Спивак Д.Л. (отв. ред.) Фундаментальные проблемы культурологии : В 4 т. Том III: Культурная динамика

Подождите немного. Документ загружается.

В. С. Глаголев 10

картины — крупные полотна, не имеющие, как правило, названий (что поощряет зрите-

лей к самостоятельным поискам «разгадки» скрытого смысла увиденного). При этом мощ-

ные, поистине космические панорамы созданных ею композиций отдаленно ассоциируют-

ся с озерами в не тронутых цивилизацией уголках Земли, с клокотанием лавы вулканов или

буйством плазмы в термоядерных установках. Достигается ощущение подспудной, — нераз-

гаданной, глубоко скрытой и грозной тайны мира. Это и позволяет говорить о религиозном

содержании картин художницы — при характерном для синтоизма отсутствии конкретной

соотнесенности с той или иной конфессией.

Из приведенного примера достаточно хорошо видно, что логико-аналитический подход к

искусству ставит, как правило, под сомнение целостность образов искусства вообще и обра-

зов религиозного искусства в частности. Это было замечено еще В. Дильтеем и Г. Риккертом.

Переживание содержания произведения и логическое изложение этого содержания нахо-

дятся примерно в таком же соотношении, как роман И. А. Гончарова «Обломов» и дайджест

этого романа. В результате велик риск превращения художественной ткани в поле с син-

тетическим покрытием, в мертвые цветы. Избежать подобной опасности, превращающей

«идеологическую» интерпретаторскую функцию культурологии в единственную, данная

дисциплина может, используя вводимые понятия, предпосылки и схемы с максимальной ос-

торожностью и деликатностью. А в определенных случаях прибегая и к намеренной недого-

воренности. Заведомая условность метатеоретической интерпретации произведений рели-

гиозного искусства просто обязана следовать великому принципу Гиппократа «Не навреди!»

Но уже не физическому здоровью, а непосредственности и целостности мира эстетико-рели-

гиозного освоения произведений религиозного искусства.При этом нельзя освободиться от

ограничений, налагаемых историческим контекстом создания произведения и периода его

жизни в той или иной конкретной культуре. Так, Б. Шкловский вспоминал, что постановка

в Японии пьесы по роману Л. Н. Толстого «Воскресение» сопровождалась примечательной

ремаркой в программке спектакля: «„Любовь“ в этой драме — это то особое чувство, кото-

рое испытывает самурай Нехлюдов к падшей гейше Катюше». Без этого комментария япон-

ский зритель был бы просто шокирован, так как возвышенная любовь князя, т. е. «самурая»,

к простой крестьянке в рамках японской культуры — явление просто невозможное.

Вместе с тем, многие произведения искусства, как и образы религиозного сознания, наде-

лены способностью преодолевать конкретные контексты, обретать общенациональное и все-

мирно-историческое значение, вызывать неподдельную радость, восторг и катарсис у людей,

принадлежащих к поколениям, разделенным странами и континентами, веками и тысячеле-

тиями. Было бы самонадеянностью пытаться перечислить эти произведения: любой список

будет всегда неполным и одновременно спорным по конкретным позициям.

Отталкиваясь от психологии религиозно-художественного творчества, следует отметить,

что культуролог, в силу названных выше методологических особенностей своей дисципли-

ны, не может ограничиться исключительно анализом интеракций, связанных с бытованием

художественного произведения в культуре. Необходимым условием искомой полноты куль-

турологического синтеза является учет религиоведческой классификации художественных

феноменов, взаимодействующих с религиозной проблематикой.Эстетико-религиозные объ-

екты можно разделить на следующие группы.

