Рыбаков Б.А. Язычество древних славян

Подождите немного. Документ загружается.

роной быта, размещенные не в ясно видимом красном углу, а где-то внизу, на уровне пола, могли

в условиях двоеверия удержать большее количество черт древнего мировоззрения. Олонецкая

вышивка Городцова с небесными лосями выполнена на подзоре.

Из той же Олонецкой губ. происходит ещё одна вышивка (уже упомянутая выше), выпол-

ненная тоже на подзоре

156

. Одним из элементов орнаментального раппорта здесь является кос-

мическое женское божество, окруженное светилами и звездами и обрамленное какой-то конструк-

цией, очевидно изображающей небесный свод. Женская фигура огромна (во весь подзор), идоло-

образна, безлика, но тем не менее голова её украшена рогами. У ног Небесной Хозяйки находятся

(как бы подъезжают к ней) два всадника, фигурки которых несоразмерно малы по сравнению с бо-

гиней. Под ногами коней – земля с маленькими растениями и вертикальными волнистыми струй-

ками, проникающими в её толщу. Не следует забывать, что вышивки делались в крестьянской

земледельческой среде, и в силу этого аграрно-магические элементы здесь вполне уместны. Одна-

ко первенствуют на этом подзоре более ранние, доземледельческие представления о полуженщи-

не-полуолене, хотя к ним уже добавились всадники, связанные с более поздней стадией мировоз-

зрения

157

Слугами богини уже показаны всадники-воины, но в жертву ей приносится ещё архаичный

олень. Конечно, смена представлений происходила, вероятно, медленно и разновременно в разных

областях, и поэтому юденбургская колесница не может помочь нам в точной датировке переход-

ной стадии на интересующей нас территории, но она интересна тем, что раскрывает во всех под-

робностях ритуал жертвоприношения со старыми (жертвенный олень) н новыми (всадники) чер-

тами.

Этнографические записи, как мы уже видели, фиксируют сравнительно недавний (примерно

середина XIX в.) переход от жертвоприношений священных оленей к принесению в жертву до-

машней скотины. Рассказы о смене ритуала облечены в форму красивых легенд об оленях, прибе-

гавших из леса специально, для того чтобы их принесли в жертву. Но люди жадничали, обманыва-

ли священных животных, и те перестали добровольно прибегать из леса к сроку жертвоприноше-

ний: «В старые времена на праздник (8 сентября) прилетали различные птицы – лебеди, гуси – и

прибегали звери разные, одного убивали, остальные исчезали, а когда крестьяне стали и осталь-

ных убивать, птицы и звери перестали приходить на праздник».

«В день рождества богородицы самки оленя ежегодно приводили с собой детены-

ша, которого закалывали и варили, и им угощали приходящих, а мать отпущали… Но те-

перь олени уже не приходят, и крестьяне приносят в жертву рогатый домашний скот»

158

«В храмовый праздник 8 сентября к церкви крестьяне приводят „обещанный“ скот.

На паперти, в особо для этого устроенном месте, одного быка торжественно закалыва-

ют… Лет 50 тому назад 8 сентября будто бы сами собой прибегали олени и прилетали

утки»

159

156

105 L'art rustique en Russie, N 81.

157

106 Центральноевропейские материалы дают нам некоторые данные для датировки этой переходной стадии

применительно к более развитым районам, чем олонецко-архангельский Север. Знаменитая «солнечная колесница» из

Юденбурга (гальштатская эпоха) содержит сцену жертвоприношения священных оленей: в центре стоит огромная

женская фигура, поддерживающая над головой плоскую чашу (может быть, для огня, символизирующего солнце?). У

ног богини, по сторонам её – два вооруженных всадника. Эта часть сложной скульптурной композиции почти полно-

стью совпадает с нашими вышивками, но на переднем плане юденбургской колесницы есть существенное дополне-

ние: олень, которого двое мужчин держат за ветвистые рога, а третий мужчина, очевидно главный жрец, заносит то-

пор над головой обреченного в жертву оленя.

158

107 Шаповалова Г. Г. Севернорусская легенда об олене, с. 214; Шереметев П. Зимняя поездка в Белозерский

край. М., 1902, с. 136 – 137.

159

108 Соколов Б. М. и Соколов Ю. М. Сказки и песни Белозерского края. М., 1915, с. XI – XII.

В свете этих данных особый интерес представляет опубликованная В. А. Городцовым обря-

довая ширинка, возможно предназначавшаяся для подобных престольных праздников с жертво-

приношениями

160

. На одной стороне небольшой квадратной скатерки изображена женская фигу-

ра с поднятыми к солнцу руками, а по сторонам её – две самки оленя с коротенькими хвостами,

над головами которых вышиты свастические знаки. На противоположной стороне квадрата выши-

та прямая иллюстрация к белозерским рассказам о замене жертвенных оленей быками: в центре

помещен похожий на плаху жертвенник («особо для этого устроенное место»); по обе стороны его

– олени с ветвистыми рогами, а на самом жертвеннике – отрубленная голова быка (!).

