Рыбаков Б.А. Язычество древних славян

Подождите немного. Документ загружается.

Заговор от порчи стремится предусмотреть все варианты лихих людей, могущих наслать бо-

лезнь:

«… пойду в чистое поле… облаком оболокусь, утренней зарей подпояшуся, мла-

дым месяцем сотънуся, частыми звездами затычуся

от призоров,

от притчи,

от прикосов, от белого,

от урочливого человека,

от прикосливого человека,

от черного,

от чермного [рыжего ],

от русого,

от черноглаза,

от сероглаза…»

Далее следует свыше двух десятков разных антропологических признаков

285

Интересен охотничий заговор «промышлять зверя или птицы».

Начало его подобно предыдущему заговору – от порчи со стороны разнообразных лихих лю-

дей. Главное содержание заговора – в предотвращении вредоносной способности «товарищевой

мысли» и «завидливого глаза». Богородица должна, по просьбе охотника, послать на помощь ему

святого духа, который и оградил бы его от кудесника и кудесницы и всяких соглядатаев:

И втай смотрящих,

и въявь смотрящих,

и с хвоста смотрящих,

из избы смотрящих,

из окна смотрящих,

и сквозь оконницу смотрящих,

из сеней смотрящих,

из ворот, из-под ворот смотреть,

из тыну смотреть,

и встречу идучи смотрящих,

и з зади идучи смотрящих…

И чтоб меня, раба божия,

не мог ни поткнуть,

не испортить,

ни думаю подумать,

ни мыслию помыслить…

И хто не может в леси лесу изчитати,

и тот не мог бы меня, раба

божия, испортить…

не в нове месяце,

не в ущербе месяце,

не в межных днях,

не на утрянной зори,

не на вечерней зори,

не на всходе солнышном,

не по закату солнца,

никто ни в день при солнци,

ни в нощи при месяце,

ни в утрях рано,

ни в вечерях поздно,

285

111 Виноградов Н. Заговоры, обереги…, вып. 2, с. 26 – 27.

«Поставь, госпоже, мать, пресвятая богородица… кругом меня тын железной от

уроков и призоров… от земли и до небес со все четыре стороны»

286

Бесчисленному сонму повсеместных злыдней-упырей (или управляющих их злой силой лю-

дей) в заговорах противопоставлен тоже необозримый сонм добрых сил, берегинь, роль которых к

XVII в. уже перешла к христианским святым (их в заговорах-молитвах поименно перечисляется

свыше сотни) и тысячам тысяч ангелов.

В некоторых заговорах предусматривается желание человека стать лихим, наслать на кого-то

зло, используя мрачное могущество упырей. Именно эти вредоносные заговоры лишены христи-

анского элемента и начинаются с отрицания: «Пойду, не благословясь».

Перемещение злых чар в нужном направлении осуществляется при помощи ветров:

… Ветры буйные,

храбрые ветры,

полуденные,

ночные и полуночные,

денные и полуденные,

дуйте и подувайте,

Дмитрию Александру присушите и приворотите!..

Идолы, дьяволы, покрывайте эти слова

287

К архаичному, охотничьему пласту в заговорах относятся заклинания удачной охоты на вол-

ков, лисиц, рысей, «бусых росомах», зайцев. К святым обращаются с просьбой:

Мчите и гоните со всех 4-х сторон

по моей лыжнице, по моему следу…

серых рыскучих волков,

бурнатых и бурых лисиц,

серых рысей,

бусых росомах,

белых зайцев…

Бежали бы (звери) со всех сторон:

от востока и от запада, от юга и севера.

В день по солнцу,

а в ночь – по месяцу,

по мелким частым звездам,

не держали бы (зверей) ни мхи, ни болота, ни реки, ни озера.

Бежали бы из-за тридесят земель,

из-за тридесят морей,

из-за тридесят рек,

из-за тридесят озер…

288

Есть особые заговоры, обращенные к медведю и к рыси, заговоры от волков, тоже восходя-

щие, очевидно, к далекой охотничьей поре

289

Выше я в ряде случаев свободно пользовался русской средневековой терминологией, соот-

нося заговоры с понятием «упыри».

Думаю, что мы имеем на это право. В некоторых заговорах идет речь о языческих могилах

(«гробах идольских»), а иногда прямо названы упыри («… упирем и мудре-цем…»)

290

. В ряде

286

112 Виноградов Н. Заговоры, обереги…, вып. 2, с. 37.

287

113 Виноградов Н. Заговоры, обереги…, вып. 2, с. 81, 82.

288

114 Виноградов Н. Заговоры, обереги…, вып. 4, с. 17.

289

115 Виноградов Н. Заговоры, обереги…, вып. 3, с. 4.

290

116 Виноградов Н. Заговоры, обереги…, вып. 1, с. 38.

