Риккерт Генрих. Науки о природе и науки о культуре

Подождите немного. Документ загружается.

На этом отрицательном выводе я хотел бы окончить развитие моей

мысли. В положительном отношении результат невелик, и, чтобы пред-

упредить недоразумения, подчеркиваю особенно, что понятие действова-

ния, которым мы пользовались, чтобы, по крайней мере, вскрыть воз-

можность психофизической причинности, само в высшей степени неоп-

ределенно и не позволяет с помощью его из необозримого многообразия

эмпирической действительности выделить однозначно, строго научным

образом, один процесс в качестве причины и другой — следствия, как это

возможно с установлением причинных равенств. Мы сделали лишь

попытку снова вернуться от естественно-научного мира понятий к непо-

средственной жизни и хотели этим только очистить поле для нового,

отличного от механического понимания причинных отношений. Доста-

точно, если удалось установить, что для причинной связи качественно

определенного тела с психическим бытием принципиально нет других

препятствий, чем для причинной связи двух качественно определенных

тел или двух психических процессов между собою. Возникновение цвет-

ной жидкости из двух бесцветных или вызванное одним представлением

появление другого по так называемым законам ассоциации совершенно

в той же мере непонятны, как воля, которая движет рукою, или выстрел,

рождающий испуг. Вопрос лишь в том, представляет ли логический

интерес зафиксировать в понятиях причинные отношения не только

в обоих первых случаях, но и в двух последних, и если да, то как это

сделать.

Отвечать здесь на этот вопрос не входит уже в мою задачу, и я позво-

лю себе сделать только краткий намек на общую тенденцию этих

рассуждений, чтобы не оставлять никакого сомнения относительно на-

правления, в котором нужно искать дополнения вскрытых мною одно-

сторонностей. К счастью, теперь все более укрепляется сознание того,

насколько недостаточны продукты естественно-научного образования

понятий для всестороннего философского мировоззрения. Но не всегда,

по-видимому, старания преодолеть односторонности бывают удачны.

Жалуются на неудовлетворительность непосредственно данной дейст-

вительности и стремятся к полной реальности как к трансцендентному,

постижимому только чистой мыслью. Здесь не место решать вопрос

о правомочности таких попыток, заметим только одно, что, прежде чем

стремиться к трансцендентному, философия в первую очередь должна

бы снова восстановить в ее правах полную ценность реальности, заклю-

чающейся в непосредственно данном опыте. Упрекать ее в скудости она

может лишь потому, что часто смешивает ее с тонкой сетью логических

абстракций естествознания, образованной для специальных познава-

тельных целей, и за ней забывает то, что вторгается к нам в неоспоримой

реальности с каждым мгновением жизни. При таких условиях нам

нужен, по крайней мере в ближайшее время, эмпиризм и позитивизм,

который, разумеется, не имеет ничего общего с тем, что понимает под

этим "естественно-научное мировоззрение", но который, напротив, по-

может нам сознать, что действительность бесконечно превосходит своим

богатством все естественно-научные теории.

361

Разумеется, мы никогда не можем оставаться при одной данности,

и никакое знание не обнимает полной реальности опыта; мы должны

постоянно преобразовывать и перерабатывать его нашей мыслью, так

что самый широкий эмпиризм является только первой ступенью. Но

в философии мы должны не только стремиться к общим понятиям

о мире, но относиться со вниманием и к тем точкам зрения, с которых

подходят к миру опытные науки и прежде всего подлинная наука о дейст-

вительности, т. е. история. Это имеет огромное значение и для нашей

проблемы, так как с точки зрения исторической науки возможность

отличной от механической теории причинности, и притом психофизичес-

кой причинности, превращается в необходимость.

Что касается, во-первых, понятия причинности вообще, то, правда,

не задача истории где бы то ни было искать причинные законы, так как

она, сколько бы ни утверждали противное чуждые истории модные

натуралистические теории, имеет дело с однократным, особым развити-

ем вещей, а не с общими, неизменными абстракциями, но общий принцип

причинности, т. е. идея причинной связи всех индивидуальных событий,

остается необходимым особенно для науки о действительности. Но как

могла бы она свои однократные эволюционные ряды привести в причин-

ные равенства, когда эволюция всегда означает возникновение чего-то

нового? Ясно, что эволюционная история, которая предполагает причин-

ную обусловленность всякого бытия, непременно имеет дело всюду

с причинными неравенствами.

