Типология языка и теория грамматики

Подождите немного. Документ загружается.

Апресян Ю.Д. Избранные труды. Т. II. Интегральное описание языка и

системная лексикография. М., 1995.

Бондарко А.В. Проблемы грамматической семантики и русской аспекто-

логии. СПб., 1996.

Бондарко А.В. Теория значения в системе функциональной грамматики:

На материале русского языка. М., 2002.

Золотова Г. А. Категория вида и говорящее лицо // Глагольный вид

и лексикография: Семантика и структура славянского вида, IV.

unchen, 2006.

Кацнельсон С.Д. Содержание слова, значение и обозначение. М.; Л.,

1965.

Кацнельсон С.Д. Типология языка и речевое мышление. Л., 1972 (2-е

изд. — М., 2002).

Кацнельсон С.Д. Категории языка и мышления: Из научного наследия.

М., 2001.

Маслов Ю. С. Очерки по аспектологии. Л., 1984.

Маслов Ю. С. Избранные труды: Аспектология. Общее языкознание. М.,

2004.

Падучева Е.В. Семантические исследования. Семантика времени и вида

в русском языке. Семантика нарратива. М., 1996.

Пешковский А.М. Русский синтаксис в научном о свещении. Изд. 7-е.

М., 1956 (8-е изд. — М., 2001).

Пупынин Ю. Глагольный вид и дейктические параметры высказывания //

Глагольный вид и лексикография: Cемантика и структура славян-

ского вида, IV. M

unchen, 2006.

Тимберлейк А. Инвариантность и синтаксические свойства вида в рус-

ском языке // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XV. М., 1985.

Якобсон Р.О. Шифтеры, глагольные категории и русский глагол // Прин-

ципы типологического анализа языков различного строя. М., 1972.

Comrie B. Aspect. An introduction to the study of verbal aspect and related

problems. Cambridge, 1976.

Lehmann V. Satzsemantische oder verarbeitungssemantische Aspektbeschrei-

bung // Slavistische Beitr

age, Bd. 200. M

unchen, 1986.

Стереотипное использование языковых структур в тексте пред-

ставляет собой общее явление, характеризующее разные жанры

средневековой словесности — в числе прочего и немецкой бого-

словской литературы XIII–XV вв. Доклад посвящен обсуждению

комплекса проблем, возникающих при описании стереотипных

структур, а также их роли в тексте ил и традиции.

При существующем разнообразии в современном толковании

таких понятий, к ак «стереотип», «формула», «устойчивое рече-

вое сочетание» и т. д., полное и непротиворечивое определение

термина «стереотип», которым я оперирую в данном случае, по-

требовало бы специального обсуждения. Поэтому я ограничусь

лишь указанием на те свойства стереотипа, которые необходимо

учитывать при характеристике этой функциональной еди ницы.

Во-первых, стереотип является не только регулярно воспро-

изводимой, но и продуктивной структурой, характеризующей по-

рождаемый с ее помощью текст как принадлежащий к определен-

ной традици и (жанровой, авторской, стилистической, философ-

ской и т. д.). Интенсивное использование стереотипов является

важнейшим способом представления типич ных концептуальных

структур в типичных же формах.

Во-вторых, стереотип представляет собой более высокий уро-

вень абстракции по отношению к репрезентирующим его частным

вариантам. Поэтому использование стереотипных выражений в

традиции предполагает не только повтор, но и варьирование от-

дельных лексических и/или синтаксических элементов их струк-

туры (это варьирование внутри стереотипных структур, как пра-

вило, усиливается при многократном переписывании и редакти-

ровании текста — в рукописной традиции открытого типа). Неиз-

меняемое клише является лишь частной реализацией стереотипа,

которая вытеснила другие варианты, и поэтому не варьируе тся.

Основная проблема, возникающая при изучении и описании

функционирования стереотипов в текс те , связана с тем, каким об-

разом стереотип как сложное семантико-синтаксическое единство

Доклад подготовлен в рамках работы над исследовательским проектом «Die

deutschsprachige geistliche Prosa des 13. Jahrhunderts im Spiegel der lateinischen

Tradition: eine Untersuchung zur sprachlichen Variabilit

at und Stereotypie» при под-

держке фонда им. Александра фон Гумбольдта (Alexander von Humboldt-Stiftung).

