Спивак Д.Л. (отв. ред.) Фундаментальные проблемы культурологии : В 4 т. Том III: Культурная динамика

Подождите немного. Документ загружается.

В. А. Авксентьев20

переговорам и управлению конфликтами сосредоточиваются почти исключительно на ин-

тересах по поводу весьма ощутимых, практичных ресурсов, из-за которых и идет соперни-

чество. Западная переговорная культура развилась на убеждении, что закон является той

основой, на которой решаются конфликты, основанные на интересах… Однако в случаях

конфликтов идентичностей как правовые механизмы, так и традиционные переговорные

подходы могут просто подлить масла в огонь»5.

В силу смещенного характера манифестация такого конфликта может выглядеть спон-

танной, недостаточно мотивированной, лишенной смысла. «Вследствие чрезмерной субъек-

тивной и эмоциональной составляющей в этнической, национальной, культурной или ре-

лигиозной идентичности, конфликты между разными национальностями характеризуются

заметной долей иррациональности, обнаруживаемой в большом потенциале агрессивнос-

ти, зверства, ненависти и враждебности, далеко выходящих за рамки рациональных инте-

ресов, — отмечает У. Шлихтинг. — Характеристикой конфликтного процесса является высо-

кий потенциал эскалации и быстрая эскалация как типичные черты его динамики, и опять,

в первую очередь, благодаря его иррациональности»6

3. Культура конфликта

Для конфликтологических сценариев различение конфликта интересов, конфликта цен-

ностей и конфликта идентичностей представляется принципиально важным. Мотивы учас-

тия человека и социальных групп в конфликте будут во многом влиять на перспективы исхо-

да конфликта; ради удовлетворения своих материальных интересов обычный человек вряд

ли станет сознательно рисковать здоровьем и жизнью. Однако имеется немало случаев, ког-

да участие людей в конфликтах имеет характер жертвенности, а не неизбежного риска, иног-

да готовность нести жертвы ради возвышенных идеалов четко осознается или обозначается

участниками конфликтов в актах коммуникации.

Разумеется, в конкретном социальном конфликте всегда присутствуют и интересы, и цен-

ности, и идентичности как мотивы деятельности, но их соотношение различно, что и дает

возможность идентифицировать тот или иной конфликт как конфликт интересов, ценностей

или идентичностей. Более того, это соотношение может быть различным как в структурном

плане (конфликтующие группы неоднородны, состоят из различных подгрупп, и для одних

слоев группы в качестве основного стимула участия в конфликте могут выступать интере-

сы, для других — ценности), а также во временном аспекте: конфликт, начавшись как конф-

ликт интересов, может, по мере расширения конфликтующих сторон, перерасти в конфликт

ценностей или идентичностей. Различение конфликтов интересов и конфликтов ценностей/

идентичностей принципиально важно для прогнозирования и конструирования исхода со-

циального конфликта. Сторонниками концепции конфликта интересов разработаны много-

численные методики разрешения конфликтов на основе согласования интересов. Особенно

5 Rothman, J. Op. cit. — Р. 9.

6 Schlichting, U. Conict Between Dierent Nationalities: Chances for and Limits to their Settlement // Ethnic

Conict and Civil Society: Proposals for a New Era in Eastern Europe / Ed. by A. Klinke, O. Renn. Aldershot,

UK, etc., 1997. P. 43.

Культура конфликта в конфликтологическом сценарии 21

успешными эти методики оказались в сфере разрешения трудовых конфликтов. Именно та-

кие подходы реализованы в большинстве пособий по разрешению конфликтов, опублико-

ванных на русском языке в 1990-е гг. Вместе с тем, использование этих механизмов оказалось

малопродуктивным при разрешении конфликтов, имеющих ценностный или идентифика-

ционный характер, в том числе этнических конфликтов.

