Рыбаков Б.А. Язычество древних славян

Подождите немного. Документ загружается.

ствии смененная учителем-мужчиной, «дедушкой лесовым»

252

Мы получили уже две точки соприкосновения сказок с палеолитической действительностью:

инициации и благожелательную колдунью.

Труднее подойти к основной теме, к теме палеолитической охоты. Для древнего населения

Восточной Европы это была прежде всего облавно-загонная охота на мамонтов, которых огнем

нужно было направлять к заранее вырытым и замаскированным ямам и там приканчивать, пока

они не выбрались из них. Эти героические действия охотников повторялись неисчислимое коли-

чество раз на протяжении многих тысячелетий и должны были бы как-то запечатлеться в памяти

людей. В чистом виде такого сюжета в сказках, разумеется, нет. Но есть несколько загадочных и в

то же время устойчивых сюжетов и деталей, которые требуют особого внимания.

Начну с распространеннейшего сюжета «бой на калиновом мосту».

Он описан исследователями многократно, но ни разу не было обращено внимание на порази-

тельную нелогичность: мост, по которому пойдет массивное мифическое чудовище, изготовлен из

калины, мелкого и крайне непрочного кустарника, абсолютно непригодного для каких бы то ни

было построек. Ветками калины можно только прикрыть, забросать что-либо, но не строить из

них. Чудовище иногда находится под этим калиновым мостом. У этого декоративного моста близ

огненной реки происходит встреча и бой героя с чудовищем, у которого нет единого наименова-

ния: его называют то Чудом-Юдом, то Змеем, то заимствованным из былин Идолищем. Когда оно

приближается к месту своей гибели, то «гром гремит, земля дрожит». Крылатость Змея, как дока-

зал В. Я. Пропп, является позднейшим наслоением

253

. «Змей, – пишет исследователь, – есть ме-

ханическое соединение из нескольких животных». «Связь Змея с огнем – постоянная черта его»

254

Чудовище всегда многоглаво. Нередко сказка упоминает хоботы, а самого Змея называет

«хоботистым»

255

. «Змий о 12 головах и 12 хоботах; ногами топат… зубами скрехчет»

256

. Чу-

до-Юдо своих противников не кусает, не когтит, а «вбивает в землю» или бьёт хоботом («жогнул

своим хоботом»)

257

. Самого его убивают (помимо стандартного сказочного меча) стрелами,

копьями и раскаленными камнями, которые помощники героя бросают ему в пасть; часто герой

распарывает брюхо чудищу. После победы над Змеем его тушу сжигают на костре

258

Если мы подытожим все признаки сказочного чудища, с которым герою (иногда с помощни-

ками) неминуемо надлежит сразиться, то получим следующее.

1. Чудище огромно и непомерно сильно. Оно не крылато.

252

78 Пропп В. Я. Исторические корни…, с. 85, 95. Следует сделать небольшую оговорку. Обряд инициации со-

стоял не только из колдовского запугивания юношей имитацией смерти, но и из экзамена по всем практическим охот-

ничьим навыкам: метание копья, бег, умение подкрасться к зверю и т. п. Этим, вероятно, всегда руководил охотник.

Но верховное руководство магической стороной обряда могло действительно принадлежать женщине.

253

79 Пропп В. Я. Исторические корни…, с. 198, 203.

254

80 Пропп В. Я. Исторические корни…, с. 226, 198.

255

81 Громыко М. М. Дохристианские верования в быту сибирских крестьян XVIII – XIX вв. – В кн.: Из истории

семьи и быта сибирского крестьянства XVII – начала XX в. Новосибирск, 1975, с. 122.

256

82 Новиков Н. В. Образы восточнославянской волшебной сказки, с. 181.

257

83 Пропп В. Я. Исторические корни…, с. 202; Новиков II. В. Образы восточнославянской волшебной сказки, с.

181.

258

84 В. Я. Пропп указывает два ответвления данного сюжета:

во-первых, вместо сухопутного чудища, находящегося под калиновым мостом, в сказке может быть морское чуди-

ще, обитающее в пучине и требующее себе человеческих жертв. Это, на мой взгляд, отголоски представлений о яще-

ре, стадиально более поздние, чем палеолит.

Во-вторых, значительно более поздним, связанным уже с развитием государственности, В. Я. Пропп считает мотив

змееборчества типа борьбы Георгия с драконом (с. 205).

