Спивак Д.Л. (отв. ред.) Фундаментальные проблемы культурологии : В 4 т. Том I: Теория культуры

Подождите немного. Документ загружается.

Т. С. Паниотова350

Утопия представляет собой смысловой горизонт личностного опыта человека в мире и зри-

мый образ цели (но не конца) истории. Это образ совершенства, в котором аккумулируется

проблематика смысла истории как человеческой деятельности, и указывается, каким должно

быть бытие, достойное человека. Утопия в качестве образа совершенства делает идеал зри-

мым, но не способна воплотить все его черты и возможности в полном объеме. Присутствую-

щий элемент невозможного необходим как условие реализации возможности. Ф. Хинкелам-

мерт в «Критике утопического разума» понимая под утопией некий трансцендентальный

концепт, позволяющий анализировать и оценивать реальность в модусе возможного, под-

черкивает, что при этом невозможное выступает условием осмысления и реализации воз-

можного, а утопический подход — предпосылкой критически-реалистического подхода. По

Хинкеламмерту, строительство невозможных миров, которые предваряют создание миров

возможных, проходит через всю человеческую историю. Политика как искусство возможно-

го нуждается в трансцендентном горизонте (утопии), который может служить ориентиром,

однако никогда не сможет стать фактом эмпирической реальности

. В лучах утопии, заклю-

чает Хинкеламмерт, можно успешно действовать, но не стоит стремиться к тому, чтобы за-

владеть источником света.

Таким образом, утопия раскрывает перед реальностью широкие перспективы именно тог-

да, когда с позиций недостижимого совершенства демонстрирует содержащиеся в ней воз-

можности. Требуя от субъекта специфической деятельности, «сокращающей расстояние»

между совершенством и реальностью в соответствии с возможностями, скрытыми в самой

действительности, утопия выполняет нормативную функцию, выступает в качестве одного

из важнейших регулятивов культуры.

Для определения оценки степени реальности этих возможностей необходим критичес-

кий анализ, базирующийся на учете пересечения объективных и субъективных условий в

каждый конкретный исторический момент. В контексте этого анализа решается проблема

средств артикуляции проекта глобальных изменений, в рамках которого может конкретизи-

роваться предложение, скрывающее утопический образ.

Утопический образ, помимо того, что он выступает ориентирующим идеалом, является

своего рода критической инстанцией тех самых реализаций, которые его вдохновляют и ко-

торые к нему стремятся. В силу этой двойственности утопия — это не только принцип или

регулятивная идея праксиса, но и критерий этического выбора образа жизни для индиви-

дов или политического выбора для сообщества, а также критерий соответствия преобразо-

вательной деятельности самому идеалу.

Когда способ жизни поддерживает это соответствие, в предполагаемых трансформациях

имеет место «антиципация» идеала в качестве цели. Но поскольку в качестве цели фигуриру-

ет совершенство, всегда образуется брешь между тем, что намечается и что реально достиг-

нуто: утопия не может преодолеть ограниченность возможностей, обусловленную конечнос-

тью человеческого существования. Иначе говоря: горизонт никогда не находится «здесь», но

всегда «там», перемещаясь вместе с историей. Таким образом, утопия как горизонт, как ус-

ловие возможности, как исторический идеал, как критическая инстанция, как регулятивная

19 Hinkelammert, F. Crítica a la razón utópica. San José de Costa Rica, 1984. Р. 28.

Функции утопии в культуре 351

идея создает точки опоры для радикальной трансформации общества. Утопия выступает в

культуре в качестве смыслового горизонта или ориентирующего историческую индивиду-

альную и коллективную практику идеала. Она представляет собой не некий предопределен-

ный финал, а цель реальной истории, которая придает ей смысл.

Поскольку наибольшее пространство для реализации целей и идеалов предоставляет бу-

дущее, постольку предназначением утопии является представлять жизнь в модусе возмож-

ного, иначе говоря: открывать человеку «…специфическую область жизни духа, где сила во-

ображения, соединяясь с силой мышления, создает особую ценность культуры — ценность

будущего»

. Аргентинский философ Рубен Дри в этой связи писал: «Точно так же, как мы

являемся прошлым, памятью, мы — будущее, воображение и фантазия. Мы — проект, но

снова — не существительное, а глагол. Мы «проектируемся». Мы не можем существовать, не

трансцендируясь, не проектируясь. Это создает нас так же, как и наше прошлое. Будущее, ко-

торое мы собой представляем, не замкнуто и не может быть таковым, потому что замкну-

тость означала бы нашу смерть, смерть субъекта как такового»

. Утопическое сознание не

позволяет субъекту согласиться с тем, что история — это некая самодостаточная детерми-

нированная реальность, расценивая такое представление как сакрализацию, обожествление

истории.