Как видим, сюжеты вышивок, будучи сопоставлены с записями преданий н легенд о древних

обрядах, расшифровываются и легко вписываются в содержание этих преданий, а тем самым ил-

люстрируют описанные в рассказах обряды.

Совершенно особый интерес возбуждают у нас те вышивки, на которых рогатые женщи-

ны-важенки представлены в момент родов, что, с одной стороны, прямо сопоставляется с охот-

ничьими мифами о двух рогатых владычицах мира, рождающих оленьцов малых, а с другой –

подводит к важной для славянской мифологии проблеме рожаниц, т. е. «рождающих». Мне при-

дется ещё раз обратиться к драгоценному материалу вышивок после того, как будут рассмотрены

все письменные источники XII – XVII вв. о загадочных рожаницах.

Подведем итоги нашим разысканиям о небесных оленях. Когда в начале этого раздела мною

была предложена этнографическая загадка о двух оленях среди звезд на гуцульской пасхальной

писанке, а к концу раздела выяснилось, что на стержень этой темы нанизываются и мезолитиче-

ские шаманы с лосиной мордой в головном уборе, и трипольские ритуальные чары с двумя небес-

ными оленями, и приуральские сульде с такими же шаманами и с двумя небесными лосихами, и

северосибирский фольклор, подробно и точно разъясняющий смысл этих лосиных изображений, и

летописная легенда XII в. о небесном рождении оленьцов, и эволюция названий созвездий, и рус-

ско-карельская вышивка с её оленями, небесными лосями и неудобозримыми грубоватыми рожа-

ницами, и рассказы крестьян о недавних жертвоприношениях оленей, то могло показаться, что

каждая семантическая загадка может быть легко разрешена, стоит лишь привлечь широкий и раз-

носторонний сопоставительный материал.

Конечно, это не так. После длительного поиска, в котором частичные удачи сменялись пол-

ной безрезультатностью, мною был отобран наиболее обеспеченный разнородным и разновремен-

ным материалом и наиболее аргументированный пример такого историко-культурного зондажа.

Зондаж довел нас в глубь веков до мезолита; такова оказалась глубина памяти.

По существу загадка была разгадана при помощи трёх ключей: первым ключом оказались

мифы югорско-самодийских охотничьих племен, раскрывшие самую сущность представлений о

двух небесных оленях, о владычицах мира, рождающих приплод объектов охоты. Приуральские

югорско-пермские сульде (второй ключ) тысячелетней давности дали нам, кроме небосвода, обра-

зованного двумя лосихами, и подводно-подземного ящера, также и драгоценную фигуру «путеше-

ствующего шамана»; его ритуальный жреческий головной убор с возвышающейся над ним круп-

ной головой лосихи оказался настолько устойчивым, долговечным признаком, что позволил опре-

делить значительную хронологическую амплитуду в 6000 лет. Третьим ключом к пониманию

культа небесных оленей-лосих явилось погребение шамана на мезолитическом кладбище V тыся-

челетия до н. э. на Оленьем острове в Онежском озере. Как на бляшках-сульде, на умершем шама-

не был головной убор, украшенный крупной скульптурной головой священной лосихи, а две на-

сильственно захороненные с шаманом женщины склонялись головами над ним точь-в-точь как

жено-лосихи склонялись над «путешествующим шаманом» на бляшках I тысячелетия и. э.

Хронология нашего зондажа безупречна. Северные вышивки с лосями и оленями, с рогаты-

ми роженицами и оленьцами продлевают память о древнем культе оленей-лосей ещё на тысячу

лет.

Предложенную выше схему могут упрекнуть в том, что она основана на слишком различных,

непохожих материалах, полученных от разных по языку, расе и историческим судьбам народов.

Действительно, в нашем примере участвуют гуцулы, русские, карелы, югра, эвенки, нганасаны,

160

109 Городцов В.А. Дако-сарматские религиозные элементы…, рис. 16, с. 12 ц 14. Хранится в ГИМе, N

46721-С-406. Прорись Городцова очень неточна: олени превращены в коней. В коллекциях ГИМа это не единственная

обрядовая ширинка с оленями.

селькупы, манси. Однако в этом кажущемся беспорядке все строго подчинено идее стадиальности:

отбиралось для анализа только то, что относилось к стадии охотничьего хозяйства того типа, ко-

торый в основном опирался на охоту на оленей или лосей. Естественно, что у народов Сибири

идеология охотничьей стадии сохранилась полнее и многообразнее, чем у русских или украинцев,

давным-давно перешедших к земледелию. Тем интереснее выявлять пережитки этой стадии и

улавливать следы её повсеместности в прошлом.

Самым трудным вопросом является степень осознанности древней мифологической тради-

ции. Сибирский шаман XIX в. мог рассказать исследователю-этнографу о «путешествии» по трем

мирам Вселенной, а русские девушки, вышивавшие полотенца с лосями или свадебные подзоры с

рогатыми рожаницами, хотя и сохраняли старые художественные образы, но едва ли могли связно

пересказать их содержание.