Непредвзятые сторонники «реалистического подхода» в конфликтологии нередко оказы-

ваются перед вопросом: почему сходные по типу конфликты протекают с разной динамикой

в различных странах, почему апробированные в одной части земного шара методы урегули-

рования конфликтов терпят очевидные неудачи в другой. Ответ на этот вопрос предполагает

обращение к культуре как одному из важнейших оснований конфликтологического анализа

и прогнозирования. В этой связи уместно вновь обратиться к Ф. Фукуяме: «Культура — лишь

один из многих факторов, определяющих успех того или иного общества. Об этом необходи-

мо помнить, сталкиваясь с утверждениями, будто терроризм, отсутствие демократии и дру-

гие явления, присущие Ближнему Востоку, связаны с исламом. В то же время, нельзя и от-

рицать значение религиозных и культурных факторов при анализе вопроса о том, почему в

одних обществах институты функционируют эффективнее, чем в других»7.

Среди важнейших элементов культурной среды, влияющих на динамику и эволюцию соци-

альных конфликтов, необходимо выделить комплекс социокультурных явлений — идеологи-

ческих концепций, стереотипов массового сознания, образов художественной культуры, — в

которых фиксируются отношение к конфликтам в данной культуре, нормы поведения лю-

дей в конфликтах, пределы допустимых компромиссов. «Культуры, — отмечает классик кон-

фликтологии Л. Крисберг, — предоставляют нормы и ценности относительно того, что такое

конфликты и как вести себя в них. Культуры весьма различны по степени приемлемости от-

крытой конфронтации и правил ее выражения и действий в ней. Среди народов, или среди

сегментов одного и того же общества манифестация или даже признание определенных ти-

пов конфликтов может быть неприемлемым. Например, во многих культурах социализация

женщины происходит таким образом, что считается принятым подчинять их интересы инте-

ресам мужей, а потому многие проблемы не воспринимаются как конфликтные8.

Обращение к культуре конфликта как инструменту анализа социальной конфликтности в

обществе дает наибольший результат, во-первых, при анализе и прогнозировании динами-

ки конфликта, во вторых, при анализе перспектив выхода из конфликта, особенно при под-

готовке и организации переговорного процесса. Во многом, хотя, разумеется, не во всем, раз-

личия в динамике, механизмах эскалации/деэскалации, формировании исхода объясняются

существенными различиями в культурах конфликта, присущих разным обществам.

Культура конфликта является одним из важнейших компонентов социальной картины ми-

ры и одновременно одним из ведущих компонентов среды конфликта. Л. Крисберг относит

эти культурные пласты к базе социального конфликта9. Однако в целом в исследованиях

7 http://www.archipelag.ru/authors/fukuyama/?library=1596

8 Kriesberg L. Constructive Conicts: From Escalation to Resolution. Lanham, Boulder, N.Y., Oxford, 1998.

P. 39.

9 Op. cit. Р. 30–39.

В. А. Авксентьев22

этнических конфликтов на эту составляющую среды протекания конфликта внимание об-

ращается редко даже в теоретических работах, не говоря о том, что практикующие конфлик-

тологи обычно работают в рамках собственной культуры конфликта. Апелляция к культу-

ре конфликта как инструменту анализа этнических конфликтов — нечастое явление даже

в многочисленных этноконфликтологических исследованиях, выполненных по типу case

studies, хотя в зарубежных библиотечных каталогах работы, посвященные анализу этничес-

ких конфликтов, чаще всего проходят под рубрикой culture conicts.

Обращаясь к культурной составляющей конфликтного процесса, аналитики чаще все-

го акцентируют внимание на провалы в коммуникации между конфликтующими сторона-

ми, обычно обнаруживающиеся в ходе переговорного процесса; кросс-культурному анализу

переговорного процесса действительно посвящено немало серьезных исследований. Одна-

ко это лишь верхняя часть айсберга, глубинные же основы которого остаются за предела-

ми внимания историко-политологических методологий современной этноконфликтологии,

а также многочисленных конфликтологических тренингов, популярных во всем мире.

