ЕЛ.
Богатырёва.
Структура времени в эмиграции
65
нанной, отрефлексированной, связанной с процессом индиви-
дуальной самоидентификации в новой социокультурной сре-
де.
Они сами конструировали и воссоздавали собственную са-
мобытность, «встраивая» себя в реконструируемый ими же
ряд. Вот где появилась возможность ощутить релятивность
времени на собственном опыте. Переживание длительности
превращается в попытку остановить мгновение, в вечно для-
щееся «настоящее», а точнее — в сконструированное мифоло-
гизированное прошлое. Для него характерен специфический
темп, ритм и отсутствие однонаправленности: оно циклично
и фиксирует смену состояний «внутри» и «снаружи». Это вре-
мя задается особым ритмом: не случайно именно музыка,
и именно вполне определенные музыкальные ритмы и музы-
кальные инструменты, подчеркивающие национальную спе-
цифику (представление о которой включало и балалайку,
и цыганские песни под гитару), исполняют здесь роль органи-
зующего начала.
Реконструируемое «другое время», как я уже упомянула,
явилось координатой стилизованного образа «другой культу-
ры»
,
с которой прибывшие могли бы ассоциировать себя. При-
чем независимо от разделяемых ими убеждений, позиций,
независимо от принадлежности прибывших к тому или иному
общественному лагерю созданный ими образ получился на
удивление однородным. Причина в том, что поиск оснований
для самоидентификации осуществлялся за пределами назван-
ных (весьма существенных для представителей эмиграции
первой волны) различий. Другими словами, речь шла о такой
самопрезентации, которая воплощала бы представление
о культурной принадлежности представителей диаспоры
средствами искусства. Забегая вперед, скажем, что сложив-
шийся образ оказался с оттенком «я-для-другого», и его не-
просто было соотнести и с имиджем политической эмигра-
ции, и с представлением о культуре метрополии. Это подтвер-
ждает догадку о том, что созданный образ отвечал не столько
потребностям самореализации, сколько интересам обмена, по-
средством которого прибывшие нашли свою нишу и функцию
в новом обществе. То есть — целям налаживания коммуника-
ции со средой, в которой они пребывали.
Культуротворческая деятельность диаспоры (будь то в Па-
риже, Берлине, Шанхае или Стамбуле) позволяет представить
культуру российского зарубежья не только как продолжение
традиций или ответвление в рамках истории отечественной
культуры, но и как относительно самостоятельный феномен
в более широком культурном контексте, каким он выступал
в разные периоды даже по отношению к своей «культурной
метрополии». Специфическим товаром, продуцируемым пред-
ставителями русской эмиграции первой волны, окажется сво-
бодное время, превращенное в факт культуры. Примерно та-