Далее, для исторических наук главный интерес представляет куль-

турный человек, который ставит себе цели и хочет действовать в мире,

и потому они не могут обойтись без понятия психофизической связи, так

же как и без причинного неравенства. В духовном мире мы действуем

через посредство тел, которые также являются поэтому объектами

истории, поскольку они приобретают значение как средство своим осо-

бым характером; физический результат всегда является даже ближайшей

целью наших стремлений. Историческая наука должна поэтому не толь-

ко признать вообще необходимую связь между индивидуальным реше-

нием воли и индивидуальным физическим результатом, так как без нее

всякое действование потеряло бы свой смысл, но эта психофизическая

связь может быть лишь прямой причинностью, потому что паралле-

лизм, даже если бы он вообще был осуществим логически, никогда не

мог бы заступить место исторической психофизической причинности.

Историю интересуют как причины, так и следствие в своей особой

и индивидуальной форме, а параллелизм всегда превращает либо причи-

ну, либо следствие в какое-то совершенно неизвестное в своей индивиду-

альности образование, мыслимое лишь схематически, в логических абст-

ракциях, которое уже не представляет никакого исторического интереса.

Из всего этого вытекает не только обособление индивидуального

исторического действования от механической причинности, но и логичес-

кая фиксация психофизических причинных отношений как неизбежная

задача всякого учения о науке, которое не ограничивает себя областью

механического естествознания.

О СИСТЕМЕ

ЦЕННОСТЕЙ

"Я не доверяю систематикам и сторонюсь их. Воля к системе есть

недостаток искренности"*. Многие мыслители нашего времени подписа-

лись бы под этими словами Ницше, столь резко отрицающими всякую

упорядоченную принципами целокупность философского знания, хотя,

конечно, и не все из них согласились бы с тем несколько филистерским

обоснованием, которое придал им нравственно фанатичный "иммора-

лист". Большинство прибегнет скорее к научным доказательствам. Си-

стема есть нечто готовое, завершенное, последнее. Она поэтому необ-

ходимо должна быть ложной, ибо если, познавая, мы не ограничиваем-

ся,

по примеру частных наук, частями мира, но стремимся к философс-

кому постижению целого, то мы стоим пред материалом, который по

существу своему неисчерпаем и работа над которым никогда не сможет

прийти к концу. Лишь там, где само мышление становится бедным

и тощим, можно замкнуть круг и достичь последнего. Поэтому системы

философии годились для эпохи юношеского развития науки, когда люди

еще мало знали. Ныне же мы должны быть довольны, если нам удастся,

созерцая богатство жизни с возможно различных сторон, достичь пред-

последнего. Более того, так как философия, подобно всей человеческой

культуре, находится в непрерывном развитии, то идея законченной

системы содержит в себе прямое противоречие. Только сознательный

отказ от нее может обеспечить нам ту свободу духа, без которой

невозможен никакой прогресс знания. Всякой попыткой достичь конца

мы сами себя обрекаем на стояние. Не недостаток искренности знамену-

ет, таким образом, воля к системе, но узость духа.

Так приблизительно можно было бы сформулировать ходячие взгля-

ды нашего времени, и отнюдь нельзя сказать, что они безусловно

ложны. Они метко вскрывают внутреннюю противоречивость извест-

ного рода философской систематики, не исчезнувшей еще и поныне. Если

задача философии — познание сущего и если вместе с тем она не должна

превращаться в специальную науку, если, следовательно, она в качестве

"гипотетической" всеобщей науки стремится как бы одним махом до-

стичь того, что для совокупности частных дисциплин представляется

лишь отдаленной целью — законченного познания целостности дейст-

вительного мира, — то она совершенно беспомощна против приведен-

ных нападок. Мы не можем надеяться, что нам когда-нибудь удастся без

остатка покрыть целокупностью нашего знания целокупность мира.

Здесь мы всегда остаемся при предпоследнем.

