Риккерт Генрих. Науки о природе и науки о культуре

Подождите немного. Документ загружается.

кой душевной жизни на простые ощущения или что-нибудь в том же

роде, подобно тому как естествознание разлагает на простые вещи мир

тел.

Ясно, что параллелизм оправдывается и падает вместе с возмож-

ностью психологической атомизации, иначе как могли бы протекать

параллельно процессы, принадлежащие двум различным формам бытия,

из которых одни мы должны принять как воззрительные реальности,

а другие — постигнуть нашей мыслью как логические сущности? Взаим-

ное соответствие было бы здесь так же невозможно, как и причинная

связь. Только явление с явлением или сущность с сущностью могут

связываться причинно и полагаться как параллельные. Итак, одна из

предпосылок, скрытых в понятиях физического и психического, которая

вела к устранению психофизического параллелизма, сама устраняется

с последовательным проведением параллелизма.

Но разве теперь это проведение не становится уже возможным? Или

разделение сущности и данности в душевной жизни не столь же правомер-

но,

как и в телесном мире? Правда, было бы нетрудно показать, что оно

правомерно, так как ни одна общая теория не может остановиться на

непосредственной данности — ни психологическая, ни физическая. Но нам

незачем углубляться в подробности, так как и это указание, хотя бы

и обоснованное, не спасет параллелизм.

самом деле, из параллелизации

душевной жизни с миром атомов вытекает еще и второе следствие. Если

мы последовательно продумаем механическую теорию, то последние

составные части тела явятся для нас простыми, неизменяющимися и рав-

ными друг другу. Из этого следует, что и психические элементы должны

быть просты, неизменны и равны, если можно говорить о параллелизме во

всех изменениях. Но единственное понятие изменения, которое остается

мыслимым для этого мира простых и неизменных элементов, исключает

всякое качественное изменение и определяется, как и изменения в мире

атомов, чисто

количественно.

Поэтому если серьезно попытаться привести

в соответствие психику с механическим миром тел, то придется допустить

в ней чисто количественную обусловленность всякого изменения и всякого

отношения причины и следствия, и тем самым падет и другая предпосыл-

ка, от которой мы исходили в анализе понятий физического и психическо-

го и которая вынуждала нас к параллелизму: сущность психического уже

перестала бы заключаться в качественности бытия, и в его понятии не

было бы содержания, отличимого от физического. Пусть не возражают

нам, что здесь нельзя класть в основу количественное понятие материи,

которое приводит к этим выводам

. Если не считать атомы абсолютно

простыми, если внести в само понятие тела также качественные изменения

и различия и вообще, если не исходить из последовательной, до конца

продуманной механической теории, тогда ничто не заставляет нас отвер-

гать психофизическую причинность. Лишь на основе чисто количествен-

ной теории телесного мира ее отрицание становится неизбежным, и имен-

но вытекающая отсюда полная несравнимость физического и психическо-

го делает параллелизм столь же немыслимым, как и причинную связь.

Эти соображения для приверженцев параллелизма покажутся слиш-

ком простыми, чтоб устранить то предположение, в котором находят,

*Так думает Паульсен: Paulsen. Einleitung in die Philosophie (1892). S. 105 ff.*

351

по-видимому, свою опору столь многочисленные факты опыта. Но, мы

еще раз повторяем, здесь дело вовсе не в фактах опыта, а в проведении

общих принципов; и если невозможность этого проведения не всегда

очевидна, то это лишь потому, что сторонники параллелизма в реша-

ющем вопросе, к сожалению, никогда не пользуются строго логичес-

кими рассуждениями, а постоянно прибегают ко всякого рода аналогиям

и образам, которые не только ничего не доказывают, но служат ис-

ключительно для того, чтобы затушевать трудности проблемы. Как бы

остроумны и занимательны ни были эти образы у Фехнера*, но всегда

оказывается, что сравнение несостоятельно как раз в самом важном

пункте, что параллелизм физического и психического непременно нужно

мыслить иначе, чем он представляется в образе, более того, что привле-

каемая аналогия несравнима с отношением физического и психического,

т. е. вовсе не является аналогией.

