же мере это - великое благо

Здесь - краткое изложение платоновских идей, обстоятельно рассмотренных автором в сочинениях

"Государство" и "Законы", его очередная попытка провести их в жизнь, увидеть осуществленными. Как

известно, Платон - создатель первой развернутой политической утопии в западноевропейской культуре.

Он связывал ее с некогда существовавшим государством Атлантидой и мечтал установить нормы

идеального правления в Сиракузах.

Там же С 58.

Платон Письма, VIII, 352в // Платон. Соч. В 3 т. М, 1972. Т. 3„ ч. 2 С 554.

Там же, VIII, 354 с-е. С 557.

С этой целью философ трижды посещал Сицилию, возлагая надежды сначала на тирана Дионисия

Старшего, затем на его сына Дионисия Младшего, которого лишил власти, мстя за несправедливости,

Дион. И вот теперь, после изгнания Дионисия Младшего и гибели Диона, Платон вновь призывает

сиракузян к благоразумию, к прекращению междоусобной резни, к установлению благотворных законов.

Как бы от лица погибшего Диона Платон обращается к его преемникам:

Прежде всего установите, сиракузяне, законы, которые, как вам будет ясно, направят ваши мысли не на наживу и богатство,

на что прежде толкало вас вожделение; а так как существуют три вещи-душа, тело и деньги, то в ваших законах вы должны выше

всего ставить совершенство души, на втором месте - совершенство тела, так как оно стоит ниже души, а на третьем и последнем -

почтение к богатству, так как оно - слуга и души, и тела. Постановление, которое бы это учредило, могло бы считаться у вас

правильно изданным законом, в конце концов делающим истинно счастливыми тех, кто им управляется

Письма Платона продолжают дискуссию, начатую памфлетами Крития, Ферамена и Псевдо-

Ксенофонта относительно наилучших форм государственного устройства и путей их достижения. Эта

тема становится ведущей для всей публицистики античности и средневековья, она же будет вдохновлять

великие революционные преобразования нового времени.

Касается этих вопросов и Исократ в своих публицистических письмах, адресованных в первую

очередь руководителям наиболее сильных в Элладе государств: спартанскому царю Архидаму,

македонскому царю Филиппу, Дионисию Старшему, смерть которого опередила исократовское

послание. Сохранилось девять писем Исократа, авторство двух из них вызывает сомнение.

Исследователи различают в этом корпусе шесть совещательных, два рекомендательных и одно хвалебное

письмо. Наиболее веско политическая позиция автора выражена в письмах Филиппу Македонскому. Они

развивают мысли, изложенные в речи "Филипп". Исократ продолжает убеждать македонского правителя

возглавить общегреческий поход на восток, заверяет, что "намного прекраснее овладевать симпатиями

греческих городов, нежели их стенами"

В совещательных письмах Исократа заметнее, чем у Платона, воздействие риторических норм, так

сказать, швы и застежки риторического мундира. Нередко автор даже подчеркивает свое уважение к

риторическим нормативам. Например, в первом, пространном письме к Филиппу текст прерывается

самооценкой: "Мало-помалу, увлекаясь незаметно для себя, я приблизился в своем изложении уже к

размерам речи, а не письма"

. Относительную краткость Исократ почитал эпистолографическим

правилом. Платон же в седьмом письме, к примеру, не считается с этим правилом - совершенно,

заслуживая справедливый упрек грамматиков в том, что создал не оперативное послание, а

многоплановый трактат.

Там же, VIII, 355 в-с. С. 557-558.

Исократ Письма, II, 21 // ВДИ. 1969. № 2. С. 186. •

Там же, 13. С 185.

Стиль платоновских писем, продолжая свободно текущую речь его философских диалогов, раскован

и напряжен одновременно. Ощущение раскованности создается вольным движением мысли, не

перескакивающей, а именно перетекающей с предмета на предмет. А напряженность достигается

пересказом ситуаций, нередко очень драматичных. "В нем (этом стиле. - В. У.) усиливается роль.

конкретных подробностей и ослабляется общий оценочный момент"

Исократ же, напротив, тяготеет к гиперболизации оценок, нагнетанию риторических средств

воздействия на восприятие адресата. Отсюда значительная степень прямой дидактики, поучительности

его совещательных посланий. В письме к Тимофею, правителю Гераклеи Понтийской, эта нота звучит

особенно настойчиво. Видимо, потому что то был молодой правитель, недавно наследовавший своему

отцу Клеарху, который четыре года учился в школе Исократа. Теперь наставник отца обращается к сыну:

Ты должен внимательно обдумать и изучить вопрос о том, каким образом и с помощью каких советников ты избавишь

государство от неурядиц, а граждан его направишь по пути благоразумия и исполнения долга, тем самым обеспечивая им более

приятное и более уверенное существование, чем в прошлом. В этом и состоит деятельность властелинов, управляющих

справедливо и разумно

После Платона и Исократа обращение к форме письма для воплощения своих заветных идей, их

популяризации, "заражения" ими единомышленников и расширения их круга свойственно многим

великим людям античности. Известно, что Аристотель обращался с совещательными письмами к своему

ученику Александру Македонскому, широко прибегал к переписке в общении с учениками знаменитый

философ-материалист Эпикур (341-270 до н. э.). Три его крупных дошедших до нас письма не касаются

политических проблем, цель их - научно-популяризаторская: "Кто не может... тщательно изучать все,

написанное мною о природе, и вникать в более обширные сочинения, для тех я и составил сокращенное

изложение, достаточно подробное, всей системы, чтобы они могли удержать в памяти по крайней мере

главнейшие положения"".