В качестве удачного примера учета культурных особенностей в организации переговор-

ного процесса приведем социокультурные модели переговорного процесса В. Эммингауза,

П. Киммеля и Е. Стюарта10:

немецкий подход Японский подход

американский

подход

основной смысл

Подтвердить абстрактные

истины

Утвердить и укрепить

отношения

Решить текущие проблемы

цель Диалог Консенсус Компромисс

перед встречей

Логическое исследование

предыстории проблемы

Создание условий для

положительного решения

проблемы

Мозговой штурм, поиск

альтернатив

во время встречи Спор об идеях и позициях

Демонстрация

церемониального

консенсуса

Оценка через призму

ожидаемых результатов

после встречи Подтверждение авторитета

Быстрое воплощение

позиций

Убеждение принимающих

решение

ценящаяся

информация

Корректные концепции и

теории

Правила и прецеденты Эмпирические данные

стиль беседы

Серьезный, критический,

прямой и конкретный

Формальный, уклончивый,

непрямой, скрытный

Неформальный,

откровенный и открытый

ценящиеся черты Знание и риторика

Обходительность и

общительность

Компетентность и

креативность

формы закрытия

Документ юридического

значения

Устное соглашение,

которое можно изменить

Устное или письменное

окончательное соглашение

Конфликтная

терпимость

Высокая Низкая Средняя

10 Emminghaus W. B., Kimmel P. R., Stewart E. C. Primal Violence: Illuminating Culture's Dark Side // e

Handbook of Interethnic Coexistence.

Культура конфликта в конфликтологическом сценарии 23

Среди зарубежных исследований, в которых культуре конфликта отводится важное место

при разработке конфликтологических сценариев, можно также выделить исследования аме-

риканского конфликтолога К. Авруха, в частности, его работу «Культура и разрешение конф-

ликта». Главный тезис К. Авруха заключается в том, что межкультурный анализ и разреше-

ние конфликта является нередуцируемой частью решения проблем11. При этом К. Аврух, в

свою очередь, не редуцирует конфликты к культурному аспекту и подчеркивает необходи-

мость и неизбежность учета соотношения потребностей и интересов в конфликте. К. Аврух

призывает к всестороннему анализу конфликтов, к диалектическому (по его собственной, и

столь непривычной для современной русскоязычной обществоведческой литературы терми-

нологии) пониманию этого феномена: «Даже власть… в ее социополитической манифеста-

ции как сила или принуждение, конституируется через культуру. Даже интересы подверже-

ны интерпретации. Это не означает, что добрая воля в сочетании с чем-то теплым и удобным,

именуемым «культурное взаимопонимание» достаточно, или что конфликт просто-напрос-

то является результатом провалов в коммуникации, скажем между образованными и не

очень образованными переговорщиками. Интересы, конечно же, значимы. Даже после вза-

имного признания у израильтян и палестинских арабов еще на долгое время останутся спо-

ры относительно прав пользования водными ресурсами, так как некоторых ресурсов (как,

например, вода на Ближнем Востоке, всегда не будет хватать. Однако материалистическое

или реалистическое одностороннее увлечение ресурсами (как и властью) также недостаточ-

но. В глубоко укоренившихся конфликтах (чаще всего это расовые, этнические или нацио-

нальные конфликты), стороны никогда и не доберутся то точки интересов, по которым могут

вестись переговоры, до тех пор, пока не получат должного признания проблемы восприятия

и эмоций — проблемы интерпретации. А здесь мы находимся в сфере аффектов, языка, ме-

тафор — в сфере культуры. По существу, интересы и интерпретации очень редко бывают

взаимоисключающими. Они не находятся в состоянии взаимоисключения, скорее это диа-

лектическое отношение. Они взаимопроникают друг в друга, и тем более глубоко, когда речь

идет о глубоко укоренившихся конфликтах12.

