Тишкин А.А., Дашковский П.К. Социальная структура и система мировоззрений населения Алтая скифской эпохи

Подождите немного. Документ загружается.

281

гими исследователями (Гумилев, 1968, с. 193–202, 1972; 1993; Ли-

сина, 1988, с. 3–24; Тайсаев, 1996, с. 143–147; Демкина, Сергацков,

Демкина, 2000, с. 84–88; Кузьмина, 1996, с. 73–85; Авдеев, 1998; и

др.). Наиболее важным итогом палеоэкологического изучения

явился вывод о том, что в конце эпохи бронзы на территории Евра-

зии под влиянием не только исторических, но и естественно-

географических причин происходил процесс складывания культур

скифского типа. Это было во многом связано с тем, что многие на-

роды стали переходить к кочевому и полукочевому экстенсивному

скотоводческому хозяйству (Грязнов, 1978, с. 9; Таиров, 1993, с. 3),

осваивая при этом значительные пространства степей, полупустынь

и пустынь. В различных регионах формировался свой особый вари-

ант комплексного хозяйствования, основанный на подвижном об-

разе жизни людей и передвижении скота в целях рационального

использования в течение года наиболее удобных пастбищ, а также

на занятиях охотой, рыболовством, собирательством и другими

видами деятельности. Отмеченные процессы способствовали фор-

мированию особого уклада, образа жизни, быта (пища, одежда, жи-

лища, своеобразный комплекс вещей), занятий, знаний, навыков,

норм и правил поведения, религиозно-мифологических представ-

лений и мировоззрения кочевников (Тишкин, Дашковский, 1998б,

с. 581–582).

В любой архаической культуре народа его экономическая ос-

нова и социальная структура во многом определяли особенности

религиозно-мифологических традиций и общественных установок.

Это связано с тем, что сознание, мышление и ритуальные действия

в древности не выходили из сферы целенаправленной деятельности

(Вебер, 1994а, с. 78). Подобная ситуация характерна и для номадов

Центральной Азии, в хозяйстве которых ведущее место занимала

лошадь. Особое значение, придаваемое населением этому живот-

ному, нашло яркое отражение в искусстве и в погребальном обряде

(Беленицкий, 1978; Кузьмина, 1977; Вайнштейн, 1991; Нестеров,

1990; Тишкин, Дашковский, 1998в; Дашковский, 2002в; и др.).

Генезис культур скифского облика в евразийских степях сов-

пал со значительным этапом в истории человечества. На период

VIII–II вв. до н.э. приходилась ось мировой истории (около 500 г.

до н.э.). В это время в древних культурах Востока и Запада проте-

кал интенсивный процесс духовного развития (Ясперс, 1994, с. 32–

33; Фромм, 1992, с. 82; Чанышев, 1981; и др.). Формировалась но-

282

вая философия, мировоззрение, тип мышления. По сути дела, шел

процесс возникновения и становления в разных цивилизациях но-

вого типа ментальности. Инновационное идейное содержание, воз-

никшее в эту эпоху, можно свести к тому, что человек начал осоз-

навать бытие в целом, самого себя и свои границы в нем. Отсюда

берет свои истоки осознанное противопоставление в сознании че-

ловека рационального иррациональному. В религиозном отноше-

нии в «осевое время» были выработаны две основные модели из-

бавления людей от страданий (несправедливости, зла и т.п.). Пер-

вая, наиболее типичная для Индии, Греции, Китая, характеризуется

индивидуальным освобождением за рамками пространственно-

временного континуума путем слияния с мировым первоначалом

(Брахма, Дао и др.). Вторая получила распространение среди иран-

ской религиозной традиции, прежде всего зороастризма, а также в

«ветхозаветных идеологиях» и отчасти в конфуцианстве. Идейным

выражением этой модели являлось коллективное спасение в конце

времени, в некой центральной точке пространства (Павленко, 1992,

с. 15–17). Обе эти тенденции, сформировавшиеся к середине I тыс.

до н.э., продолжали существовать и реализовываться в последую-

щих религиозных традициях человечества.

Вероятно, в этот период уходят истоки формирования менталь-

ностей Западной и Восточной цивилизаций. Западные культуры пред-

стают как более экстравертированные и экспансивные, в рамках кото-

рых человек ориентирован на активное отношение к условиям своего

существования, к внешнему миру, в том числе и к социальным его

аспектам. Восточные общества, напротив – более интравертированные

и менее экспансивные, в которых человек стремится к «активному

недеянию», уходу в себя и сохранению статичности своего бытия

(Поздняева, 1999, с. 15; Марков, 1996, с. 123; и др.). Надо отметить,

что «осевое время» сказалось не только на мировоззренческом и

ментальном развитии народов, но и на их социально-экономических

процессах, обусловивших их большую динамичность (Ясперс, 1994,

с. 32–33; Крапивенский, 1998, с. 134–149; и др.).