случаев упыри не названы этим именем, но явно подразумеваются: колдун, насылая порчу на че-

ловека, просит в своем заговоре помочь ему «умерших, убитых, с дерева падших, заблудящих, не-

крещенных, безыменных…»

291

В некоторых заговорах перечни умерших не своей смертью, чужеродных мертвецов, само-

убийц становятся такими же подробными и всеобъемлющими, как приведенные выше списки «с

хвоста смотрящих» и «через оконницу смотрящих». Все эти мертвецы – упыри, злыдни – субъек-

ты зла. Они в основном распадаются на две категории: это люди, умершие до срока в результате

несчастий (т. е. побежденные злыми силами), и чужаки, умершие не в своем роду-племени, или же

люди, лишенные традиционной погребальной обрядности.

Д. К. Зеленин очень четко разделил старинные русские представления о мертвых на два по-

лярных, противостоящих друг другу разряда: с одной стороны, умершие поколения родных пред-

ков (деды, дзяды) – покровители и защитники живущих, а с другой – «мертвяки», «заложные по-

койники», упыри, наносящие вред живым людям

292

Все заговоры-наговоры, насылающие порчу, смерть, разлуку, остуду, падеж скота, засуху,

пожар, предусматривают осуществление зловредного замысла при посредстве этих «мертвяков» и

упырей, души которых находятся или близ места нечаянной смерти, или в топких болотах и тря-

синах, но могут и перемещаться (преимущественно по ветру). Поэтому в таких наговорах часто

упоминаются или употребляются в качестве принадлежности обряда земля с могилы, саван из мо-

гилы «незнаемого мертвеца», мертвая рука, гвозди из гроба и т.п. А заговоры-обереги как нега-

тивное отражение вредоносных наговоров предусматривают защиту от упырей, отогнание их си-

лой слова и магического обряда. Понятие «вредоносные мертвяки», вероятно, очень близко к

древнерусскому «навьи», злобствующим мертвецам, летающим в ночных ветрах и убивающим

людей; навий старались умилостивить, топя им в великий четверг баню.

«Заложных покойников» не хоронили по обычному обряду, и в этом не следует винить цер-

ковь, так как по христианским воззрениям «без церковного пенья, без ладана» хоронили только

самоубийц, а в «заложные» попадали вообще все неестественно умершие («убитые, заблудившие-

ся, с дерева падшие»). Если же такой «мертвяк» оказывался похороненным на общем кладбище, то

он мог, по народным представлениям, стать причиной больших общих несчастий, и если несчастье

происходило, то надлежало выкопать упыря из могилы, пронзить его осиновым колом или облить

водой (в случае засухи) и выбросить труп вон из кладбища.

Владимирский епископ Серапион в 1273 г. во время великой «скудости» осуждал подобные

действия: «О, безумье злое, о, маловерье!.. Сим ли бога умолите, что утопла или удавленника вы-

грести? Сим ли божию казнь хощете утишити?»

293

. О подобных обычаях писал в XVI в. Максим

Грек: «Телеса утопленных или убиенных и поверженных не сподобляюще я погребанию, но на

поле извлекше их, отыняем колием». Если же весною дули «студеные ветры», могущие поморо-

зить всходы, то «аще увемы некоего утопленного или убитого неиздавна погребена… раскопаем

окаянного и извержем его негде дале»

294

Наряду с такими решительными действиями, ставившими целью обезвреживание «злодея-

тельного мертвяка», широко практиковалось задабривание опасных покойников. Раз в году, на се-

мик, их поминали и отпевали. Зеленин приводит интересный пример поминок по врагам. В Обо-

нежье сохранились могилы «лисовчиков» – поляков, грабивших здешние села в Смутное время.

«Панов» поминали в семик (седьмой четверг по пасхе); «в честь их варят кисель, который и едят у

часовни в роще. Один год пропустили это празднество, и случился неурожай овса, что приписано

было мщению „панов“; с тех пор празднуют аккуратно каждый год»

295

. Перед нами здесь самое

291

117 Зеленин Д. К. Очерки русской мифологии. Умершие неестественной смертью и русалки. Пг., 1916, вып. 1,

с. 21.

292

118 Зеленин Д. К. Очерки русской мифологии, с. 68 и др.

293

119 Петухов Е. В. Серапион Владимирский, русский проповедник XIII в. СПб., 1888. Прибавл. с. 14.

294

120 Зеленин Д. К. Очерки русской мифологии, с. 58, 59.

295

121 Зеленин Д. К. Очерки русской мифологии, с. 103.

настоящее жертвоприношение вредоносным мертвецам, о котором автор «Слова об идолах» XII в.

сказал, что в древности славяне «требы клали упырям…».