2. Оно «хоботисто» или у него несколько голов на длинных шеях.

3. Схватка с чудищем происходит у калинового моста; иногда чудище бывает прикрыто этим

мостом.

4. Обязательной чертой схватки с чудищем является огонь (огненная река); иногда чудище

само извергает огонь.

5. Своих противников чудище «вбивает в землю».

Не думаю, что будет большой натяжкой признать в этих сказочных приметах чудища обри-

совку древнего мамонта (или мамонтов), загнанного огненной цепью загонщиков в ловчую яму, в

подземелье, замаскированное ветками кустарников (калины). Длинношерстные мамонты, проры-

ваясь сквозь «огненную реку», могли и сами быть носителями огня. Охотники, загнавшие мамон-

тов в яму, должны были окончательно одолеть их, распарывая чрево, пронзая копьями, забрасывая

камнями. Мамонты же хватали охотников хоботами и, вероятно, действительно «вбивали в зем-

лю». Роспись В. М. Васнецова в Историческом музее дает хорошую реконструкцию этого охот-

ничьего эпизода.

Такое углубление одного из самых ярких сюжетов русской сказки в палеолит, естественно,

вызовет возражения: как могли у восточных славян, никогда не видевших мамонта, сохраниться

подобные пережиточные воспоминания?!

Произведем расчет, который пригодится нам и для последующего.

Когда речь идет о народной памяти, то в качестве условной единицы удобнее всего взять од-

но поколение рассказчиков: дед рассказывает внукам. В точных цифрах годов интервал между

рассказчиком и слушателями примерно равняется полувеку; через полвека слушатели-мальчишки

сами станут стариками, передающими своим внукам то, что они в свое время восприняли от деда.

От последних живых мамонтов Восточной Европы до русских крестьян-сказочников XIX в. про-

шло около 240 «поколений рассказчиков», а для Сибири – всего около 150 поколений. Много это

или мало?

Следует учесть, что схватки с мамонтами происходили на протяжении по крайней мере 500

таких поколений, и на глазах одного рассказчика за всю его жизнь они повторялись сотни раз. Для

того чтобы все героические и трагические стороны этих жизненно необходимых схваток запечат-

лелись в памяти людей, времени было более чем достаточно. Конечно, за те 240 поколений, когда

рассказ велся уже о прошлом, не подкреплялся свежими впечатлениями и превратился в чудесную

сказку с фантастическими (для слушателей) персонажами, многое забылось, перепуталось, смеша-

лось с другими, новыми образами, но то, что, несмотря на вполне естественную путаницу, в сказ-

ках удается всё же выделить несколько устойчивых элементов, ведущих нас к палеолитической

охоте, является очень интересным.

Очень важны общие наблюдения фольклористов над жизнью и местом в сказочном фонде

сюжета «победитель змея». А. И. Никифоров установил его повсеместность, широкое проникно-

вение в разные сказки и вместе с тем отсутствие специальной сказки, посвященной только бою с

чудищем. За этим сюжетом «неправомерно сохранять наименование особой сказки, а более пра-

вильно видеть в нем только подвижной эпизод, вовлекаемый в связь с другими по мере надобно-

сти»

259

. Эту мысль поддерживает и новейший исследователь волшебных сказок Н. В.

Новиков, упоминая, что «этот подвижной эпизод в русском материале входит в сочетание

более чем с 20 сюжетами»

260

. Из этого становится ясно, что пришедший из другой эпохи красоч-

но описанный бой с хоботистым Змеем оказался таким самостоятельным, своеобразным и впечат-

ляющим эпизодом, который не могли, не хотели забыть. Он не был законченной сказкой (потому

что возник в досказочный период), но титаничностью своих образов и героичностью ситуации

импонировал рассказчикам, и они вплетали его всюду, расцвечивая им более бледные сюжеты

позднейших эпох, видоизменяли, осмысливали неясное, дополняли

261

259

85 Никифоров А. И. Победитель змея (из севернорусских сказок). – Советский фольклор, 1936, № 4/5, с. 141.

260

86 Новиков Н. В. Образы восточнославянской волшебной сказки, с. 24.

261

87 Позднее, когда южные кочевники начали нападать на оседлых земледельцев, чудище-мамонт все более при-

нимало черты символического огненного Змея, часто верхом на коне (Змей на коне!), олицетворявшего внезапно на-

падавшего внешнего врага.