Таким образом, утопию нельзя считать антагонистом истории, поскольку она, наделяя ис-

торию целями и идеалами, не ставит пределов ее движению, и не направляет ее к концу, ко-

торый должен наступить вслед за достижением целей. В утопии «должное бытие», являясь

этическим импульсом, указывает ориентиры существующему бытию, заставляет почувство-

вать разницу между «миром, каков он есть» и «миром, каким он должен быть». «Утопический

разум» указывает путь, избрав который сущее может приблизиться к должному. Следова-

тельно, утопия — это не просто Другое истории, но Другое, качественно иное и более совер-

шенное, реализующееся в модусе возможного и в горизонтах грядущего.

При этом важно подчеркнуть: утопия как феномен, в котором мировоззренческое отно-

шение человека направлено на понимание еще не существующего (а иногда и уже не сущест-

вующего) не только не разрывает с традицией, но и постоянно апеллирует к ней, выполняя

функцию социокультурного наследования.

Поскольку особенностью культуры является синхронное сосуществование и взаимодей-

ствие в одном культурном пространстве и времени феноменов, сменявших друг друга в хо-

де исторического развития, постольку утопия неизбежно делит «сопредельные территории»

и взаимодействует с родственными ей культурными формами: мифом и религией, идеологи-

ей и наукой, политикой, моралью, искусством. В процессе взаимодействия утопия проявляет

себя как универсальный парафраз с игровым и компилятивным началом: она может «встра-

иваться» другие жанры и культурные формы, а может перерабатывать их содержание на ос-

нове собственной матрицы. При этом утопия производит рационализацию мифа, десакрали-

зацию и секуляризацию постулатов религиозного вероучения и начинает выстраивать себя

20 Акиндинова Т. А., Бердюгина Л. А. Новые грани старых иллюзий. Л., 1984. С. 194–195.

21 Dri R. La utopia que todo lo mueve. Hermeneutica de la religion y el saber absoluto de la fenomenologia del

Espiritu. B.-Aires, 2001. Р. 207.

Т. С. Паниотова352

по парадигме науки. Не случайно в чертах классической модели утопии проявились различ-

ные мифологические и эсхатологические архетипы: пространственные (остров, гора), вре-

менные (золотой век), культурного героя (мессия), сада (Рая) и города (Небесный Иерусалим),

космоса, рождающегося из хаоса, и другие.

Рассмотрев в общем виде функции утопии как культурной константы, перейдем к анали-

зу наиболее важных функций утопии как жанра социальной мысли, связанного с созданием

моделей идеального бытия. К числу важнейших из них, на наш взгляд, относятся следующие:

критическая, познавательная, прогностическая, ценностно-нормативная, конструктивная,

практически-преобразующая, компенсаторная (эскапистская).

Утопия всегда связана с проблематизацией существующего бытия, несогласия с ним и

стремлением выйти за его пределы. «Ценность всякой утопии, — писал А. Свентоховский, —

бывает по преимуществу отрицательная, т. е. заключается в критике и протесте против су-

ществующего уклада отношений»

. Источником критической функции выступает проти-

воречие между сущим и должным. Анализ язв и изъянов капиталистического общества,

негативных сторон буржуазного строя не случайно стал одной из наиболее сильных и яр-

ких сторон произведений утопического социализма: ведь действительность в них сопостав-

лялась с должным, возможным, желаемым будущим, и в свете этого желаемого будущего

негативные стороны существующего социального строя выступали особенно выпукло и на-

глядно.