Позволю себе иллюстрировать это примером, взятым из одного

новейшего сочинения

. Реальность сравнивается здесь со сферическими

поверхностями в математике: как последние имеют свою вогнутую

и выпуклую стороны, так и действительность должна быть, с одной

стороны, физична, с другой — психична и в то же время, подобно

сферическим поверхностям, соответствовать себе, точка в точку, в своих

обеих сторонах. Вполне ясно, что означает параллелизм в применении

к сферическим поверхностям. Здесь в самом деле всякое изменение

вогнутой формы обусловливает изменение выпуклой, и это зависит не

оттого, что одно изменение вызывает

другое,

а оттого, что вогнутое бытие

тождественно выпуклому. Далее, параллелизм можно провести здесь до

малейших деталей, так как обе стороны определены чисто количественно.

Но когда нам говорят, что "подобным образом" обстоит дело с целым

миром, или же с человеческим миром, то мы напрасно ищем в нем того

момента, с которым могли бы связать идею подобного соотношения. Те

особенности сферических поверхностей, на которых основана возмож-

ность соответствия между двумя их сторонами, встречаются исключите-

льно в математических фигурах и не наблюдаются ни на одном действи-

тельном процессе. Даже тело никогда не имеет двух сторон, которые

могли бы считаться параллельными в этом смысле слова, а что означает

утверждение, что количественный мир соответствует качественному, как

вогнутая сторона сферической поверхности выпуклой? Здесь отсутствует

всякое tertium comparationis***, и "соответствие" становится пустым

словом. До тех пор, следовательно, пока сторонники параллелизма будут

давать только образы, где две количественно равные стороны считаются

параллельными, всякая попытка уяснить на этих образах параллелизм

количественно и качественно определенного бытия должна или привести

к неразрешимым противоречиям, или же показать, что психическое

именно не может соответствовать физическому в том смысле, как одна

сторона математической поверхности соответствует другой.

Это — не единственный случай, когда распространенная теория

пытается обосновать себя главным образом при помощи образной

Ср.:

Н. Ebbinghaus. Grundzüge der Psychologie. Erster Halbband (1897). S. 41

ff**

352

аналогии, которая совершенно несравнима с интересующим ее процес-

сом. Когда материализм старался сделать приемлемым свой тезис о ду-

ховной жизни как продукте мозга, он объявлял, что мозг относится

к духу, как печень к желчи и т. д. В наше время все те, с чьим мнением

здесь можно серьезно считаться, согласны между собой, что этот образ

годился только для того, чтобы показать невозможность представления

о духе как продукте мозга: каким образом железа выделяет тело, это мы

можем понять, но как мозг может выделять нечто такое, что не является

телом, остается непостижимым, а ведь это именно и должен был помочь

выяснить данный образ. Или с образами параллелизма дело обстоит

иначе? Чем удачнее в принципе сравнения, которые делают его привер-

женцы, сравнений с печенью у Карла Фогта?* Мы готовы признать, что

в них больше вкуса, но что утверждение параллелизма между комплек-

сами атомов и ощущениями понятнее, чем порождение ощущений дви-

жением атомов, это вовсе не убедительно для беспристрастного критика.

Одно совершенно столь же невообразимо и непонятно, как и другое.

Резюмируем еще раз: если бы психическое следовало мыслить так,

чтобы оно протекало действительно параллельно телесному миру, кото-

рый определяется естествознанием, как комплекс атомов и, во всяком

случае, количественно, тогда было бы, во-первых, необходимо и в душе-

вной жизни отделять сущность от данности и, во-вторых, с каждым

отдельным атомом связывать душевный элемент, чтобы и в психической

сфере все качественные различия можно было бы свести к количествен-

ным. Но вместе с тем отпали бы все предпосылки, которые на основании

понятий физического и психического заставляют отвергнуть психофизи-

ческую причинность и заменить ее параллелизмом. Непосредственно

реальная и качественная психика должна была бы мыслиться феноме-

нальной и количественной и уже ничем тогда не отличалась бы в принци-

пе от физического мира. Параллелизм, следовательно, или невыполним

логически, или, при его применении, толкает к материализму и после

этого становится ненужным, ибо тогда уже перестают существовать две

области реального, соединение которых он должен был объяснить.

Конечно, это нисколько не противоречит, подчеркиваем это еще раз,

эмпирическому констатированию фактических соотношений между вос-

принимаемыми процессами в мозгу и нервной системе и воспринима-

емыми психическими актами, о которых говорит специальная наука.