Таким образом, можно считать, что к палеолиту восходят в сказках три элемента: связь с

инициациями, образ женского охотничьего божества («Протокибелы») и сильно трансформиро-

ванное описание грозных схваток с мамонтами.

Большинство сказочных сюжетов связано с чудесным путешествием героя, во время которо-

го происходят различные приключения, иногда женитьба; оно завершается счастливым возвраще-

нием домой. Выезжает герой почти всегда в лес и едет или идет с юга на север. Лес характеризует-

ся как густой, дремучий, болотистый, темный, непроходимый, безлюдный

262

. Герой часто от-

правляется «за тридевять земель, в тридесятое государство», за тридцать озер, и именно там, в от-

даленной лесной пуще, он и находит знаменитую избушку на курьих ножках Бабы-Яги. За этими

необъятными лесами и озерами иногда в сказке обозначено море, упоминаются хрустальные или

стеклянные горы и дворцы, расцвеченные самоцветами. Есть даже детали, заставляющие вспом-

нить первобытные священные места на Оленьем острове Онежского озера: «за тридевять земель в

тридесятом царстве есть остров; на том острове ходит олень-золоты-рога…». Сопоставление столь

же соблазнительное, сколь ненадежное

263

. Во всем этом нетрудно видеть предел восточноевро-

пейской колонизации Севера – берега Беломорья и Ледовитого океана, куда впервые дошли ещё

охотники мезолита, а впоследствии ходили и русские люди средневековья.

Хронологически диапазон охотничьей жизни в северных лесах очень велик, но в сказках

ощущается много архаизмов.

Выход героя из дома – это выход охотника: «Пошел стрелок в путь-дорогу»; «стре-

лец-молодец… поехал за тридевять земель». Цели он достигнет тогда, «когда истычет копья»

264

Герой преодолевает леса, горы, озера, и поворотным пунктом для него является затерянная в чаще

изба Бабы-Яги, где герой, пройдя испытания, получает путеводную нить.

Помощником героя сказки иногда оказывается волк. Это – самый глубокий архаизм после

Чуда-Юда. Сказочный Серый волк, верой и правдой служащий охотнику, – это впервые приру-

ченная собака; приручение произошло ещё в конце палеолита, а в мезолите собака стала помощ-

ницей охотника.

С лесом и с комплексом первобытных инициации связаны и упоминания «лесной науки» у

колдуна или даже у самого лешего. Пройдя науку у «дедушки лесового», юноша понимал язык

зверей и птиц и умел превращаться в различных зверей.

Медлительный темп жизни в лесной зоне, растянутость во времени многих культур-

но-исторических явлений не позволяют прикрепить истоки «лесных» сказок к какой-либо узкой

эпохе, но, судя по всему, началом формирования этого цикла можно признать мезолит или охот-

ничий неолит, время значительных передвижений одиноких охотников по пустынным, безлюдным

местам, где нет «ни стежечки, ни дорожечки».

Восстанавливаемый В. Я. Проппом комплекс инициации, охотничьих мужских домов, кол-

дунов и колдуний, живущих за забором, увешанным черепами, «лесной науки» и «лесной рели-

гии» не может быть надежно сопоставлен с археологическим материалом, но по общему духу это-

го комплекса основу его можно возводить к мезо-неолитическому времени. Отмирал этот ком-

плекс, вероятно, медленно. Но признаков древнерусского северного быта IX – XII вв. с его горо-

дами, селами, дорогами прямоезжими, курганами здесь немного. Не исключено, что перегружен-

ность сказок охотничьими архаизмами в какой-то мере следует отнести за счет балтского и фин-

но-угорского субстрата в северных областях, позднее колонизованных славянами. Необходимо

глубже провести картографирование всех сказочных сюжетов, без чего трудно намечать не только

географические, но и хронологические рубежи.

Забегая вперед, следует сказать, что в восточнославянском фольклоре в целом (а не только в

непроглядных лесах) перелом и обновление сюжетов, появление новых ситуаций, далеко выходя-

щих за рамки пропповской схемы, произошли на рубеже бронзового и железного веков, когда сла-

262

88 Новиков Н. В. Образы восточнославянской волшебной сказки, с. 136

263

89 Афанасьев А. Н. Поэтические воззрения славян…

264

90 Пропп В. Я. Исторические корни.., с. 35-37.