Л. Крисберг, в свою очередь, считает, что культурная среда конфликта формируется вокруг

двух оснований — индивидуализма и коллективизма. Западная конфликтологическая ори-

ентация предполагает, что в конфликте участвуют самостоятельные акторы, вовлеченные

в случайное взаимодействие. К урегулированию таких конфликтов можно и целесообразно

подходить с юридических позиций, в которой одна из сторон бывает правой, а другая — не-

правой. В незападных культурах конфликт рассматривается как нарушение норм и правил

общения, и в этих культурах поиск выхода из конфликта предполагает восстановление нор-

мальных отношений между конфликтующими сторонами внутри сообщества или между со-

обществами13.

Не менее важным представляется и то, какой стратегии поведения в конфликте отдается

предпочтение в той или иной культуре — избеганию, уступанию, компромиссу, победе над

11 Avruch, K. Culture and Conict Resolution. Washington, DC, 1998. P. 98.

12 Op.cit. P. 100–101.

13 Kriesberg L. Constructive Conicts: From Escalation to Resolution. P. 273.

В. А. Авксентьев24

противником. М. Росс считает, что культурная среда конфликта глубоко коренится в ран-

нем историческом опыте народа, в то время как социокультурная структура общества оп-

ределяет конкретные цели и объекты конфликтного поведения. Именно ранний историчес-

кий опыт, по мнению исследователя, помогает объяснить, почему некоторые общества более

конфликты, чем другие14. Психокультурные диспозиции, коренящиеся в раннем культурном

опыте народа, формируют общий уровень конфликтности в обществе, в то время как цели

конфликта локализуются в существующей в данный момент времени внутри общественной

системы, либо вне ее, либо то и другое. М. Росс утверждает, что как бы ни были важны для

развития конфликтности социологические моменты и разница в интересах, решающими в

определении того, как эти интересы определяются и как они защищаются, являются психо-

культурные факторы15.

Социобиологи увязывают выбор стратегии конфликтного поведения с традициями ран-

ней социализации ребенка, свойственным разным культурам. Утверждается, например,

что более жесткая социализация ребенка определяет более конфликтный потенциал обще-

ства. Л. Крисберг считает, что имеется достаточно теоретических и эмпирических доводов

в пользу таких воззрений. Жесткая социализация включает как физические наказания, так

и эмоциональную депривацию. Связь между таким ранним опытом и последующей склон-

ностью человека к агрессии могут быть объяснены теорией обучаемости, включающей все-

объемлющую имитацию и воспроизводство моделей поведения. Нельзя также, по мнению

Л. Крисберга, окончательно отбрасывать популярную в 1970–1980-е гг. теорию фрустрации-

агрессивности16.

4. Культура конфликта, кризис идентичности и российская специфика

Проблемы культуры конфликта являются исключительно важными для конфликтоло-

гических сценариев развития России и ее отдельных регионов. Российское общество явля-

ется одной из наиболее конфликтных культур в европейском мире. Установки на бескомп-

ромиссную борьбу, на безусловную победу над соперником как единственный достойный

способ завершения конфликтов, презрительное отношение к торгу как варианту переговор-

ного процесса в конфликтах, отсутствие четких правовых ориентаций в менталитете русско-

го и других народов России — эти характерные признаки культуры конфликта российского

общества делают проблематичным использование многих наработок западной конфликто-

логии, особенно в конфликтах, имеющих ценностный и идентификационный характер.

Советский период российской истории с пропагандой революционного насилия и «ре-

волюционной романтики» внес дополнительный вклад в повышение конфликтного по-

тенциала общества. Достаточно вспомнить, что в нашей стране фактически отсутствовало

и отсутствует понимание патриотического воспитания в каком-либо ином варианте, кро-

ме военно-патриотического. Конфронтационные образы оказались доминирующими в со-

циальной картине мира как советского, так и постсоветского периода, а развернувшаяся в

14 Ross M. N. e Culture of Conict. New Haven & London, 1993. P. 2.

Op. cit. P. 9–10.