Представления об особой таинственной, но отчасти управляемой силе мертвяков-упырей

должны были возникнуть очень рано, ещё в недрах охотничьего общества. Та повсеместность ду-

хов зла, которая отмечена русскими заговорами XVII – XIX вв., их связь с темным лесом, трясу-

чими болотами багнами, оврагами, реками и озерами позволяют предполагать, что мезолитиче-

ский неведомый лес, покрывавший тогда пол-Европы, наложил свой отпечаток на первоначальные

представления о подстерегающих человека в этих местах силах зла. В этом лесу легко было заблу-

диться, упасть с дерева, высматривая дым своего стойбища, утонуть в трясине, погибнуть в схват-

ке с волчьей стаей. Погибшие неведомо где, побежденные вредоносными силами, очевидно, сами

становились в глазах сородичей опасными представителями стана невидимых, предполагаемых

прагов. В состав упырей попадали, по всей вероятности, и убитые реальные враги, чужеплеменни-

ки, и «изверги рода человеческого» – преступники, изгнанные из племени и умершие вне племен-

ной территории.

Собранные подьячими XVII в. и этнографами XIX – XX вв. языческие заклинания и нагово-

ры прошли очень долгий исторический путь. Живучесть этого жанра, его практическое примене-

ние вплоть до сравнительно недавнего времени обусловили пополнение его многими поздними

элементами. Из двух половин первобытного дуалистического мировоззрения – духов добра и ду-

хов зла – уцелела в своем виде лишь вторая, тогда как первая (духи добра) почти целиком хри-

стианизировалась. Языческое заклинание, сопровождавшее языческие действия, превращалось в

христианскую молитву, где отголоском первобытности была лишь обязательная множественность

защитников человека: десятки и сотни святых и «тьмы тем» безымянных ангелов.

Древние берегини оказались полностью замененными христианскими персонажами.

Дуализм остался в резкой контрастности формул обращения, в деталях обрядности. Когда

речь шла о помощи людям, об ограждении от злыдней, то человек вел себя как обычно: умывался,

крестился, шел дверьми и воротами в чистое поле, лицо свое обращал к восходящему солнцу. Ес-

ли же сам человек задумывал черное, злое дело, то и шел он, «не благословись», «собачьей ды-

рой» на закате или в полночь и не в чистое поле, а в темный лес, поближе к обиталищам упырей.

Злые силы обрисованы в заговорах необычайно архаично, и это помогает нам в какой-то ме-

ре представить себе главную сущность первобытного охотничьего анимизма.

Во-первых, злые силы заговоров связаны в значительной мере с различными мертвецами,

чужими, неведомыми и поэтому враждебными, или же своими соплеменниками, погибшими неес-

тественной смертью, т. е., по представлениям первобытного охотника, побежденными, плененны-

ми злыми силами леса, болотной трясины, речного омута или враждебными хортами, рысями и

росомахами. Таковы вероятные основы веры в упырей.

Во-вторых, заговоры настойчиво и педантично, во всю волю фантазии своих сочинителей

утверждают повсеместность злых сил. Зло подстерегает человека везде; им пронизана вся приро-

да. Аккумулятором зла и причинителем зла может быть не только лес вообще, но и определенное

дерево, и не только дерево в целом, но и какая-то его часть. Поэтому заговор предусматривает

нейтрализацию злого начала «в дереве, и в листе, и корени, и в ветвии». Зло может грозить ото-

всюду, источником зловредности может быть любой предмет, любой человек, любой «лихой

взгляд» из окна, из-за тына, из-под ворот или сквозь щель в избе. Переносчиками зла являются

ветры всех направлений, все «семьдесят семь ветров», полуденных и полуночных.

Сила упырей лишена антропоморфности. Эманация зла исходит от упырей, но сама зловред-

ная сила, носимая ветрами, бесформенна, бестелесна и невидима.

Охотничья первобытность, многотысячелетняя пора формирования человечества, человече-

ского общества, его отношения к природе и начальная пора выработки мировоззрения оставила

неизгладимый след в религиозных представлениях всех последующих времен.

Тотемические представления, анимизм, магия всех видов, культ животных и культ предков –

всё это коренится в разных хронологических пластах каменного века, в психологии первобытного

человека эпохи присваивающего хозяйства. Однако пережитки этих отдаленных воззрений хоро-

шо прослеживаются у всех цивилизованных народов (в том числе и у славян) вплоть до XX в., пе-

реплетаясь с мощным потоком иных представлений, порожденных земледельческой эпохой.

В этой главе мы рассмотрели лишь отчасти следы охотничьей первобытности в позднейшем

восточнославянском фольклоре, бегло коснувшись некоторых обрядов и частично цикла волшеб-

ных сказок. Их, этих следов, очень много в обрядах (комоедицы, турицы и др.), в народном кос-

тюме (головные уборы: рога, сорока, кичка, кокошник), в хороводных игрищах и танцах (бычок,

гусачок), в детских народных играх, которые нередко оказываются последней стадией вырожде-

ния древних языческих обрядов (например, упомянутый уже «Ящер»).