364

Но также и там, где философия предоставляет исследование бытия

специальным наукам, захватившим теперь в свою власть все его части,

сама же ограничивается выработкой "миросозерцания" в том смысле,

в каком оно всегда было ее последней целью, т. е. где она ставит себе

задачей истолковать смысл человеческой жизни на основе учения о зна-

чащих ценностях, — даже и так понимаемая философия находится

в вопросе о завершенности теории ценностей в принципиально не луч-

шем положении. Материал, с которым она в этом случае имеет дело,

точно так же противится оковам готовой систематики. Как бы прочно

мы ни были убеждены в том, что ценности обладают независимой от нас

значимостью и придают нашему существованию "объективный" смысл,

все же они доступны нашему знанию лишь постольку, поскольку об-

наруживаются на действительных благах, блага же эти представляются

нам всегда как продукт исторического развития. Но все историческое, по

существу, имеет в себе нечто незавершенное. Каково будущее, никто не

может знать. Одно достоверно: до сих пор оно всегда приносило с собой

нечто новое. Бен Акиба не прав. Его точка зрения — точка зрения

старца, бессильного уже видеть то, что ему неизвестно. Все соверша-

ющееся еще никогда не существовало раньше. Поэтому мы никогда не

можем быть уверены в том, не принесет ли нам дальнейшее развитие

благ, на которых обнаружатся новые, еще неизвестные нам ценности,

и не возникнут ли постольку для философии как науки о ценностях

и вместе с тем также и для теории миросозерцания новые проблемы.

Ведь вот, например, культурное благо "наука", т. е. искание истины ради

самой истины, возникло сравнительно поздно в духовной жизни ев-

ропейских народов, и даже теперь еще иные философы не понимают его

в его сущности, как то показывает нам попытка "прагматистического"

обоснования ценности науки ее "пользой". Почему же завтрашний день

не может принести нам ничего такого, что снова в корне опрокинуло бы

все те системы ценностей, которые мы создаем сегодня?

I. ОТКРЫТАЯ СИСТЕМА

Эти соображения содержат в себе много верного. Философия не

может обойти их, и потому она действительно будет избегать придавать

своим мыслям во всех отношениях готовый вид. Но значит ли это, что

она должна отказаться от всякой систематики? Разве широта и непред-

взятость взгляда несоединимы с волей к системе? Или, иными словами:

неужели завершенность системы непременно означает, что в ней уже не

остается места для нового? Ничто не может помешать философии

пользоваться систематическим методом, если только она при этом будет

стремиться к тому, что можно было бы назвать открытой системой.

Но что значит "открытая система"? Значит ли это, что мысль должна

быть в одном и том же отношении систематической и вместе с тем

открытой? Это привело бы к противоречию. Впрочем, никто этого и не

утверждает. Открытость системы относится скорее исключительно лишь

к необходимости воздавать должное незавершенности исторической

культурной жизни, так что подлинная систематика может покоиться на

365

началах, превозмогающих всякую историю, не вступая вместе с тем

с ней в конфликт. Тем самым мы отвоевали по крайней мере новую

проблему. Посмотрим, на каком пути можно достичь ее возможного при

соответствующих обстоятельствах разрешения.

Но прежде надо выяснить себе, что здесь речь идет в самом деле

о необходимой проблеме. А именно следовало бы полагать, что, для

того чтобы установить систему ценностей, удовлетворяющую истол-

кование смысла жизни, вполне можно обойтись одним лишь историчес-

ким материалом, несмотря на его незавершенность. Нужно только

расположить наличные культурные блага в ряд групп, принципиально

отличающихся друг от друга по обнаруживающимся в них ценностям,

и таким образом привести их в порядок, подобно тому как это делает

всякая другая наука со своим материалом. При взгляде на историю

послекантовой философии ценностей можно даже, пожалуй, сказать, что

классификация ценностей, заключающих в себе философские проблемы,

уже вполне определилась, по крайней мере постольку, поскольку,

по-видимому, установилось полное согласие относительно того, каковы

их главные группы. Кант рассматривает четыре вида ценностей: логичес-

кие,

эстетические, этические и религиозные ценности. Так что, разделяя

историческую область культуры, из которой вырастают философские

проблемы, на жизнь научную, художественную, нравственную и религи-

озную, или "метафизическую", можно и должно, по-видимому, считать

ее завершенной. До сих пор по крайней мере дальше не сделано принци-

пиально ни одного нового шага. Даже самая обширная попытка фило-

софской систематики ценностей, которую нам дало наше время, филосо-

фия Мюнстерберга, не выходит за пределы этого четверного деления.

Так что проблематичным, судя по всему, остается еще лишь системати-

ческий порядок внутри основных групп, причем возникающие здесь

вопросы следует разрешать, точно так же примыкая к историческому

материалу. Однако большего уже нельзя требовать. Правда, на этом

пути невозможно достичь системы, годной на все времена. Но если

только понять ее правильно, как учение о миросозерцании, то очевидно,

что цель ее вполне достигнута, если ей удалось осмыслить свое время.