Бессловесный язык народного изобразительного искусства оказался более памятливым, чем

язык фольклора, и донес почти до наших дней те представления, которые возникли у первобытных

охотников мезолита 7 000 лет тому назад.

Третьей этнографической загадкой и одновременно третьим зондажем в глубину народной

памяти является повсеместно распространенный на тканях, в вышивках, в резном дереве, в плете-

нии и во всех других видах народного искусства ромбический орнамент (см. рис. на с. 88, 89).

Ромбический орнамент известен, начиная с палеолитической древности и кончая современ-

ностью, на протяжении более двух десятков тысячелетий. В настоящее время, по этнографическим

данным, ромбический орнамент во всем его многообразии встречается у всех народов мира. Ши-

рочайшее распространение этого вида орнаментики можно подкрепить ссылкой на все сводные

работы по этнографии и народному искусству типа академической серии «Народы мира», изда-

ваемой Институтом этнографии АН СССР

161

Такую повсеместность никак нельзя объяснить легкостью изображения именно ромбической

фигуры; обычный квадрат, тоже широко распространенный в народной орнаментике, несравненно

проще и легче для воспроизведения, но из тысячелетия в тысячелетие разные народы в разных

частях Старого Света с неуклонным упорством изображали ромбы, создавали сплошной ковровый

узор из ромбов или рисовали символы плодородия, в основе которых очень часто был ромб. Вся

упомянутая выше система «ромбов с крючками», тщательно прослеженная А. К. Амброзом, по-

строена на интересующем нас ромбе

162

. Амброзом прослежены земледельческие знаки, извест-

ные с энеолита; более ранний орнамент не вошел в его схему. Кроме того, осталась неразъяснен-

ной связь земледелия с ромбической формой символа плодородия. При решении первой загадки

мы уже видели, что идеограмма «засеянное поле» нередко представляет квадрат, а не ромб, в чем,

быть может, сказалось стремление пахарей к прямоугольным, а не к косоугольным формам поля,

пашни. Ромб как таковой был констатирован, но не разъяснен, и найти его разгадку в орнаментике

и реалиях земледельческих племен было невозможно.

Разгадкой неожиданно оказалось наблюдение над структурой дентина мамонтовых бивней.

Палеонтолог В. И. Бибикова в 1965 г. установила, что поперечный, или косой, срез мамонтовой

кости образует на поверхности любого изделия как бы ковровый узор, составленный из соприка-

сающихся и надвигающихся друг на друга ромбов естественного происхождения

163

. Основные,

первичные ромбики дентина невелики – 0,5-0,8 мм по большой диагонали, но всё же хорошо раз-

личимы невооруженным глазом. Ромбики группируются в крупные, тоже ромбические или зигза-

гообразные, системы, достигающие 10 мм. Системы эти менее геометричны, не так правильны,

как первичные ромбики, но они-то и создают впечатление коврового узора на поверхности костя-

ного изделия.

161

110 См., например: Народы Африки. М.; Л., 1954, с. 148, 237, 270, 382, 511, 641; Народы Передней Азии. М.; Л.,

1957, с. 322, 340, 526; Народы Восточной Азии. М.; Л., 1965, с. 447, 488; Народы Юго-Восточной Азии. М., 1966, с.

100, 142, 221, 592, 786.

162

111 Амброз А. К. Раннеземледельческий культовый символ…, с. 14-27.

163

112 Бибикова В. И. О происхождении мезинского палеолитического орнамента. – СА, 1965, № 1, с. 3-8; Бiбiкова

В. I. Про джерела геометричного стилю в палеолiтичному мистецтвi Схiдної Европи. – В кн.: Sbornik Narodniho Muzea

v Praze, 1966. t. XX, вып. 1/2, s. 7-15.

В. И. Бибикова при помощи своего открытия объяснила происхождение ромбического орна-

мента, четко награвированного на костяных изделиях из Мезинской позднепалеолитической сто-

янки на Черниговщине.

Исследовательница убедительно доказала, что ромбы, ромбический меандр и серии парал-

лельно идущих зигзаговых линий являются сознательным воспроизведением первобытным ху-

дожником естественного облика мамонтовой кости, её природного «коврового узора». Различный

угол среза Мамонтова бивня давал разные варианты ромбического «орнамента» на самой кости.

Художник придал четкость и строгую геометричность исходным естественным формам, но его

стремление покрыть свои изделия всеми видами естественного «рисунка» дентина, увеличить его

и подчеркнуть глубокими бороздами гравировки не подлежит сомнению.

В. И. Бибикова правильно осмыслила искусственный ромбический орнамент как выражение

«представлений о мощи, силе, благоденствии», связанных с мамонтом как главным источником

пищи, а следовательно, и благоденствия.

Свое открытие В. И. Бибикова применила только к геометрическому искусству палеолита,

только к тому времени, когда у древних художников был постоянно перед глазами природный об-

разец – исходная форма для подражания и воспроизведения.