Заговоры-заклинания отразили архаичные анимистические представления о берегинях и

упырях, о повсеместности, полной растворенности в природе вредоносных, враждебных сил.

Всё это представляет для нас очень большой интерес и должно быть рассмотрено подробно,

но это целесообразно сделать лишь после того, как мы ознакомимся со второй великой эпохой в

жизни человечества – с эпохой земледельческого хозяйства, породившей множество новых пред-

ставлений.

Охотники каменного века рассматривались здесь, естественно, вне связи с какими бы то ни

было этническими группами (улавливались лишь пережитки, прослеживаемые у славян); в после-

дующей же, земледельческой, эпохе уже обозначатся контуры праславянского массива, и рассмот-

рение языческих представлений постепенно приобретет, так сказать, славянскую конкретность.

Глава четвертая.

Золотой век энеолита (древние земледельцы)

Переход от охотничьего, присваивающего хозяйственного комплекса к производящему зем-

ледельческо-скотоводческому означал крупнейший переворот во всей жизни человечества, в том

числе, естественно, и в сфере религиозной. Длительная эпоха упырей и берегинь сменилась аграр-

ным культом рожаниц и Рода. u Земледелие распространялось по послеледниковой Европе весьма

неравномерно, продвигаясь из Малой Азии на Балканский полуостров, на Дунай и далее в более

северные области. На той территории, где мы знаем средневековых славян, земледелие было уже

известно в V-IV тысячелетиях до н. э. Поскольку славянское язычество в своей основной сущно-

сти есть прежде всего первобытная земледельческая религия, постольку для нас будут очень важ-

ны самые глубинные корни земледельческих религиозных представлений, относящиеся даже к той

отдаленной эпохе, когда о славянах или даже «праславянах» говорить ещё рано.

Наша задача распадается на две части: во-первых, надлежит рассмотреть неолитиче-

ско-энеолитические земледельческие культуры того времени, когда славян как истори-

ко-культурного явления ещё не было (VI – III тысячелетия до н. э.), и, во-вторых, ознакомиться с

культурами бронзового века, когда контуры славянского мира можно уже угадывать и можно ста-

вить вопрос о том наследстве, которое предки славян получили от предшествующего времени, и о

том, как развивалась сама славянская культура. Но для того чтобы избегнуть беспредметности и

абстрагированной стадиальности, целесообразнее всего анализировать материал, наиболее близ-

кий к предполагаемым предкам славян. Без наложения хотя бы приблизительного контура пред-

полагаемой «славянской прародины» на карту европейских археологических культур земледель-

ческого периода нам будет очень трудно осмыслить процесс выработки аграрных культов у позд-

нейших славян.

Обоснование своего понимания «прародины» я перенес в следующую часть – «Древнейшие

славяне», где помещена и карта, с которой следует сообразовываться при чтении этой главы.

Первобытная Европа в конце неолита и на грани открытия меди представляла собой весьма

неоднородную в этническом отношении картину: её пиренейско-французский юго-запад был засе-

лен протоиберийскими баскоидными (?) племенами; низменности по берегам Северного моря и

Балтики – палеоевропейцами, потомками местных мезолитических племен, а весь лесистый севе-

ро-восток (от Валдая и верховьев Дона до Урала) – предками финно-угорских и самодийских пле-

мен.

Сочетание лингвистических данных с археологическими позволило в настоящее время опре-

делить очаг древнейших индоевропейцев в бассейне Среднего и Нижнего Дуная и на Балканском

полуострове

296

Недостаточно ясен вопрос о восточном пространстве первичного индоевропейского массива.

Есть сторонники значительного расширения этого массива на восток, не только в Малую Азию, но

и до Каспия; к нашей теме это прямого отношения не имеет.

Индоевропейцы V тысячелетия до н. э. предстают перед нами как земледельческие племена с

яркой и интересной культурой.

На протяжении почти целой тысячи лет (с середины V тысячелетия) наблюдается расселение

индоевропейских земледельцев в северном направлении. Первоначальный массив складывался

южнее того горного барьера (Альпы – Рудные горы – Карпаты), за которым в другое, более позд-

нее время начали консолидироваться праславяне. При расселении этот барьер был пройден с юга

на север через основные горные проходы, и земледельцы устремились в большие речные долины

Рейна, Эльбы, Одера и Вислы. К верховьям двух последних рек, которые облегчали дальнейшее

расселение на север (протекавших по прародине), южане выходили через так называемую Морав-

скую Браму между Судетами и Татрами. Несколько иначе складывались обстоятельства восточнее

Карпат: здесь уже не было горной преграды и контакты дунайских племен с земледельческими

племенами по Днестру и Южному Бугу устанавливались проще.