16 Kriesberg L. Op. cit. Р. 36.

Культура конфликта в конфликтологическом сценарии 25

1990-е гг. пропаганда насилия в средствах массовой информации, прежде всего, на телеви-

дении, существенно понизили культурный порог насилия российского общества. Продолжа-

ющийся экономический раскол российского социума привел к глубокому культурно-антро-

пологическому расколу, который имеет многочисленные формы манифестации, в том числе

экстремистские проявление в этнонациональных отношениях. Наблюдается медленный, но

неуклонный рост протестных настроений. Деление общества на «наших» и, очевидно, «не

наших» обостряет чувство социальной несправедливости в молодежной среде. С телевизи-

онных каналов за последние два года исчезли программы, рассчитанные на рефлексивное

осмысление политического процесса, на их место пришли передачи, пропагандирующие

жесткую, недемократическую культуру конфликта. Отсутствует эффективная система фор-

мирования новой российской идентичности, об этой важнейшей проблеме политики феде-

рального уровня стали говорить лишь с 2004–2005 гг. Не вполне удачным представляется

предложенный российскому обществу концепт «российской нации». «Национальные проек-

ты» вероятным следствием будут иметь эффект «понижающей идентичности». Бесперпек-

тивным и даже деструктивным представляется в этом контексте настойчивое продвижение

в общественное сознание концепта толерантности — одного из нескольких десятков воз-

можным образов неконфликтного отношения между людьми.

Неудачи в формировании новой российской идентичности являются одним из основных

негативных результатов реформирования российского общества в 1990-е годы. Социокуль-

турная идентичность современного российского общества так и осталась по крупному счету

постсоветской, и те явные тенденции формирования новой российской идентичности, оче-

видные в середине — второй половине 1990-х гг., которые, как тогда представлялось, приве-

дут к становлению новой российской идентичности, оказались незавершенными. Постсовет-

ская идентичность сформировавшаяся в первой половине 1990-х гг., по своей природе могла

быть только конфликтной идентичностью и отражать период отхода от одной идентичности

(«советскости») к другой, российской. Личности с такой переходной идентичностью не могут

чувствовать себя тождественными друг другу, конфликты идентичностей в такой ситуации

неизбежны. «Общественное сознание расколото и расколото именно по идентификационной

проблеме», — справедливо отмечает В. С. Рахманин17.

Таким образом, переходное состояние современного российского общества вызвало кри-

зис макросоциальных идентичностей, проявляющийся в многочисленных конфликтах, не

имеющих очевидного характера конфликта интересов. Кризис макросоциальной идентич-

ности, вызванный распадом СССР и постепенным угасанием советской идентичности, сти-

мулировал поиск новых устойчивых межпоколенных аффилиаций и заметное повышение

социального статуса тех, кто может выступить источником новых идентичностей. В постсо-

ветском социуме такими источниками новой идентичности выступили этнические и кон-

фессиональные общности. В России в условиях полиэтничности и поликонфессиональности

произошло соединение этих двух типов макросоциальных идентичностей, а также их нало-

жение на сохранившиеся постимперские идентичности, связывавшие православие и его эт-

нических носителей — русских, а также созданные ими как досоветские, так советские и

17 Демократия: конфликтность и толерантность / Под ред. В. С. Рахманина. Воронеж, 2002. C. 67.

В. А. Авксентьев26

постсоветские социальные институты с имперской и квазиимперской властью, с более высо-

ким социально-политическим статусом.

Вектор социально-политических предпочтений российских граждан свидетельствует о

социокультурной реставрации некоторых характерных для советской эпохи имперских мак-

росоциальных идентификаций и эклектичном синтезе российской идентичности и советс-

кости как незавершенного проекта. Политизированная реставрационная ностальгия в

новом веке — один из важнейших конфликтогенных культурных факторов современного

российского общества.