Культурологические аспекты художественно-эстетической проблематики 11

1. Сакральное искусство, т. е. то, что включено в обрядово-культовую систему той или иной

конкретной религии и является источником религиозных переживаний верующих. Термин

«сакральное искусство» достаточно широк по своему объему. Вместе с тем далеко не всег-

да можно однозначно установить его границы. Например, в какой мере скульптурные фри-

зы Парфенона относятся к сакральному искусству Древней Греции? В то же время приходит-

ся иметь в виду, что стержнем сакрального искусства является особая установка: обеспечить

образными средствами трепетное созерцание и восприятие объектов религиозного покло-

нения, переживание благоговения перед ними. Нетрудно заметить, что процессы десакра-

лизации и секуляризации разрушают эту установку, превращая ее в социально-психологи-

ческий феномен, который оказывается привлекательным лишь в среде людей, включенных

в религиозную жизнь.

Следуя чисто формальным критериям можно ограничить область сакрального искусст-

ва теми произведениями, которые непосредственно представлены в ходе богослужения. Но

легко заметить, что возможность восприятия их в качестве сакральных объектов существу-

ет лишь для людей, эмоционально включенных в данную конфессию. Либо для тех, кто отно-

сится к религиозным объектам с чувством глубокого суеверия (как к олицетворению непо-

нятных, грозных и опасных сил).

Историческая динамика места и значения конкретной религии в обществе также создают

трудности для однозначного проведения границ, включающих сакральное искусство (язы-

ческое искусство для византийского подданного V–VII вв. и далее).

2. За пределами сакрального искусства остается множество художественных произведе-

ний, не включенных в обрядово-культовую практику, но являющихся конфессиональными

по замыслу, направленности и исполнению. Например, фильм польского кинорежиссера К.

Занусси «Из далекого края», посвященный биографии будущего папы Иоанна Павла II. По-

ка повествование этого художественного фильма касается детства и юности, обстоятельств

принятия сана священника Каролем Войтылой, роль будущего папы играют актеры. Одна-

ко с возведением Кароля Войтылы в сан епископа, а затем архиепископа и кардинала, К. За-

нусси отказывается от актерского исполнения; события и ситуации жизни главного героя

воспроизводят либо косвенная речь, либо кадры официальной кинохроники. Здесь соблю-

дается правило отношения к центральным персонам католической церкви и главным обра-

зам христианского вероучения как к сакральным явлениям. Действует внутренний запрет

верующего католика, а в определенных случаях и санкции церковной иерархии. Данные ро-

ли нельзя исполнять, «играть». Для католика невозможно (или по крайней мере мучительно

ответственно) играть роль Богоматери, Христа или Иоанна Крестителя. В этом самоограни-

чении проявляется одна из особенностей выделенной группы произведений конфессиональ-

ного искусства.

Последние пятнадцать лет один за другим стали создаваться православные игровые

фильмы. Появился и фильм о детских и юношеских годах Патриарха Русской Православ-

ной Церкви Алексия II. В нем представлено его детство в Эстонии до прихода советских

войск в 1939 году, период насильственного утверждения советской власти в 1939–1941 гг.,

немецкая оккупация 1941–1944 гг. и возвращение советской власти в Эстонию. На этом фо-

не образно-психологическими средствами прорисовывается созревание решения будущего

В. С. Глаголев 12

Патриарха посвятить свою жизнь служению Церкви и обоснованность этого решения. Хотя

некоторые сцены кажутся наивными (с учетом уровня художественных возможностей ми-

ровой кинематографии), в целом этот фильм свидетельствует о несомненном интересе к од-

ному из массовых искусств современности. Картина нередко демонстрируется в православ-

ных приходах.