соотносится с единством сверхфразовым/тематическим— иными

словам и, с тем элементарным сегментом текста, в котор ом стерео-

тип реализуется. Известна возможность совпадения обоих явле-

ний — таковы, например, параграфы в нормативных текстах, стро-

ящихся как списки предписаний. Соответствующим образом они

и внешне маркируются как стереотипные структуры. Однако в

целом дело обстоит гораздо сложнее. Прежде всего, не поддает-

ся строгому определению синтаксический с татус стереотипа: он

может быть представлен как на уровне словосочетания, так и

на уровне предложения — причем как простого, так и сложного

(в последнем случае стереотип отражает определенную логиче-

скую структуру высказывания-топоса). Вместе с тем, стереотип

в качестве элементарного предложения обязательно должен вхо-

дить в различные логико-синтаксические отношения, оказываясь

в разных типах окружения. Возникает вопрос: следует ли в та-

ком случае подразумевать под стереотипом только минимальную

структуру или же необходимо включить сюда и вторичные, более

сложные образования?

Вероятно, следует допустить суще ствование определенной

иерархии вторичных стереотипных структур. Именно вторич-

ные стереотипные с труктуры непосредственно соотносятся с эле-

ментарными сегментами текста, которые получают соответству ю-

щее — стереотипное — внешнее оформление в рукописи.

Можно ли признать две текстовые структуры вариантами еди-

ного стереотипа в том случае, если они взаимозаменяемы в со-

ставе общего целого? Насколько допустимо варьирование в их

формальной структуре? Пренебрежение внешним подобием син-

таксических структур, с одной с тороны, не соответствует нашему

пониманию языкового стереотипа. С другой стор оны, одна и та же

функция может быть выражена формально различными элемента-

ми. Таким образом, необходимо более четко разграничить типы

варьирования в составе разных стереотипов и внутри одного и

того же стереотипа.

Очевидно, что высказывания, выполняющие одну и ту же

функцию (в одном и том же или в типологически сходном тек-

сте), но при этом различные по форме, вряд ли можно определить

как репрезентации единого стереотипа без какой-либо терминоло-

гической дифференциации. Например, е сли речь идет о вариациях

внутри одной формулы, то в этом случае неизбежно возникает во-

прос о соотношении формулы и стереотипа, а также о б объеме

этих понятий. С одной с тороны, то, что понимает под форму-

лой М.Пэрри (1930), является лишь частным — хотя, возможно,

наиболее репрезентативным, — случаем стереотипной структуры.

С другой стороны, формула в том смысле, в котором этот термин

употребляется в дипломатике, подразумевает высказывание, за-

нимающее конкретное место в композиции документа и заполня-

ющее строго определенную информационную ячейку — например,

указание места и времени фиксируемого правового акта (actum et

datum). В принципе вполне возможна ситуация, в которой данная

формула может быть реализована при помощи разных речевых

стереотипов. В этом случае формула оказывается более общим

понятием, чем стереотип.

Терминологические затруднения можно преодолеть, если вве-

сти различие между собственно языковыми/речевыми и функци-

ональными стереотипными структурами. Опреде ление «функцио-

нальный» подразумевает лишь общие аспекты смысла разных, но

взаимозаменяемых в определенном контексте высказываний, — те

аспекты, которые позволяют им выполнять одну и ту же функцию

в тексте. Функциональные стереотипы обладают более полной

общностью смысла — без релевантного в той или иной с тепени

сходства на уровне выражения. Таким образом, формулы в сред-

невековых грамотах и константные элементы в проповедях можно

рассматривать не как речевые, а как функционально-семантиче-

ские стереотипы.