Таким образом, здесь намечается ответвление научной эпистолографии, восполнявшее перепиской

философов и ученых между" собой вплоть до XVIII в. отсутствие научных журналов и иных заочных

форм научной коммуникации.

В те же годы, когда широкой известностью пользовалась школа Эпикура в Афинах под названием

"Сад", основанная в конце IV в. до н. э., продолжали активную деятельность и философы-киники.

Миллер Т. А. Письма Платона и Исократа // Античная эпистолография. С. 58.

Исократ. Письма, VII, 3 // ВДИ. 1969. № 2. С. 193. " Письма и фрагменты Эпикура // Материалисты Древней Греции

Собрание текстов Гераклита, Демокрита, Эпикура. М., 1955. С. 181.

Они выпускают, например, "Письма Анахарсиса", написанные от имени скифа, причисленного к

знаменитым семи мудрецам. Имитация подлинной эпистолографии найдет широчайшее применение и в

художественной литературе, и в публицистике.

Фиктивное авторство Анахарсиса используется для того, чтобы более веско выразить киническое

кредо: презрение к богатству, протест против деспотизма, жажду равноправия, не зависящую от

национальности или имущественного ценза. "Хотя у меня только стрелы да лук, но я свободен, а ты хоть

и богат, но раб, - говорит Анахарсис, обращаясь к царскому сыну. - Откажись от всего, живи как скиф и

будешь счастлив"

Как отмечает И. М. Нахов, эпистолография наряду с диатрибой - любимейший жанр кинической

школы. Известны различные сборники писем, созданные ее последователями. И естественно, вследствие

остро критического отношения киников к действительности обличительная роль этих текстов серьезна,

публицистический накал высок. Киническое движение в эпоху Римской империи продолжалось, однако

социальное звучание уже не достигало той значительности, как в первый период.

Эпистолография в Риме богаче всего представлена сборниками писем Цицерона, тексты которых в

1345 г. нашел великий гуманист и страстный поклонник цицероновского красноречия Франческо

Петрарка. Вместе со встречными посланиями некоторых адресатов корпус цицероновских писем

включает более 900 экземпляров. В этом изобилии представлены различные виды писем:

рекомендательные, утешительные, просительные, сдержанно деловые, искренно дружеские и страстно

публицистические.

Сам Цицерон отдает высокую дань уважения этому виду человеческого общения. Он пишет Гаю

Скрибонию Куриону: "Как ты хорошо знаешь, письма бывают разных родов; но прямое назначение

письма, ради чего оно было изобретено, - это в случае надобности сообщать отсутствующим о чем-

нибудь, что важно довести до их сведения, с нашей точки зрения"

. Когда в 51 г. до н. э. Цицерон

уезжал наместником в провинцию Киликию, он обязал своего друга Марка Целия Руфа регулярно

сообщать в письмах все римские новости. Друг, стараясь выполнить обещанное, но, видимо, не надеясь

на свою исполнительность, нанял специального писца-информатора. Этот поступок он объясняет так:

При своем отъезде я тебе обещал писать самым тщательным образом, что происходит в городе. Я постарался найти человека,

который должен следить за всем; боюсь только, чтобы это усердие не показалось тебе чересчур мелочным. Впрочем, знаю,

насколько ты любознателен и как всем, находящимся на чужбине, приятно получать известия даже о самых незначительных

событиях, происходящих дома.

Цит. по: Нахов И. М. Киническая литература. М., 1981. С. 133.

Цицерон. Письма, CLXXIII, 1// Письма Марка Туллия Цицерона. В 3 т. М.; Л., 1949. Т. 1.С. 342.

Все же умоляю тебя не осудить, как своеволие, такое выполнение мной своих обязанностей: я переложил этот труд на другого не

потому, чтобы мне не было в высшей степени приятно, при всей моей занятости и известной тебе величайшей лени к писанию

писем, вспомнить о тебе; думаю, что меня легко оправдывает свиток, который я посылаю тебе. Не знаю, какой досуг нужен не

только для того, чтобы записать, но даже чтобы только подметить все это; ведь там все: постановление сената, остроты, россказни,

слухи. Если окажется, что такое содержание не доставляет тебе особого удовольствия, сообщи мне об этом, чтобы я не досаждал

тебе, да еще неся при этом расходы (на оплату наемного информатора. - В. У.)

Спустя год вновь читаем в письме Марка Целия Руфа: "Какое мнение высказал каждый (сенатор. -

В. У.), указано в записках о событиях в Риме; из них ты и отбери, что достойно. Многое пропусти,

прежде всего болтовню об играх и похоронах и о прочих пустяках; больше там полезного"

В этот период публикация сенатских постановлений, введенная Цезарем в свое консульство (59 до н.

э.), еще не "обросла" дополнительной информацией. Acta senatus, рассылаемые римским наместникам в

провинции, Цицерон часто упоминает в переписке. Но этого официального источника информации о

делах в Риме было недостаточно.

Еще одним средством утоления растущей жажды в актуальной информации были тиражирование

писем, их оперативная переписка, как правило, писцами-рабами или секретарями-вольноотпущенниками.