3. Внеконфессиональное религиозное искусство также содержит серьезную и довольно

разнообразную мировоззренческую проблематику, отражает многие существенные особен-

ности духовного состояния творцов художественных ценностей и их аудитории. Так, в се-

редине 1990-ых гг. в Концертном зале им. П. И. Чайковского в Москве состоялась премьера

оратории российского композитора О. Янченко «Апокалипсис». В ее основе лежал полный

текст «Откровения» Иоанна Богослова, исполненный известным актером В. Лановым, опер-

ными солистами, хором и сопровождаемый симфоническим оркестром. Любопытно, что од-

ним из слушателей в зале был ныне покойный митрополит Питирим (достаточно компетен-

тный музыкант и многолетний руководитель издательства Московской Патриархии). Когда

по окончании премьеры раздались горячие аплодисменты слушателей (они пришли на свет-

ский концерт), владыка старательно прятал свои руки в рукава рясы. Для него, как и для лю-

бого осознанно верующего христианина, аплодировать исполнению слова последней из книг

Библии было равносильно кощунству.

Всемирно известна «Военная месса» Б. Бриттена. В Московской консерватории одно из ис-

полнений этого произведения состоялось с участием М. Ростроповича и произвело на слуша-

телей неизгладимое впечатление. Ведь эта «Месса» — проникновенный отклик композитора

и музыкантов на Вторую мировую войну, нетленный духовный памятник тем жертвам, ко-

торые понесла в ней Великобритания и другие страны антигитлеровской коалиции (она бы-

ла написана в 1948 г.). Воплощенная в ней неизбывная скорбь по-своему религиозна: надеж-

да на бессмертие душ павших — единственное утешение их родным, потомкам, оставшимся

в живых друзьям и современникам.

Особое место в мире внеконфессионального религиозного искусства занимает народное

творчество, основанное на религиозных темах и мотивах. В нем нередко представлены глу-

бокие традиции этнорелигиозного сознания, воплощенные в своеобразных и часто неожи-

данных формах (например, у известной народной художницы Кати Медведевой и др.)

4. Многочисленна группа произведений искусства, в которых религиозная тематика ис-

пользуется художниками исключительно или преимущественно в поисках самовыраже-

ния — личного или группового. Присутствуют и разнообразные формально-технические эк-

сперименты, обращенные к архетипическим образованиям массового сознания. Примером

может служить серия Н. Гончаровой «Евангелисты», появившаяся в 1916 году (четыре карти-

ны). Тогда же эта серия получила известность в кругах русских авангардистов, вызвав про-

тесты тогдашних православных традиционалистов. Не удивительно, что картины были сня-

ты с выставки полицией.

В 1906 году в Москве на выставке коллекции супругов Н. А. Дудакова и И. М. Кошуро была

представлена картина «Распятие» А. Лентулова, наглядно и с конкретными деталями демонс-

трирующая разложение плоти. Раскрывая существенные особенности духовного состояния

художника в определенное время жизни, ее содержание противоречит основным догматам

Культурологические аспекты художественно-эстетической проблематики 13

христианства. Идея картины неприемлема для последователей этой религии (и, возможно,

для мусульман). Вместе с тем, она наглядно проиллюстрировала ту эстетическую концеп-

цию, согласно которой «художественным» является достоверное. Во французской культуре

эту идею воплотил в свое время, как известно, Ш. Бодлер в стихотворении «Падаль», а в рос-

сийской живописи 1910-х гг. — К. Фешин в картине «Бойня». Разумеется, ни одно из назван-

ных произведений нельзя свести к одной идее, в том числе и той, которая выступает в конк-

ретном толковании как центральная. Однако полный отказ от контекстной трактовки также

видится неуместным снижением планки теоретичности для исследователя-культуролога.

5. Заметное ослабление авторитета церковной иерархии в католицизме (и менее выражен-

ное — в православии), противоречивость и незавершенность секуляризационных процес-

сов способствовали расширению влияния так называемого «евангельского христианства»,

для которого несущественны межконфессиональные различия внутри этой религии. Худо-

жественные искания его сторонников расширяют круг феноменов христианского искусства.

Нередко к тому же результату ведет художественное творчество многих ортодоксальных

сторонников той или иной христианской конфессии, чувствующих себя в поэтическом и

драматургическом творчестве более свободными от необходимости простого воспроизводс-

тва христианской догматики (стихи и пьесы папы Иоанна Павла II).