Как известно, варьирование стереотипных выражений в

текстах традиционалистской словесности зачастую является спо-

собом амплификации текста. Перифраз или толкование стерео-

типного высказывания с изменением его логико-синтаксической

структуры следует интерпретировать либо как трансформацию

в альтернативную и эквивалентную структуру, либо — в случае

полного разрушения первоначальной структуры без создания эк-

вивалентных аналогов в рамках нового кода — как его нейтрали-

зацию. Однако в тех случаях, когда установить прототипическую

структуру не представляется возможным, остается лишь конста-

тировать чередование структур, стоящих в идентичной позиции и

выполняющих одну и ту же функцию.

Иначе следует трактовать варьирование синтаксически парал-

лельных структур, затрагивающее сферу лексического значения и

смысла, но не связанное с синтаксической формой. Две и более

двух параллельные синтагмы, в которых идентичная синтаксиче-

ская структура служит лишь фоном для более очевидного вы-

ражения смыслового различия (например, противопоставления),

сами по себе еще не являются стереотипными в семантико-функ-

циональном смысле. Лишь сложное целое (например, антитеза) в

качестве риторической фигуры может — при наличии в тексте или

в традиции аналогичных элементов — получить с татус вторичного

стереотипа, если общий смысл и функция этих элементов будут

совпадать. Один и тот же смысл они способны приобрести лишь

в общей системе текста/традиции, тогда как смысл каждого из

них в отдельности будет основан лишь на лексических значени-

ях составляющих элементов и никак не будет соотноситься со

смыслом другого высказывания, несмотря на синтаксически иден-

тичную структуру. Именно благодаря операциям функционально-

смыслового соотнесения и отождествления синтаксически парал-

лельных структур в системе традиции и формируются сложные

стереотипы, способствующие порождению новых текстов.

Как мне представляется, рассмотрение языковых стереотипов

с точки зрения их функционирования не только в тексте, но

и в целой традиции могло бы стать теоретическим основанием

для разработки до сих пор отсутствующей детальной классифи-

кации стереотипных структур, которая бы учитывала специфи-

ческие особенности поэтики различных традиций средневековой

слове сности. Принятие во внимание фактора традиции, а также

специфических проявлений реализуемой в ней поэтической функ-

ции языка позволило бы, говоря о стереотипах, избежать проти-

вопоставления языка и речи .

В контексте классических и основополагающих работ 70- х го-

дов о залоге [Мельчук, Холодович 1970: 111–124; Категории за-

лога 1970; Типология пассивных конструкций 1974; Диатезы и

залоги 1975; Падучева 1977; Успенский 1978; Холодович 1969:

277–292] обращает на себя внимание подход к залогу С.Д.Кац-

нельсона [Кацнельсон 1972: 181 и далее].

В исследованиях начала 70-х годов залог определялся в рам-

ках диатезы как отношение между семантическими и синтакси-

ческими актантами; в этом теоретическом контексте исследова-

ния лингвистов сосредоточивались в основном на исчислении всех

возможных залогов. В то время как синтаксический и типологиче-

ский подход станови тся господствующим, С.Д.Кацнельсон в кон-

тексте собственных исследований о предикате открывает новую

перспективу тем, что считает пассивный залог (вместе с конвер-

сивом и порядком слов) одним из средств обращения интенци и

предиката. По мнению Кацнельсона, «предикативное значение —

это векторная величина, в которой з адана вместе с содержани-

ем определенная направленность на субъект» [Кацнельсон 1972:

184]. Понятие «интенции», или «направленности», предиката за-

имствовано С.Д.Кацнельсоном в работе [Мразек 1964: 51]; кон-

версив, порядок слов и пассив реализуют именно конверсию ин-

тенции предиката посредством перемещения комплементов в по-

зицию субъекта, т.е. их тематизации .

Новизна и плодотворность этой концепции состоит в скрытом в

ней коммуникативном подходе, который подтверждается и углуб-

ляется во всех дальнейших исследованиях о залоге и диатезе, в

частности, в статье Е. В. Падучевой «Коммуникативное выделе-

ние на уровне синтаксиса и семантики» где утверждается, что

«понятие коммуникативного ранга позволяет описать семантику

диате тических сдви гов. Более того, можно представить диатети-

ческий сдвиг как мену коммуникативных рангов» [Падучева 1998:

97]. Очевидно, что коммуникативный подход тесно связывается с

лингвистикой текста, так как нуждается в анализе сложного син-

таксического целого.