Цицерон направляет другу Аттику копии интересных писем своих корреспондентов. Аттик же не только

отвечает тем же, но и распространяет в кругу единомышленников те письма Цицерона, которые имеют

общественно-политическое значение. Таким, видимо, было не сохранившееся письмо Цицерона к

Цезарю, посланное в начале 49 г. до н. э. В ответе Аттику Цицерон говорит: "Что мое письмо стало

общим достоянием... меня не огорчает, тем более что я и сам многим дал его переписать. Ведь и уже

случилось, и угрожает такое, что мне хочется, чтобы мое мнение насчет мира было

засвидетельствовано"

Творчески требовательный к себе не только в речах, но и в письмах, Цицерон стремился подчинить

стиль послания той цели, ради которой оно написано. "Ведь то, что, по моему мнению, прочтут одни

только те, кому я посылаю, я пишу в одном духе; то, что прочтут многие, - в другом"

В период диктатуры Юлия Цезаря Цицерон, подобно Платону, Исократу, Аристотелю, стремился

повлиять на ход политических событий с помощью совещательных писем. О своем намерении он пишет

Аттику: "Часто пытаюсь написать совещательное; не нахожу ничего. Между тем в моем распоряжении

книги и Аристотеля и Феопомпа к Александру. Но что сходного? Они писали так, чтобы это было и

почетно для них, и приятно Александру.

От Марка Целия Руфа Цицерону в провинцию Киликию, CXCI, 1 // Письма Марка Туллия Цицерона. Т. 1. С. 361-362. '

Там

же, CCLIV, 4. Т. 2. С. 104.

Там же, CCCXXXIX, 1. Т. 2. С. 229.

17 Там же, DXXXI, 4. Т, 3. С. 71.

Что в этом роде ты находишь? Мне, по крайней мере, не приходит на ум ничего"

. Причины такого

затруднения не в отсутствии государственных соображений, которыми Цицерон мог поделиться с

правителем, а в том, что "того, что думаю, писать не решаюсь, а того, чего не думаю, писать не хочу"

Вариант письма Юлию Цезарю по поводу войны с парфянами был все же написан, но некоторые

цезарианцы, вхожие в дом Цицерона, отговорили оратора его посылать, чтобы не вызвать

неудовольствия диктатора. Зато эти советчики одобрили похвальный отзыв Цицерона об "Антикатоне"

Цезаря и письмо было послано. В свою очередь Цезарь одобрительно отозвался о мастерстве, с каким

написан цицероновский "Катон". Так продолжались политические маневры между диктатором и

сенатской оппозицией. Как известно, они завершились убийством диктатора в мартовские иды (15 марта)

44 г. до н. э.

Последовавшая гражданская война вызвала новый размах политической переписки Цицерона.

Исполнены гражданской страстностью его послания руководителям провинций, выбиравшим свою

политическую позицию. Насыщен обмен сведениями и идеями с Марком Юнием Брутом, главой

заговорщиков. Цицерон постоянно побуждает Брута к решительным действиям, торопит с прибытием в

Рим, где судьба государства почти в течение всего 43 года балансировала на острие ножа:

Ведь каждый требует для себя столько власти в государстве, сколько у него сил; не имеют значения ни разум, ни мера, ни

закон, ни обычай, ни долг, ни суждение, ни оценка гражданами, ни стыд перед потомством...

Я все-таки двинулся и приехал в Рим и, не имея никакой опоры, поколебал положение Антония и, в противовес его

преступному оружию, укрепил своим советом и авторитетом предложенную нам опору со стороны Цезаря (Октавиана Августа,

наследника Юлия Цезаря. - В. У.). Если он будет соблюдать верность и слушаться меня, у нас, видимо, будет достаточный оплот.

Но если советы бесчестных будут сильнее, нежели мои, и неразумие возраста не сможет выдержать тяжести событий, то вся

надежда на тебя. Поэтому лети сюда, заклинаю, и то государство, которое ты освободил своей доблестью и величием духа более,

нежели благодаря исходу событий, освободи благодаря развязке: ведь к тебе все сбегутся отовсюду.

Посоветуй это же Кассию посредством писем: надежда на свободу только в главных ставках ваших лагерей

Надежде этой не довелось осуществиться. Но вот переписка с Брутом, ставшая предсмертной для

обоих корреспондентов, пользовалась распространением и популярностью и не раз влияла на

политическую атмосферу времени.

Там же, DLXXXIX, 2. Т. 3. С. 135.

Там же, CLXXIII, 1. Т. 1 С. 343^

Там же, DCCCXCVI, 3-5. Т. 3. С. 464.

Спустя двести лет после смерти Цицерона ритор Фронтон, воспитатель императора Марка Аврелия,

посылает державному ученику переписку Цицерона с Брутом с такими словами: "Я считаю, что все

письма Цицерона надо прочесть, по моему мнению, даже скорее, чем все его речи. Нет ничего

совершенней писем Цицерона"

Известный исследователь творчества Цицерона Г. Буасье писал: "Случается, что в момент кризиса,

когда чувствуется особенная потребность во всякого рода сведениях, лица, получающие письмо с каким-

нибудь интересным известием, передают его по своим знакомым: письмо переходит из рук в руки и под

конец становится общественным достоянием. Эта участь, несомненно, постигла большинство тех писем,

которые Цицерон получал или отправлял при наступлении гражданской войны. Можно, кажется, сказать,

что письма этого рода исполняли для ограниченного круга обязанности нынешних газет"

В резком размежевании политических лагерей, обозначившихся в годы крушения Римской

республики, противоположную Цицерону позицию занимал цезарианец Гай Саллюстий Крисп.