Историческое развитие всегда опрокидывало прежние попытки достичь

большего. Все они умирали в тот самый момент, когда, казалось,

достигали своего завершения, и все они похоронены на кладбище ис-

тории. К чему умножать эти могилы? Чем больше мы ориентируем

систему на исполненное жизни настоящее, тем большую уверенность

можем мы питать в том, что она останется жизненной. Если в ходе

развития науки мы с нашим мышлением являемся лишь одной ее

ступенью, то именно это обстоятельство и связывает нас с будущим.

Будущее начнет свою работу с того самого места, где мы должны были

прекратить свою, и таким образом оно продолжит наш труд. Не заклю-

чается ли в сознательном отказе от завершенности как раз наша сила?

В известном смысле соображения эти вполне правильны, и уж во

всяком случае несомненно, что философия должна сначала, исходя из

исторически данных культурных благ, найти ценности, чтобы затем

расположить их в определенном порядке. Но этим отнюдь не решается

еще проблема ее систематики. А именно все сводится к тому, что мы

366

разумеем под "порядком". То сочетание мыслей, которое мы именуем

системой, не должно быть простым рядоположением. Иначе мы придем

к "сумме" в смысле энциклопедии, что поставит нас в нежелательное

соседство с философским толковым словарем. В "порядке" должен

скорее крыться некий

принцип.

Можем ли мы заимствовать его у истории?

Даже если мы ограничимся классификацией данного материала, мы

все же будем стремиться к полноте и тем самым уже сделаем первый шаг

в сферу сверхисторического. Мы ищем деления, члены которого взаимно

исключали бы друг друга, так чтобы все, что не подходит под одну

группу, необходимо входило в другую. Так, обращаясь для ясности

к примерам, мы можем сказать, что все блага суть лица или нелица, т. е.

"вещи", и наше отношение к ним определяется либо как действенность

(активность), либо как недейственность, или, следовательно, как "созер-

цание" (контемпляция)*. Если нам удастся построить систему, покоящу-

юся сплошь на таких альтернативах (а лишь в таком случае мы приво-

дим данное в полный порядок), то мы не только достигаем возможности

обозреть все ценности, обнаруживающиеся в существующих культурных

благах, но можем также надеяться найти в ней место и для вновь

возникающих продуктов исторического развития, ибо, возвращаясь

к нашему примеру, мы не в состоянии постичь появления благ, которые

не были бы ни лицами, ни вещами и к которым отношение наше не было

бы ни действенным, ни созерцательным. Уже отсюда ясно, как во всякой

системе обнаруживаются сверхисторические начала и как они могут

соединяться с историческими таким образом, что возникает открытая

система.

Но даже сколь полной ни мыслили бы мы устанавливаемую нами

классификацию ценностей, она все же не сможет нас удовлетворить, коль

скоро мы вспомним задачу философии — дать миросозерцание. Филосо-

фия должна дать единое истолкование смысла нашей жизни, т. е. много-

образие жизни должно быть в ней отнесено к единому все связующему

центру, принцип же этого единства не может не быть налицо уже и в той

системе ценностей, которую мы кладем в основу нашего истолкования.

Но в классификации, характеризующейся только своей полнотой, тщет-

но искать такой принцип. В ней отсутствует порядок, присущий цен-

ностям как ценностям, — в отношении их значимости, т. е. она не может

еще быть понимаема как ряд ступеней или как иерархия ценностей. Но

для единого истолкования смысла нашей жизни мы нуждаемся именно

в возможности сравнительной оценки ценностей. Поэтому философия

должна в еще совсем ином смысле возвести в сверхисторическую систе-

му находимый ею в существующих культурных благах материал. Слу-

чайность, никогда вполне не устранимую из сферы только историчес-

кого,

она должна сочетать с необходимостью иерархии и притом таким

образом, чтобы и в возникающих этим путем замкнутых ценностных

связях оставалось еще место для незавершенности исторической жизни.

Лишь теперь вполне вырисовывается трудность, кроящаяся в понятии

открытой системы.

Разрешима ли она? Прежде всего напомним одно общее уже часто

высказывавшееся соображение. Бедствия систематики возникают от то-

го,

что материал, на котором только и можно найти ценность, находится

367

в состоянии непрерывного развития. Идея развития делает все,

по-видимому, недостоверным и колеблющимся. Но применению этой

идеи положен все же непреложный предел, в чем легко убедиться,

вспомнив, что все может развиваться, за исключением самого развития.