Если же мы с позиций этого открытия посмотрим на последующее, постпалеолитическое,

искусство каменного и бронзового веков, то увидим, что ромбический или меандровый ковровый

узор, зигзаговый узор и характерные для мамонтового дентина как бы разорванные зигзаги и ме-

андры продолжают существовать на протяжении нескольких тысячелетий

164

. Орнамент, воспро-

изводящий не четкую геометричность мезинских гравировок, а естественную, несколько перелив-

чатую, лишь стремящуюся к геометричности ромбоидальность реальной мамонтовой кости, мы

встретим в большом количестве в культурах неолита, энеолита и даже железного века. Есть он на

Балканах в культурах Старчево-Кёрёш, Винча, Караново I, Боян; есть в линейно-ленточной куль-

туре и в Триполье-Кукутены. Доходит этот орнамент до Гальштата и до дипилонской живописи

Греции

165

Ромбо-меандровый орнамент встречается на посуде (особенно на ритуальных, щедро укра-

шенных сосудах), на глиняных антропоморфных фигурках, тоже несомненно ритуальных, на гли-

няных тронах богинь или жриц.

Однако во всех этих земледельческих культурах отсутствует, разумеется, исходная позиция

– Мамонтовы бивни. И если мы не установим каких-то промежуточных звеньев между позднепа-

леолитическими граверами по кости и художниками неолита и энеолита, украшавшими глиняные

изделия, то указанное сходство будет не континуитетом, а лишь случайной аналогией.

Поиск промежуточных звеньев следует начинать с палеолита. В той же Мезинской стоянке,

где был найден браслет с ромбо-меандровым и зигзаговым узором, встречены небольшие фигурки

из мамонтовой кости, которых одни исследователи называют «птичками», а другие – женскими

фигурками. На фигурки нанесен тот же, имитирующий рисунок мамонтовой кости, ром-

бо-меандровый и зигзаговый орнамент. «Птички» стоят па плоском, округлом основании, на испо-

де которого тоже есть интересующий нас узор, а это уже ведет к разгадке их назначения: если ор-

наментирована та плоскость, на которой они стоят, плоскость, которая не видна при обычном их

положении, то, значит, нанесение на неё узора имело особый смысл. Мне кажется, что все эти

«птице-женщины» были печатками-пинтадерами для нанесения татуировки.

Выбор ромбического орнамента для ритуальной татуировки вполне естествен: ведь главные

священные предметы палеолитического ритуального обихода – это знаменитые «венеры» – фигу-

ры зрелых плодовитых женщин, давших жизнь многочисленному потомству, вырезанные из ма-

монтового бивня. На теле каждой такой фигуры проступала естественная структура дентина в её

ромбо-зигзаговом виде. Даже на некоторых публикациях фотографий палеолитической скульпту-

164

113 Рыбаков Б. А. Происхождение и семантика ромбического орнамента. – В кн.: Сб. тр. Науч.-исслед. ин-та

художественной промышленности. М., 1972, вып. 5, с. 127 – 134, рис. на с. 130.

165

114 Stocky Albin. Pravek zeme ceske. Praha, 1926, t. IX, fig. 4; t. XXII, fig. 12, 24; t. XXI, fig. 19; Piggot Stuart. An-

cient Europe from the beginnings of Agriculture to Classical Antiquity. Edinburgh, 1965; Dumitrescu Vladimir, L'art neolithi-

que en Roumanie. Bucurest, 1968, tab. 9, 13, 36, 38, 43, 59, 60; Pichlerowa Magda. Nove Kosariska. Kniezacie mohyly zo

starsej doby zeleznej. Bratislava, 1969, tabl. II, VII, XII, XXVI, XXVII, XXVIII, XXIX, XXXV; Comsa Eugen. Istoria

communitatilor culturii Boian. Bucuresti 1974. fig. 74-8; 76-5; 67, 68.

ры мы видим этот природный ромбический узор бивня, из которого изготовлена статуэтка

166

(см.

рис. 26, 27).

Цветная вкладка между с. 50 и 51. На правой щеке скульптурной головки ясно виден

ромбический рисунок дентина (около 0,3 мм), равный по ширине глазу, а по длине – носу этой

статуэтки.

Костяная фигура Матери-Прародительницы была для палеолитических женщин образцом

для подражания: если голое тело Матери покрыто ромбами и зигзагами, то и обычные женщины,

приступая к какому-либо празднеству, священному танцу или жертвоприношениям, должны были

украсить свое тело подобным узором. Ромбический орнамент, как присущий мамонту, главному

источнику благоденствия, сам становился магическим символом удачи и блага, успешной охоты и

166

115 См., например, публикацию известной костяной статуэтки из Брассампуи (Франция, Ланды). L'homme avant

l'ecriture. Paris, 1959.

сытости, обилия и плодовитости (см. рис. 28).