При этом утопическая критика может быть косвенной (когда сам факт несогласия, от-

рицания есть критика) или прямой, действенной (когда критика системы или отдельных

обстоятельств, изменение мира являются непосредственной задачей утописта). Она мо-

жет быть также проспективной или ретроспективной. В первом случае речь идет об из-

менении прошлого во имя будущего, а во втором — критика настоящего или предпо-

лагаемого будущего осуществляется во имя идеализируемого прошлого. В характере

критики отражается зачастую противоположность классовых позиций. Примечательно,

что в утопическом жанре критическая функция может выполняться специфическим об-

разом: осуществляться не только посредством прямой критики существующего строя,

но и через построение модели совершенного общества и в этом обнаруживается связь с

ценностной функцией.

Содержанием данной функции выступает разработка идеала — социального, политичес-

кого, эстетического, нравственного. Тесная связь утопии с идеалом отмечалась исследова-

телями неоднократно. Еще в 1910 году А. Свентоховский в своей книге «История утопий»

писал, что «в исполинском масштабе, охватывающем всю историю культуры, утопия высту-

пает синонимом морального и общественного идеала»

. Современные авторы развивают эту

идею в различных направлениях. Е. Л. Черткова, например, отмечает, что основы для подоб-

ного отождествления были заложены еще Платоном: «Идеальный мир Платона противосто-

ит обыденному миру не только логически и онтологически (как абстрактное — конкретно-

му, сущность — явлению, оригинал — копии), но и аксиологически — как благое — злому.

22 Свентоховский А. История утопий. М., 1910. С. 61.

23 Там же. С. 5–6.

Функции утопии в культуре 353

В этом различении двух миров — истинного и неистинного — заключено метафизическое

основание об истинном или совершенном государстве. В нем содержится не только новая

онтология, но и призыв к высшему и лучшему, что впоследствии стали называть идеалом,

и этот возвышающий импульс вместе с дихотомией двух миров будет воспринят многими

утопистами»

Особая роль утопии в формировании идеала обусловлена: а) раскованным, свободным от

штампов воображением, характерным для утопического сознания; б) природой самого иде-

ала как совершенства, высшего предела, «максимума». Как писал И. Кант, чем выше иде-

ал, тем большего могут достичь люди, стремящиеся его осуществить. Утопии, следовательно,

имеют тем большую ценность, чем ближе их идеал к максимуму. Речь идет об идеалах, кото-

рые недостижимы и потому обманчивы, но их можно рассматривать как необходимую це-

левую проекцию.

Познавательная функция утопии связана с тем, что последняя является одной из форм

освоения социальной реальности, несмотря на то, что создаваемая утопией картина мира

зачастую иллюзорна. Как и научное, утопическое познание, может быть нацелено на полу-

чение нового знания, т. е. по своим целям оно может быть комплементарно науке. Однако

способы получения нового знания здесь не вполне адекватны поставленным целям, порой

несколько рудиментарны, ибо современная наука давно преодолела этап умозрительного

конструирования гипотез и концепций.

Утопия прибегает к вымыслу, и, как пишет Р. Рюйе, вымысел в утопии имеет характер

мысленного научного эксперимента, это «мысленный эксперимент с дополнительными

возможностями реальности». Будучи «искаженным» отражением реальности в целом, уто-

пия может содержать в частностях, в деталях, зародыши истинного знания, высвечивать

реальные аспекты истории. При этом, как утверждал Ламартин, утопии часто есть не что

иное, как преждевременные истины, а потому неистинное сейчас может стать истиной в

будущем.

Нельзя недооценивать и того обстоятельства, что чисто теоретические конструкции созна-

ния в сочетании с раскованным воображением, художественно-образным видением пробле-

мы зачастую способны дать науке больше, чем сухой набор формул или бесконечные опы-

ты. К тому же вряд ли можно оспорить тот факт, что роль идеальных моделей в познании

очень важна, а утопическое познание как раз способно обеспечить проверку и отбор наибо-

лее функциональных моделей общественного развития.

Познавательная функция утопии проявляется и в том, что она прямо или в снятом виде

несет информацию о породивших ее условиях, о субъекте утопического творчества, его цен-

ностных ориентирах, уровне развития классового сознания, отношении к господствующей

культуре и т. п. Каждая утопия представляет собой историческое свидетельство о характере

духовной атмосферы, поисках и чаяниях людей конкретной исторической эпохи.

Важно выделить также прогностическую (антиципирующую) функцию утопии. С этой

функцией связано определение утопии как некоей промежуточной формы предвидения,

24 Черткова е. Л. Метаморфозы утопического сознания (от утопии к утопизму) // Вопросы филосо-

фии. 2001, №7. С. 49.