Предполагают, что ему принадлежат два письма (60 и 46 до н. э.) к Юлию Цезарю. Есть много общего в

идеях обоих писем, имеющих ярко выраженный совещательный характер. То, что трудно давалось

Цицерону - "выжать" из себя доброжелательные и содержательные советы Цезарю, для цезарианца

Саллюстия вполне естественно: "Я написал тебе о своих мыслях о состоянии государства не потому, что

я был чересчур высокого мнения о своей способности давать советы и о своем уме, - я просто решил

напомнить тебе, занятому походами, сражениями, победами, делами командования, о положении в

городе"

. По этому обращению и некоторым другим приметам установлено, что текст написан до

перехода Цезарем Рубикона и речь в нем о грядущих возможностях верховного правителя. Суть

предложений Саллюстия в том, чтобы еще более ограничить права сенатского сословия, решительнее

бороться с порочностью его представителей, с засильем роскоши, могуществом денег. "В соответствии с

такой трактовкой разложения римского общества и программа реформ, выдвигаемая Саллюстием в

раннем письме, носит явно выраженный политический и социальный характер и предполагает

проведение ряда мер, необходимых (как формулирует сам автор) для обновления народа и обновления

сената"

. Средствами обновления Саллюстий считает создание смешанных поселений - колоний, где

старые граждане будут жить вместе с теми, кто лишь недавно получил права римского гражданства. В

отношении сената предлагается расширить его состав и ввести тайное голосование при обсуждении

государственных решений.

Фронтон. Переписка с Марком Антонином, императором. Письмо, 5 // Памятники позднего античного ораторского и

эпистолярного искусства II- V веков. М„ 1964. С. 198.

Буасье Г. Картины древнеримской жизни. СПб., 1896. С. 295.

Саллюстий. Письма к Гаю Юлию Цезарю о государственных делах, II, 2, 2 // Гай Саллюстий Крисп. Соч. М., 1981. С. 129.

Утченко С. Л. Политические учения Древнего Рима. М., 1977. С. 168- 169

Более раннее письмо Саллюстия обладает, на наш взгляд, важнейшими качествами

публицистического текста: злободневностью, общественной значимостью, нацеленностью на

практические изменения в государственном устройстве. Вопрос заключается в степени его публичности.

Хотя по содержанию, построению, объему этот текст и соответствует жанру открытого письма, было ли

оно таким в действительности, неизвестно.

Создавалось ли письмо по собственной инициативе или по заказу - в любом случае текст передает

глубокую заинтересованность автора в том, что он излагает. Как считает С. Л. Утченко, "в период

написания раннего "Письма" Саллюстий, очевидно, искренне верил в то, что Цезарь является тем

единственным человеком, единственным государственным деятелем в Риме, который может

реформировать Римское государство в желательном для него направлении"

Однако предлагаемый проект, основанный на стремлении возродить римский полис, вернуться к

"золотому веку" предков, был объективно неосуществим в эпоху Римской империи.

Став верховным властителем, Цезарь не последовал основным советам Саллюстия. Отсюда, как

полагает С. Л. Утченко, большая сдержанность и абстрактность следующего письма, которое

"свидетельствует о растерянности Саллюстия, о разочаровании в Цезаре и страхе перед ним"

. Впрочем,

если это и так, в тексте позднего письма можно тому найти лишь косвенные доказательства. Например,

поспешность, "скороговорку" высказываемых предложений, их тактический, а не стратегический

характер. А также многократные апелляции к милосердию и умеренности нового правителя.

Мудрые веду войну ради мира, несут труды в надежде на спокойствие. Если ты не укрепишь этой надежды, то какое будет

иметь значение, побежденным оказался ты или победителем? Поэтому - во имя богов! - берись за государственные дела и по

своему обыкновению преодолевай все трудности, потому что или ты сумеешь принести исцеление, или всем надо отказаться от

этой заботы. И никто не ждет от тебя ни жестоких наказаний, ни суровых судебных приговоров, которые не столько исправляют,

сколько опустошают государство; от тебя требуют лишь ограждения юношества от дурных вкусов и скверных страстей, Ты

позаботишься о том, чтобы граждан не изгоняли из отечества, хотя они этого и заслужили, ты их удержишь от неразумия и мнимых

наслаждений, упрочишь мир и согласие, - в этом и будет истинное милосердие, а не в том, чтобы, потворствуя гнусностям,

допуская преступления, позволить гражданам предаваться радостям, за которые им вскоре придется поплатиться

Утченко С. Л. Древний Рим: события, люди, идеи. М., 1969. С. 253.

Там же С. 266.

Саллюстий Письма к Гаю Юлию Цезарю о государственных делах, I, 6, 2-5 // Указ, соч. С. 139-140.

Заключительная часть цитаты относится к основному противнику Цезаря - Помпею, погибшему уже

в 48 г. до н. э. Весь дух письма соответствует той линии на политику милосердия, которую стремился

проводить и пропагандировать Цезарь как основу своей государственной деятельности.

Жанр совещательного письма, посвященного крупным политическим проблемам, обрел в

произведениях Саллюстия наиболее полную и отточенную в пределах римской античности форму.

Далее, судя по сохранившимся памятникам, публицистическая эпистолография разделяет судьбу

политического красноречия. До поры до времени эти виды творчества резко снижают свою

продуктивность. Их заменяют речи-декламации. В императорском Риме большим успехом пользуется

философская, нравственно-морализаторская и литературно-художественная эпистолография. Ее

выдающиеся образцы: "Нравственные письма к Луцилию" Сенеки, "Письма" Плиния Младшего,

стихотворные "Письма с Понта" Овидия (43 до п. э. - ок. 18 н. э.) и др. "Если во времена Цицерона и

Саллюстия эпистолография соприкасалась главным образом с политической публицистикой, то с

изменением общественного режима она стала терять свое политическое значение и примыкала теперь

большей частью к школьным риторическим упражнениям"

. Открыто выражали политические взгляды

завещания, которые, пожалуй, можно назвать "письмами с того света". А на этом свете обличительное

политическое слово или адресовалось минувшим временам (историографическая проза Тацита и

художественные сатиры Ювенала), или драпировалось в многослойное нравственно-философское

облачение. Но и сквозь него можно различить подлинный облик мятущейся повседневности.