В мировой литературе и связанном с не изобразительно искусстве протекают в натоящее

время процессы философско-эстетического осмысления исторического опыта христианства

с ипользованием «призм» язычества, иудаизма, буддизма, ислама, разнообразных экумени-

ческих проектов «религий будущего», включая их теософские и антропософские варианты.

Наряду с неизбежной критикой христианства и размыванием — до известной степени — его

догматико-теологических принципов, происходит выявление новых эстетико-нравствен-

ных аспектов этой религии путем оригинальных интерпретаций и фиксации внимания на

отдельных элементах ее учения. В этом — одна из причин возрождения интереса к созданию

философско-религиозных романов, в которых проявили себя за прошедшее столетие авто-

ры Старого и Нового Света.

Искусство было и остается той сферой деятельности, в которой настойчиво утверждает-

ся приоритет свободы духа. Его произведения воспринимаются как расширение пределов

художественной и общечеловеческой свободы в творчески содержательном направлении.

Пример события такой личностно-значимой «встречи», оказавшей влияние на судьбу героя,

описан Г. И. Успенским в рассказе «Выпрямила!», где речь идет о духовном преображении

«маленького человека» от созерцания скульптурного образа Венеры Милосской.

При утверждении принципа вариабельности возможностей самовыражения личности

проблемой остается соотношение необходимого, допустимого и принципиально невозмож-

ного для искусства в разработке тем, связанных с религиозными образами. Скандалы вокруг

некоторых произведений (фильм «Код да Винчи», «Сатанинские стихи» С. Рушди, карика-

турные изображения пророка Мухаммеда в датских газетах).

Однако свобода духа была и остается тем непременным состоянием, при котором челове-

чество достигает инновационных результатов не только в сфере искусства, но и в культу-

ре в целом. Кроме свободы творчества у человечества просто нет иного перспективного пу-

ти в этом направлении. Ведь традиция и иные формы регулирования культуры (в том числе

В. С. Глаголев 14

и государственно-политической) лишь отбирают из «творческих заготовок» некоторые ре-

зультаты, выживая и воспроизводясь во взаимодействии с ними и часто исключительно бла-

годаря им. Отсутствие новаций останавливает и обессмысливает любые способы регулиро-

вания, превращая их в заведомо шаблонные и тупые. Поэтому взаимодействие традиций

и новаций в истории религиозного искусства, развертывающееся довольно неоднозначно и

противоречиво, представляет несомненный интерес для культурологии, религиоведения и

искусствознания.

В Европе и в Соединенных Штатах Америки, равно как и в странах, находящихся под на-

растающим влиянием американской и европейской культуры, это взаимодействие протека-

ет достаточно сложно. Так, для общин христианизирующегося местного населения Южной

Кореи, переживающей бурные процессы индустриализации и модернизации, характерно ос-

воение стилистических решений католической и протестантской архитектуры Запада. Сход-

ный феномен имеет место в духовной жизни современных христиан Японии и ряда стран

Юго-Восточной Азии.

Современные церкви, утратив прежние способы влияния на художника (монастырские

художественные школы, использование чувства религиозного долга и авторитета Церкви

как высшей инстанции на земле, престижность заказа, часто при этом носившего не толь-

ко сугубо церковный, но одновременно и государственный характер и т. д.) ставят перед ис-

кусством достаточно своеобразные задачи, поощряя к соревновательности определенную

часть художников и обеспечивая известность решениям, удачным с церковной точки зре-

ния.Общая тенденция в современных взаимоотношениях церкви и искусства — оптимиза-

ция психологического воздействия на верующих (часто за счет отступлений от каноничес-

ких традиций), поощрение новых художественных форм и их неожиданных сочетаний, если

последние позволяют выразить серьезную экзистенциальную и нравственную проблемати-

ку. В качестве примера можно назвать танцы, исполняемые в ходе богослужения в некото-

рых католических и протестантских приходах; исполнение в протестантских храмах бого-

служебной музыки с помощью колокольчиков и т. д.