Т. С. Паниотова354

уже непосредственно не связанной с провиденциализмом, но еще не основанной и на науч-

ном понимании объективных закономерностей развития природы и общества

Утопическое предвидение основывается на фантастических, не поддающихся проверке

связях, экстраполяции моральных воззрений, оценок, субъективных желаний и требований

в будущее. Его результатом выступает готовая, статически застывшая, изолированная кар-

тина прорицаемых обстоятельств, которая скорее желаема, чем возможна.

Цель утопического прогноза — нарисовать образ не только и не столько наиболее возмож-

ного и вероятного, сколько наиболее желаемого общества. А вот желаемое может совпасть с

возможным и вероятным, а может и не совпасть. Последняя оговорка весьма существенна,

т.к. известно, что прогноз будущего, будучи формой опережающего отражения действитель-

ности, оказывает существенное влияние на деятельность людей, от которой зависит даль-

нейший ход событий.

Хотя возможности утопического прогноза ограничены, их нельзя недооценивать. В советс-

кий период господствующая идеология способствовала формированию стереотипов отрица-

тельного отношения ко всем формам мысли, претендующим на иное (не- или вне- марксист-

ское) виденье перспектив будущего. Резкое отделение идеализируемого научного прогноза

от исторически предшествовавших ему форм социального предвидения и, прежде всего, от

утопии приводило к фактическому замораживанию прогностической функции теории, пре-

тендующей на звание научной, сведению ее к интерпретации одного-единственного безаль-

тернативного варианта будущего — коммунизма без всякого намека на альтернативность,

что на практике способствовало утопизации.

Важнейшей функцией утопии является практически-преобразующая функция

. Она про-

является в двух основных формах: 1) обратное воздействие мысленных экспериментов на об-

щественную практику; 2) превращение утопий в программы действий массовых движений,

партий, организаций, отдельных личностей. Раскрытие механизма воздействия утопичес-

кого прогноза на предсказываемые обстоятельства возможно на основе анализа обратной

связи между тем или иным содержанием опережающего отражения в утопии и реальны-

ми общественными процессами. Здесь взаимосвязь прошлого, настоящего и будущего носит

сложный характер — настоящее не только предопределяется прошлыми и обусловливает бу-

дущее, но испытывает на себе влияние со стороны последнего.

Это явление в современной прогностике было названо феноменом «самореализующих-

ся», «саморазрушающихся», «самоорганизующихся» пророчеств. К. Поппер предложил

25 Как утверждает И. Бестужев-Лада, предвидение может быть научным, эмпирическим и ненаучным.

Научное опирается на фундаментальный и систематический анализ законов и условий их реализа-

ции. Его целью является познание реальных взаимосвязей и взаимозависимостей посредством выяв-

ления круга реальных возможностей и вероятности каждой из них, а результатом выступает создание

динамичной картины общества. Эмпирическое — основано не на знании законов, а на повседневном

жизненном опыте. Ненаучное предвидение основано на фантастических, нереальных и искусствен-

ных взаимосвязях. Сюда, по нашему мнению, и относятся предсказания религиозного и утопическо-

го характера.

26 В рамках практически-преобразующей функции фактически объединены две: конструктивная и

собственно практически-преобразующая.

Функции утопии в культуре 355

именовать механизм влияния прогноза на развивающуюся действительность «эффектом

Эдипа». Прогноз в данном случае выступает лишь как частный случай воздействия «инфор-

мации на ситуацию, к которой эта информация имеет отношение». Если эту позицию довес-

ти до логического конца, то будущее предстанет произвольной искусственной конструкцией,

которую можно создавать, исходя из прошлого опыта, ценностных ориентаций, классовых

интересов. К такому пониманию близка позиция Ф. Полака, согласно которой история чело-

вечества — это история воздействия на нее «образов будущего», среди которых утопия зани-

мает одно из центральных мест.