В сборнике писем Сенеки Младшего к прокуратору Сицилии Луцилию нравственную проповедь

обращают к земным заботам живые насущные впечатления. Это "курс практической морали в удобном

оформлении эпистолярного жанра"

. Сенека в соответствии с пропагандируемым им мировоззрением

стоиков учит пренебрежению к жизненным благам и политическим перипетиям своего адресата. Однако

вопреки этим постулатам реальность заставляет спускаться с философических высот общих

рассуждении. Многие письма приобретают тональность горькую, полемическую, остро критическую:

А теперь я обращаюсь к вам, чья расточительность так же безбрежна, как их алчность! Вам я говорю! Долго ли еще не будет

такого озера, на котором не поднимались бы кровли ваших загородных, такой реки, чьи берега не были бы унизаны вашими

домами? Где ни пробьются горячие ключи, там тотчас поднимутся новые пристанища роскоши...

Кузнецова Т. И. Письма Плиния Младшего друзьям // Античная эпистолография. С. 117.

Кузнецова Т. И. Письма к Луцилию Сенеки-философа // Указ. соч. С 89.

Теперь я перейду к вам, чье обжорство, бездонное и ненасытное, обыскивает и моря, и земли. Здесь закидывают крючки, там

ставят силки и всевозможные тенета, не жалея труда на преследование дичи и оставляя в покое только ту, которой вы пресытились.

Много ли из того, что добывают для вас столько рук, много ли из всех яств отведают ваши утомленные наслажденьями уста?

Под напором этого проповеднического пафоса рушатся жанровые границы личного дружеского

письма. Оно обретает публичную адресованность, перерастает в разряд открытых писем. Публикация

своих писем самим Сенекой подтвердила их широкую предназначенность.

Один из последних взлетов античной публицистической эпистолографии - письма императора

Юлиана (331-363). Сохранившийся корпус их насчитывает более ста экземпляров, значительная часть

имеет деловой и бытовой характер. С момента воцарения в 361 г., как отмечает Т. В. Попова,

"увеличивается количество посланий, затрагивающих значительные вопросы государственной жизни,

внешней и внутренней политики, религии. Все больше появляется писем, адресованных общинам

городов и народов"

. Отличительная черта этих открытых публичных посланий Юлиана- большое

внимание вопросам веры, религиозному культу. Император получил прозвище Отступника, так как

пытался пресечь нараставшую христианизацию Римской империи, возродить поклонение античным

богам. В письмах-обращениях к городам Юлиан доказывал преимущества древней религии, но призывал

к веротерпимости: "Жителям Эдессы я заявляю - воздерживайтесь от каких бы то ни было восстаний и

соперничества, дабы, раздражив этим мое человеколюбие, не поплатиться за участие в беспорядке,

получив наказание мечом, изгнанием и огнем"

В посланиях Юлиана проблемы вероисповедания тесно переплетаются с вопросами политики. Здесь

уже предвосхищается та поглощенность политической мысли мыслью теологической, которая

характерна для раннего средневековья. Именно эпистолография оказалась тем жанром письменности, в

котором опыт античной духовной культуры наиболее плавно "перетекал" в культуру средневековую.

Наследие идеологов раннего христианства - апологетов и "отцов" церкви - в значительной мере

представлено в посланиях. На арене эпистолографии развертывается ожесточенная религиозно-

политическая полемика.

Крах античной цивилизации неизбежно привел к крутой перестройке и содержания политической

мысли, и форм ее воплощения. В раннем средневековье вновь преобладают устные формы общения,

информации, пропаганды. Письменность же сосредоточивается преимущественно на сакральных

заботах, которые "втягивают" в себя и политику, и педагогику, и философию. Публицистике же

предстоит долгий путь самоопределения.

Сенека Луций Анней Нравственные письма к Луцилию, LXXXIX, 21- 22 М, 1977. С. 200-201.

Попова Т. В. Письма императора Юлиана//Античная эпистолография.

Там же. С. 240.

Был ли этот путь до конца осуществлен публицистическим родом творчества в античности?

Думается, что самоопределение публицистики не состоялось в полной мере, что этот род творчества не

отделился от ораторства, историографии, художественной литературы и деловой письменности, а

продолжал развиваться - "внутри" и "между" этими родами словесности. Хотя публично

ориентированное слово составляло "живую душу" античной культуры, а может быть, как раз вследствие

этого категории "публицистика", "публицистичность" не обозначены античными теоретиками. И видимо,

основание этого - общее состояние дифференцированности категорий, объясняющих социальные

взаимосвязи, общий уровень развития науки об обществе. Как отмечал А. Ф. Лосев, в античной Греции

"никому не было известно, что такое экономическая борьба, что такое политическая борьба, что такое

бытовая борьба и что такое идеология. Все эти моменты человеческой жизни различались чрезвычайно

слабо и случайно, а то и вовсе никак не различались"

Все виды словесного мастерства на протяжении античности осознавались как ответвления единого

риторического "ведомства". Тем самым устная речевая культура, бесспорно, лидировала в ряду других

форм работы со словом. В своеобразном преломлении: взаимодействие устного и письменного русел

культуры, его влияние на судьбу публицистики предстают в западноевропейском; средневековье.