Наши соображения направлены исключительно против параллелизма,

поскольку он претендует на разрешение общей философской проблемы,

т. е. на замещение психофизической причинности. Ведь принцип, кото-

рый имеет свое оправдание для некоторых частных исследований, может

сделаться бессмысленным в качестве всеобъемлющей теории мира и мы,

надеюсь, показали, что, во всяком случае, эта истина подтверждается на

примере принципа психофизического параллелизма.

Ill

Но разве вообще нет никакой возможности понять связь тела и духа,

и здесь науке придется констатировать "мировую загадку" вроде той,

которую Дюбуа-Реймон** видел в отношении движений атомов к на-

12 Генрих Риккерт

353

шим ощущениям? Если допущения, из которых мы исходили, верны во

всем их объеме, т. е. если физическое и психическое вполне несравнимы

в отношении содержания и типа бытия и причинная связь выражается

причинным равенством, то мы действительно пришли к границам

нашего мышления. Но подобно тому как мировую загадку Дю-

буа-Реймона можно устранить гносеологическими соображениями,

которые встречаются уже в первом издании Кантовой критики чистого

разума

, так и здесь, стоит лишь стать на гносеологическую точку

зрения, и мы увидим, что не проблема, предложенная нам, неразрешима,

а несостоятельны те предпосылки, которые приводят к ней, и вся загадка

происходит исключительно от неправильной постановки вопроса.

Перед нами задача: мыслить физический и психический мир в одном

целостном понятии. Можно ли исходить при этом из того понятия

физического, к которому пришла механическая теория природы? Выяс-

ним себе познавательный принцип этой теории. Естествознание должно

ставить своей задачей свести необозримое эмпирическое многообразие

мира как целого к обозримой системе понятий; если оно ограничивает

при этом свою область телесным миром в его цельности, поскольку он

является объектом, наполняющим пространство, то эта задача полнее

всего решается системой понятий, где вся качественная и необозримая

множественность разлагается на количественную и потому обозримую.

Так возникает представление о простых вещах, из которых состоят все

тела и единственное изменение которых заключается в перемене места

или движении. Этот научный процесс превращает качественное многооб-

разие в некий непонятный в механическом смысле остаток действитель-

ности. Сам этот остаток, в свою очередь, подлежит логической обработ-

ке,

которая, разумеется, должна быть предпринята в ином, не математи-

ческом направлении, и в этом можно видеть задачу психологии.

При таких условиях с самого начала должно представляться совер-

шенно нелепым стремление привести в целостную логическую связь

с телесным бытием и быванием, как миром понятий, который обязан сво-

им существованием тенденции к квантификации** и необходимо связан-

ному с ней исключению всего качественного, — привести с ним в связь то,

что мы определили, в противоположность к количественному, как качест-

венное, т. е. психический мир. Необходимая в интересах механической

теории квантификация должна с такою же необходимостью расколоть

мир на две области, логически исключающие друг друга, — на количест-

венное многообразие, с одной стороны, и качественное —

другой; раз мы

поняли эту логическую необходимость, то ясно, что проблема психофизи-

ческой причинности возникает исключительно из понятий, которые обра-

зовали мы сами, и что ее неразрешимость есть не что иное, как результат

нашего мышления, проистекающий из механической теории тел.

Но значит ли это, что механическая теория ошибочна? Конечно нет.

Значение этого образования понятий, как такового, никак нельзя оспари-

вать.

Напротив, тенденции к квантификации естествознание обязано

своими величайшими успехами, чисто количественно определенное по-

нятие тела можно даже логически оправдать как идеал для общей

'Ср.:

А.

Riehl.

Der philosophische Kritizismus. II, 2. S. 184 ff.*

354

естественно-научной теории. Мы безусловно имеем право квалифици-

руемые элементы действительности называть физическим, а неквантифи-

цируемый остаток — психическим миром и разделить эти области для

особой разработки между двумя различными дисциплинами. Но совсем

другой вопрос, имеем ли мы право отождествлять продукты этих типов

образования понятий с самостоятельно существующими реальностями,

с тем, что нам доступно из непосредственного переживания как дух

и тело. На этот вопрос следует ответить отрицательно хотя бы потому,

что иначе мы сделаем непонятным мир как целое.