Своим прогностическим содержанием, независимо от его истинности или ложности, точ-

ности или неточности, утопии всегда так или иначе воздействовали на ход истории. Трудно,

например, определить, чем являются идеи Т. Мора об общественной собственности — «преж-

девременными истинами», подтвержденными практикой коммунистического строительс-

тва, или само социалистическое общество построено «по чертежам» великого англичанина

и его последователей? Как расценивать бэконовскую формулу «Знание — сила», принимая

во внимание роль науки в современном обществе? И что более повлияло на мировоззрение

американских «отцов-основателей»: практический опыт римлян-республиканцев, учение

Дж. Локка или идея разделения властей в том виде, как она представлена в «Океании» Гар-

рингтона? Существует мнение, что именно последняя идея оказала прямое и непосредствен-

ное влияние на авторов Декларации независимости.

Утопические предсказания, пророчества и просто идеи на протяжении истории осущест-

влялись в надеждах, чаяниях и мечтах простого народа, определенных социальных групп.

Став фактом массового сознания, утопизм мог реально воздействовать на исторический про-

цесс. Примером могут служить идеи Т. Мюнцера, получившие реализацию в ходе крестьян-

ской войны в Германии, идеи вождя диггеров Д. Уинстенли и практика английской буржуаз-

ной революции, Французская революция и бабувизм, леворадикальные утопии и движение

«новых левых».

Значение утопии в практическом смысле состоит в том, что она дает «духовную ориента-

цию» той или иной эпохе, может выступать идейным знаменем социальных движений, на-

целенных на преобразование мира. Кроме того, будучи формой мысленного эксперимента,

прогноза, она также оказывает практически преобразующее воздействие на мир через меха-

низм самореализующихся пророчеств.

Наконец, важной функцией утопии является компенсаторная. В этом отношении утопия

сродни религии: она не только изменяет мир, но и утешает обездоленных, будучи по своей

сути «принципом надежды». Утопическое сознание, совершая «бегство» в мир мечты, мир

иллюзии, вселяя надежду на возможность социальной гармонии и конструируя идеальные

миры, создавая эффект их иллюзорной реализации, компенсирует человеку и человечеству

дефицит высших ценностей в реальном мире. При всей условности, а порой и ложности со-

здаваемой утопией картины трудно оспорить ее психологическую функцию в формирова-

нии чувства уверенности, основанном на силе воображения.

Таким образом, утопия представляет собой одну из форм постижения объективной ре-

альности, попытку рационализации исторического процесса, человеческого существования;

совокупность смысложизненных ориентаций и целей. Идеал, выраженный в утопической

Т. С. Паниотова356

форме, будучи трансцендентным реальности, предполагая нечто, абсолютно невозможное,

именно в силу собственной невозможности, «запредельности» делает возможным осущест-

вление более реалистичных проектов. Отвечая извечной человеческой потребности «желать

невозможного», творить совершенные миры, утопия, как и прежде, сохраняет свое место в

культуре.

T. S. Paniotova

Funions of Utopia in Culture

Utopian consciousness is a ecic kind of value consciousness, which funions theoretically at

some ages. But unlike scientic consciousness, aimed at realization of verity, utopian conscious-

ness is primarily looking for sense of exience, meaning of some fa for individual. While repre-

senting exience in modus of possibility, utopian consciousness discovers the value of Another — a

new and more perfe; projeing this novel, it is able to create also such value of culture as value of

future. Being based on freedom of creative imagination, Utopian consciousness presents ideal cor-

relate of disharmonious social reality, forming integral model of culture, society and human being.

e role of Utopia in culture lies not only in conruion of ideal conditions for being. Utopia can

appear as anthropological measure of hiory, representing itself as a semantic horizon of individu-

al personal experience in the world, and visible image of the end of hiory. Specic trait of Utopia is

to challenge an individual only when discovering tendencies, contained in reality, from the position

of unachievable perfeion. Utopia expes from an individual ecic aivities direed towards re-

duing the diance between perfeion and reality in accordance with latent possibilities of reality

itself. It makes Utopia onе of the main regulations of culture.

А. С. Кармин

Санкт-Петербургский государственный университет путей сообщения

на путях К теории Культуры

проблема дефиниции

Обширная и продолжающая пополняться коллекция определений культуры, подавля ющее

большинство которых нельзя считать совершенно безосновательными, уже самим фактом

своего существования ставит культуролога перед необходимостью либо выбрать среди име-

ющихся дефиниций — или сочинить в придачу к ним — такую, которая лучше всех осталь-

ных, либо признать невозможность дать какое-то единую, общую дефиницию и отказаться

вообще от попыток ее сформулировать. С этой альтернативой он сталкивается сразу же, как

только начинает говорить о культуре. И существует широко распространенное мнение, что с

решения этой проблемы и должно начинаться построение теории культуры.

