Риккерт Генрих. Науки о природе и науки о культуре

Подождите немного. Документ загружается.

Наконец, что касается вопроса о системе философии, то нет надоб-

ности в пространных объяснениях. Повсюду ценности образуют основу

правильно понятой философии жизни, и систематическое расчленение ее

зависит от систематического порядка ценностей. Система философии

жизни может быть поэтому построена только на основе системы цен-

ностей.

Как складывается систематика и в каком смысле она может быть

полной, об этом мы не станем спрашивать. Повсюду важно лишь

показать, где в модных течениях современности находятся исходные

точки, к которым может примкнуть философия, чтобы развиться в фило-

софию жизни, которая действительно есть философия жизни.

Большего, чем такие исходные точки, современность, правда, не дает

нам. До тех пор, пока мы ограничиваемся ими, мы остаемся в пределах

временных взглядов. Надлежит выйти за эти пределы и пройти через

"жизнепонимание" к всеобъемлющему "мировоззрению". Как это воз-

можно в частностях, данная проблема, конечно, выходит за рамки

настоящего рассуждения.

Однако если бы удалось из философии жизни и ценностей наших

дней выработать всеобъемлющую философию ценящей жизни, к кото-

рой принадлежит познание так же, как и другие роды созерцания,

и частная жизнь так же, как жизнь в обществе и государстве, то

должно стать ясным, насколько следует, несмотря на их беспринцип-

ность, радостно приветствовать модные течения. Ближайшим образом

они, во всяком случае, показали нам, что жизнь и ценности могут

стать предметом вопроса, а это для философии значит уже очень

много.

Правда, теорией и только теорией, т. е. "серой", останется также

и наиболее всеобъемлющая философия жизни и постольку всегда будет

отличаться от "вечно зеленого дерева жизни". Но даже если скорбеть об

этом, нельзя стремиться изменить это, как только понята необходи-

мость. И об этом не следовало бы скорбеть. Как раз тот, кто любит

жизнь, должен, как философ, понять, что познание и жизнь должны быть

разделены, поскольку чем лучше он понимает самого себя в своей

сущности, тем меньше он рискует в качестве теоретика жизни стать

враждебным ей. Только там, где перед мышлением о жизни ставится

никогда не разрешимая задача принять в себя живую жизнь и, таким

образом, самому стать ею, только там разочарование, вследствие безус-

пешности такого предприятия, заставит обвинять философию во враж-

дебности жизни.

Следовало бы, наконец, перестать видеть в философии о жизни

простое повторение ее и затем мерить ценность философствования его

жизненностью. Философствовать — значит творить, и понимание диста-

нции между сотворенным и просто жизнью, которому много содей-

ствовала по-своему также философия жизни наших дней, несмотря на ее

ненаучное жизненное пророчество и вызываемое им антитеоретическое

перенесение ценностного акцента, — это понимание должно оказаться

благотворным как для жизни, так и для философии. Только тот, кто

понял, что жизнь и познание жизни не совпадают, может стать филосо-

фом жизни, который любит жизнь и в то же время о ней размышляет.

341

Почему жизнь должна, как в плясовой песне Заратустры, "ревновать

к мудрости"? Никогда жизнь не станет мудрой и мудрость живой.

Именно потому, что они постоянно находятся в разных сферах, они

должны были быть в мире друг с другом. Мы не станем также пытаться

соединить их в "жизненную мудрость", так как в "мудрость" мы,

современные люди, все-таки ведь больше не верим. Во всяком случае,

мудрость есть нечто такое, чему нельзя научиться, а стало быть, нельзя

и учить. Мы ограничиваемся допускающим изучение и обучение знанием

о жизни, и именно тогда, когда поймем неизбежную "нежизненность"

этого знания, мы перестанем видеть в столь подозрительном в насто-

ящее время сократическом человеке опасность для живой жизни. К под-

линным последователям Сократа применимы слова, сказанные уже Гё-

льдерлином о Сократе:

Wer das Tiefste gedacht, liebt das Lebendigste*.

Если полагают, что таков, в сущности, также взгляд Ницше и других

философов жизни, то тем лучше, только не всегда их так понимало

большинство, и поэтому должна была быть написана эта маленькая

книга о модных философских течениях современности. Мы еще раз

подчеркиваем, что ее целью был разговор лишь о широко распрост-

раненных мыслях, а не о личностях отдельных мыслителей.