Представляется, что новая российская идентичность должна:

во-первых, отражать геополитические реалии современного мира и фиксировать желае-

мое место России в геополитическом устройстве мира через 15–20 лет;

во-вторых, иметь четкие цивилизационные ориентиры;

в-третьих, быть обращенной в будущее, а не прошлое и как следствие

в-четвертых, иметь светский характер;

в-пятых, быть основанной на нескольких прорывных проектах, в которых Россия теорети-

чески может стать мировым лидером.

России необходим завершенный идентификационный проект, в рамках которого и воз-

никнут условия для формирования той культуры конфликта, которая сделает возмож-

ной реализацию конструктивного потенциала конфликта, превратит конфликт из разруши-

теля в созидателя.

V. A. Avksentiev

Culture of Coni in Coni Studies Scenario

 e paper draws attention to the role of cultural and anthropological faors in coni udies

and coniological praices. e cultural approach in coni udies is not suciently developed,

while the culture of coni is an important component a basis of a coni. is fa is seldom tak-

en into consideration in coni management and in conis udies. In r case mediation in con-

i is usually accomplished within the culture of coni of a mediator resulting in failure of the

mediation process. eorizers pay attention to failures in communication or cross-cultural analysis

of negotiations, while prevailing in a denite society culture of coni remains beyond their inter-

e. Culture of coni is important for dening the ways of coni management in Russian socie-

ty because of coni generating potential of its culture: ideas of a ght without compromise, vic-

tory as the only acceptable result of coni, contemptuous attitude towards bargaining make the

usage of experience, accumulated in weern coni udies problematic in peacekeeping aivities

in Russian society.

Л. Н. Велиховский

Государственная Третьяковская галерея, Российский институт культурологии

(Москва)

Т. Н. Кандаурова

Российский институт культурологии (Москва)

социоКультурные праКтиКи российсКих преДпринимателей:

историчесКаЯ ретроспеКтива

Вторая половина XIX — начало XX вв. в истории России стали временем включения

представителей отечественного предпринимательского сословия в социальную и куль-

турную жизнь страны, временем формирования и развития данным сообществом мно-

жества социокультурных практик1. Отмечаются в этот период и различные по характеру

или типу социокультурные практики среди представителей предпринимательского со-

общества: индивидуальная социокультурная деятельность и личные инициативы пред-

принимателей в социальной и культурной сферах, семейные социокультурные практики,

развитие семейных традиций и семейных инициатив в социокультурной сфере, корпо-

ративные инициативы и корпоративная (сословная) практика и участие в обществен-

ных социокультурных проектах. В пореформенный период также наблюдается движение

или трансформация от индивидуального включения предпринимателей в различные со-

циокультурные практики и программы в сторону формирования семейных практик и

закрепления традиций участия в культурных и социальных проектах и развитии кол-

лективного или корпоративного начала в социокультурной деятельности предпринима-

тельского сословия2.

Одновременно наблюдалось сочетание всех означенных направлений: отдельные пред-

ставители предпринимательского сообщества выступали с личной инициативой в социаль-

ной и культурной сферах или практиковали индивидуальную социокультурную деятель-

ность, развивая параллельно семейные традиции на общественном и культурном поприщах.

При этом российские предприниматели также активно поддерживали корпоративную со-

циокультурную инициативу и участвовали в различных общественных и государственных

проектах социальной и культурной направленности. По мнению историков предпринима-

тельства, «существенной чертой менталитета многих представителей российского «третьего

сословия» была идея служения своим богатством делу милосердия и просвещения»3.

Например, формирование художественных коллекций было характерно не только для

братьев Павла и Сергея Третьяковых, подаривших Москве художественную галерею, но и

для других членов их семьи, также как и вклад в развитие музейного дела в России. Жена

С. М. Третьякова Е. А. Третьякова уже после смерти мужа, в начале XX в. передала средства

1 Социокультурная практика — любая форма активности, проявляющаяся в социокультурной системе.