Мы должны помнить, что естествознание и психология — специаль-

ные науки, которые создаются путем обособления качеств от количеств,

что это обособление означает притом просто логическое изолирование

элементов, которые фактически всегда связаны между собою, и что

поэтому необходимые в интересах специального исследования, но одно-

сторонние физические и психологические образования понятий должны

потерять свое значение, как только мы сделаем попытку отбросить

логическую изоляцию и понять действительность как цельность и един-

ство.

Если наши определения внесли в мир загадки, то мы можем их

разрешить лишь тем, что признаем в продуктах этих определений поня-

тия,

созданные нами для частных целей знания (таков и есть их смысл),

и ограничим применение этих понятий областями, для которых они

только и образованы. Вторично связать логически с квалифицирован-

ным то, что должно было быть устраненным из него как остаток, чтобы

могло образоваться само понятие количественного, этот фокус не удаст-

ся ни одной теории в мире, все равно, будет ли она оперировать

с понятием причинности или параллелизма. Здесь мы наталкиваемся на

границу естественно-научного образования понятий, принципиально

обусловленную природой нашего мышления, а вовсе не на мировую

загадку. Так как естествознание должно разрабатывать непосредствен-

ную действительность в двух различных направлениях, как науку о телах

и науку о душе, то оно не может и стремиться к воссозданию вторичного

единства из возникающих отсюда и взаимно исключающих друг друга

продуктов мысли.

Из этих соображений, во всяком случае, вытекает, что если мы хотим

удовлетворительно объяснить взаимные отношения физических и психи-

ческих процессов, то мы должны выбрать другой исходный пункт вместо

механической теории телесного мира, и этот исходный пункт не может

быть ничем иным, как обращением к непосредственному опыту, пережи-

ванию, данности или как бы мы это ни называли: с точки зрения опыта,

с которого ведь и, по Канту, начинается все наше познание, можно, по

крайней мере, устранить те затруднения, которые стоят на дороге всякой

приемлемой теории. С самого начала должно быть ясно, что сравнивать

непосредственно переживаемую душевную жизнь с тем телесным ми-

ром, который представляется только как продукт логической обработки,

— значит отрезать у себя возможность решения психофизической про-

блемы.

355

Правда, именно стоя на точке зрения непосредственного пережива-

ния, мы встречаемся с трудностью, которая тотчас же, по-видимому,

приводит к допущению полной несравнимости телесного и духовного

мира. Как на результат обращения к непосредственной данности, часто

ссылаются на положение, что вся эмпирическая действительность есть

"содержание сознания" и потому психична, а этот вывод, по-видимому,

в свою очередь, заключает в себе учение о непосредственной реальности

душевного и о феноменальности телесного мира. Однако эта спириту-

алистическая интерпретация гносеологического закона не выдерживает

критики. Мир — не содержание сознания, если "сознание" значит то же,

что индивидуальная душевная жизнь; сознание есть чисто гносеологичес-

кое понятие, вместо которого мы лучше будем говорить об имманент-

ном, непосредственном бытии. Слово "психическое" теряет свой смысл,

который заключается только в противоположности к "физическому",

если его хотят сделать наименованием всей эмпирической действитель-

ности. Простое название само по себе, конечно, не может быть ни

истинным, ни ложным, но им изменяется всего-навсего имя, а никак не

реальные отношения, и такое преобразование терминологии нецелесооб-

разно. По-прежнему мы удерживаем в эмпирической действительности

различие ее составных частей, которое приводит к разделению на две

области, обычно называемые материей и духом, и никакие гносеологи-

ческие рассуждения, как бы они ни были важны для других проблем, не

могут устранить этого фактического различия. Поэтому оказывается

целесообразнее удержать название телесного мира для одной половины

имманентного бытия, которую каждый называет телами и которой

принадлежат, по крайней мере с точки зрения непосредственного опыта,

цвет, твердость, температура — так же неотъемлемо, как форма и дви-

жение. Предположение, что физическое и психическое уже первоначаль-

но различаются между собой как феноменальное и реальное бытие,

является догматом, который не только не может быть основан на

гносеологическом законе сознания, но, напротив, уничтожается им.