В результате этого земледельческого расселения (названного французским автором «mise en

place») на огромном пространстве в Европе складывается более или менее единая культура племен

линейно-ленточной керамики. Она простиралась от Рейна до Днестра и правых притоков Днепра,

от Поморской низменности до Дуная, смыкаясь вплотную с «материнскими» индоевропейскими

культурами Дуная и Балкан. Внутри этого ареала (особенно севернее горного барьера) заселение

было не сплошным; поселения линейно-ленточной культуры тянулись вдоль самых крупных рек и

оставляли очень большие пространства незаселенными; там могло оставаться древнее туземное

население.

В результате широкого расселения индоевропейцев в неолите значительная часть будущей

славянской прародины оказалась заселенной южными индоевропейскими земледельческими пле-

менами.

В начале энеолита, к середине IV тысячелетия до н. э., когда ещё существовала индоевропей-

ская языковая общность, картина была такова: в центральной части прежней линейно-ленточной

культуры как продолжение её формируются интересные культуры накольчатой керамики и лен-

дельская (внутри восточной части накольчатой). На востоке формируется трипольская культура, в

значительной мере вписывающаяся в рамки будущей прародины славян.

К этому времени лингвисты уже определенно говорят о «языковых предках протославян»,

размещая их в юго-восточной зоне индоевропейской общности. Отмечается связь славянских язы-

ков с хеттским, армянским и индийским, а также с дако-мизийским (не фракийским). Из этого де-

лается очень важный вывод: «Языковые предки „протославян“ в составе ДЮВЗ (древнейшей

юго-восточной зоны индоевропейского языкового единства)… могли на этом этапе своего языко-

вого развития находиться только среди носителей ТК (трипольской культуры) её среднего этапа»

297

. Применительно к той условной территории, которую мы должны держать в поле зрения, дело

обстоит так: западнее Вислы сосуществуют накольчатая и лендельская земледельческие культуры,

а восточнее Вислы – трипольская, тоже земледельческая культура, часть которой признается лин-

гвистами родственной славянам.

Ситуация эта существует около тысячи лет. По всей вероятности, какая-то часть накольча-

тых (лендельских) племен IV – первой половины III тысячелетия тоже имела отношение к славян-

скому этногеническому процессу. Кроме упомянутых выше земледельческих племен, шедших на

территорию будущей «прародины славян» с дунайского юга, из-за Судет и Карпат, сюда же про-

никали инородные племена со стороны Северного моря и Балтики. Это – «культура воронковид-

ных кубков» (TRB), связанная с мегалитическими сооружениями. Она известна в Южной Англии

и Ютландии. Наиболее богатые и концентрированные находки сосредоточены вне прародины,

между нею и морем, но отдельные поселения встречаются часто на всем течении Эльбы, Одера и

Вислы. Культура эта почти синхронна и накольчатой, и лендельской, и трипольской, сосуществуя

296

1 Горнунг Б. В. Из предыстории образования общеславянского языкового единства. М., 1963.

297

2 Горнунг Б. В. Из предыстории образования…, с. 35.

с ними более тысячи лет.

Своеобразную и достаточно высокую культуру воронковидных кубков считают результатом

развития местных мезолитических племен и, по всей вероятности, неиндоевропейской, хотя есть

сторонники отнесения её к индоевропейской общности. Один из центров развития этой мегалити-

ческой культуры лежал, вероятно, в Ютландии.

Как упоминалось выше, со времен энеолита (IV – III тысячелетия до н. э.) лингвисты начи-

нают следить за «языковыми предками славян». Это делается на основе сходства тех или иных

грамматических формообразований у разных народов, когда-то живших общей языковой жизнью.

Так как лингвистам удается определить относительную датировку тех или иных языковых явле-

ний, то тем самым определяется не только близость славян к тем или иным народам, но и прибли-

зительное время этих связей и смена одних связей другими.

Довольно аморфная и расплывчатая (как в географическом, так иво временном отношении)

картина, получаемая лингвистами, приобретает определенность и историческую конкретность в

тех случаях, когда удается более или менее достоверно сопоставить выводы лингвистов с археоло-

гическими культурами: археология дает географию, хронологию и облик народной жизни, сопос-

тавимый с данными языка.

Одну из таких попыток сделал ещё в 1963 г. Б. В. Горнунг. Он делит предысторию славянст-

ва на следующие этапы

298

1. Языковые предки славян. Неолит, энеолит (V – III тысячелетия до н. э.).

2. Протославяне. Конец энеолита (конец III – начало II тысячелетия).

3. Праславяне. Расцвет бронзового века (с середины II тысячелетия до н. э.).

Рассмотрим каждый из этапов в отдельности, внося по мере надобности коррективы, осно-

ванные на новейшей археологической литературе.

1. Языковые предки славян. Выше уже перечислены археологические культуры, наполнив-

шие территорию, которая к третьему этапу (праславяне) стала областью размещения племен, гово-

ривших на славянском языке.