2 Ульянова Г. Н. Благотворительность московских предпринимателей. 1860–1914. М., 1997. С. 259–267.

3 Крупные предприниматели. Социальный портрет // Предпринимательство и предприниматели Рос-

сии от истоков до начала XX в. М., 1997. С. 3. (http://www.rus-lib.ru/book/35/52/208–225.html)

Л. Н. Велиховский, Т. Н. Кандаурова 28

в сумме более 365 тыс. руб. и свои коллекции в «Государеву Ратную палату» в Царском се-

ле (до 1914 г. Палата Хранилища Собрания «Войны России»)4. Участие в различных образо-

вательных проектах также стало семейной традицией Третьяковых: Павел Михайлович ма-

териально поддерживал Арнольдо-Третьяковское училище для глухонемых детей, вложив

в него более 340 тыс. руб., на собственные средства построил для него учебное здание, мас-

терские, церковь, хозяйственные постройки и теплицу. Он оставил, как и Сергей Михайло-

вич, значительные средства на стипендии в различных учебных заведениях — Московском

университете, Московской консерватории, коммерческих училищах, мещанских мужском и

женском училищах, основанных Московским купеческим обществом и др.; жена Павла Тре-

тьякова — Вера Николаевна также передавала средства в учебные заведения. Сын Сергея

Третьякова Николай оставил средства на стипендии в Московской консерватории. Сестра

Третьяковых Софья Михайловна Каминская пожертвовала 1000 руб. Обществу любителей

художеств «на образовании в училище» живописи, ваяния и зодчества стипендии имени ее

мужа архитектора Александра Степановича Каминского5.

При этом братья Павел и Сергей Третьяковы, Вера Николаевна и Елена Андреевна состо-

яли попечителями нескольких московских учебных заведений6. Зять братьев Третьяковых

Владимир Дмитриевич Коншин также являлся попечителем или почетным попечителем не-

скольких учебных заведений: Рукавишниковского приюта (1869–1878 гг.), начального учили-

ща при Илии-Обыденской церкви (с 1874 г.), Нагодакского инородческого училища Стерли-

тамакского уезда (с 1883 г.), Арнольдовского училища глухонемых и др. В 1865 — 1868 гг. он

состоял казначеем, а в 1873–1877 гг. являлся почетным членом совета Московского коммер-

ческого училища, а с 1878 г. — почетным членом попечительства о недостаточных студентах

при Демидовском лицее в Ярославле7.

Дочь В. Д. Коншина, племянница братьев Третьяковых, Александра Владимировна Алек-

сеева, жена московского городского головы Николая Александровича Алексеева, состояла с

1877 г. попечительницей Мещанских училищ и попечительницей Рогожского 4-го женского

начального училища8. Она же пожертвовала Московскому городскому общественному уп-

равлению средства на устройство «детского приюта на 30 девочек в попечительстве о бедных

Пресненской части 2-го участка»9. По духовному завещанию Александра Владимировна оп-

ределяла более 1 млн. руб. на строительство приюта имени А. В. и Н. А. Алексеевых «для по-

лусирот обоего пола всех званий» за Пресненской заставой, около приюта, устроенного ра-

нее». «Помимо этого на строительство ремесленного училища для воспитанников приюта

4 РГИА. Ф. 525. Оп. 2. ДД. 83, 89.

5 РГАЛИ. Ф. 680. Оп. 1. Д. 580. Л. 1.

6 РГИА. Ф. 468. Оп. 42. Д. 1740. Л. 4 об.; Ф. 613. Оп. 1. Д. 103. Л. 141 об.; ОР ГТГ. Ф. 1. Д. 6748; Ульянова Г. Н.

Благотворительность московских предпринимателей. С. 470–471.