вяне впервые испытали набеги степных кочевников, когда впервые появились кузнецы. Тогда по-

бедителем Змея (олицетворения кочевников) стал уже не охотник, пришедший за тридевять зе-

мель, а вещий кузнец, славянский Гефест. Но это уже совершенно иная эпоха, требующая подроб-

ного рассмотрения.

Другим разделом русского фольклора, уходящим своими корнями в далекую первобытность

каменного века, являются многочисленные и многообразные заговоры.

Доземледельческий охотничий анимизм, вера в упырей и берегинь и умилостивление их

«требами» в какой-то мере могут быть представлены по позднейшим фольклорным материалам.

Самым близким к этой теме материалом являются заговоры – языческие заклинания почти на все

случаи жизни: на удачную охоту, на охрану скота от лесных зверей, оберег от болезней, порчи и

всякого зла, заклинания удачи, приворот девушек или парней и злонамеренное накликание беды

на своих врагов.

Очень важно отметить, что среди заговоров как таковых совершенно нет заклинаний, свя-

занных с земледелием. Аграрная магия широко проявлялась в новогоднем и весенне-летнем цик-

лах обрядовых песен и обычно носила коллективный характер, тогда как заговоры, как правило,

индивидуальны. Жанр заговоров создавался, судя но всему, до утверждения господства земледе-

лия.

Восточнославянским заговорам посвящена значительная литература

265

Собранный исследователями материал состоит из двух групп: в одну входят записи самих

этнографов, а во вторую – старинные рукописные сборники заговоров, составленные колдунами и

знахарями в XVI – XVIII вв. или представляющие собой судебные записи по колдовским делам.

Записи этнографов, как кажется мне по собственному небольшому опыту, не отражают всей пол-

ноты реально существовавших заклинаний. Это в особенности относится к вредоносной магии,

так как деревенские колдуны, славившиеся умением насылать порчу, крайне неохотно делились

тайнами этого мрачного и наказуемого ремесла.

Особенностью старых рукописных сборников является, во-первых, преобладание оберегаю-

щих формул над вредоносными, а во-вторых, христианизированная форма многих заговоров, ко-

гда носителями зла показаны не упыри-вампиры, а бесы и черти, избавителями же от зла – не

древние берегини, а христианские святые и ангелы. Нас это не должно смущать, так как христиан-

ский дуализм не был изобретением теологов, а отражал весьма глубинные первобытные представ-

ления, существовавшие издревле у всех тех народов, среди которых распространилось христиан-

ство.

Глубокий архаизм заговоров сквозит даже в их языке. Словарь заговоров полон старинных,

давно забытых речений: «храмина» вместо избы, «убрус» вместо полотенца; «гобино» (урожай,

зерно), «тиун» (княжеский управитель), «гость» (купец), «кудесник» (колдун), «харатья» (перга-

мен), «зед» (глиняный фундамент); «волхвование», «капище идольское», «упыри» и т. п. Создает-

ся впечатление, что первичные записи заговоров были сделаны какими-то грамотными и книжны-

ми волхвами ещё в средневековье. Иногда архаичные признаки ведут ещё глубже: так, охотничья

добыча – это зверь, убитый копьем; копье может быть метательным («борзометкое копье»); стадо

скотины называют «власьевым (велесовым) родом»

266

В ряде случаев в заговорах встречаются архаичные слова, непонятные даже самим знахарям.

Так, в одном заговоре от волков, записанном мною в с. Вщиже (Брянская обл.), упоминался «хорт

с хортенятами»; рассказчица-знахарка не знала значения этих слов, совершенно не употребляв-

265

91 Ефименко П. О заклинаниях. – В кн.: Труды Архангельского статистического комитета. Архангельск, 1865;

Майков Л. Великорусские заклинания. – В кн.: Зап. Рус. географ, об-ва по отд. этнографии. СПб., 1869, т. II; Ефимен-

ко П. Сборник малорусских заклинаний. М., 1874; Романов Е. Р. Заговоры, апокрифы, духовные стихи. – В кн.: Бело-

русский сборник. Витебск, 1891, V; ВетуховА. Заговоры, заклинания, обереги и другие виды народного врачевания,

основанные на вере в силу слова. – В кн.: Русский филологический вестник. СПб., 1901 – 1907 гг.; Мансикка В. Пред-

ставители злого начала в русских заговорах. СПб., 1909; Срезневский И. Описание рукописей и книг, собранных для

Академии наук в Олонецком крае. СПб., 1913; Виноградов Н. Заговоры, обереги, спасительные молитвы и проч., вып.