Лингвист в качестве языковых предков славян указывает на один из локальных вариантов

трипольской культуры, что покрывает только юго-восточную часть будущей прародины.

Как отнестись нам к тем индоевропейским поселенцам, которые разместились на Висле и за-

паднее её? Их языковая принадлежность нам неизвестна, но следует учитывать, что они вышли из

тех же северных районов индоевропейской общности, к которым географически относится и Три-

полье; их языки могли быть близки к языкам трипольских племен.

Не вдаваясь в языковую (диалектную) принадлежность индоевропейских иммигрантов, их,

по всей вероятности, следует рассматривать как слагаемые будущего славянского массива.

Субстратом по отношению к славянам было, очевидно, и население культуры воронковид-

ных кубков.

2. Протославяне. Новый этап в жизни северных индоевропейцев связывают с возникновени-

ем так называемой культуры шаровых амфор на рубеже III и II тысячелетий. Культура шаровых

амфор сложилась в результате полуторатысячелетнего успешного развития земледельческих пле-

мен энеолита. К древнему земледелию прибавилось значительно развившееся скотоводство, ко-

лесный транспорт (упряжка волов), овладение верховым конем. Очевидно, очень далеко по срав-

нению с обычной энеолитической общественной нивелированностью зашло социальное развитие

внутри племен. Выделились вожди и воины-всадники; археологам известны погребения вождей в

больших мегалитических гробницах, иногда в окружении убитых в процессе погребального обря-

да людей.

Исследователи называют носителей этой культуры то пастухами,, то разбойниками, то куп-

цами; все эти виды деятельности вполне совместимы в одном обществе.

Увеличение стад кругного рогатого скота, борьба за эти стада, отчуждение и неравномерное

распределение их, возможность перемещаться вместе с имуществом в повозках-телегах (колыма-

гах) на значительные расстояния под охраной конных воинов, развитие обмена – всё это коренным

образом меняло устоявшийся земледельческий уклад, вносило в него и социальное неравенство, и

военное начало, и отношения господства и подчинения как внутри каждого племени, так и между

отдельными племенами. Вполне возможно, что в этих условиях могли появиться первичные сою-

298

3 Горнунг Б. В. Из предыстории образования…, с. 17, 18, 35, 73.

зы племен, а вместе с ними могло происходить и слияние мелких племенных диалектов в более

обширные языковые области.

Эпоха шаровых амфор была как бы первым историческим действием племен на север от Су-

дет и Карпат. Результатом этого действия (основой которого являлась быстро прогрессировавшая

социальная структура племен) была консолидация упомянутых выше разнородных этнических

элементов, создание на 400 – 500 лет некоей новой общности и даже проявление внешней экспан-

сии в разных направлениях.

Географически культура шаровых амфор покрывала почти всю прародину (за исключением

восточного клина за Днепром), и, кроме того, выходя за рамки этой будущей прародины славян на

север, она покрывала все южное побережье Балтийского моря – от Ютландии до Немана, а на за-

паде переходила за Одер и занимала бассейн Эльбы.

Таким образом, она простиралась с запада на восток от Лейпцига до Киева, а с севера на юг

от Балтийского моря до горного барьера. Б.В. Горнунг, исходя из лингвистических данных, пола-

гает, что «северная сообщность», отраженная археологически в культуре шаровых амфор, соот-

ветствует временной близости протогерманцев, протославян и протобалтов

299

Б. В. Горнунг правильно полемизирует с А. Я. Брюсовым, полагавшим, что герма-

но-балто-славяне археологически представлены культурой боевых топоров, значительно более

южной по происхождению и слишком широко распространившейся. Сам Б. В. Горнунг, пользо-

вавшийся ещё недостаточно уточненными археологическими картами, допускает, на мой взгляд,

существенную ошибку в размещении компонентов «северной сообщности», полагая, что прото-

леттолитовцы находились «где-то между средним Одером и средней Вислой», а славяне – только к

востоку от Вислы. Новейшие исследования показывают, что область шаровых амфор заходила да-

леко на северо-восток от Вислы, в позднейшие прусско-литовские земли в бассейне Нарева и Пре-

геля, где естественнее всего без всяких натяжек могут быть размещены прабалты

300

Возможно, что прабалтийскими (прусскими?) племенами была в то время заселена также и

часть морского побережья от устья Вислы до устья Одера. Протогерманцы размещались западнее

Одера и по всему бассейну Эльбы. Можно допустить, что культура шаровых амфор как опреде-

ленное историческое новообразование охватила не все протогерманские племена, как и не все

протобалтские, а лишь восточную часть первых и юго-западную часть вторых; к протогерманцам,

например, может быть отнесена и синхронная михельсбергская культура по реке Рейну, разме-

щенная в рамках неолитической линейно-ленточной культуры.