В самом деле, прежде чем приступить к исследованию какого-либо предмета, необходи-

мо определить, что он собою представляет. Но выбор предмета исследования — это зада-

ча, которую каждый исследователь решает по собственному усмотрению (или в соответст-

вии с заданием «свыше»). И поэтому когда он заявляет: «Я буду понимать под культурой…»,

то это есть лишь выражение некоего субъективного кредо, спорить о правильности которо-

го нет смысла. Пусть себе исследует то, что считает нужным, называя это культурой, и если

ему удастся получить ценные результаты, то спасибо ему. Однако, как правило, культуро-

лог, сформулировав свое определение культуры, далее старается убедить коллег, что именно

оно является единственно верным, тогда как другие — плохи. А как это можно аргументиро-

вать? Если дефиниция в рамках данной исследовательской установки действительно фикси-

рует изучаемый предмет, то в этих рамках она оспариванию не подлежит. А за этими рамка-

ми, т. е. в иных исследовательских установках, она попросту отвергается с порога. И чтобы

рекомендовать ее в качестве «единственно правильного» определение культуры, не остает-

ся ничего другого, как апеллировать к словарному значению термина культура и доказывать

необходимость толковать его в соответствии со сформулированной дефиницией, опираясь

на лингвистический и этимологический анализы слова или практики его употребления в

языке.

Но методологически неверно исходить из того круга значений, который приобрело слово

культура в языке, и стараться выяснить сущность культуры путем анализа и обобщения прак-

тики его употребления. В самом деле, при этом вопрос о том, что такое культура, приобретает

вербальный характер. Он ставится не как вопрос о некоем обнаруженном в социальной реаль-

ности феномене, природа которого требует изучения, а как вопрос о том, какой феномен соци-

альной реальности надо называть данным словом. На первый план выдвигается слово, под ко-

торое подбирается объект, и мысль идет от готового слова-имени к поиску объекта, к которому

это слово-имя относится. Очевидно, источником познавательной задачи служит здесь не гно-

сеологический факт столкновения с реальным феноменом, заслуживающим изучения, а фи-

лологический факт существования слова, значение которого подсказывает исследователю, что

ему следует изучать. Вместо того, чтобы, выделив в реальности область исследования, дать ей

А. С. Кармин 358

словесное обозначение, поступают наоборот: выделяя слово, задают в соответствии с тем или

иным его определением соответствующую ему область исследования. Таким образом, предмет

исследования «извлекается» не из реальности, не из потребности познания какого-то опреде-

ленного ее фрагмента, а из языка, из потребности уточнить употребление слова.

Нельзя в принципе выводить смысл научных понятий из практики употребления обозна-

чающих их слов естественного языка. «В противном случае, например, пришлось бы при-

знать, опираясь на сотни выражений русского языка, что орган, где локализуются различ-

ные эмоции, — это сердце»

. Психологам уже давно стало ясно, что бессмысленно пытаться

строить объяснение интуиции на основе ее словарного определения. В языке это слово при-

обрело десятки разных оттенков, и если под интуицией понимать все то, что ею называют в

обыденной речи, то никакой теории интуиции как психологического феномена не получит-

ся. Потому что, как справедливо указывает М. Бунге, рассмотрев разнообразные случаи упо-

требления этого слова, «интуиция — это коллекция хлама, куда мы сваливаем все интеллек-

туальные механизмы, о которых не знаем, как их анализировать…»

Аналогичным образом и культура — многозначное слово, и выбирать одно из его значений

или изобретать новое значение, которое лучше всех имеющихся, — значит отталкиваться от

весьма ненадежного исходного пункта для построения целостной теории культуры.

В последнее время интерес к сочинению «наиболее верного» определения культуры не-

сколько угас. Преобладает стремление констатировать наличие в проблематике культуры

«многих аспектов» и «разных подходов», подчеркивать неоправданность переноса естествен-

нонаучных критериев строгости понятий в сферу гуманитарного познания и вести обсужде-

ние этой проблематики в духе свободного постмодернистского дискурса.