Инновации в духовной и социальной жизни человечества воз-

никли и получили наибольшее распространение в недрах древних

культур Китая, Индии, Средиземноморья и Ближнего Востока. Не-

смотря на то, что кочевые общества Евразийских степей, в том

числе и Центральной Азии, находились на периферии этих цивили-

заций, тем не менее в силу ряда причин (мобильность образа жизни

номадов, культурные контакты, бурные политические события и

283

т.д.) испытали определенное влияние со стороны последних. Наи-

более отчетливо это проявлялось в синкретизме религиозно-

мифологических представлений номадов, что было продемонст-

рировано на примере «пазырыкского» общества. С гунно-

сарматского времени этот синкретизм, вероятно, еще усилился,

что было обусловлено более широким проникновением в Сред-

нюю и особенно в Центральную Азию буддизма, формированием

и распространением в этом же регионе религии бон, включавшей

в себя элементы митраизма (западный или классический мазда-

изм, черты которого присутствуют и в религии «пазырыкцев»), а

также местные тибетские верования и культы богов (Кузнецов,

2001, с. 153). В то же время, несмотря на влияние новых религи-

озно-философских традиций, у кочевников по-прежнему сохраня-

лись многие черты так называемого мифологического мышления,

находящего различное проявление в социокультурной динамике

бытия (Дашковский, 1999в, с. 194–195).

Учитывая все вышеизложенные особенности культурно-исто-

рического, социально-экономического и мировоззренческого раз-

вития номадов Горного Алтая пазырыкского времени, а также

сравнительный анализ аналогичных процессов, протекавших у дру-

гих кочевых народов Центральной Азии, можно попытаться пред-

варительно выявить некоторые особенности ментальности кочев-

ников, которые сложились в скифскую эпоху и продолжали сохра-

няться (хотя, возможно, частично в измененном виде) в последую-

щие исторические периоды:

1. Достаточно высокая степень слияния индивида с окружаю-

щей средой. Природа рассматривалась как часть общества, а обще-

ство – включенным в природу и зависящим от космических сил.

2. Значительный уровень интеграции индивида и структурных

элементов социального пространства (семья, клан, военно-поли-

тическое объединение).

3. Экстравертированное отношение человека и общества к ми-

ру, что проявлялось прежде всего в высокой эмоциональной чувст-

вительности и аффективной напряженности в общении. Это объяс-

няется мобильным образом жизни, а также характером пережива-

ний, с которыми постоянно было связано как физическое, так и

психологическое существование людей: смерть близких, рождение

человека, внешняя угроза, природные катаклизмы и др.

4. Большая образность и иконическая полнота воспроизведе-

ния содержаний, а также деятельности воображения. Это прекрасно

отражено в произведениях искусства (в скифскую эпоху – так на-

зываемый скифо-сибирский звериный стиль).

5. Наделение различных объектов и явлений не только пред-

метным (функциональным) но и знаковым (смысловым) значением,

используя для этого язык символов, являющийся проявлением ар-

хетипов коллективного бессознательного. Среди наиболее распро-

страненных архетипов, трансляция которых зафиксировано, в част-

ности, в погребально-поминальной обрядности и в искусстве «па-

зырыкцев», можно отметить «архетип Героя», «архетип Самости»,

«архетип Мирового дерева» и многие другие (Дашковский, 1997а;

2000а, с. 87; 2002в; Маточкин, 1999, с. 125–126; и др.).

Таким образом, современный уровень философско-методо-

логических разработок в области структурно-семиотического пси-

хоанализа и результаты комплексных археологических исследова-

ний позволяют проследить указанные особенности мировоззренче-

ского и ментального развития номадов Центральной Азии в скиф-

скую эпоху. Дальнейшие теоретические исследования и расшире-

ние источниковой базы дадут возможность в рамках междисципли-

нарного подхода не только продолжить изучение основных черт

ментальности кочевой цивилизации Центральной Азии, но и вы-

явить отдельные ее черты в менталитетах конкретных социокуль-

турных и этнических образований кочевников древности, средне-

вековья и периода этнографической современности.

285

…в жизненный поток мы вовлечены не только

материальной стороной нашего существа

Тейяр де Шарден

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

За полтора столетия исследования памятников скифской эпо-

хи Алтая была накоплена значительная источниковая база, позво-

ляющая выйти на уровень реконструкции особенностей социально-

экономического, политического и мировоззренческого развития

номадов.