1. – Живая старина, 1907, вып. I. Вып. 2, 1909, вып. I. Вып. 3, 1909, вып. IV. Елеонская Е. Н. К изучению заговора и

колдовства в России. Шамординская Пустынь, 1917, вып. 1, Познанский. Заговоры. Пг., 1917; Елеонская Е. Н. Сель-

скохозяйственная магия. М., 1929.

266

92 Майков Л. Великорусские заклинания, с. 427, 496, 510, 536.

шихся местными жителями. «Хорт» – волк, как явствует из некоторых русских и болгарских гово-

ров, но в приведенном примере это давно забытое слово входило в заклинательную формулу на-

ряду с упоминанием волка и волчат

267

. Вторым примером забвения первоначального смысла мо-

жет служить слово «сливень», переводимое некоторыми информаторами как «слепень», «овод»

268

, но истинный смысл которого должен быть ближе к понятию дракона или ящера: святой

Юрий побивал копьем «гадов и гадынь и сливнев». В другом заговоре сливень упоминается ле-

жащим на океане под ясенем, рядом с ящером

269

. Едва ли святой Георгий гонялся с копьем за

оводом и едва ли о слепне можно говорить, что он лежал близ ящера. Слово уцелело, но смысл

темен.

Заговор в древности был словесным сопровождением языческого заклинательного обряда.

На долю исследователей XIX – XX вв. достались лишь незначительные фрагменты обрядовой сто-

роны и реквизита; слова давно уже оторвались от действий и стали почти полной заменой их.

Часть обрядности иногда включается в текст заговора; это – время и место произнесения за-

клинаний и необычный путь самого заклинателя. Время обозначается очень различно: «на закате»,

«как люди уснут», «утром», «на ветхий месяц»; иногда ограничение строже: «в ивановску пятни-

цу», «в великий четверг», т. е. только один раз в году. Местом произнесения заклинания обычно

бывает «темный лес», «черный лес», «зеленая дубрава» или где-то «у воды», «у могилы» или даже

у муравейника. Иногда следует идти «в чисто поле». Действия человека, идущего произносить за-

говорзаклинание или, точнее, наговор, своеобразны и иной раз совершенно противоположны

обычным, обыденным:

Стану, не благословясь.

Пойду, не перекрестясь,

Не воротами – собачьими дырами, тараканьими тропами.

Не в чисто поле, а в темный лес…

270

Пойду… не благословясь…

Не в ворота – сквозь дыру огородную.

Выйду не в подвосточную сторону,

Посмотрю в подзакатную сторону…

271

Отправлюсь в злую сторону, на запад, к отцу Сатане…

Умыюсь не водою, не росою,

Утрусь не тканым, не пряденым – утрусь

кобыльим хвостом…

272

267

93 У белорусов известна просьба к лешему: «…лясун и лясуниха! Прошу я вас и кланяюсь я вас великими уп-

росами и низкими уклонами – содержайте своих хортов, замыкайте им губы и зубы!» (Романов Е. Р. Заговоры, апок-

рифы…, с. 154).

268

94 Романов Е. Р. Заговоры, апокрифы…, с. 117.

269

95 Мансикка В. Представители злого начала…, с. 20.

270

96 Виноградов Н. Заговоры, обереги…, вып. 3, с. 4.

271

97 Виноградов Н. Заговоры, обереги.., вып. 2, с. 73.

272

98 Мансикка В. Представители злого начала…, с. 6.

Встану, не благословясь…

Пойду я нижним ходом, подвальным бревном,

Мышиной норой, собачьей трубой, подворотной дырой.

Встану на восток хребтом, на запад лицом.

Раздайся, ад! Расступися, Мать-сыра-земля!

Из этой земли выходите сто семьдесят дьяволов…

273

Следует сказать, что подобные заговоры с обратными, иррациональными действиями закли-

нателя и с обращением к злым силам произносились не для ограждения себя от возможной напас-

ти, а, наоборот, тогда, когда заклинающий сам стремился нанести кому-либо вред. В остальных же

случаях заговоры часто подчинялись христианским нормам, и порядок произнесения был обыч-

ным

274

Действенная сторона обрядов, при которых заговоры были лишь словесным дополнением,

почти позабыта или плохо зафиксирована фольклористами, информаторы которых весьма неохот-

но раскрывали заклинательный обряд в его целостном виде. Иногда нам становятся известными