ПСИХОФИЗИЧЕСКАЯ

ПРИЧИННОСТЬ

ПСИХОФИЗИЧЕСКИЙ

"Nee corpus mentem ad cogitandum, nee mens corpus ad motum, neque ad

quietem, nee ad aliquid (si quid est) aliud determinare potest"*. Этот закон

Спинозы, рожденный рационалистической метафизикой эпохи расцвета

естествознания, и в наши дни еще для многих является истиной. Только

души могут действовать на души, только тела — на тела, и

психофизическая

причинность невозможна. Но если воля, как мы говорим, движет рукою,

если звук выстрела пугает

нас,

должны ли мы вообще отрицать всякую связь

между физическим и психическим быванием? Разумеется, не этого требуют

от нас. Мы нуждаемся в замене причинной связи, нам ее и предлагают.

Наряду с телесным бытием, говорят нам, протекает душевное, как другая

"сторона" его, и наоборот, психическому всегда соответствуют физические

процессы. Повсюду, где нам кажется, что тело действует на дух, следует

видеть причину не в нем самом, а в его психической стороне, и равным

образом телесное действие, которое мы приписываем акту воли, необходи-

мо мыслить обусловленным физическими же процессами, соответствующи-

ми волевому акту. Итак, связь между телом и душой существует, но она, как

и у Спинозы, является как бы косвенной: "ordo et connexio idearum idem est ас

ordo et connexio rerum"**. Одним словом, психофизическая причинность

устраняется и заменяется психофизическим параллелизмом.

Последующие замечания посвящены вопросу о том, удовлетворяет

ли нас это решение проблемы; я ограничиваюсь рассмотрением того

параллелизма, который должен объяснить связь между духом и телом,

и хочу лишь указать на некоторые трудности, которые, на мой взгляд,

встречает такое преобразование теории причинности. В этой критике

я исхожу из логически-гносеологических точек зрения и прежде всего

напоминаю мотивы, заставившие отвергнуть психофизическую причин-

ность и заменить ее параллелизмом. Они скрываются в понятиях меха-

нического естествознания (I). Затем я пытаюсь показать, что парал-

лелизм, какого бы мнения ни придерживаться вообще относительно

него,

несостоятелен именно в той форме, которую он должен принять

для замещения психофизической причинности (II), и далее, почему обыч-

ная постановка вопроса не допускает удовлетворительного ответа. При-

чины этого, по моему мнению, следует искать в односторонности естест-

венно-научного мышления (III). За этим следует указание исходного

пункта, отправляясь от которого мы можем прийти, по крайней мере,

к возможности установить понятие психофизических причинных от-

ношений (IV), и, наконец, дан краткий намек, почему допущение психо-

344

физической причинности является необходимой потребностью (V). Разу-

меется, я могу только указать на эту задачу и не думаю дать решение

проблемы

Почему физическое и психическое нужно мыслить таким образом,

что между ними не может быть допущена причинная связь? Определение

психического наталкивается, как известно, на большие трудности. Но

что такое физическое, предполагается известным, и так как, далее, все

в мире должно быть или физическим или психическим, то с помощью

понятия тела косвенно, путем исключения, можно получить и понятие

психического бытия. Что такое тело, об этом говорит естественная

наука, а в ней везде господствует тенденция к механическому воззрению,

согласно которому физическое, в своем самом общем и всеобъемлющем

понятии, совпадает с комплексом атомов, единственное изменение кото-

рых состоит в движении неизменяемых частиц. Для понятий телесного

существенны поэтому только количественные определения, и раз мы

делаем зависимым от них понятие психического, в его содержание

должно войти лишь то, что не принадлежит к чисто количественному,

механическому миру атомов: а это и есть совокупность качеств

С этим связано еще одно обстоятельство. Качественным характером

отличается всякое непосредственно нам данное бытие, между тем как

бытие, определенное чисто количественно, недоступно непосредственно-

му восприятию. Таким образом, психическое становится непосредствен-

ной реальностью, а физическое мы знаем — или думаем, что знаем,

— исключительно как "явление" и ищем его сущность где-то "за"

данностью. Из указанных определений этих понятий с необходимостью

вытекает, что обе половины, на которые распадается действительность,

не только в отношении своего содержания (как качества и количества), но

и в отношении типа своего бытия (как непосредственно реальное и фено-

менальное) должны рассматриваться как совершенно несравнимые.