Лосев А. Ф. Античная философия истории. М., 1977. С. 106-107.

ГЛАВА II

РАЗВИТИЕ ПУБЛИЦИСТИКИ В ЗАПАДНОЕВРОПЕЙСКОЙ СРЕДНЕВЕКОВОЙ КУЛЬТУРЕ

1. ОСОБЕННОСТИ КУЛЬТУРЫ РАННЕГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ И ГЕНЕЗИС ПУБЛИЦИСТИКИ

Не удержался бы вечный порядок,

Если б конец и начало совместно

Не были связаны вечным единством.

Боэций. Об утешении философией

В задачу раздела не входит специальное рассмотрение сложных культурологических проблем

медиевистики. Цель его - много скромнее: опираясь на труды классиков марксизма-ленинизма и

ведущих русских, советских и зарубежных исследователей средневековья, охарактеризовать главные

социальные сдвиги, которые воздействовали на формирование публицистического творчества. Как мы

старались показать в предшествующем разделе, самоопределения публицистики в особый вид творчества

в античности не произошло. Предпосылки публицистических форм бытовали в руслах историографии и

эпистолографии, ораторского мастерства, в жанре обличительных памфлетов. Памфлетный вид

литературы еще не сформировал публицистического рода деятельности, но был его провозвестником.

Публичная пропаганда политических идей воплощалась в разнообразном словесном облачении. Главным

же оставалось риторическое мастерство, ориентированное на восприятие аудиторией устного текста.

Как в этом плане эволюционировала культура средних веков? Некоторые исследователи

подчеркивают постепенный переход к новым способам обращения с текстом: "В древности книгу читали

только вслух даже в библиотеке, обычно в кругу друзей или учеников - средневековье же создает

индивидуализированную манеру чтения про себя, хотя и теперь книгу нередко читали вслух во время

богослужения, в монастырских трапезных, при дворах" '. Круг грамотных людей крайне ограничен. Как

пишет А. Я. Гуревич, "нельзя упускать из виду следующую неотъемлемую черту средневековья: в

письменности выражалась лишь малая доля творчества людей той эпохи, ибо подавляющая масса

населения была неграмотной и не располагала возможностями запечатлеть свои мысли и чувства иначе

как в устной форме... В этой культуре доминировали тексты произносимые, а не читаемые,

воспринимаемые на слух, а не зрительно. Средневековые авторы зачастую обращались к слушателям, а

не к читателям"

Ястребицкая А. Л. Западная Европа XI-XIII веков. М., 1978. С. 34.

Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры. М., 1984. С. 40.

Это прямо сказывалось на публицистике. В раннем средневековье диапазон публицистического

творчества значительно сократился сравнительно с античностью. Причины этого коренились не только в

резком сокращении грамотной аудитории. На некоторый регресс публицистического слова еще сильнее

повлияло многовековое господство религиозной идеологии.

Распад античной цивилизации неизбежно влек за собой не только утрату веры в древних богов и

целесообразность традиционных социальных институтов, но и нечто большее - кардинальное

переосмысление духовности: рационализма, интеллектуализма, эстетизма, природо- и жизнелюбия как

органичных констант бытия. Невозможность разумного преобразования все более враждебной, полной

катаклизмов реальности уводила в мир иллюзорной псевдореальности. Поиски утешения и

справедливого воздания переносились в загробную жизнь. Христианство, ставшее государственной

религией в последние века античности, в течение двух-трех столетий создало цепкую и гибкую

церковную организацию, постепенно утвердившуюся на обширных пространствах Западной Европы,

Византии, Малой Азии, Северной Африки. Ожесточенно борясь с языческой культурой, христианская

церковь тем не менее ассимилировала, включила в свой духовный арсенал огромные пласты античного

наследия. Вместе с главными языками античности - греческим и латынью, вместе с христианскими

храмами, обосновавшимися в римских базиликах, вместе со многими юридическими формулами

бытующих документов церковный обиход пропитывала гонимая, но не изгнанная культура античности.

Преемственность духовного развития не прервалась на переходе к средневековью, но содержание

его существенно сузилось и поступило в распоряжение религиозной идеологии, ставшей, по словам Ф.

Энгельса, высшим обобщением и санкцией феодального строя

Идейное могущество церкви в раннем средневековье опиралось на ее экономическое богатство, а

также и на активную не только собственно культовую или духовную, но и обширную политико-

организационную деятельность. Церковь - всеевропейский феодал с жесткой монархической

централизацией - постепенно сформировалась таким образом, что являла пример устойчивости в

непрестанных земельных пределах раннефеодальных государств. Реальными властителями на

подавляющем большинстве западноевропейских территорий стали епископы, взявшие в свои руки

владение церковными землями, ритуальным богослужением, богословским просвещением и мощными

вооруженными силами. К этому нередко присоединялся духовный авторитет - следствие ревностного

служения христианской идее, составлявшей высшую ценность для человека средневековья. Суть

епископальной власти раннего средневековья разносторонне охарактеризована в известном труде Ф.

Гизо: "Три обстоятельства особенно содействовали становлению власти епископов:

См.: М арке К., Энгельс Ф. Соч. Т. 7. С. 361.