То,

что является предпосылкой всякого развития, изъято из развития,

обнаруживая тем самым также сверхисторический характер. Эту элемен-

тарную мысль, упраздняющую абсолютный эволюционизм, мы приме-

ним к развитию философии ценностей. Сколь постоянно ни изменялась

бы она по своему содержанию, следуя развитию исторической культур-

ной жизни, все же то, что относится к ее формальным предпосылкам, по

необходимости должно быть изъято из потока развития. Но к ним

должно, во-первых, причислить некоторые ценности, обладающие зна-

чимостью, во-вторых, некоторые действительные блага, в которых об-

наруживаются недействительные значащие ценности, и, в-третьих, также

субъектов, оценивающих ценности и блага, ибо только для них может

иметь значение миросозерцание как истолкование их жизненного смыс-

ла. Поскольку сфера этих по содержанию своему неопределенных поня-

тий изымает нас из исторического развития философии ценностей, мы

можем сделать попытку образовать также с их помощью формальные

понятия о ступенях осуществления ценностей, причем ценности этого

осуществления образуют для оценивающих их субъектов некую опреде-

ленную иерархию. Эту последнюю не могло бы уже опрокинуть никакое

дальнейшее развитие новых культурных благ, потому что ведь она

основывается исключительно на том, что необходимо принадлежит

всяким ценностям и всяким благам, оцениваемым субъектами. Взойдя

таким образом к сверхисторическим ценностным связям, мы можем

затем уже снова поставить их в отношение к заполненной содержанием

исторической жизни. И если нам раньше удалось с помощью полной

классификации установить для фактически содержащихся в историчес-

кой жизни культурных благ некоторый порядок, то тогда из сочетания

обоих этих порядков необходимо должна в конце концов получиться

система, отличающаяся, с одной стороны, тем, что различные виды

ценностей стоят в единой иерархической связи также и в отношении

своего содержания, с другой стороны, тем, что в ней все же остается еще

место для незавершенной полноты исторических культурных благ.

Тем самым нами выяснена не только проблема открытой системы

ценностей, но и направление, в котором следует искать ее разрешение.

Если, однако, мы хотим знать, какое значение она может при случае

иметь для истолкования смысла жизни, то мы не должны ограничивать-

ся сказанным, но должны также хотя бы только наметить основные чер-

ты самой системы. Поэтому сначала мы схематически выведем сверх-

историческую иерархию ценностей, затем определим основные принци-

пы деления для полной классификации культурных благ, в заключение

же наметим основные линии системы, возникающей тогда, когда ступе-

ни ценностей мы поставим в связь с упорядоченным ценностным много-

образием исторической жизни. Отсюда в принципе станет уже ясно,

в каком смысле философия в состоянии дать единое миросозерцание.

Впрочем, мы ограничимся здесь лишь системой ценностей, содержащей

в себе лишь основу миросозерцания, но не самое миросозерцание.

368

II.

ТРИ СТУПЕНИ СВЕРШЕНИЯ

Необходимо иметь в виду, что в философии ценностей речь идет

•прежде всего о самих ценностях в их значимости и что, следовательно,

|нельзя ограничиваться связанной с ценностями действительностью.

\С другой стороны, однако, невозможно при попытке систематизации

(игнорировать блага и оценки. Не говоря уже о том, что ценности могут

|быть найдены только в благах, для вопроса об иерархии ценностей

[существенным является также и отношение субъекта, так как покоящий-

ся на этой иерархии смысл жизни есть всегда смысл для субъекта,

иерархия ценностей должна быть с самого же начала понята как сущест-

вующая и обладающая значимостью для субъекта. Поэтому, чтобы

установить ее принцип, мы исходим из оценивающего отношения субъ-

ieKTa. Это не может вызывать сомнений, пока мы твердо держимся

абстрактного различения между оценкой, благом и ценностью и не

пытаемся значимость ценности растворить в психическом отношении

к ней. Нас вообще интересует лишь вопрос о "смысле", присущем

оценкам в отношении ценностей, а отнюдь не проблема их ценност-

но-безразличного психического бытия. Но так как смысл этот в своем

разнообразии может определяться исключительно лиЩь различиями

ценностей, то очевидно, что иерархический принцип, проявляющийся

в оценивающем отношении субъекта, оказывается определяющим также

и порядок ступеней самих благ и ценностей.

Всякий субъект, осуществляющий ценности в благах, ставит себе

некоторую цель, причем стремление к ней будет только тогда представ-

ляться ему осмысленным, если он или достигает своей цели, или прибли-

жается к ее достижению. Говоря иначе, воля его направлена на заверше-

ние (конец) стремления, и тенденция его — сделать данное стремление,

поскольку оно направлено на это определенное завершение, излишним.