Палеосоциальные исследования показали, что в основе общест-

венной структуры кочевого общества в раннескифский и пазырык-

ский периоды лежала половозрастная структура, определяющая ме-

сто номада в зависимости от его физико-генетических показателей.

Вертикальная иерархия базировалась на имущественной, социаль-

ной, профессиональной и других структурах. При этом, если в ран-

нескифский период наблюдается слабая дифференцированность ука-

занных структур, то в пазырыкское время иерархичность уже доста-

точно сильно выражена, что отразилось и в погребальном обряде

номадов. Важным событием в жизни индивида были инициации,

дававшие возможность стать полноправным социально-активным

членом общества.

Результаты половозрастного анализа погребений пазырыкского

периода позволили установить определенные наборы эталонных по-

казателей погребального обряда для каждой группы умерших людей.

Полученные данные в свою очередь предоставили возможность вы-

делить у номадов Горного Алтая VI–II вв. до н.э. четыре основные

ступени: детство, юность, зрелость и старость. Достаточно высо-

кую роль в социуме занимали женщины 20–35-летнего возраста.

Захоронения юных и зрелых женщин в меньшей степени обладали

социально значимыми показателями, хотя говорить об их «непри-

вилегированном» положении в обществе скотоводов не приходит-

ся. Для представителей пожилого возраста отмечены, несмотря на

свою немногочисленность, факты снижения социальной активно-

сти. К этому следует добавить очень низкий процент, по сравнению

с мужчинами почти в 4 раза, доживания женщин до преклонного

возраста, что опять же обусловлено особенностями развития «па-

зырыкского социума».

286

Надо отметить, что, в отличие от женщин, мужчины возмужа-

лого, зрелого и старческого возраста обладали примерно одинако-

вой социальной значимостью в обществе. В то же время, безуслов-

но, наибольшая социальная активность по объективным (физиче-

ские характеристики, состояние здоровья, общие тенденции в со-

циальном развитии номадов) и субъективным (личные качества

человека и др.) признакам принадлежала представителям возмужа-

лой и зрелой подгруппы. Существенно ограниченной социальной

значимостью обладали дети, а также подростки до того момента,

пока успешно не проходили обряд инициаций и не становились

полноправными членами коллектива. Реальное место номада в по-

ловозрастной структуре обусловлено его личными физико-генети-

ческими данными, а также особенностями социокультурного раз-

вития общества в целом.

Основными формами производства у номадов Горного Алтая

конца IX–II вв. до н.э. являлись хозяйственная и «ремесленная».

При этом только у «пазырыкцев», вероятно, наметилась тенденция

к преобразованию отдельных производств в самостоятельные спе-

циализированные виды деятельности, однако окончательно этот

процесс, судя по имеющимся данным, не был завершен.

Многочисленные материалы свидетельствуют о достаточно

высокой степени милитаризации «пазырыкского общества», что

было нехарактерно для раннескифского периода. Фактически все

мужское население в случае необходимости в той или иной степени

могло быть вовлечено в военные действия. Между тем явно наме-

тилась тенденция к сложению определенной группы воинов-про-

фессионалов, составляющих «дружину» («служилую рать») вождя.

Совокупность различных источников и археологические дан-

ные свидетельствуют о существовании у скотоводов Горного Алтая

в VI–II вв. до н.э. домашней формы рабовладельческих отношений,

в которых ведущая роль принадлежала женщинам (наложницы,

ведение хозяйства и т.п.) и в гораздо меньшей степени мужчинам.

Совершение культовых действий с раннескифского времени в

семейно-клановых коллективах отводилось главам больших семей

и родов (кланов). Кроме того, в пазырыкский период обозначилась

тенденция к формированию особой группы служителей культа. Об

этом, вероятно, свидетельствуют немногочисленные погребения

представителей культовой деятельности. В то же время сложение

287

жречества как социального института у «пазырыкцев», вероятно,

еще не произошло.

В политическом отношении «бийкенцы» представляли собой

племенное объединение без ярко выраженной верховной «админи-

стративной» и «сакральной» власти, хотя вектор к ее складыванию

уже стал намечаться, о чем свидетельствуют «царские» и «элит-

ные» курганы. Иная ситуация наблюдается в следующий историче-

ский период. В частности, учитывая особенности среды обитания,

уровень развития основных видов хозяйственной деятельности,

демографическую ситуацию, а также иерархический характер со-

циальной структуры «пазырыкцев», можно сделать вывод о том,

что кочевники в своем развитии прошли период «позднего вожде-

ства» и, вероятно, встали на путь поиска формы раннегосударст-

венного образования. Однако в полной мере процесс формирования

государства, судя по всему, не был окончательно завершен. Это

обусловлено как особенностями культурно-исторического развития

«пазырыкского общества», так и в целом кочевых народов Цен-

тральной Азии скифской эпохи.