В рамках дискуссии о диатезе анализировались и другие ти-

пы синтаксического залога, так называемые пермутативы и тран-

зитивативы/детранзитивативы (см. [Плунгян 2000: 205]), т.е. те

конструкци и, где «. . . происходит повышение непрямого объекта в

позицию прямого и одновр еменно понижение исходного прямого

объекта в позицию косвенного. Соответственно происходит пе-

рераспределение прагматических интересов говорящего» [там же:

204] и изменяется коммуникативный статус дополнений (напри-

мер, Царь подарил Ермаку шубу — Царь одарил Ермака шубой).

С.Д. Кацнельсон также рассматривает эти «обращения прямого

комплемента в косвенный» [Кацнельсон 1972: 200], например, об-

вести город стеной — возвести стену вокруг города, но в силу

нерегулярности этих явлений и синонимичности исходного пред-

ложения и его преобразования они не считаются особым типом

синтаксического обращения.

Синонимичность этих конструк ций не представляется нам бес-

спорной, особенно если речь идет о рассмотрении семантичности

пермутатива и транзитиватива в контрастивном подходе к разным

языкам.

Этой проблеме будет посвящен наш доклад на основе контра-

стивного анализа русского и итальянского языков. В самом деле,

такие конструкции, как Ветер швырялся песком (детранзитива-

тив), Мухи обсели абажур (транзитиватив) или Его забрасывали

камнями (пермутатив) представляют для перевода на итальян-

ский определенную трудность, в то время как конструкции типа

Ветер швырял песок, Мухи сели на абажур и На него бр оса-

ли камни переводятся без синтаксических изменений и звучат

вполне есте ственно: Il vento ha sollevato la p olvere, Le mosche si

sono posate sull’abajour, Gli hanno gettato le pie t re.

Глагольные лексемы, обозначающие одну и ту же ситуацию,

в разных языках не всегда предоставляют говорящим те же са-

мые возможности в отношении залога, т.е. предикаты не всегда

«прочитываются» во всех возможных смыслах, а только в тех, ко-

торые могут быть обусловлены з алогами конкретной глагольной

лексемы.

Таким образом, цель нашего доклада состоит в следующем:

выявить наиболее частотные глагольные лексемы, в которых

набор залоговых конструкций различ ается в итальянском и

русском языках;

определить преференциальность внутри набора залогов дан-

ных глаголов (о понятии «преференциальность» см. [Rigotti

2005]);

обнаружить закономерности в различиях наборов залоговых

дополнений;

описать семантичность разных залогов и восстановление се-

мантики отсутствующих в данном языке залогов другими

языковыми и контекстуальными с р едствами.

Диатезы и залоги. Тезисы конференции «Структурно-типологические

методы в синтаксисе разносистемных языков» (21–23 октября

1975 г.). Л., 1975.

Категории залога. Материалы конференции. Л., 1970.

Кацнельсон С.Д. Типология языка и речевое мышление. Л., 19 72.

Мельчук И. А., Холодович А.А. К теории грамматического залога (опре-

деление, исчисление) // Народы Азии и Африки. 1970. № 4.

Мразек Р. Синтаксическая дистрибуция глаголов и их классы // Вопросы

языкознания. 1964. № 3.

Падучева Е.В. О производных диатезах отпредикативных имен в рус-

ском языке // Проблемы лингвистической типологии и структуры

языка. Л., 1977.

Падучева Е.В. Коммуникативное выделение на уровне синтаксиса и се-

мантики // Семиотика и информатика. Вып. 36. М., 1998.

Плунгян В.А. Общая морфология. М., 2000.

Типология пассивных конструкций. Диатезы и залоги. Под ред. А.А.Хо-

лодовича. Л., 1974.

Успенский В.А. К понятию диатезы // Проблемы теории грамматическо-

го залога. Под ред. В.С.Храковского. Л., 1978.

Холодович А.А. Проблемы грамматической теории. Л., 1969.

Rigotti E. La comunicazione verbale. Milano, 2005.