Возможно ли два мира, столь различных, связать между собою

причинной связью? И понятие причины неоднозначно. Однако считается

нетрудным определить его настолько, насколько это необходимо для

В дальнейшем я даю главным образом некоторые выводы из напечатанных

мною исследований о природе и границах естественно-научного образования

понятий. Ограниченность места, которым я могу располагать, мешает мне вхо-

дить в разбор обширной литературы, занимающейся проблемой параллелизма,

и указывать, в чем я приближаюсь к другим авторам или расхожусь с ними.

Я хотел бы только подчеркнуть, что главным образом глубокие рассуждения

Зигварта еще много лет тому назад натолкнули меня на попытку исследовать эту

проблему с логической точки зрения. Если я в частностях и не везде могу

согласиться с Зигвартом, то все же думаю, что в основном и главном — в понятии

действования — я стою на одной почве с ним.

Здесь можно игнорировать "энергетику", так как и она, подобно атомисти-

ке,

в конце концов должна прийти к чисто количественным понятиям, если хочет

объяснить превращение различных форм энергии. Ср.: К. Lasswitz. Die moderne

Energetik in ihrer Bedeutung für die Erkenntnisskritik. "Philos. Monatshefte". Bd.

XXIX (1893) и мою книгу "Grenzen der naturwissenschaftlichen Begriffsbildung".

1(1896). S. 101—117*.

345

решения нашего вопроса. Мы можем здесь совершенно игнорировать

все попытки разложить отношение причинной связи на простую после-

довательность во времени. Если действование состоит только в повтор-

ной смене, то в психофизической причинности вообще нет никакой

проблемы. Правильное чередование духовных и телесных событий было

тем фактом, от которого мы отправлялись и который сам по себе еще не

заключает никакой причинной связи. Следовательно, всякое причинное

отношение должно представлять нечто большее, чем простое post hoc*,

и это мы обычно выражаем, говоря, что между причиной и следствием

существует необходимая связь.

Но где же искать эту необходимость? Чтобы ответить на этот

вопрос, мы опять должны обратиться к понятиям естествознания и тог-

да должны будем сказать, что причинная необходимость — то же самое,

что закон природы. Если же мы вспомним прежде всего о механическом

естествознании с его количественно определенными понятиями, то идеал

естественного закона мы должны будем увидеть в причинном равенстве

Измеряя этим идеалом понятие причинности вообще, мы найдем выра-

жение причинной необходимости в законе "causa aequat effectum"**

и будем признавать отношение причины и следствия лишь там, где

возможно — по крайней мере, в принципе — установление равенства.

Сравним это понятие причинности с выше раскрытыми понятиями

физического и психического: ясно, что полная несравнимость содержа-

ния и типа бытия этих двух областей навсегда исключает возможность

установления между ними причинного равенства, и кажется поэтому, что

причинная связь между ними невозможна. Она уже потому невозможна,

говорят нам, что в телесном мире всякое изменение сводится к движе-

нию атомов, а по закону causa aequat effectum движение может возник-

нуть только из движения и вызвать только движение. Такому бытию,

как психическое, которого, по самому понятию его, нельзя представить

как движение атомов, нет места в телесном мире ни в качестве причины,

ни в качестве следствия. Физический мир является совершенно замкну-

тым причинным целым, и понятие психофизической причинности долж-

но быть решительно отвергнуто.

Вплоть до этого пункта аргументация для многих является неуязвимой,

ее

выводы совершенно бесспорными. Но на этом, очевидно, остановиться

нельзя. Раз физический мир образует замкнутое причинное целое, то

и психический мир должен быть таким же, если он вообще подчиняется

всеобщему закону причинности; всякое психическое изменение предполагает

тогда другое психическое бытие как свою причину, и это создает необходи-

мость дополнять известное душевное бытие целой массой неизвестного.

Более того, если должна быть сделана понятной видимость причинной связи

между психическим и физическим — а это здесь нас больше всего интересует,

— то границы душевной жизни придется раздвинуть так же далеко, как

простирается известный нам физический мир, т. е. замена психофизической

причинности параллелизмом ведет к принципу Спинозы: "omnia, quamvis

diversis gradibus, animata sunt"***, или

учению о всеобщей одушевленности.