Мезинские «птички» по размерам своих ромбов отно-

сятся к человеческому телу примерно так же, как естествен-

ные ромбики дентина к размерам тела палеолитической Ве-

неры. Другими словами, если кроманьонка покрывала свое

тело отпечатками узора, вырезанного на «птичках», то она

становилась вполне подобной статуэтке из мамонтового бив-

ня.

Широкое применение красной охристой краски в па-

леолите общеизвестно. Красной охрой на костях мамонта на-

носился крупный, размашистый ромбический же или зигзаго-

вый узор. Очень близкие к мезинским печатки-пинтадеры, и,

вероятно, одного и того же назначения с ними, известны нам

на следующем историческом этапе – на рубеже мезолита и

неолита, в культурах Старчево-Кёрёш VI-V тысячелетий до н.

э.

167

При помощи этих глиняных печаток можно было по-

крыть тело более сложным узором, чем тот, который вырезан

на самом штампе, так как, будучи поставлены рядом, отпе-

чатки создавали тот ковровый ромбо-меандровый узор, кото-

рый известен нам благодаря открытию В. И. Бибиковой

168

Нет ничего удивительного в том, что ром-

бо-меандровый узор, в татуировке став выражением опреде-

ленных магических воззрений, пережил породившую его

эпоху охотников на мамонтов и сохранился вплоть до пере-

хода к производящему земледельческому хозяйству.

Недаром этот узор от неолита до бронзового века покрывал женские глиняные статуэтки, а

от энеолита до галыптата помещался на жертвенниках и ритуальной посуде

169

Только приняв изложенную выше гипотезу, мы сможем объяснить, почему в прослеженных

А. К. Амброзом разновидностях знака плодородия неизменной основой является ромб.

Ромб появился в позднепалеолитическом искусстве как сознательное воспроизведение ри-

сунка мамонтовой кости, как обобщенный символ мамонта-блага. Осмысление рисунка дентина

было, надо полагать, таким же повсеместным, как повсеместна была охота на мамонта. При по-

средстве ритуальной татуировки (когда простенькие печатки создавали на теле очень сложные ва-

рианты меандрового узора) ромбический орнамент пережил бытование мамонтовой кости и дожил

до земледельческой эпохи. В земледельческих культурах Европы ромбо-меандровый орнамент

применялся и как магический общий фон на ритуальных предметах, и как отдельный знак, обо-

собленный символ плодородия. Тот знак «засеянного поля», с которого мы начали первый экскурс

в глубину памяти, оказался не первоначальным, не самым древним, а одним из последующих

звеньев той длинной цепи, начало которой уводит нас ещё на несколько тысячелетий вглубь. Ром-

бический знак, известный во многих вариантах, выражал земледельческую идею земного, расти-

тельного плодородия; ромб оброс по углам отростками (ромб с крючками), в чем сказалась его но-

вая, аграрная сущность. А.К. Амброзом собраны и изучены эти варианты с достаточной полнотой,

и поэтому я не буду на них останавливаться

170

Но древний ромбический символ палеолитических охотников продолжал жить не только в

167

116 Piggot Stuart. Ancient Europe…, fig. 17, N 6 и 7.

168

117 Рыбаков Б. А. Происхождение и семантика…, рис. на с. 129.

169

118 Для поздних стадий бытования ромбо-меандрового и зигзагового орнамента перевод его в пластику мог

объясняться не только татуировкой на теле, но и наличием женской одежды с подобным орнаментом. См.: Comsa

Eugen. Istoria.., fig. 67, 68, 172 old. В женской народной одежде ромбический орнамент сохраняется вплоть до XX в.

Таковы, например, свадебные и «молодецкие» паневы южных великороссов.

170

119 Амброз А. К. Раннеземледельческий культовый символ…

земледельческой среде; он известен нам и у древних охотников и скотоводов. Здесь он превратил-

ся не в ромб с отростками, а в некоторое подобие мальтийского креста: ромб или поставленный

косо квадрат, к углам которого извне примыкают своими вершинами четыре треугольника. Ромб

крестовидный встречается географически от Испании до Кавказа, а хронологически – от бронзо-

вого века и скифов до этнографических материалов (в скотоводческих горных районах) XIX в.

На сосуде бронзового века из Киллик-дага (Закавказье) подобный знак связан, может быть,

ещё с охотничьей магией. На лощеной миске белой пастой нанесены изображения: охотник с лу-

ком и стрелой, по сторонам его – два оленя, между оленями – «мальтийский крест». На другом со-

суде из той же коллекции, на месте этого ромбо-креста, в такой же композиции изображено нечто

вроде «рожаницы», известной нам по вышивкам

171

Ещё больший интерес представляют три ритуальных сосуда из одного погребения той же

культуры в Гюльлик-даге

172

. На трёх глиняных чашах даны три момента моления о плодородии.

На первой чаше изображены двое мужчин в перетянутых поясами одеждах и два рогатых живот-

ных. На второй чаше две человеческие фигуры поднимают молитвенно-руки к небу. Они в длин-

ных одеждах, без пояса, и трудно сказать, изобразил ли художник здесь женщин или мужчин в

особой ритуальной одежде. Между фигурами помещены два «мальтийских креста».