Католические и протестантские церкви поощряют воскресные музыкальные концерты в

храмах, в том числе и первое исполнение музыкальных произведений, выступления начи-

нающих музыкантов и музыкальных групп, солидарных идеями христианства и т. д.В об-

ществах с преимущественно традиционалистской ориентацией новации также имеют место.

Они затрагивают взаимоотношения искусства и религии. Таковы трансляция богослужеб-

ных церемоний по радио и телевидению, использование современных материалов и конс-

трукций при строительстве храмовых зданий, распространение аудио и видео кассет и дис-

ков с записями религиозных песнопений и церемоний и т. д. в христианстве и исламе.

Периодически некоторые государства Ближнего Востока, Африки, Юго-Восточной Азии

и Латинской Америки реализуют амбициозные инновационные проекты культовых соору-

жений. Вместе тем, новаторские образно-художественные решения в этих обществах полу-

чают распространение преимущественно в протестантских и католических общинах, — в

соответствии с эстетическими запросами и идеалами христианских миссий, как следова-

ние европейской и американской моде современных архитектурных и интерьерных церков-

ных решений.

Культурологические аспекты художественно-эстетической проблематики 15

Рекомендации Второго Ватиканского собора, постановления епископальных комиссий по

вопросам культовой практики призывают сочетать общехристианские основы культа с мес-

тными и национальными религиозными традициями. Аналогичные позиции характерны

для представительных совещаний протестантских церквей и организаций.

В свою очередь местные священники учитывают особенности эстетических запросов на-

селения, что способствует популяризации разнообразных форм церковно-художественного

синкретизма, широкому использованию региональных и местных художественных тради-

ций (католическое искусство Пуэрто-Рико, Латинской Америки и Африки).

Периодическое оживление религиозных настроений в зонах устойчиво развивающихся

секуляризационных процессов способствует сотрудничеству с церковью значительных ху-

дожественных сил. Это наблюдается и в современной России. Появляются новые смысловые

поля и значения — как для устоявшихся образов христианского искусства, так и для художе-

ственных претензий на их более глубокое и актуальное прочтение.

V. S. Glagolev

Culturological aes of artiic and aehetic problems in modern religiology

In the report are considered several social-cultural funions of design. It allows to ecify the

limits of design-aivity and to present all the problems which are solved with the help of design in

the contemporary culture more completely. e general social-cultural funion of design is consid-

ered as aehetical harmonization of the world of objes in conditions of the large-scale indury.

В. А. Авксентьев

Южный научный центр Российской Академии наук, Ставрополь

Культура КонфлиКта в КонфлиКтологичесКом сценарии

1. Значение культурологических факторов в конфликтологических исследованиях

Одной из важнейших задач современного обществознания является прогнозирование

общественных процессов и разработка сценариев общественно-политического развития.

Практические работники ждут от научного сообщества не привычных, но бесполезных «ре-

комендаций и предложений», а научно обоснованных прогнозов и сценариев как глобально-

го, так и регионального масштаба. В современном обществоведении эта задача реализуется,

как правило, в рамках социологии и особенно политологии, при этом культурные и культур-

но-антропологические основания и факторы общественных процессов чаще всего находят-

ся на периферии научного и прогностического анализа.

В середине первого десятилетия XXI века в мировом обществоведении отчетливо просле-

живаются два подхода к анализу новейших социально-политических процессов. Первый из

них — политологический, обретший особую популярность к середине 1990-х гг. Согласно

этому подходу ключевые процессы объясняются через интересы политических структур.