Ср.: W. Wundt. Über physische Causalität und das Prinzip des psychophysischen

Parallelismus. 'Thilos. Studien". Bd. X (1894).

346

Правда, есть люди, которые, отрицая психофизическую причин-

ность, не хотят ничего и слышать о параллелизме в этой форме, и они,

пожалуй, правы, пока в своем принципе видят только "эмпирический

постулат"

, который в отдельных случаях подтверждается опытом и со-

храняет свое значение для некоторых специальных исследований. Но

параллелизм в этом смысле нас здесь вовсе не интересует, так как он

с самого начала должен отказаться от замены психофизической причин-

ности, да и вообще, по меньшей мере, оставить открытым вопрос

о причинной обусловленности психической жизни. До тех пор, пока мы

стоим на почве психофизической причинности, факты вынуждают нас

признать, что наша душевная жизнь может испытывать влияние всякого

материального процесса, и действительно испытывает его во время его

восприятия. Мы предполагаем причинную связь между звездами и све-

товым ощущением, которое мы получаем, так же, как между пером

в нашей руке и осязательными ощущениями, которые оно, по-видимому,

вызывает. И если необходимо объяснить хотя бы видимость этой при-

чинности, направленной от физических явлений к психическим, то мы не

можем ограничиться предположением, что световые лучи, исходящие от

звезд, вызывают известные действия в центральной нервной системе

и что только последние сопровождаются соответствующими ощущени-

ями света. Нет, весь ряд физических процессов между центральной

нервной системой и звездой должен иметь свою психическую сторону,

чтобы могла быть восстановлена непрерывная причинная цепь психичес-

ких процессов. Мы должны, значит, верить и в то — я возьму как можно

более парадоксальный пример, — что если некоторое количество ал-

коголя изменяет наше душевное "настроение", то каждая отдельная

капля алкоголя должна сопровождаться психическими процессами, со-

здающими наше настроение, и что эти "духи алкоголя", должно быть,

в свою очередь, созданы душевной жизнью, связанной с веществами, из

которых добывается алкоголь, и т. д. и т. д., ибо психический причинный

ряд не может нигде обрываться — точно так же, как ряд физический.

Одним словом, так как мы первоначально допустили, что ни одно тело

не может быть объектом возможного восприятия, если оно не способно

воздействовать на нашу душевную жизнь и если мы хотим не только

изгнать психофизическую причинность, но и чем-нибудь заменить

ее,

то мы

должны решиться на допущение замкнутого причинно-психического цело-

го и мыслить каждое доступное восприятию тело одушевленным. Иначе

его восприятие было бы чудом, разрывающим всеобщую причинную связь.

Поэтому, как ни справедливо разграничение между параллелизмом, как

эмпирическим постулатом, и панпсихизмом, как метафизической теорией,

но столь же несомненно и то, что заместителем причинности параллелизм

может явиться только в виде учения о всеобщей одушевленности.

Но может ли он в этом виде действительно заменить собою причин-

ность и не приводит ли он именно по отношению к этой задаче,

продуманной последовательно и до конца, к невозможным допущениям?

Wundt. I. S. 26 ff.

347

Многих отпугнет уже одно требование признать одушевленность всех

тел,

доступных восприятию или же связанных причинно с воспринимае-

мым телом. Однако здесь нельзя усмотреть вывод, который логически

приводит параллелизм к абсурду. Можно называть фантастическим

учение о всеобщей одушевленности, но нельзя считать

ее

немыслимой, как

немыслима при старых наших предпосылках психофизическая причин-

ность. Ее нельзя и опровергнуть на основании отдельных фактов. Всякое

допущение чужой душевной жизни основано на заключениях по аналогии,

и никогда нельзя утверждать, что воспринимаемое тело обладает качест-

вами, которые делают абсолютно немыслимой его одушевленность.