Этот догмат

не

пользовался бы такой широкой распространенностью,

если бы он не находил видимого подтверждения в квантифицирующей

теории естествознания и если бы с ним не находились в мнимой гармонии

результаты физиологии органов чувств. Свет, звук, тепло — так думают

часто — не только по учению физики являются в сущности движением

атомов, но и физиология показывает, что только посредством органов

чувств и их "специфической энергии"* возникает свет, звук, теплота,

этим буквально совпадает философское убеждение, что все непосредст-

венно и реально телесное является только "моим представлением".

Прежде всего следует возразить, что с точки зрения имманентности

движение и свет, т. е. качественное и количественное, для философии

являются одинаково феноменальными или же, может быть, реальными

и что, следовательно, механическая теория тела и учение о специфичес-

кой энергии органов чувств, из которого сделали даже "закон", вовсе не

совпадают с гносеологическим идеализмом. Далее, физиологический

идеализм, для которого мир качеств возникает только благодаря ор-

ганам чувств, есть безвредная в специальной науке, даже относительно

правомочная интерпретация фактов, но в качестве всеобщего онтологи-

356

ческого начала он становится совершенно несостоятельным предположе-

нием. Физиология может, конечно, показать, что без посредства органов

чувств и их специфической структуры внешние раздражения не достигли

бы мозга человека и не вызвали бы там состояний, которые считаются

необходимыми условиями для восприятия соответствующих чувствен-

ных качеств; но при этом органы чувств уже предполагаются данными,

как

качественно

определенные тела, известные нам только из опыта. Как

бескачественные комплексы атомов, они не обладают никакими свойст-

вами, из которых ясно вытекала бы их способность и необходимость

к опосредствованию внешних раздражений: они нуждались бы в помощи

других органов чувств, чтобы своим воздействием на них стать тем, чем

они являются для нас. Но это был бы бессмысленный regressus in

infinitum*, и избежать его мы можем лишь в том случае, если будем

остерегаться естественно-научные образования понятий гипостазиро-

вать в метафизические реальности и населять мир как целое одними

загадками. Поэтому мы отбрасываем все эти теории и прежде всего

рефлектируем на данный телесный мир, подобно тому как мы берем

психическое в его непосредственности, и тотчас же вместе с этой необ-

ходимой гносеологической координацией двух половин действительно-

сти исчезает полная несравнимость их содержания. Мало того, телесное

и духовное отчасти становятся теперь по своему содержанию столь мало

несравнимы, что трудно уже, напротив, провести границу между этими

двумя областями. Некоторые части данности, как, например, движение

и форму, мы причисляем только к телесному миру. Другие, например,

чувства, страсти, волевые акты, мы рассматриваем исключительно как

душевные. Третий класс объектов мы можем причислять как к той, так

и к другой области, т. е. они характеризуются тем, что совершенно одно

и то же содержание может считаться не только физическим, но и психи-

ческим. Мы приобретаем, таким образом, понятие первоначально це-

лостного психофизического мира, и это непосредственное переживание

сохраняется неприкосновенным, какие бы мы ни образовывали теории,

раскалывающие мир на две принципиально несравнимые части.

Вместе с тем, с точки зрения непосредственного опыта, устраняются

скрытые в понятиях физического и психического предпосылки, которые

делали невозможными не только психофизическую причинность, но

и психофизический параллелизм. Конечно, мы этим выиграли бы немно-

го,

если бы каждая научная теория должна была всегда отвлекаться от

этого единства качеств и количеств и принципиально разделять обе

составные части, чтобы прийти к пригодным научным абстракциям. Но

на самом деле этого нет, и даже многочисленные отрасли естествозна-

ния, т. е. науки о телесном мире, каковы химия, биология, работают

с помощью понятий, которые большей частью состоят из качественных

элементов. И эти науки удерживают, таким образом, то понятие тела,

которое возникает из рефлексии на непосредственную данность, т. е.

понятие о чем-то, что ни в отношении к форме своего бытия, ни

в отношении к содержанию не может считаться несравнимым с психичес-

ким. Нельзя также считать эти образования понятий только предвари-

тельными, которые должны исчезнуть с прогрессом науки и замениться

количественно определенными продуктами. Пока существуют биология

357

и химия, эти науки будут оперировать качествами и ни одна самая

общая теория тела в ее мыслимом завершении не в силах изгнать эти

качественные понятия

. Если же не всякая естественно-научная работа

над телесным миром приводит к принципиальному выделению качест-

венного, то понятие психического само по себе, вследствие своего качест-

венного характера, разумеется, не исключает связи с миром тел.