Культурные и культурантропологические факторы играют подчиненную роль, выполняют

функцию культурного фона, на котором разворачиваются события, действительным дви-

гателем которых является интерес, чаще всего материальный. «Многие считают культуро-

логию своего рода «запасным аэродромом», где совершают посадку ленивые социологи, не

способные создать подлинно научные теории. Действительно, в попытках объяснить те или

иные экономические и политические результаты воздействием культурных факторов следу-

ет проявлять осторожность», — отмечает Ф. Фукуяма в своей быстро ставшей популярной,

как и предшествующие работы, статье «Кальвинистский манифест», опубликованной в газе-

те «Нью-Йорк Таймс» 14 марта 2005 г.1

Второе направление, набирающее силу к середине первого десятилетия XXI века, на-

оборот, подчеркивает значимость культурно-антропологических факторов и оснований

современного социально-политического процесса. Его сторонники настаивают на том,

что культуре должна отводиться роль, по крайней мере, не менее значимая, чем соци-

ально-политическим факторам. По сути, это возрождение мировых научных традиций

1970-х — 1980-х гг., когда анализ актуальных социально-политологических процессов

предполагал обращение к различным культурно-антропологическим (в широком смыс-

ле, в противовес, в соответствии с тогдашней научной парадигмой, «упрощенным марк-

систским схемам») методологиям и объяснительным моделям. Многие из них оказались

незаслуженно забытыми в прагматичные 1990-е гг. Это касается, например, социобиоло-

гии, исключительно популярной в зарубежном, особенно англоязычном обществоведе-

нии 1970–1980-х гг., но почти полностью исключенной из научного арсенала обществове-

дения с начала 1990-х гг.

1 http://www.archipelag.ru/authors/fukuyama/?library=1596

Культура конфликта в конфликтологическом сценарии 17

Научная дихотомия «социология-политология/культурология» в полной мере прослежива-

ется и в рамках такой относительно молодой научной отрасли, как конфликтология. Послед-

няя вступила на научную арену в середине ХХ века как практико-ориентированная дисцип-

лина, ее принципы формировались, прежде всего, на основе изучения трудовых конфликтов

и конфликтов в организациях, в которых люди действуют на основе интересов. Расширение

объекта исследования новой отрасли обществоведческого знания и включение в него других

типов конфликтов, особенно этнических, потребовало уточнения некоторых фундаменталь-

ных установок конфликтологии, но ориентация на потребности и интересы, в первую оче-

редь витальные, как основные мотивы участия в конфликтах, сохранилась. И хотя во мно-

гих исследованиях влияние культурных разломов в различных регионах планеты все же

рассматривалось как конфликтогенный фактор, ему отводилась явно второстепенная роль.

«Сосуществование различных групп, действительно, проблематично и хрупко, — отмечает

Р. Тоскано, — но в основании насильственного межгруппового конфликта (не просто напря-

женности, не просто различий и не просто противоречий) мы практически неизбежно видим

сознательные, систематические и интеллектуально нечестные действия политических лиде-

ров, направленные на убеждение группы: а) в ее исключительности и совершенстве; б) в нега-

тивной, достойной презрения природе соперничающей группы, при этом убеждение должно

стереотипизироваться в абстрактных терминах, чтобы не допустить индивидуальных разли-

чий или исключений; в) в объективном характере определенных групповых интересов, опре-

деляемых как «неизбежные цели»; г) в абсолютности соперничества по типу «игры с нулевой

суммой». Согласно такой террористической установке все проблемы (употребление названия

или флага, нескольких квадратных миль территории, берега реки или вершины горы) могут

быть представлены как «жизненно важные» для самого существования группы»2.

Такой подход в конфликтологии можно обозначить как «реалистический», сильной сторо-

ной которого, по мнению самих ее представителей, является то, что это направление убеди-

тельно объясняет всплеск этнической конфликтности в 90-е гг. ХХ века такими факторами,

как распространение идеологии либерализма и особенно экономического либерализма, ослаб-

ление роли государственности, создание идеальных условий для этнического антрепренерс-

тва. Подобные объяснения были вполне валидными до тех пор, пока эти конфликты имели

локальный или региональный характер. Сторонники многочисленных вариантов «реалисти-

ческой» школы в конфликтологии склонны достаточно прагматично оценивать действия лю-

дей в конфликтах: люди преследуют в них конкретные, чаще всего материальные интересы.