Говорят, что исключение психических воздействий на тело и допуще-

ние замкнутой физической причинности в такой степени механизирует

всякую, особенно человеческую жизнь, что могли бы отпасть волевые

решения и чувства, в которых мы видим причины поступков, и несмотря

на это телесный процесс не изменился бы

. Но это мнение столь же

неверно, как и другое, утверждающее, что непосредственное воздействие

духа на дух обнаружилось бы и в том случае, если бы мы случайно не

имели ни восприятия, ни сознания внешних воздействий

. Напротив,

параллелизм как раз и запрещает подобные выводы. Ведь если все

физические процессы имеют свою психическую сторону, то с теми или

иными частными телесными процессами столь же необходимо связаны

совершенно определенные душевные процессы, как они необходимо

порождались бы ими с причинной точки зрения; и, наоборот, в нашем

духе может проявиться лишь то, что имеет свою причину в психической

стороне тел, которые мы, оставаясь верными психофизической причин-

ности, считали бы непосредственной причиной внешнего восприятия.

Следовательно, при отрицании психического воздействия на тело ни

малейшей подробности в душевной жизни нельзя мыслить иначе, чем

она есть, не допуская неизбежно при этом соответствующего изменения

в физическом мире; и, с другой стороны, построение замкнутого причин-

но-психического целого никогда не позволит допустить такую передачу

мыслей, результаты которой не сопровождаются внешними восприяти-

ями тел, считающихся их причиной. С признанием параллелизма люди,

конечно, обращаются, с одной стороны, в автоматы, т. е. в части чистого

механизма (motus et quies**), a с другой — в члены всеобщего, непосред-

ственного суггестивного целого (intellectus infinitus***), но это лишь

изменяет

интерпретацию

бытия, а все факты сохраняют при этом в дета-

лях совершенно ту же необходимость, как и в причинном истолковании.

Опаснее представляются выражения, указывающие на то, как мало,

по-видимому, параллелизм подтверждается опытом, если ничтожные

изменения во внешних телесных раздражениях связаны с большими

различиями эффектов в человеческом организме: мы не можем пред-

ставить себе, каким образом незначительное возрастание физического

раздражения могло бы вызвать несоразмерно большой плюс в физичес-

ком эффекте, если бы с ним не соединялось психическое воздействие.

Так думает Л. Буссе: L. Busse. Leib und Seele. "Zeitschrift für Philosophie und

philos. Kritik". Bd. 114 (1899). S. 13*.

Sigwart. Logik. II, 2. Aufl. (1893). S. 542.

348

Так, оптическое восприятие одной телеграммы может оставить человека

совершенно спокойным, а измененное лишь в одном слове оптическое

восприятие другой телеграммы способно убить его. Будет ли здесь одно

это слово причиной таких больших изменений и не должны ли мы

допустить, что причиной смерти является испуг, рожденный значением

слова?