1) их обширные поместья, поставившие их в ряды иерархии крупных землевладельцев, которой

долгое время принадлежала Европа;

2) их значение в муниципальном порядке и преобладание, какого они достигли в городах благодаря

тому, что прямо или косвенно получили наследие древних магистратур;

3) наконец, их значение как советников светской власти; они окружили новых королей и направляли

их первые попытки править. На этой тройной основе воздвигнута была в зарождавшихся государствах

епископская власть"

В современной терминологии можно сказать, что тремя главными устоями церковной власти были

экономика, политика и идеология, объединенные идеей религиозного служения. Эти вполне земные

устои обеспечивали духовную диктатуру церкви, которая на несколько веков подчинила себе жизнь

Европы и определила "верховное господство богословия во всех областях умственной деятельности"

Углубившаяся дифференциация умственной деятельности, характерная для развитой античной

культуры, сменилась теологическим синкретизмом, универсальной ролью в культуре текстов

священного писания и производных от них наставлений, поучений, комментариев. "Богословие

представляло собой "наивысшее обобщение" социальной практики человека средневековья, оно давало

общезначимую знаковую систему, в терминах которой члены феодального общества осознавали себя и

свой мир и находили его обоснование и объяснение. ...Различные сферы человеческой деятельности в эту

эпоху не имеют собственного "профессионального языка" - в том смысле, в каком существуют языки

хозяйственной жизни, политики, искусства, религии, философии, науки или права в современном

обществе"

Все это повлияло на самоопределение публицистики. На наш взгляд, этот процесс не прервался, но

существенно замедлился. Не прервался потому, что, как бы ни менялись общественные институты и

социальный образ жизни, нельзя устранить потребность в актуальной социальной информации, в

оперативных сведениях о происходящем и их истолковании. Нельзя устранить из общества людей

потребность постоянно осмысливать и переосмысливать происходящие события, делиться своими

мнениями с окружающими, "вербовать" сторонников и т. п. Распространение актуальных социально-

политических суждений и есть всегда пульсирующий в социальных общностях "нерв" публицистики. Он

"бьется" под разными литературно-жанровыми облачениями, в одних случаях в точной, яркой словесной

оболочке, т. е. в собственно публицистической форме (типа памфлетов), в других - составляя как бы фон

или "второй слой" содержания.

Гизо. История цивилизации во Франции. М., 1877. Т. 2. С. 66.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 7. С. 360.

Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры. С. 26, 27.

В культуре средневековья, как обстоятельно показывает А. Я. Гуревич, солидаризируясь с

французским медиевистом Ж. Легоффом, необходимо различать два пласта: "ученую" культуру

клириков и культуру народную, или "фольклорную"

. Они находятся в активном взаимодействии, в

сложном, подчас противоречивом соотношении. Для первой характерно владение латинской

письменностью - универсальным языком того времени, для второй типичен устный вариант бытования

на диалектах, впоследствии народных языках. В каждом из пластов распространены особые жанровые

варианты. Так, эпистолография успешно развивалась в "ученой" литературе наряду с нравственно-

религиозными трактатами. В фольклоре же не угасали эпическая традиция, постоянное воспроизведение

и распространение исторических преданий, слухов, рассказов о чудесах.

Исследователи обращают внимание и на "промежуточные", связующие эти пласты жанры:

проповеди, жития святых, видения. "В борьбе за умы и души людей, которую постоянно вела церковь,

такого рода сочинения играли самую активную роль, - то были важнейшие каналы коммуникации между

духовенством и массой, и при их посредстве церковь осуществляла контроль над духовной жизнью

народа"

Можно ли в перечисленных жанровых формах обнаружить публицистические тенденции?

Безусловно. Это в первую очередь постоянно присутствующие во множестве текстов мотивы

социального обличения, острой общественной критики, жесткого и нелицеприятного анализа

существующего. Переходят ли такие произведения в род собственно публицистических памятников?

Полагаем, что нет - при всех реалистических, обличительных фрагментах таких текстов они все же

остаются на протяжении V-Х вв. в рамках богословской литературы или синкретичного фольклорного

творчества. Яркий пример политико-религиозного синтеза в "ученой" литературе - трактат марсельского

пресвитера Сальвиана (сер. V в.) "О божественном мироправлении". В этом объемном теологическом

произведении множество жизненных наблюдений, прямых апелляций к современности. Они

обличительны:

Какой гражданин у нас не ненавидит другого гражданина? Кто вполне расположен к своему соседу? Все далеки друг от

друга, если не местом, то сердцем; живут в одном доме, а в мыслях разделены...

Родственники не чтут уз родства. Кто бывает близок со своими близкими? Кто считает себя обязанным к милосердию, хотя

бы по имени?.. Еще раз повторяю, существует ли такой город, в котором начальники не пожирали бы внутренностей вдов и сирот,

а вместе с тем и всякую святыню?.. У нас никто не считает себя в безопасности; и если вы исключите тех, которые по своей власти

и связям стоят вне грабежа или сами участвуют в нем, то ни один человек не ускользает от жадности этого особого рода воров

(сборщиков налогов. - В. У.).

См.: Гуревич А. Я. Проблемы средневековой народной культуры. М., 1981. С. 11.

Там же. С. 18.