лишь фрагменты обрядовых действий. Так, например, для того чтобы разлучить двух влюблен-

ных, нужно срезать ветку-рогатку и с соответствующим заговором разломить сучок на две «час-

точки», одну из них сжечь, а другую закопать в землю. Заговор пояснял, что как навсегда раздели-

лись две «часточки», так и парень с девушкой разъединились навеки. Для того чтобы победить

врага, следует, например, выходя из избы, пнуть ногой высокую ступу и повалить её на пол: так

должен быть повержен и недруг. Действие сопровождалось словами. При произнесении одного

охотничьего заговора нужны были: осиновая кора, паутина, росный ладан и богородичная трава;

какие действия производились с этими снадобьями – неизвестно

275

Нередко заговор следовало наговорить на хлеб, на даримый невесте пряник, на соль, на воду

или вино, на иглу, на след того человека, к которому обращен заговор, на чертополох, на шерсть,

состриженную со скотины, и т. п. Всё это требовало специального реквизита и слияния слов с дей-

ствиями, производимыми определенным образом в строго определенное время.

Исключительный интерес представляют рукописные книги с заговорами на многие случаи

жизни. Здесь, в этих старинных руководствах по черной магии, читатель XVI – XVIII вв. находил

не только точные тексты заговоров, но и подробное описание всех необходимых действий и по-

требного при их исполнении реквизита или снадобий.

Вот, например, описание действий заклинателя, чрезвычайно важное для археологов, нахо-

273

99 Виноградов Н. Заговоры, обереги…, вып. 1, с. 44.

274

100 Примером может служить поэтичный заговор девушки, желающей нравиться (записан в Петрозаводске):

Во имя отца и сына и святого духа! Аминь.

Господи благослави, Христос!

Встану, благословясь, пойду, перекрестясь.

Из дверей дверьми, из ворот воротами

Выйду в чистое поле, погляжу в подвосточную сторону.

С подвосточной стороны встает заря утренняя, выкатается красно солнышко.

А и пусть я, раба божия (имярек), буду краше красного солнышка,

Белей светлого месяца,

Румяней зари утренней и зари вечерней,

Краше всего света белого, всего миру православного!

Как глядят все православные христиане на красное солнышко, на белый свет.

Так смотрели бы все добрые молодцы на меня, рабу божию (имярек),

И почитали бы меня, и возносили бы на глазах своих.

Не могли бы все добрые молодцы без меня ни жить, ни быть, ни игры заводить.

Будьте мои слова крепки и прочны.

Ключ-Замок. Аминь, аминь, аминь!

(Виноградов Н. Заговоры, обереги…, вып. 1, с. 33).

275

101 Виноградов Н. Заговоры, обереги…, вып. 3, с. 16.

дящих в слоях разных эпох множество человеческих фигурок из глины и далеко не всегда могу-

щих осмыслить их назначение. Книга предусматривает желание наслать лихо на своего врага; для

этого необходимо:

«Зделать у воды человека в его [врага ] имя из глины, нести в сокровенно место се и поста-

вити стоя, да стреляти 27-ью стрелы в брюхо»

276

В процессе стрельбы «тридевятые» стрелами и произносится заговор со всеми лихими поже-

ланиями; магические формулы заклинания подкреплены магическими действиями обряда. В неко-

торых случаях мы видим в этих колдовских книгах советы прямого обращения к неизвестным

(чужим) мертвецам, т. е. к упырям-вампирам:

«Следует до прочтения заговора „могилу выкопать, где незнаемой мертвец, а не

выняти мертвого вон. Да верхняя доска сняти и саван оправить и пронять сквозь саван

трижды игла…“

Таким способом подготовленная игла употребляется в момент произнесения заговора

277

Сведения об обрядах, донесенные подлинными материалами XVII в., драгоценны для нас,

так как из самих текстов заговоров никак не явствуют те разнообразные ритуальные действия, ко-

торые должны были производиться колдуном или обывателем, прибегающим к заклинанию, для

того чтобы заклинание имело силу.

Иногда описание действий настолько подробно и так детально регламентирует все поступки

заклинателя, что его можно назвать сценарием обряда, своеобразным языческим служебником.

Вот один из вариантов обряда оберега скота при первом весеннем выгоне в поле:

«Первое: встать по утру до зари, взять рогатину, которая в звере бывала, да кото-

рой скот на лето пущать. Кругом трижды очерти, а сам на вонную сторону двора ходи, а

говори: „Пусть тын железной круг моего скота колко в отпуске!“.