Внутри одного из них в центре – миниатюрное изображение животного, а внутри другого –

четыре неясные черточки. Здесь изображается сам процесс моления о размножении животных:

священные символы и воздетые к небу руки. На третьей чаше изображен благоприятный результат

успешного моления символу плодородия: те же две фигуры в длинных одеждах и уже не два, а че-

тыре животных. Около каждого взрослого животного изображено маленькое, недавно рожденное

173

«Мальтийский крест» известен как благожелательный символ в народном искусстве тех об-

ластей, где охота и скотоводство дольше сохраняли свою важную роль в хозяйстве. В качестве

примера приведу скрыню для приданого невесты из гуцульских районов Карпат

174

. Здесь замок

свадебного сундука охраняют разные символические знаки, среди которых одно из главных мест

принадлежит нашему «мальтийскому кресту». Возникнув в палеолите, трансформируясь, варьируя

у охотников-скотоводов и у земледельцев, ромбический орнамент у всех народов Старого Света

дожил до этнографической современности, свидетельствуя об очень значительной (хотя в ряде

случаев уже бессознательной) глубине памяти в народном искусстве.

Подведем итоги всей этой вводной главе.

Её главной задачей являлось выяснение исходной позиции, хронологической отправной точ-

ки исследования о славянском язычестве.

В результате рассмотрения литературы Киевской Руси выявилось, что уже тогда, восемь ве-

ков тому назад, книжно образованные славяне, размышляя о языческом прошлом своих предков,

устанавливали определенные стадии развития религиозных представлений.

Первая, самая архаичная стадия – принесение жертв вампирам и берегиням, злым и добрым

духам природы.

Вторая стадия – поклонение божествам плодовитости – рожаницам и богу плодородия – Ро-

ду.

Третья стадия связана уже с последним, предхристианским периодом, так сказать, государ-

171

120 Путеводитель по экспозиции Музея истории Азербайджана. Баку, 1958, с. 71.

172

121 Отчет Археологической комиссии за 1899 г., с. 73 – 75. Раскопки Реслера. Курган № 3, гробница № 1. См.

прорисовку: Рыбаков Б. А. Происхождение и семантика…, с. 132.

173

122 Подобный «мальтийский крест» известен и у скифов. См.: Археологические исследования на Украине 1965

– 1966 гг., вып. 1, с. 105, рис. 7. Трахтемировское городище близ Переяславля-Хмельницкого.

174

123 Коллекции Львовского этнографического музея.

ственного язычества – кровавый культ Перуна, бога грозы и войны, покровителя князей и их дру-

жин.

Чрезвычайно драгоценно для нас то, что русский автор XII в. не только обрисовал довольно

точно и верно эволюцию первобытных религиозных представлений, но наряду с этим экскурсом в

отдаленное прошлое дал нам также картину верований своих современников.

Оказалось, что русские люди эпохи Владимира Мономаха, давно уже числившиеся христиа-

нами, продолжали поклоняться всем божествам всех трёх стадий: и архаичным упырям с береги-

нями, и Роду с рожаницами, а «по украинам, отай» молились и недавно свергнутому Перуну. Этот

вывод важен для нас принципиально, так как подводит к правильному восприятию эволюции ре-

лигиозных представлений: она шла не путем полной смены старых верований новыми, а путем на-

слаивания, добавления нового к уцелевшему старому.

Но могло показаться, что такое наслаивание не является общим законом, а было свойственно

лишь той отдаленной эпохе, когда христианство только начинало овладевать умами славян, а язы-

чество было ещё так близко. С целью проверки этого тезиса мною были предприняты три истори-

ко-культурных зондажа. Исходная позиция – этнографический материал XIX – XX вв.; задача –

отыскание достоверных истоков с надежной датировкой.

Первый экскурс связан с широко распространенным узором (четыре сомкнутых квадрата с

точками внутри каждого). Указанный узор, очевидно, означал первоначально «засеянное поле».

Его достоверная хронология – энеолит, трипольская земледельческая культура. Ни в одной более

ранней культуре он не встречен.

Второй экскурс о небесных оленях увел нас ещё глубже, к эпохе, когда охота на северного

оленя была главным промыслом – к эпохе мезолита.

Третий экскурс, посвященный происхождению распространеннейшего ромбического орна-

мента, позволил протянуть нити связи до верхнего палеолита.

Все три сюжета: ромбический орнамент, изображения священных оленей и лосей и

узор-идеограмма засеянной пашни – дожили до наших дней и бытуют в современном народном

искусстве русских, белорусов и украинцев. Глубина народной памяти измеряется десятками тыся-

челетий.

Конечно, нам очень трудно уловить тот исторический момент, когда исчезает содержание

того или иного символа и когда начинается бессознательная традиция, сохранение одной внешней

формы без знания смысла изображаемого.