Конфликты — это борьба за материальные блага в виде ресурсов, особенно если эти ресурсы

ограничены, или за общественный статус, который позволяет иметь доступ к этим ресурсам.

Альтернативные «реалистической» концепции конфликтов подходы не отрицают того, что

в основе многих конфликтов лежат интересы, но исходят из того, что интересы являются не

единственным мотивом конфликтного поведения людей. Такой подход к проблеме социаль-

ных расколов можно обозначить как социокультурный, согласно которому культурные фак-

торы и идентичности рассматриваются как не менее важные, чем политические. Этот подход,

2 Toscano, R. e face of the other ethics and intergroup conict // e Handbook of Interethnic Coexistence /

Ed. by E. Weiner. N. Y., 1998. P. 68.

В. А. Авксентьев18

представленный в 70-е — 80-е гг. прошлого столетия многообразием школ и направлений,

оказался на периферии обществоведческой методологии в 1990-е годы. Однако события на-

чала и середины первого десятилетия XXI века актуализировали те объяснительные модели

социальной конфликтности, в которых культуре отводится значимая роль. В научный обо-

рот конфликтологии прочно вошел концепт конфликта ценностей, нередко оспариваемый

сторонниками «реалистического» видения конфликтов. Сформировалась теоретическая ди-

хотомия «конфликт интересов — конфликт ценностей».

Вопрос о мотивах и стимулах участия людей в конфликтах остается одним из наиболее дис-

куссионных вопросов современной конфликтологии, и это не случайно: ответ на него — клю-

чевой момент конфликтологического анализа и построения конфликтологических сценариев.

Адекватное выявление механизмов инициации конфликта и вовлечения в него новых учас-

тников — путь к прогнозированию и раннему предупреждению конфликтов, предотвраще-

нию их эскалации. Иногда в диаду «конфликт интересов — конфликт ценностей» вводятся

новые элементы, например, потребности как мотивы участия людей в конфликтах даже бо-

лее фундаментальные, по мнению некоторых авторов (концепция Дж. Бертона), более «антро-

пологичные», чем интересы. С другой стороны, как «надстройка» над конфликтом ценностей,

как нечто еще более всеобъемлющее, чем ценности, в 1990-е гг. в научный оборот в конфлик-

тологической литературе вошло понятие «конфликт идентичностей». В концепции Дж. Бер-

тона эти два основания конфликта — потребности и идентичности — оказались объединен-

ными в одно: Бертон рассматривает идентичность в качестве базовой потребности человека3.

2. Конфликт идентичностей

Концепт конфликта идентичностей (identity conis или identity based conis) вошел в

научный оборот еще в середине 1990-х гг., но не получил пока должного научного признания,

прежде всего в силу господства политологических объяснительных моделей в обществове-

дении 1990-х гг. Одной из причин, склоняющих многих исследователей рассматривать конф-

ликты прежде всего как конфликты интересов, является потребность в рациональном объяс-

нении поведения людей. Конфликт идентичностей не всегда укладывается в простые схемы.

Как отмечает Дж. Ротман, «одним из атрибутов конфликта идентичностей является его «не-

уловимость». Другими словами, такой конфликт глубоко субъективен; соперники, оказав-

шиеся в конфликте идентичностей, иногда сами с большим трудом могут объяснить природу

своего соперничества. Когда конфликтующие стороны описывают свои спорные проблемы

в категориях истории, событий или значимости, внешнему наблюдателю может показаться,

что он слышит совершенно различные рассказы. И так оно и есть на самом деле. Субъектив-

ный опыт соперников формируется специфической культурной реальностью и историчес-

ким контекстом. Более того, восприятие соперниками друг друга совершенно различно. То,