Да рогатину положь во вонную сторону ворот, а ходячи говори:

«Покажися мой скот всякому зверю черному, и серому, и рыскуну пнем да коло-

дою, да камнем от сего дни и во все лето до белого снегу».

Да сам поставь свещу святому Георгию. Да помолись о сбережении живота…

Да сам поставь угарчик одной свечи, да обед смысли, а на тот день припаси: све-

жую щуку, а костей того дни не мечи.

Да как отобедаешь, стол отодвинь, да не трони на столе ничего, да угарчик свечной

затопи… да выди на двор со всею семьею, да скот весь, благословясь, выпусти вон з дво-

ра, а сам стань против рогатины.

Да возми рогатину, да положи в таково место во укромное, чтоб никто не тронул,

покамест живот (скотина) на лесу ходит до белого снегу.

Да, пришед в избу, по подобию спрячь (приведи в порядок) стол.

А костей собаке того дня не давай и никому ничего не давай»

278

В этой же рукописи есть другой вариант подобного обряда:

«Канун Егорева дни в ночь скотине во хлеве не клади ничего. Добуди косача (тете-

рева), да с косачом куриче яйцо; да свечю без огня с вечера положи пред Егоря. Как лю-

ди уснут – один или два человека вас (как ко Егорю приде) – трижды поклон.

Да возьми топор да косача и яйцо и свечю возьми и зажги, то же в руки подними и

неси на посолонь, а топор в правой руки по земли тяни, а в другой руке свечю отнести и

косача за горло и яйцо да поди трижды и говори: «Пусть около моего скоту железной

тын стал от земли до небеси от зверя и от волку и от всякого зверя, по земле ходящего, и

276

102 Елеонская Е. Н. К изучению заговора…, с. 37-38.

277

103 Елеонская Е. Н. К изучению заговора…, с. 26. Сборник 1613-1645 гг.

278

104 Елеонская Е. Н. Сельскохозяйственная магия, с. 4 – 5. Рукопись начала XVII в; Срезневский В. Описание

рукописей и книг…, № 56.

от леса». И обойди трижды и говори трижды. Пришед к Егорю, свеча с огнем поставить

и яйцо по сторому (?), а косача убить ножыком тылем и говорить: «Тебе, святый Егорей,

черной баран от меня и от моего скота и ты, святый Егорей, стереги и береги мой

скот…»

279

В других оберегах даются иные рецепты магических действий, но словесная часть остается

более или менее устойчивой. Среди реквизита упоминаются: шерсть со скотины (с каждой голо-

вы), замок и ключ, щука и почти обязательно что-либо из крестьянского оружия – топор или охот-

ничье копье. Копью, древнейшему оружию человека, в заговорах придается особое значение. Так,

былинный Добрыня Никитич, победив Змея, «наговаривает» свое копье, которое должно уничто-

жить зловредную змеиную кровь:

Бьет копьем о сыру-землю,

Сам к копью приговаривает:

Расступись-ко, матушка, сыра-земля…

Пожри-ко всю кровь змеиную

280

Глубокой архаикой веет от рекомендаций первого, приведенного выше, обряда: в каждой из-

бе в укромном, тайном месте должна храниться рогатина, уже обагренная кровью медведя; она

служит священным предметом при заклинании целости скота, выгоняемого в лес.

Обряды и заговоры, как их составная часть, дошли до XVII – XX вв. в сильно обновленном

виде; они обросли христианской символикой и терминологией, в них упоминается много сравни-

тельно поздних реалий, вроде замка и ключа, но их дух и все рекомендуемые ими магические ма-

нипуляции уводят нас в глубокую и отдаленную первобытность.

Первобытное мироощущение особенно явно проступает в подробнейших многословных пе-

речнях тех сил, которые могут помочь или повредить человеку. Вот несколько характерных по

своей всеохватности перечней:

«… Заклинаю и проклинаю вся духи лукавые и от злых человек и от дому его

… [Молитвами ангелов, а их тьмы тем ] прогоняем и отдаляем

всякую злобу,

и лукавство,

и зависть,

и ревность,

связание,

удержание

злостреление,

лукаво око,

злоглаголание,

язычное уядение,

примолвы,

и все, что вредное, и советование злых человек,

лихой взгляд,

и иных уроки злые пакостные,

и злые примолвы бесовские,

и клятвы,

и заклинания душепагубные и

теловредные, и недугования,

и к смертоносным язвам,

и всяких шкод жития сего

суетного ко убожию и умалению

живота и имени… всяким

волхвованием волхвующих.