Имеющиеся материалы о мировоззренческих представлениях

населения Горного Алтая в бийкенский период, несмотря на отры-

вочный характер, свидетельствуют о значительной семантической

нагрузке, которую несли различные элементы погребальной обряд-

ности. Анализ различных верований, обрядов, обычаев и традиций

номадов позволил окончательно сделать вывод о том, что «пазы-

рыкская» религиозно-мифологическая система носила синкретиче-

ский характер. Важным ее компонентом являлся комплекс иран-

ской религиозной традиции – маздаизма, вероятно, в классическом

митраистском ее варианте. Это находит подтверждение в много-

численных материалах погребально-поминальной практики ското-

водов Горного Алтая скифского времени. Значительное место в

религиозно-мифологической системе кочевников занимал ком-

плекс верований и обрядов, соответствующих идейному и культо-

вому содержанию ашвамедхи (или близким ей ритуалам), культ

огня, культ солнца, обычай бальзамирования, сакрализация «пра-

вителей-вождей», комплекс ритуального соумирания, развитая сис-

тема политеизма и т.д.

В религии номадов выявлены и элементы шаманизма, широко

распространенного у многих народов мира в разные исторические

периоды. При этом нужно отметить, что у «пазырыкцев» данный

288

компонент в структурном и содержательном отношении практиче-

ски идентичен той форме, в которой он зафиксирован и у индои-

ранцев, в том числе в маздаизме и в других иранских религиях.

Следует также указать на то, что «пазырыкская» религиозно-мифо-

логическая система содержала не только многие черты индоиран-

ской религиозной традиции, но и реминисценции более ранних ин-

доевропейских верований и обрядов.

Изучение системы мировоззрений «пазырыкского» общества

дало реальные основы для реконструкции особенностей менталите-

та номадов, формирование которого обусловлено особенностями

среды обитания, социально-экономического, политического, рели-

гиозно-мифологического развития скотоводческих народов Алтая и

в целом кочевой цивилизации Центральной Азии.

В заключение необходимо отметить следующее. Несмотря на

то, что в работе использовано значительное количество сведений из

научной литературы разных периодов и многих специальностей,

далеко не все вопросы остались раскрытыми в должной мере и не

отражены позиции всех исследователей на обозначенные темы.

Кроме того, завершая свой труд, авторы осознают, что исследова-

ние в обозначенном направлении не закончено. Это лишь опреде-

ленный этап в его реализации. Появилось много новых вопросов и

проблем, что дает возможность двигаться дальше. Важным явля-

лась выработка научного подхода и исследовательского алгоритма

для использования их на других археологических материалах.

Имеющиеся в тексте повторы обусловлены спектром рассмотрен-

ных тем.

289

Приложение I

ПОГРЕБАЛЬНО-ПОМИНАЛЬНЫЕ КОМПЛЕКСЫ

ГОРНОГО АЛТАЯ СКИФСКОЙ ЭПОХИ

Бийкенская археологическая культура

1. Айрыдаш-I (Суразаков, Чевалков, 1988; Кубарев, 1990; Суразаков, 1990).

2. Айрыдаш-IV (Кочеев, 1992, 1996, 2000).

3. Ак-Алаха-II (Полосьмак, 1993).

4. Алагаил и Боротал (Мартынов, Кулемзин, Мартынова, 1985).

5. Бийке (Тишкин, 1996).

6. Бойтыгем-II (Абдулганеев, 1994).

7. Большой Яломан-I (Могильников, Суразаков, 1994).

8. Верх-Еланда-I (Кирюшин, Неверов, Степанова, 1990).

9. Верх.Тельтехмень-IV (Степанова, 1997).

10. Кара-Коба-II (Посредников, 1980).

11. Карасу-I, II (Могильников, 1986; Могильников, Елин, 1995).

12. Карбан-I (Гельмель, 1991; Демин, Гельмель, 1992).

13. Кер-Кечу (Могильников, 1986).

14. Коо (Васютин, Садовой, 1999).

15. Кор-Кобы-I (Суразаков, 1990; Ларин, Суразаков, 1992).

16. Кош-Тал-I (Суразаков, 1994)

17. Курай-III (Евтюхова, Киселев, 1941).