Может ли эта связь быть

причинной,

мы этого еще

не

знаем, это выяснит

нам только исследование понятия причинности: мы постараемся поэтому

установить то, что вытекает с точки зрения непосредственного опыта для

понятия действования, по крайней мере, в тех пределах, насколько это

необходимо, чтобы составить себе мнение о справедливости высказанного

выше предположения. Необходимость причинной связи отождествляется,

как мы видели, с необходимостью закона природы. Возможно ли считать

единственно значимым проистекающее отсюда понятие причинности?

Понятия законов —

общи,

как и все понятия естествознания, а так как мы

никогда не переживаем непосредственно общего, а всегда лишь частное

и индивидуальное, то и первоначальное переживание, называемое нами

действованием, нужно так же отличать от содержания закона причинности,

как и всякое другое индивидуальное переживание от содержания общего

понятия, его объемлющего. И общий

принцип

причинности, т. е. закон, по

которому все совершающееся имеет причину, и всякий общий закон

причинности — понятие, которое мы должны тщательно отличать от

общего принципа причинности

, предполагают

индивидуальное

действова-

ние, которое, чем бы оно ни было, должно быть сложнее простой

последовательности: иначе связь между индивидуальным телесным

инди-

видуальным духовным процессами прежде всего не будет заключать в себе

никакой проблемы, и, во-вторых, будет не вполне ясно, каким образом

понятия общего принципа причинности и любого закона причинности

могут содержать в себе нечто большее, чем последовательность во

времени; первый только распространяет понятие индивидуальной причин-

ности на всю действительность, а второй обнимает то общее, что присуще

множеству индивидуальных причинных отношений. Оба понятия

не

могли

бы мыслиться без предпосылки индивидуальных причинных связей как

чего-то большего, чем простая последовательность.

Если придерживаться этих различий, в особенности же различия

между общим законом природы и индивидуальной причинностью, то

отсюда немедленно вытекает следующее: так как частное всегда содер-

жит в себе больше, чем общее, то и всякая действительность, которую

мы называем действованием, должна содержать больше, чем закон, под

который она подходит. Но из этого следует, что существование причин-

ного влияния одной индивидуальной вещи на другую индивидуальную

Логические основания этого я пытался показать в моих "Grenzen der

naturwiss. Begriffsbildung". S. 118, 264 ff.

Этого различия часто не делают, и тогда возникает отождествление идеи,

что все совершающееся имеет причину, с тем, что все происходит закономерно,

— смешение двух понятий, которое может дать повод к заблуждениям, чреватым

последствиями. Принцип причинности не является также и самым общим причин-

ным законом — в чем он состоит, мы до сих пор, по крайней мере, не знаем,

поэтому его и не следует называть "законом причинности".

358

вещь никогда не должно оспариваться только на том основании, что

соответствующий процесс не умещается в общем понятии закона, выра-

женном в причинном равенстве. Метафизический "реализм понятий",

который, правда, часто делается неискоренимой привычкой мышления

там, где считают себя наиболее свободными от метафизических идей,

— именно в естествознании — этот реализм должен же когда-нибудь

вспомнить тот факт, что вся действительность в ее особенности и ин-

дивидуальности бесконечно богаче, чем содержание естественно-науч-

ных общих понятий, в которых она мыслится нами, и что это следует

сказать о всяком действительном индивидуальном действовании.

Нас здесь прежде всего интересует отношение индивидуального дейст-

вования

тому понятию причинности, которое абстрагировано от понятия

причинного равенства, и лишь только мы спросим, как идея равенства

причины

следствия относится

действительности, которую мы пережива-

ем,

тотчас окажется, что в мире опыта

процесс,

названный причиной, всегда

производит нечто отличное от него, что раньше вообще не существовало.

Здесь нет и следов эквивалентности, и это не только там, где мы мыслим

причинно связанными процесс физический с психическим, но равным

образом

там, где мы связываем между собой, как причину

следствие, два

эмпирически данных физических или два психических события. Должно ли

представление о таком неравенстве, которое представляет нам каждый

отдельный индивидуальный процесс действования, совершенно быть

вытеснено тем понятием причинности, которое предполагает возможность

причинного равенства? От ответа на этот вопрос зависит, очевидно, и то,

должны ли мы a limini* отклонить психофизическую причинность или нет.