7 Справочная книга о лицах, получивших на 1898 год Купеческие Свидетельства по 1й и 2й гильдиям

в Москве. М., 1898.

8 Ульянова Г. Н. Благотворительность московских предпринимателей. С. 288.

9 Там же. С. 287. Подробнее см.: Городские учреждения Москвы, основанные на пожертвования и капи-

талы, пожертвованные Московскому городскому общественному управлению в 1863–1904 гг. М., 1906.

С. 421.

Социокультурные практики российских предпринимателей: историческая ретроспектива 29

предназначалось 171000 руб.»10. Для семьи мужа А. В. Алексеевой также было характерно

участие во многих образовательных программах и проектах и попечительство в учебных за-

ведениях11. Николай Александрович в 1883 г. пожертвовал Московскому городскому обще-

ственному самоуправлению 71807 руб. на строительство мужского и женского городских на-

чальных училищ, каждое из которых предназначалось для 100 детей12. Тогда же он передал

6000 руб. на содержание стипендий для детей лиц, служащих по Московскому городскому

общественному управлению13.

Н. А. Алексеев состоял попечителем нескольких начальных учебных заведений, являлся

почетным членом Общества для пособия нуждающимся студентам Императорского Мос-

ковского университета, членом попечительного совета Общества распространения практи-

ческих знаний между образованными женщинами и почетным членом Комиссии публич-

ных народных чтений14. Свою социокультурную и общественную деятельность Николай

Александрович начинал в Московском отделении Императорского Русского музыкально-

го общества, где был казначеем и одним из директоров, «оказывая ему и материальную, и

нравственную поддержку», а впоследствии и Московской консерватории15. В Московской

консерватории, после гибели Николая Александровича, будет учреждена стипендия его име-

ни на средства, поступившие в декабре 1893 г. от Правления Товарищества «Владимир Алек-

сеев» в сумме пяти тысяч руб. серебром16.

Занимая пост московского городского головы, Н. А. Алексеев также заботился о форми-

ровании и развитии сети городских учебных заведений и образовательного потенциала

столицы, «уделял пристальное внимание медицинскому обслуживанию в Москве, способс-

твовал увеличению числа больниц», благоустройству города и развитию коммунально-

го хозяйства17. «Большое внимание Алексеев уделял строительству школ. В Москве было

вновь открыто 18 мужских, 10 женских и 2 смешанных городских училища»18. В 1889 г. Го-

родская дума выразила Н. А. Алексееву благодарность за «энергичную деятельность и при-

влечение пожертвований на дело народного образования»19. Николай Александрович, по

словам современников, «с изумительной быстротой» умел собрать огромные средства на

10 Ульянова Г. Н. Благотворительность московских предпринимателей. С. 288.

11 Там же. С. 284–290.

12 Городские учреждения Москвы… С. 313; Ульянова Г. Н. Благотворительность московских предпри-

нимателей … С. 284.

13 Городские учреждения Москвы… С. 312.

14 Адрес-календарь города Москвы, изданный по официальным сведениям на 1892 г. М., 1892; Ульяно-

ва Г. Н. Благотворительность московских предпринимателей. С. 284.

15 Энциклопедия российского купечества. Алексеев Николай Александрович // http://www.okipr.ru./

statia.php?NBR

16 РГАЛИ. Ф. 2099. Оп. 1. Д. 163. Л. 18 об.; Д. 151. Лл. 2, 4.

17 Год благотворительности в России. Знаменитые благотворители России. Алексеевы // http://www.

infoblago.ru/charity/history/famous/article.wbp?article-id

18 Там же. С. 24; Быков В. Н., Павлова О. Ф., Писарькова Л. Ф., Шапошников М. Б. Московская власть: го-

родские головы (1872–1997). Вып. 1. М., 1997. С. 129.

19 Год благотворительности в России. Знаменитые благотворители России. Алексеевы … С. 2.