Во всяком случае, такая значительная глубина памяти и стойкость традиции не дают нам

права замкнуться при изучении славянского язычества в рамках исторических сведений о славя-

нах. Нам необходимо рассмотреть отражение в народной культуре разных представлений, порож-

денных разными эпохами жизни человечества.

Глава третья.

Каменный век. Отголоски охотничьих верований.

О праславянах, обособившихся от других индоевропейских языковых групп, можно говорить

не ранее чем с III – II тысячелетий до н. э., с расцвета бронзового века, обусловившего многие эт-

ногенические процессы.

Огромный период истории первобытного человечества, исчисляемый многими сотнями ты-

сяч лет, должен рассматриваться без этнических ограничений, как период формирования общего

фонда размышлений древнего человека о природе и о своем месте в ней.

Славянская прародина (подробнее см. ниже) обрисовывается в свете последних исследова-

ний как обширная полоса в Европе, вытянутая в широтном направлении от верховий Одера на за-

паде до Среднего Днепра на востоке, на юге её ограничивали цепи гор. В эпоху палеолитических

ледников эта полоса то оказывалась подножием ледяного плато, то сплошь покрывалась мощным

массивом ледника.

В мезолитическое время, когда ледник стремительно таял и отступал к северу, обнажая но-

вые, никогда не виденные человеком земли, будущая прародина славян представляла собой тот

пограничный край ойкумены, с которого началось многовековое заселение Северной Европы

вплоть до Скандинавии и Финляндии. Естественнее всего предполагать, что охотничьи племена

именно этой, окраинной, полосы и начали движение на север, увлекаемые уходящими вслед за

ледником мамонтами. Балтика с её неустойчивыми болотистыми берегами отклоняла движение

зверей и людей в северо-восточном направлении.

Можно допустить, что какая-то часть палеолитических племен осталась на месте, но едва ли

эта часть была значительна. Через бывшую границу ледника должны были двигаться и более юж-

ные охотники, проходившие далее на север или оседавшие здесь. Одним словом, эпоха мезолита –

это время, когда интересующая нас территория стала «проходным двором» для самых различных

племен.

Научные споры об извечности религии, будто бы входившей в число признаков, отличаю-

щих человека от обезьяны, следует считать завершенными победой марксистско-ленинской точки

зрения. Защитниками извечности религии выступали в числе других и археологи, являвшиеся

представителями церкви: Г. Обермайер, кардинал В. Шмидт, аббат А.Брейль. Можно считать ус-

тановленным, что огромный период в жизни человечества был безрелигиозным. Палеоантропы

ещё не сформировали никаких представлений о сверхъестественных силах, и речь может идти

лишь о ледниковых неандертальцах и кроманьонцах

175

Временем зарождения первых религиозных представлений, очевидно, следует считать му-

стьерскую эпоху (средний палеолит но трёхчленной схеме деления), время обитания неандерталь-

цев. Охота на крупных животных, требовавшая управляемой коллективности, усиливала общест-

венные связи, а это вело и к проявлению общественного сознания. К этому времени относятся две

группы фактов, причины появления которых ещё не получили у исследователей исчерпывающего

объяснения, но сами факты тем не менее чрезвычайно важны. Это, во-первых, неандертальские

погребения, а во-вторых, знаменитые «медвежьи пещеры».

Неандертальские погребения встречены в разных местах и не могут быть объяснены случай-

ностью. Особенно в этом убеждают раскопки А. П. Окладникова в гроте Тешик-Таш. Здесь был

найден череп неандертальского мальчика, а около него – два рога горного козла.

«Дальнейшие раскопки выяснили неожиданную и поистине потрясающую картину, подоб-

ной которой не видел ещё ни один исследователь: вокруг черепа мустьерского человека когда-то в

строгом порядке, явно по определенному плану в виде круга, расставлены были рога горного коз-

ла. Это неопровержимо свидетельствовало о том, что здесь был уже разум, логический план дей-

ствий, целый мир представлений, который стоял за этим действием»

176

. Опираясь на идею круга

и на устойчивую ориентировку погребений, А. П. Окладников считает возможным говорить даже

о солнечном культе.

Общая ситуация тешик-ташского захоронения позволяет высказать ещё одно предположе-

ние: не являлась ли пара рогов в центре всей композиции, у самого черепа мальчика, остатком

охотничьей маски, изготовленной, так сказать, из скальпа козла? Маска могла быть не ритуальной,

а обычной принадлежностью охоты на этих осторожных и пугливых животных, но факт захороне-

ния с подобной маской мог бы говорить уже о ритуале. Круговая конструкция вокруг черепа зубра

обнаружена В. А. Городцовым в Ильской мустьерской стоянке.

Человек мустьерского времени (100 – 35 тыс. лет тому назад) существенно отличался от сво-

его далекого предшественника питекантропа. Он знал огонь, он оставил следы как охотничьих

временных стоянок, так и особых мастерских, он умел не только использовать пещеры, но и стро-

ить искусственные жилища. Мустьерцы охотились на крупных опасных зверей и изобрели осна-

щенное каменным рожном копье-рогатину, позволявшее вступать в близкий бой со зверем.