Достигли мы завершения, конца, и стремлению "пришел конец". Однако

завершение это будет представляться достигнутым лишь тогда, когда

оно может быть названо полным, или совершенным, т. е. когда в нем не

остается более уже ни одного пробела, который мог бы вызвать в нем

новое стремление в том же направлении. Поэтому мы и назовем тенден-

цию,

отличающую собою всякое осмысленное, направленное на осуще-

ствление ценностей отношение, тенденцией к свершению (Voll-Endung)

Тенденция эта, поскольку она вообще относится к сущности осуществле-

ния ценностей, необходимо определяет собою всякую иерархию цен-

ностей, почему и может быть причислена к формальным началам,

обладающим более нежели только историческим значением.

На основании ее одной, однако, еще нельзя установить иерархии

ступеней. Мы поставим ее поэтому в связь с другими понятиями, точно

так же являющимися более чем историческими. Всякое осуществление

ценностей предполагает содержание, которое благодаря "форме" стано-

'К сожалению, в русском переводе совершенно пропадает параллелизм

словесного и логического сочетания, согласно которому Vollendung (совершенст-

во,

свершение) является сочетанием слов Ende (завершение, конец) и voll (пол-

ный).

— Примеч. пер.

369

вится носителем ценностей или которое должно приобрести ценностный

вид. Содержание это мы можем мыслить как некое целое, состоящее из

частей. Допустим теперь, что целое это необозримо в том смысле, что

оно состоит из любого, или бесконечного, множества частей; поставим

также противоположность незавершенного, бесконечного (unendlich) це-

лого и его конечных (endlich) частей в связь с тенденцией свершения

(Voll-Endung), и мы получим тогда несколько видов осуществления

ценностей в благах, в которых обнаруживаются принципиально различ-

ные ценности. Если тенденция свершения направляется на необозримое

целое материала, то в таком случае конечный субъект никогда не сможет

прийти к концу его оформления. Достигаемые цели имеют тогда лишь

значение ступеней бесконечного ряда развития. Мы получаем, таким

образом, область благ, которую мы назовем областью бесконечной

целостности (unendliche Totalität), причем бесконечность следует здесь

понимать только отрицательно в смысле незавершенности и отсутствия

конца, следовательно, в противоположность к свершению (Voll-

Endlichkeit). Но тенденция свершения может, во-вторых, ограничиваться

одной только конечной частью материала, если поставлена цель — ис-

ключительное ее оформление. В этом случае достижение конца, сверше-

ние не знает преград, и это приводит нас к новой области благ, характери-

зующихся совершенной частичностью (vollendliche Partikularität). Нако-

нец, по крайней мере возможна еще третья область, хотя она сначала,

пожалуй, и представляется вполне проблематичной. Область эта является

синтезом обеих первых областей, так что мы можем назвать ее сферой

совершенной

целостности (vollendliche Totalität). Это есть последняя цель,

которую стремление к осуществлению ценностей может вообще себе

ставить. Тем самым исчерпывается также количество областей благ,

в которых обнаруживаются необходимые с этой точки зрения ценности.

Правда, остается еще четвертое сочетание, сочетание бесконечной или

несовершенной частичности, но объекты, сюда относящиеся, не могут

быть поняты как блага

точки зрения тенденции свершения, ибо с ними не

связано ни достижение полного (совершенного) конца, ни приближение

к нему, почему появляющиеся в этой области ценности, если вообще здесь

имеет еще смысл говорить о ценностях, и остаются всегда случайными.

Если вспомнить, что всякое стремление к осуществлению ценностей

и свершению протекает во времени, то указанные три области можно

будет охарактеризовать еще следующим образом. Так как блага бес-

конечной целостности суть только ступени в процессе прогрессирующего

развития, то значение их для свершения всегда относится к будущему, т.

е. ценность их покоится именно на том, что они суть подготовительные

ступени для чего-то, что настанет позднее. Мы будем называть их

поэтому также благами будущего (Zukunftsgüter). В противоположность

этому в сфере частичного свершение достигается уже в настоящем. Блага

здесь в известном смысле изымаются из ряда развития, они как бы

покоятся в своем мгновенном временном бытии; мы можем их поэтому

назвать благами настоящего (Gegenwartsgüter). Наконец, и третья сфера

также стоит в определенном отношении ко времени. Однако ее блага,

ввиду того что материал бесконечен и, следовательно, не может быть

никогда вполне оформлен, не лежат ни в будущем, ни в настоящем

370