Протославяне в этом триедином сообществе занимали, по всей вероятности, обширную об-

ласть («польская» и «восточная» группы) на запад – от Вислы до Одера и на восток от неё – до

Волыни и Днепра.

Центр формирования новой культуры, её старейшую фазу размещают у Вислы, в округе

Гнезна

301

3. Праславяне. Праславянский этап определяется лингвистами как длительное время (около

2000 лет) существования единого общего праславянского языка. Начало этого этапа датируется

или первыми веками II тысячелетия до н. э. (В. И. Георгиев), или же серединой II тысячелетия до

н. э. (Б. В. Горнунг).

Археологические данные склоняют нас ко второй дате, так как начало II тысячелетия – время

энергичного и напористого расселения воинственных конных пастухов, индоевропейских ковбоев,

носителей культуры боевых топоров или шнуровой керамики

302

. Это историческое явление род-

299

4 Горнунг Б. В. Из предыстории образования…, с. 71 – 74.

300

5 Hensel W. Polska Starozytna. Warszawa, 1973, s. 95, fig. 75.

301

6 Hensel W. Polska Starozytna.

302

7 Наличие верховых коней у пастухов эпохи шнуровой керамики документировано недостаточно. Западные

ученые определенно считают коня важным признаком шнуровиков (Hensel W. Polska Starozytna, s. 107). Кости лошади

отсутствуют в могилах точно так же, как отсутствуют и кости коровы, в одомашнивании которой никто не сомневает-

ся. В поздних фатьяновских могильниках появляется конь. В пользу верховых коней у носителей культуры боевых

топоров свидетельствует форма основного оружия – молоткообразных топоров.

ственно тому процессу, который привел к образованию культуры шаровых амфор, но только дви-

жение «шнуровиков» охватило значительно большую территорию. Движение это нельзя представ-

лять кавалерийским набегом, так как в культурах шнуровой керамики хорошо известно земледе-

лие. Шло расселение и внедрение в редко заселенные северные пространства. «Щнуровики» дош-

ли до северо-восточной Прибалтики и до Верхней и Средней Волги (фатьяновская культура); юж-

ной их границей оставались среднеевропейские горы и причерноморские степи.

Расселение, внутренние перемещения и изменение этническо-племенной карты Европы про-

должались, постепенно замедляясь, около тысячи лет, захватив начало бронзового века. Когда по-

ложение стабилизовалось в середине II тысячелетия до н. э., то обозначились определенные ус-

тойчивые археологические общности, иногда довольно значительные по объему. То обстоятельст-

во, что лингвисты, исходя из своих языковедческих примет, относят именно к этому времени обо-

собление праславянского массива от остальных индоевропейских пранародов, позволяет сблизить

лингвистические данные с археологическими. Лингвисты сами сделали это, остановив свое вни-

мание на тшинецко-комаровской культуре XV – XII вв. до н. э., как удовлетворяющей всем лин-

гвистическим соображениям

303

К выводам Б. В. Горнунга следует сделать одно примечание: лингвистические соображения

заставляли его прочнее связывать прародину славян с восточной, карпато-днепровской областью.

Первоначально памятников тшинецкой культуры здесь было известно немного. Работа А.

Гардавского, доказавшего распространение тшинецкой культуры и на этой области, Б. В. Горнун-

гу ещё не была знакома. Новейшие же исследования С. С. Березанской упрочили выводы А. Гар-

давского, и та «пунктирность» археологических сближений лингвиста Б. В. Горнунга, которая

ощущается в его книге, теперь должна исчезнуть и уступить место полной взаимоподтверждаемо-

сти данных археологии и языкознания.

Интересным доказательством правильности археолого-лингвистических сближений является

утверждение Б. В. Горнунга о наличии ещё на про-тославянском этапе славяно-дакийских связей

304

. В центре тшинецкой культуры находятся группы памятников, иногда выделяемых в особую

комаровскую культуру, для чего едва ли есть основания. На этом комаровском участке тшинецкой

культуры прослеживаются связи с закарпатскими юго-западными культурами, иногда неправиль-

но называемыми «фракийскими», тогда как их следует называть «дакийскими»: фракийцы нахо-

дились много южнее, за Дунаем.

Связи этого района с закарпатскими протодакийскими областями, осуществляемые через

горный проход Русскую Браму, объясняются, по всей вероятности, большими запасами соли близ

Галича (Коломыя), само имя которого означает «Соляной». Соляные залежи могли быть источни-

ком богатства тех праславянских племен, которые владели этой счастливой землей, что и опреде-

лило несколько иной облик культуры этих мест.

Тшинецкая культура, раскинувшаяся от Одера до Сейма, просуществовала 400 – 450 лет. Она

отражала только начальный этап формирования самостоятельного праславянского мира.

Лингвисты, как уже говорилось, определяют весь праславянский этап очень широко. В. И.