Очевидно, коллективная облав-но-загонная охота сочеталась у них с финальной рукопашной

схваткой отдельных наиболее отважных охотников с медведями, мамонтами, зубрами, кабанами.

Метательные копья-сулицы позволяли поражать на расстоянии такую быстроногую добычу, как

олени, лошади, козлы, косули.

В мустьерских коллективах в связи с их образом жизни должно было усиленно развиваться

175

1 Критическое рассмотрение обширной литературы вопроса дано в книгах В. Ф. Зыбковца (Дорелигиозная эпо-

ха. К истории формирования общественного сознания. М., 1959) и С. А. Токарева (Ранние формы религии и их разви-

тие. М., 1964). Первый автор построил свою работу по историческому принципу, второй – по классификационному.

Оба они взаимно дополняют друг друга.

176

2 Окладников А. П. Утро искусства. Л., 1967, с. 25.

общественное сознание, чувство единства, и одновременно с этим возрастала роль отдельных лов-

ких и бесстрашных охотников, умевших удачно завершить коллективно начатый гон.

Не исключено, что идея воспитания необходимых физических качеств и охотничьего муже-

ства, воплощенная в первобытных инициациях, могла зародиться уже в это время. Во всяком слу-

чае, необходимость в проверке и отборе лучших молодых охотников уже возникла.

Особый интерес представляют знаменитые мустьерские «медвежьи пещеры», в которых

медвежьи кости составляют 95 – 99% всех костных остатков, а количество особей доходит до 800

– 1000 медведей в одном пункте.

Рассмотрению археологических материалов уместно предпослать краткое напоминание о

медвежьих праздниках, во всех подробностях изученных этнографами. Б. А. Васильев, анализируя

собственные наблюдения и огромную литературу вопроса, пришел к выводу, что культ медведя

является чрезвычайно древним, относится к «дошаманскому» периоду в истории религиозных воз-

зрений и был занесен в конце палеолита колонизационным потоком из Сибири в Северную Аме-

рику

177

, что свидетельствует о палеолитической древности культа. Возможность конвергенции в

этом случае автор решительно отвергает. В сибирских этнографических материалах Б. А. Василь-

ев выделяет два хронологически различных пласта: архаичный пласт связан с ритуальной охотой

на медведя, а более поздний – с жертвоприношениями заранее пойманных медведей.

Почти повсеместно медведь называется «стаpиком», «дедом», «священным звеpем»; охотни-

ки явно ощyщают свою pодственнyю связь с медвежьим pодом. Охота на медведя (котоpого за-

пpещено называть своим именем) пpевpащается в длительный pитyал: за несколько дней до выхо-

да в леc охотники поют «медвежьи песни», исполняя по семь песен ежедневно; может быть, здесь

есть какая-то связь с семью звездами Большой Медведицы? Кpоме того, пpоизводятся pитyальные

пантомимы пеpед головой и шкypой когда-то pанее yбитого медведя. Убив (со всякими

пpиговоpами) медведя, охотники отpезают головy и лапы, а вокpyг тyши толпа женщин в поселке

совеpшает огненнyю цеpемонию, обходя медведя с гоpящими и дымящими головнями (не отголо-

сок ли гона?). Голова yбитого медведя становилась центpальным объектом пpаздника; её

вpеменно помещали па столе или специальном помосте и чествовали, а в дальнейшем чеpеп отно-

сили в священное место в лесy, «на медвежье кладбище», недостyпное собакам, и помещали в

«особые медвежьи амбаpы». Академик Геоpги писал, что в таких священных местах «пpевеликие

скоплялись гpyды костей…»

178

Фаллические обpяды, сопpовождавшие медвежьи пpаздники, свидетельствyют о том, что

кyльт медведя мыслился как кyльт возpождения животных, как кyльт плодовитости объектов охо-

ты

179

. От охотничьей обpядности XX в. (Васильев наблюдал медвежий пpаздник y оpочей в 1927

г.) мы можем по фольклоpным матеpиалам спyститься в достаточно далекyю, хотя и не датиpо-

ваннyю стаpинy: захоpонение медвежьего чеpепа и костей зафиксиpовано в 46-й pyне Калевалы:

…Hи на льдy его не бpосил,

Этy маленькyю долю:

Hи в снегy не закопал я:

К золотой холма веpшине,

Рвали б там его собаки.

Hа веpшинy гоpки медной;

Замаpали б скоpо птицы.

Там на деpеве повесил,

Hе сложил его я в топи,

Hа сосне, на стоветвистой,

Hе заpыл в песок глyбоко:

Hа ветвях её кpепчайших,

Там его пpоели б чеpви,

177

3 Васильев Б. А. Медвежий праздник. – СЭ, 1948, № 4, с. 79-80

178

4 Васильев В. А. Медвежий пpаздник, с. 94.

179

5 Васильев Б. А. Медвежий пpаздник, с. 87 и 92.