Представим себе прежде всего условия, которые выполнены там, где

понятие причинного равенства заступает место причинного отношения,

и которые мы находим в мире чистой механики. Всякое бытие может

быть здесь замещено подстановкой комплекса атомов, изменения кото-

рого могут быть целиком выражены в понятиях количественно опреде-

ленных и потому измеряемых отношений, и мера их должна полагаться

равной на обоих концах причинного отношения. Это возможно потому,

что всякое действие становится здесь передачей движения и следствие

представляет, собственно, не что иное, как имевшееся в причине движе-

ние,

но только в другом месте. Причина и следствие здесь на самом деле

совершенно равны между собой, и закон causa aequat effectum имеет для

этого мира абсолютное значение. Но в то же время в этом мире никогда

и не возникает ничего нового. Атомы остаются вечно одни и те же,

и исключительно движение, потенциальное или актуальное, переходит

с одного их комплекса на другой. Если действование предполагает

изменение, то сами вещи здесь уже не действуют, но всякое действие

переносится в изменения отношений между вещами.

Приложимо ли это понятие причинности к другому миру, кроме

чисто количественного мира, созданного механическим воззрением на

природу, т. е. можно ли говорить о причинном равенстве между двумя

качественными процессами? Идея равенства имеет смысл лишь там, где

она означает полное или частичное тождество, или же где она служит

выражением для общей меры в двух процессах. И никакого третьего

значения слову "равенство" приписывать нельзя. Так, мы называем,

359

например, равными два следующих друг за другом тона, если они

не отличаются ни высотой, ни звучностью, ни длительностью — ничем,

за исключением их положения во времени, т. е. если они тождественны

по содержанию; с другой стороны, сумму углов треугольника, например,

мы считаем равной двум прямым углам, так как некоторое опре-

деленное количество повторяется здесь и там одинаковое число раз.

Но этот второй род равенства, который не предполагает тождества

по содержанию, встречается только в чисто количественно опреде-

ляемых образованиях, ибо различные качества не поддаются прямому

измерению общей мерой; отсюда следует, что всюду, где причина

и действие не могут быть представлены ни тождественными по со-

держанию, ни чисто количественно определяемыми величинами, го-

ворить о равенстве причины и следствия не имеет никакого смысла.

И если бы понятие причинности было допустимо лишь там, где

данная связь в принципе поддается выражению посредством причинного

равенства, то это значило бы, что понятие действования вообще не

может прилагаться к иному миру, кроме изображаемого в понятиях,

поддающихся чисто количественному определению.

Но отсюда следует, что невозможно выполнить требования эквива-

лентности причины и следствия, не изгоняя понятия действия из всех

наук, за исключением чисто механических. Все эти науки, как мы видели,

изучают качественные изменения, а последние ни в каком случае не

могли бы играть роль причины или следствия. Однако этого никто

серьезно утверждать не станет. Напротив, если бы мы были поставлены

перед выбором между понятием причины как равенства или неравенства,

то скорее можно было бы отвергнуть понятие причинного равенства

и отрицать действование в чисто механическом бытии, к которому оно

только и может относиться, так как здесь нет никаких действующих

вещей, но лишь пространственные перемещения логических абстракций.

Если же мы не хотим этого, то должны провести различие между двумя

видами причинности, т. е. наряду с механическим понятием удержать

понятие причины, которая не может ни быть тождественной своему

следствию, ни полагаться количественно равной ему, но производить

нечто новое, и это понятие действования выступает в вопросе о связи

физических и психических процессов.

* Одним словом, causa aequat effectum только в мире понятий и при-

том даже не в той системе понятий, в которую может войти психическое,

а исключительно в чисто количественном мире механических понятий.

Где должна воздействовать психика на психику и где мы вообще связы-

ваем между собой причинной нитью любые эмпирические, т. е. качест-

венные, действительности, там есть только причинные неравенства. Мы

не можем, следовательно, устранить это понятие, пока смотрим на

качества как на действительности, которые имеют свою причину и спо-

собны к действию. Единодержавие механического понятия причинности

было бы совместимо только с метафизикой материализма. Но тем

самым устранена и вторая посылка, вытекающая из понятия причин-

ности, которая заставляла отвергать психофизическую причинность,

и падают все основания, которые, казалось, вынуждали к признанию

всеобщего метафизического параллелизма.

360