что одной стороне представляется как борьба за свободу, другой — как терроризм»4

Концепт конфликта идентичностей является ключевым для объяснения феномена «конф-

ликта цивилизаций», к которому в середине 2000-х гг. все чаще обращаются и политики, и

3 Burton, J. Conict Resolution: Its Language and Processes. Lanham, Md, & London, 1996.

4 Rothman, J. Resolving Identity-Based Conicts. San Francisco, 1997. P. 35.

Культура конфликта в конфликтологическом сценарии 19

аналитики, и философы. Тема «конфликта цивилизаций», занимавшая умы многих мысли-

телей эпохи краха социализма после публикации знаменитой статьи С. Хантингтона в нача-

ле 1990-х гг., заметно утратила популярность уже во второй половине десятилетия, уступив

место более «прагматичному» анализу мировых и региональных процессов. Однако первое

десятилетие XXI века обнаружило как новые черты глобального развития, так и вывело на

поверхность глубинные социокультурные напряжения, находившиеся в латентном состоя-

нии в течение 1990-х годов. Ранее скрытые напряжения приобрели разнообразные и зачас-

тую столь острые формы манифестного проявления в различных частях планеты, что ис-

следователи заговорили уже не просто о конфликте, но о войне цивилизаций. Глобальная

общественно-политическая ситуация первой половины 2000-х гг. породила сопутствующий

всплеск интеллектуальной активности, концепт «конфликта цивилизаций», до недавнего

времени рассматривавшийся большинством обществоведов как недопустимая для строгого

научного анализа метафора, вернулся в обществоведческий дискурс.

По нашему мнению, конфликт цивилизаций — это все же не строгая научная категория, а

научная метафора, но имеющая полное право на существование в современном общество-

ведческом лексиконе. Именно кризисное состояние идентичностей во многих регионах ин-

тенсивного этнокультурного контакта (Балканы, Кавказ, Ближний Восток, если говорить об

ареалах, находящихся в культурно-цивилизационном пространстве западного мира) порож-

дает участников этих контактов рассматривать межцивилизационое взаимодействие через

призму дилеммы безопасности, т.е воспринимать статусные позиции группы, находящейся

в состоянии потенциального или актуального конфликта со своей собственной, как угрозу

статусу собственной группы.

Конфликт идентичностей, являясь сложносоставным по своей природе, отражает транзи-

тивное состояние не только кризисных регионов, таких как, например, Кавказа и Балкан, или

стран, переживающих состояние транзита — России и «новой Европы», но и всего человечест-

ва. Если в 1990-е годы через кризис идентичностей прошел весь посткоммунистический мир,

то в 2000-е годы этот кризис расширился до масштабов человечества, по крайней мере, его

западной ойкумены (включающей христианский, иудейский и мусульманские миры). Неод-

нократно отмеченная в XX и XXI вв. европейскими философами исчерпанность потенциала

развития западной цивилизации (именно цивилизации как социокультурного феномена, а не

экономики) имеет множественные формы проявления: спад рождаемости, отрицательные ве-

личины демографических процессов, обширная миграция на территорию развитых стран За-

пада инокультурного населения, меняющего цивилизационный облик западного мира, рас-

ползающийся терроризм, неудачи в модернизационных проектах в исламском мире — только

некоторые наиболее выраженные проявления этой исчерпанности. Все это вселяет тревогу в

общественное сознание Запада, уверенного в единственности собственного пути развития.

Конфликт идентичностей, являясь по своей природе смещенным конфликтом, эволюци-

онирует в сторону затяжных противостояний без определенного предмета и объекта и, как

следствие, с трудом поддается разрешению. Дж. Ротман подчеркивает: «Мы должны раз-

личать конфликты идентичностей от конфликтов, основанных прежде всего на интересах,

потому что переговорные подходы к улаживанию споров, основанных на интересах, мо-

гут привести только к обострению конфликтов идентичностей. Традиционные подходы к