Дело дошло до того, что только тот и безопасен, кто имеет силу ставить другого в опасность

Как видим, обличение далеко от конкретности, выдержано во всеобщеморализаторском духе,

апеллирует не столько к неурядицам общественного устройства, сколько к несовершенству личностей,

нуждающихся в исправлении. Но за всем этим здесь звучит подлинное сочувствие к "униженным и

оскорбленным". И даже о восставших крестьянах, получивших прозвище бакауды (поджигатели),

Сальвиан пишет сочувственно:

С ними обращались жестоко, их грабили и казнили несправедливые и кровожадные судьи; потеряв право римской свободы,

они не дорожили честью римского имени. И мы вменяем им в преступление их несчастье, даем им ненавистное имя, которое сами

сделали. Мы считаем их мятежниками, называем потерянными людьми после того, как сами принудили их к преступлению. Что же

сделало их бакаудами, как не наши насилия и неправда наших судей, как не пени и грабежи со стороны тех, которые обратили

общественные подати в свой частный доход и сделали налоги своею добычею? Они наподобие хищных зверей не жуют, но глотают

свою жертву; они не только грабят, как разбойники, одно имущество, но раздирают жертву и, так сказать, напояются ее кровью;

вот каким образом люди, задушенные и раздавленные разбоем судей, обратились в варваров:

им не было позволено оставаться римлянами. Пришлось привыкнуть быть тем, чем не были, когда не позволяли быть тем,

чем прежде были; им остается защищать жизнь, потому что свобода давно уже потеряна. Теперь продолжается то же, а именно, что

те, которые еще не сделались бакаудами, принуждены скоро сделаться тем же. Мы своими насилиями побуждаем их к

бакаудству...

В середине V в. сохраняются, как видим, живые навыки античной образованности. В изложении

хорошо ощутимы риторические приемы: обилие вопросов, стилистическое нагнетание обличительного

пафоса, изящные антитезы. Приведенные фрагменты несут признаки устного изложения и, вероятно,

передают содержание проповедей, которые произносил перед своей паствой марсельский пресвитер.

Именно в жанре проповеди в VI-VIII вв. по преимуществу осуществляется публичное общение в связи с

общественно важными актуальными проблемами. Как пишет С. С. Аверинцев, "подлинный наследник

античного оратора - проповедник"

Гизо обращает внимание на два типа проповедников раннего средневековья: постоянных для

данного прихода священнослужителей и миссионеров, распространявших христианство среди новых

племен и народов. И те и другие проповедники связывали вопросы вероучения с текущим моментом, со

"злобой дня", использовали в своем устном изложении то, что на современном языке именуется

актуальной информацией. До нас дошло около 130 проповедей Цезария, епископа Арльского, жившего

на рубеже V и

Стасюлевич М. М. История средних веков в ее писателях и исследованиях. В 3 т. СПб., 1902. Т. 1. С. 73, 74.

Там же. С. 75.

Аверинцев С. С. Судьбы европейской культурной традиции в эпоху перехода от античности к средневековью // Из истории

культуры средних веков и Возрождения. М., 1976. С. 59.

VI вв. Вот как звучали его обращения к пастве, пользовавшиеся большой популярностью:

Когда ты видишь, что твое поле в хорошем состоянии, ты радуешься; отчего не плачешь ты, видя, что твоя душа заброшена?

Мало нам дано дней, чтобы жить в этом мире плодами нашего поля, обратимся же с тем большим рвением к нашей душе... будем

здесь работать изо всех сил, с помощью божией, чтобы, когда Он придет к своему полю, нашей душе, Он нашел его обработанным,

приготовленным, в добром порядке, чтобы Он нашел на нем жатву - не терния, вино, а не уксус, и больше пшеницы, нежели плевел

Умелые проповедники используют систему образов, призванных обеспечить доходчивость

сказанного, сравнения, близкие аудитории, метафоры и символы, приближающие мир иллюзорный к

миру реальному, как бы "опредмечивающие" догматы вероучения.

Успех проповеди зависел не столько от тонкостей риторического мастерства (хотя они тоже важны),

сколько от способности вероучителя к психологическому воздействию на аудиторию, эмоциональному

внушению. Религиозная экзальтация, монашеская аскеза формировали тип личностей, обладавших

специфической нервной структурой, склонных к визионерству, пророчеству, безоглядной жертвенности.

Именно такие личности успешнее всего вели миссионерскую проповедь. Не логику и риторику

применяли они для новообращения язычников, а страсть, личную самоотверженность и фанатичное

служение христианской идее. Раннее средневековье знает немало подобных борцов за веру,

впоследствии обычно канонизированных. А далее формируются борцы за обновление церкви, за ее

реформацию, за возвращение к изначальной "чистой" вере, погибающие ради этой цели на кострах и

дыбах. И первые и вторые в большинстве случаев были выдающимися проповедниками, умевшими вести

своим словом массы людей.

Существенную социально-политическую роль играла проповедь в годины бедствий, вражеских

нашествий, страшных эпидемий. Веское авторитетное слово предотвращало распространение паники,

помогало мобилизовать средства противодействия, укрепляло моральную стойкость населения.

Историей запечатлены проповеди папы Григория (ок. 540-604) в связи с чумой, обрушившейся на Рим в

590 г. Это призыв к покаянию, но одновременно и утешение:

"Пусть никто, видя безмерность грехов своих, не отчаивается. Ибо трехдневным покаянием стерты

были в прах долголетние грехи ниневитян, и разбойник покаявшийся приял в своем смертном приговоре

в награду жизнь"

Один из сподвижников и учеников Григория Августин возглавил миссионерскую работу в Англии,

где нашествие варварских племен оттеснило начавшуюся христианизацию на окраины острова.

Цит. по: Гизо. Указ. соч. Т. 2. С. 11.

Григорий Великий. Проповедь перед народом // Памятники средневековой латинской литературы IV-IX веков. М., 1970. С.

167-168.

В условиях варварского нашествия формируются выдающиеся проповедники из коренного

кельтского населения. Особое место среди них занимает Гильдас (ок. 493-ок. 570), автор религиозно-