279

105 Елеонская Е. Н. Сельскохозяйственная магия, с. 5 – 6. Рукопись начала XVII в.

280

106 Песни, собранные Рыбниковым. М., 1910, 2-е изд., т. III, № 15.

Что зло – да отдалится

от раба божия (имярек)!»

281

Перечислив все возможные виды несчастий, которые могут принести человеку враждебные

ему люди, волхвующие всяким волхнованием, составитель заклинания стремится далее преду-

смотреть также и все многообразные обстоятельства причинения зла:

«И что лукаво бысть в дому том, в нем прочтется сия молитва, яко да разрешится,

аще будет на небеси связано или на земли или в море, да разрешето будет!

Яже на земли сей:

или на пути,

или на поле,

или в горах,

или в пещерах,

или пропастех земных,

или в бани,

или в пещи,

или в капищи идольском,

или в кладези,

или в кровле,

или в дверях,

или во оконце,

или в верхнем пороге,

или в нижнем пороге,

или в тине,

или в основе,

или в стене –

да разрешится!

Или во дворе,

или во входе,

или в дверце,

или в брусе,

или во рве,

или в древе,

или в листе и корени, и в ветвии

– да разрешится!

Или на поли,

или в нивах и в виноградех,

или во рвех,

или в траве,

или в древе,

или в реце,

или во истоцех,

или во власех брадных,

или в коже плотской,

или в главном убрусе,

или в ножном обувении,

или в злате,

или в серебре,

или на зде (глиняный цоколь),

или в меди,

или в свинце,

или в олове,

или в железе,

или в морских рыбах,

или в животных четвероногих земных,

281

107 Виноградов Н. Заговоры, обереги…, вып. 2, с. 20.

или во птицах,

летающих по воздуху.

Движимых и недвижимых,

в харатьи или в бумаге,

или в черниле,

или в некоторой вещи –

да разрешится!»

282

Составитель этой молитвы-заговора, заботясь о предотвращении зла, разлитого повсеместно

в природе и во всем окружении человека, перечисляет и всю фауну, и все элементы ландшафта

(реки, леса, горы, травы), двор и дом человека, его одежду и обувь, все материалы, из которых де-

лаются предметы (дерево, медь, золото, железо), и даже пергамен и чернила, с помощью которых

могут быть написаны вредоносные формулы. Невзирая на христианскую фразеологию, на поздние

аксессуары (вроде бумаги), мы ощущаем здесь чрезвычайно раннее анимистическое миропонима-

ние.

Нигде, кроме заговоров, первобытный анимизм не выступает так полно и рельефно. Грамот-

ный «волхв» сохранил точнейшим образом характерную особенность анимизма: повсеместность

духов и их предельную конкретность. Недостаточно упомянуть усадьбу оберегаемого заговором

человека как всем известный комплекс, ему нужно было перечислить 17 отдельных элементов – от

порога до кровли, от печи до оконца. Безусловно, прав был ученик Потебни А. Ветухов, первым

связавший происхождение заговоров с анимизмом

283

Рассмотрим ещё несколько примеров, важных для понимания анимизма. Заговор-молитва от

«ускопу» – от порчи:

«Да не прикоснутся или преисподние или воздушные силы ко мне, рабу божию,

имярек, или дому моему, или роду, или подроду моея исчадия

ни во дни,

ни в нощи,

ни на пути,

ни при реках и берегах,

морях и реках, и езерах,

и источниках водных

при горах, и холмах,

и песках,

и на распутиях и водах,

и при косогорах,

и дебрях, и лесах,

и во болотах,

и при полях,

и огородах,

и разных садах,

и усадах,

истоках, и кладезях,

и во всяком построении:

жилом,

дворном

и недворном,

полевом и степном,

ни же в храмех божиих

и молитвенных домах,

ни при роспутии часовенок,

которые при накрытии лесном…»

284

282

108 Виноградов Н. Заговоры, обереги…, вып. 2, с. 21. Рукопись XVII в. списана с более древнего текста. См. с.

13.

283

109 Ветухов А. Заговоры, заклинания, обереги…, 1902, вып. 1/2, с. 188.

284

110 Виноградов Н. Заговоры, обереги…, вып. 2, с. 48.