Several features of Proto-Germanic indicate that this language

seems to have undergone reductions and simplifications typical for

contact languages. Compared with other IE languages, it shows only

two tenses, no conjunctive mode and has given up reduplication in

the verbal system. Ablaut, which has bec ome highly regularised,

is no longer productive in forming tenses, either. However, a new

suffix

(< IE.

‘to do’) was introduced as a kind of tense-

mode-aspect marker in order to form a new preterite [Braunm

uller

2006]. The nominal case system became reduced as well.

The absence of a discourse referential system would fit this sce-

nario. However adjectives, such as runic

‘the one experi-

enced in travelling’ and fs///[ ]k ‘the one free of guilt’, show that

there are early indicators of individualisation or definiteness. More-

over, the Gmc. suffix

-an seems to have a parallel in Hett.

[cf. Josephson 2004: 101f.] with approx imately the same referential

function. How can indicators for an elaborated system in discourse

reference go together with features which are almost typical for cre-

oles?

I would like to give a description of all types of definiteness and

individual reference to be found in the oldest Germanic dialects. My

hypothesis is that the suffix

has been inherited from Proto-IE

but lost its function quite early. Later developments show that de-

termination became reestablished either by deictic morphemes (cf.

runic

‘this [flat] stone’) and/or by aspect markers ( ) as

in Gothic [see Leiss 2000].

Braunm¨uller K. Das

alteste Germanische: offene Fragen und m

ogliche

Antworten. Lecture, given at the University of Munich, July 19

2006 (manuscript).

Josephson F. Semantics and typology of Hettite -ant // Indo-European word

formation. Proceedings of the Conference held at the University of

Copenhagen, October 20

–22

2000. Copenhagen, 2004.

Leiss E. Artikel und Aspekt. Die grammatis chen Muster von Definitheit.

Berlin; New York, 2000.

В специальном параграфе, посвященном соотношению слова и

его семантического наполнения, С.Д.Кацнельсон называет баналь-

ным представление о том, что формирование у ребенка чувствен-

ного образа предмета предшествует овладению словом и являет-

ся предпо сылкой развития речи [Кацнельсон 2001: 525–527]. По

мнению С. Д.Кацнельсона, «познание не может быть чисто чув-

ственным, оно с самого начала надчувственное». Иными словами,

критика направлена на упрощенное понимание процесса воспри-

ятия и познания, причем С.Д.Кацнельсон подчеркивает, что да-

же в усвоении конкретных наименований задействованы активные

мыслительные процессы. Еще в большей степени это проявляется

при усвоении абстрактных понятий, которые основаны на обоб-

щении чу вственно воспринимаемых явлений. К таким понятиям

в детской речи традиционно относят временные, количественные

и качественные признаки. Особенности усвоения этих языковых

сущностей проявляются у детей уже на лексическом уровне. Ана-

логичные процессы наблюдаются и в речи больных афазией.

Обширная литература

(Берлин и Кей, Вайсгербер, Диксон) свидетельствует о том, что

цветовые прилагательные представляют собой идиоэтническо е яв-

ление. Языки мира не совпадают между собой ни по количеству,

ни по распределению цветов. По мнению Й.Вайсгербера, выска-

занному с опорой на данные детской речи и амнестической афа-

зии, предс тавление о цветах складывается в мозгу ребенка и утра-

чивается у больного вместе с соответствующими языковыми зна-

ками. Заметим, что экспериментальные данные показывают, что

и маленькие дети, и больные, страдающие различными форма-

ми афазии, способны различать цвета. Вывод Й. Вайсгербера о

том, что неспособность выразить цветовые различия в речи сви-

детельствует об отсутствии цветовых представлений, нуждается в

детализации. Исследования детской речи последних десятилетий

(Гассер и Смит, Цейтлин, Борнштейн, Кэмпбелл) позволяют уточ-

нить представление о процессе усво ения прилагательных детьми.

При этом устанавливаются следующие закономерности: 1) прила-

гательные усваиваются на несколько месяцев позже, чем первые

существительные и глаголы, 2) употребление прилагательных (в

На основе исследования, осуществленного при содействии Фонда Президента

РФ на поддержку ведущих научных школ, грант НШ-6124.2006.6.