Мне думается, что и факты подобного рода еще не уничтожают

параллелизма; его приверженцы могут всегда сослаться на то, что мы

слишком мало знаем механизм телесных процессов и структуру душе-

вной жизни, чтобы сказать с уверенностью: здесь то или иное телесное

раздражение не может само по себе произвести данного действия на

человеческий организм, и при этом должно участвовать в качестве

причины что-то психическое. Правда, в подобных случаях параллелизм

ничего не объясняет в деталях, но эту судьбу он разделяет со многими

метафизическими теориями; наше незнание — придется сознаться в этом

— является здесь именно тем убежищем, где всегда могут укрыться его

приверженцы, чтобы спасти его, по крайней мере, в принципе

Намного серьезнее возражения Зигварта, который указывает на то,

что всем отличающимся друг от друга психическим актам должны

соответствовать вполне определенные физические или химические про-

цессы; тут мы действительно подходим к пункту принципиальной важ-

ности, который один может решить судьбу параллелизма. Указанием на

отдельные факты здесь ничего не поделаешь. Если же Зигварт развивает

далее свою мысль в том смысле, что логические законы, по которым мы

мыслим, должны были бы совпадать с законами, по которым проис-

ходят перемещения атомов в мозговой субстанции, и что такое совпаде-

ние логических и физических законов является нелепостью

, то мне

кажется, что перед такой формулировкой параллелизм не совсем безза-

щитен. Разумеется, совпадение логических и физических законов невоз-

можно, но действительно ли оно вытекает из параллелизма? Его привер-

женцы могли бы указать на то, что позволительно говорить только

о параллелизме естественных законов, психических и физических, и что

именно логика требует разделения психологической, естественной зако-

номерности и закономерности логической как нормативной. Но раз это

разделение сделано, то параллелизм между физическими и чисто психо-

логическими законами вполне мыслим, и, во всяком случае, логическое

значение душевной жизни, протекающей с естественной необходимо-

стью,

так же несравнимо с физическими законами, как и с теми естест-

венными законами, которые управляют самой психикой. Как объеди-

нить нормы и естественные законы, это другой вопрос, несравненно

более глубокий, который возникает при всяком понимании душевной

жизни как закономерного бытия и на который мы не обязаны давать

ответ, если ограничиваем проблему чисто естественным процессом явле-

ний. Логические законы параллелизм может совершенно игнорировать.

И этот взгляд также защищался Л. Буссе (L. Busse. I. S. 17).

Закончив эту рукопись, я мог убедиться из статьи Ф. Паульсена (Fr. Paulsen.

Noch ein Wort zur Theorie des Parallelismus. "Zeitschrift für Philos, u. philos. Kritik".

Bd. 115. S. 1 ff.), что этим аргументом от незнания действительно пользуются и,

по моему мнению, с полным правом.

Ср.:

Sigwart. I. S. 537 ff.

349

Также невозможно —

это тесно связано одно

другим — привлекать

единство

сознания для доказательства того, что ему ничего не соответству-

ет в физическом мире. Ибо возможна теоретико-познавательная точка

зрения, которая строго отделяет от психологического субъекта всеобнима-

ющее сознание, как это сделал, например, Кант с трансцендентальной

апперцепцией, имеющей значение условий всякого бытия, как психического,

так и физического. Психологический субъект, который

гносеологическом

отношении является объектом и к которому единство "сознания вообще"

относится логически

принципиально совершенно так

же,

как

ко всякому

иному объекту, составляет эмпирически данный предмет психологии,

и только с ним связано требование последовательного параллелизма.

Нужно, правда, сознаться, что эти затруднения недостаточно приняты во

внимание сторонниками параллелизма и что они вообще неустранимы на

почве эмпирической психологии, но они

не

являются непреодолимыми для

гносеологического идеализма, который изъемлет из компетенции психоло-

гии как единство сознания, так и нормативную закономерность

И все-таки остается несомненным, что не всем различным составным

частям на одной стороне бытия могут соответствовать различные со-

ставные части на другой его стороне, и это делает параллелизм неосуще-

ствимым. Но для обнаружения этого придется исходить не столько из

психического, сколько из физического бытия — и притом не из тел, как

они даны нам в опыте и, являясь известными частями нашего организма,

интересуют исследователя частных вопросов, связанных с эмпирическим

параллелизмом, но из чисто количественно определенного комплекса

атомов, заключающегося в понятии телесного мира, так как оно одно

сделало невозможным допущение психофизической причинности. Если

в телах всякое изменение сводится к движению атомов и параллельно со

всяким из этих изменений должно протекать некоторое изменение в ду-

шевной жизни, то, во-первых, с каждым отдельным атомом нужно

связывать душевный элемент и, во-вторых, вследствие этой атомизации

душевной жизни все изменения в психике должны свестись к перемене

отношений неизменяющихся психических элементов. Если же это не так,

если мы предположим психическое бытие, не поддающееся объяснению

при помощи атомистических теорий, тогда не может быть и косвенной

необходимой связи между физическими и психическими изменениями

в мире, тогда процесс изменения и действования в физической сфере

протекает на самом деле не параллельно с психическим.

Отсюда вытекают два следствия. Прежде всего непосредственный

опыт не знает такой душевной жизни, изменение которой сводилось бы

только к отношениям ее элементов, как не знает он и движения атомов;

и если параллелизм приводит нас к такому понятию психического

бытия, то он, следовательно, заставляет нас делать разграничение между

сущностью душевной жизни и непосредственной данностью. Мы призна-

ем,

с этой точки зрения, необходимость и, если угодно, правомерность

всех тех теорий, которые стремятся разложить многообразие эмпиричес-

' Для подробного обоснования этих взглядов я позволю себе сослаться на

мою книгу "Gegenstand der Erkenntnis" (1892) и на вторую главу моей книги

"Grenzen der naturwissenschaftlichen Begriffsbildung"*.

350