Вот типичная аргументация, на основании которой даже в учебниках избегают давать оп-

ределение культуры: «…Культура выражает глубину и неизмеримость человеческого бытия.

В той мере, в какой неисчерпаем и разнолик человек, многогранна, многоаспектна и культу-

ра. Нас не должно смущать множество определений. Каждый исследователь обращает вни-

мание на одну из сторон самого феномена»

. При этом, однако, остается неясным, что же

имеется в виду под «самим феноменом», который называется культурой.

Л. Ионин, предпочитая не мудрствовать лукаво, на основе анализа «лингвистического раз-

вития слова культура за несколько столетий» выделяет четыре разных его смысла:

— абстрактное обозначение общего процесса интеллектуального, духовного, эстетическо-

го развития;

— обозначение состояния общества, основанного на праве, порядке, нравственности, и

т. д.;

— абстрактное указание на особенности способа существования или образа жизни, свойст-

венных какому-то обществу, социальной группе, исторической эпохе;

— абстрактное обозначение форм и продуктов интеллектуальной и прежде всего художест-

венной деятельности: музыка, литература, живопись, театр, кино (т. е. все то, что занимается

1 Аллахвердов В. М. Сознание как парадокс. СПб., 2000. С. 20.

2 Бунге М. Интуиция и наука. М., 1967. С. 95–96.

3 Гуревич П. С. Культурология. М., 1996. С. 10.

На путях к теории культуры 359

министерство культуры). «Пожалуй, именно этот смысл слова культура наиболее распро-

странен среди широкой публики»

Автор отмечает, что перечисленные значения слова культура связаны между собою и по

происхождению, и по смыслу, но не стремится свести их к общему знаменателю.

Некоторые культурологи бесстрашно доводят до логического конца идею невозможности

определить культуру и высказывают мнение, что понятие культура вообще не означает ни-

какого реально существующего объекта, а лишь «фиксирует точку зрения исследователя на

совместную жизнь людей»

Возражая против этого и утверждая, что культура как целостный объект изучения

все же реально существует, В. Розин находит интересный способ строить культурологи-

ческое знание, обходясь без общего определения этого объекта в целом и допуская воз-

можность совместить разные его трактовки. Он пишет: «Вместо того чтобы сводить в

систему бесчисленные признаки культуры, которые в настоящее время вводятся в раз-

ных концепциях культуры, укажем своеобразные категориальные координаты, отвеча-

ющие основным способам анализа и изучения культуры»

. В качестве таких координат

выступают некоторые характеристики культуры, раскрываемые при разных подходах к

ее исследованию. Они образуют «гносеологическое пространство» описания культуры,

т. е. «задают собственно не объект, а лишь особое категориальное пространство, в кото-

ром культура как объект может быть описана». В зависимости от выбора и соотношения

«задействованных» координат-характеристик получаются разные описания культуры.

Предложенная модель была бы прекрасна, если бы не одно «но»: в ней трудно опреде-

лить, является ли разные описания культуры описаниями одного и того же или разных

объектов. Это опять-таки ставит под сомнение ее существование как целостного объек-

та социальной реальности.

феноменология культуры

В естественных и математических науках никому и в голову не приходит определять тер-

мины на основе их словарного значения в естественном языке. Там термины служат услов-

ными названиями, которые подбираются среди слов естественного языка или специально

изобретаются для обозначения объектов, природа которых не зависит от того, как их назы-

вают. Корень в математике или сила в физике — это слова, смысл которых имеет лишь весь-

ма отдаленную связь с их употреблением в обыденной речи, а, скажем, кварк вообще есть

искусственно придуманное новообразование, придуманное после того, как был обнаружен

объект, для обозначения которого потребовался термин. И уж во всяком случае определение

этих терминов обусловливается не лингвистическим или этимологическими соображения-

ми, а лишь необходимостью фиксировать в языке существенные свойства обозначаемых им

объектов. В социальных и гуманитарных науках тоже неплохо было бы строить терминоло-

гию подобным же образом.

4 Ионин Л. Г. Социология культуры. М., 1996. С. 11.

5 Культура: теории и проблемы. М., 1995. С. 110.

6 Розин В. М. Введение в культурологию. М., 1987. С. 37.