Георгиев, например, отводит ему значительную часть II тысячелетия до н. э. и целиком все I тыся-

челетие до н. э.; Ф. П. Филин, датируя обособление восточных славян VII в. н. э., растягивает тем

самым существование праславянского этапа ещё на несколько столетий

305

. В истори-

ко-культурном плане такой двухтысячелетний праславянский этап не представляется единым, од-

Как оружие пешего боя они совершенно нерациональны, а как оружие всадника каменные топоры-булавы весьма

эффективны. Булавы и «топоры с поворозою» (темляком) дожили в конных войсках до XVII в.

303

8 Горнунг В. В. Из предыстории образования…, с. 126.

304

9 Горнунг Б. В. Из предыстории образования…, с. 17.

305

10 Георгиев В. И. Исследования по сравнительно-историческому языкознанию. М., 1958. Автор завершает пра-

славянский этап переходным периодом, падающим на первые века н. э. (пшеворско-зарубинецкая культура); Филин

Ф. П. Происхождение русского, украинского и белорусского языков. Л., 1972, с. 28.

100

нородным. Вероятно, лингвисты должны получить задание от археологов, которые могли бы на-

метить несколько хронологических отрезков по 200 – 400 лет, отличающихся один от другого

темпом развития, внешними связями, схождением или расхождением восточной и западной поло-

вин славянского мира, появлением новых социальных форм и т. п. Крупные исторические явления

должны были неизбежно сказаться на языке, как в области внутреннего его развития, так и в об-

ласти внешних связей и влияний.

К трем разделам Б. В. Горнунга («языковые предки», «протославяне», «праславяне») необхо-

димо добавить четвертый, детализирующий понятие праславян: «исторические судьбы прасла-

вян».

Думаю, что этих предварительных замечаний достаточно, для того чтобы показать важность

дославянских археологических культур на той территории, где позднее в определенных историче-

ских условиях начинают формироваться праславяне. Корни очень многих земледельческих рели-

гиозных представлений уходят, естественно, в ту отдаленную эпоху, когда «протоэтническая»

карта Европы была ещё совершенно иной, а новые представления о мире, о сверхъестественных

мировых силах уже складывались, оформлялись и, как покажет последующее изложение, легли в

основу не только первобытного, но и средневекового язычества.

Неолитические земледельческие племена той обширной области, где формировалось индо-

европейское языковое сообщество (Дунай, Балканы и, может быть, часть южнорусских степей),

существенно отличались от своих мезолитических предков как хозяйством, так и мировоззрением.

Земледельческо-скотоводческий комплекс, ознаменовавший переход к производящему хозяйству,

изменил и быт и отношение к природе. Оседлость, широкое применение глины для самых разных

обиходных целей и рассредоточение культа по отдельным жилищам – всё это в совокупности по-

зволило сохраниться огромному количеству источников для изучения религиозных представлений

древнейших индоевропейцев-земледельцев. Достаточно сказать, что только одних глиняных риту-

альных фигурок найдено в разных поселениях свыше 30 000. Исследовательница неолитического

узора на глиняной посуде насчитала только на территории Югославии свыше 1100 разновидно-

стей орнамента!

306

К сожалению, всё это источниковедческое богатство изучено специалистами совершенно не-

достаточно.

В ряде публикаций обращалось внимание преимущественно на формальную классификацию,

но и эта систематизаторская работа ещё очень далека от завершения. К сожалению, в большинстве

работ очень мало внимания уделялось семантике первобытной пластики и росписи.

Материал огромной историко-философской важности, необходимый для понимания земле-

дельческой идеологии всех последующих эпох, оставался нераскрытым, непрочтенным. Это при-

водило к тому, что за его прочтение приходилось браться исследователям, далеким по своей спе-

циальности от неолита и энеолита, но заинтересованным в историческом осмыслении богатств

энеолитического искусства.

В 1965 г. я предпринял попытку рассмотреть космогонию и мифологию земледельческих

племен трипольской культуры, но это касалось только одного, северо-восточного участка индоев-

ропейской общности и написано только на основе опубликованных материалов, без привлечения

музейных коллекций

307

. В 1968 г. вышла статья Драги Гарантийной, посвященная религии индо-

европейских племен Балканского полуострова

308

. Основное внимание обращено исследователь-

ницей на культ матери-предка, который, по её мнению, одновременно может быть и культом ма-

тери-земли. Отмечаются и тотемические элементы в неолитическом искусстве. В том же 1968 году

306

11 Bregant Tatjana. Ornamentika na neolitski keramiki v Jugoslaviji. Ljubljana, 1968.

307

12 Рыбаков Б. А. Космогония и мифология земледельцев энеолита. – СА, 1965, № 1, с. 24 – 47; № 2, с. 13 – 33.

308

13 Гарашанина Драга. Религиjа и култ неолитског човека на Централном Балкану. – В кн.: Неолит Централног

Балкана. Белград, 1968, с. 241 – 264.