18. Курту-II (Сорокин, 1966).

19. Кызык-Телань-I (Суразаков, 1983а; Могильников, Суразаков, 1994,

2003; Суразаков, Тишкин, 2003).

20. Кызыл-Джар-IX (Могильников, 1986).

21. Нижний Тоботой-I (Посредников, 1980).

22. Нижний Тюмечин-II (Посредников, 1980; Степанова, 1996а).

23. Партизанская Катушка (Шульга П.И., Шульга Н.Ф., 1999).

24. Первый Межелик (Марсадолов, 1981).

25. Песчаная-I (Елин, Могильников, 1993).

26. Покровский Лог-IV (Шульга, 1995; Гельмель, Демин, Шульга Н.Ф.,

Шульга П.И., 1996; Шульга П.И., Шульга Н.Ф., 1999).

27. Сальдяр-I, II (Могильников, Суразаков, 1994; Ларин, 1994; и др.).

28. Семисарт-I (Марсадолов, 1981, 1987, 1988, 2001; Марсадолов, По-

гожева, 2002).

29. Тогусхан-I, IV (Ефремов, 1995; Кирюшин, Тишкин, 1997).

30. Тыткескень-I, VI (Кирюшин, Тишкин, 1997).

31. Усть-Куюм (Сосновский, 1941; Берс, 1974; Марсадолов, 1981; Сте-

панова, 1996).

32. Усть-Бийке-III (Тишкин, Горбунов, 1999).

33. Чоба-VII (Ларин, Суразаков, 1994).

34. Элекмонар-II (Степанова, 1996).

290

35. Яломанские ворота (Черемисин, 1993, с. 140–141).

и другие (Кирюшин, Тишкин, 1997; Тишкин, 2003; и др.).

Майэмирская археологическая культура

1. Агафонов Лог-III (Алтарева, 1989; Деревянко и др., 1998).

2. Белокуриха (Аврора) (Абдулганеев, 1997; Абдулганеев, Папин, 1999).

3. Березовка-I (Карамышево) (Тишкин, 1995, с. 308; 1996, с. 119–123;

Алехин, Кирюшин, 1996; Кирюшин, Тишкин, 1997).

4. Вакулиха-I (Бородаев, 1993, 1998; Тишкин, Казаков, Бородаев,

1996; Кирюшин, Тишкин, 1997).

5. Герасимовка (Ткачев, Тишкин, 1999).

6. Гилево-X (Алехин, Шульга, 2003)

7. Гилевский мост (Кирюшин, Тишкин, 1997; Тишкин, 1998).

8. Зевакинский могильник (Арсланова, 1974).

9. Камышенка (Арсланова, 1974).

10. Каракол (Кубарев, 1997, 1998).

11. Кок-Су-I (Сорокин, 1974).

12. Кондратьевка-XXI (Алехин, 1999; Шульга, 1998; 2000, с. 149; Але-

хин, Шульга, 2003).

13. Корболиха-X (Могильников, 1991).

14. Майемир-II (Самашев, Жумабекова, Ермолова, Омаров, 1998; Са-

машев, Франкфорт, Ермолаева, Жумабекова и др., 1998).

15. Майэмир (Адрианов, 1916; Руденко, 1930, 1960; и др.).

16. Майэмирский клад (Баркова, 1983).

17. Машенка-I (Демин, Шульга, 1995; Шульга, 1998).

18. Маяк-I (Шульга, 1998).

19. Мельничная гора (Aspelin, 1877; Бородаев, 1986; Демин, 1989; Ки-

рюшин, Тишкин, 1997).

20. Советский Путь-I (Ситников, Шульга, 1998).

21. Солонечный Белок (Адрианов, 1916; Руденко, 1960;и др.).

22. Суртайка-I (Абдулганеев, Папин, 1999).

23. Тар Асу (Самашев, Франкфорт и др., 1998)

24. Точилинский Елбан (Абдулганеев, Тишкин, 1999).

25. Усть-Бухтарма-I (Марсадолов, 1996; 2000).

26. Харлово (Шульга, Казаков и др., 1997).

27. Чекановский Лог-II, X (Демин, Ситников, 1999).

28. Чесноково-I (Шульга, Казаков и др., 1997).

29. Черный Ануй-I (Молодин, Петрин, 1985).

30. Чистый Яр (Арсланова, 1974)

и другие (Кирюшин, Тишкин, 1997; Тишкин, 2003).

Пазырыкская археологическая культура

1. Курай-II (Киселев, 1951).

2. Курай-V (Киселев, 1951).