Риккерт Генрих. Науки о природе и науки о культуре

Подождите немного. Документ загружается.

она действительно подразумевается. Дело в том, что во всяком ис-

торическом труде можно будет найти такие суждения, в которых к неко-

торым фактам, в особенности к человеческим поступкам, прилагается

сказуемое, выражающее похвалу или порицание, в которых констатиру-

ется то доброе или мужественное, то преступное деяние, и в этом,

по-видимому, и заключается отличие истории от естественных наук, для

которых порок и добродетель суть такие же продукты, как купорос

и сахар. Ясно также, что подобными предложениями историк может

выражать оценку фактов. В весьма многих случаях, однако, подобного

рода сказуемое, по-видимому выражающее оценку, служит лишь для

установления факта и для чисто теоретической характеристики события.

Называя, например, какой-нибудь поступок преступным, историк может

при этом иметь в виду лишь то, что источники заставляют признать, что

перед нами поступок, который все называют преступлением, и если

другой историк обозначит этот поступок каким-нибудь иным сказу-

емым, то это отнюдь не должно еще означать, что он тот же поступок

иначе оценивает; он просто может считать, что здесь весь поступок

— иной, который он, конечно, и называет иначе. Во всяком случае,

говоря о моментах ценности в истории, следовало бы всегда задавать

себе вопрос, действительно ли имеет сказуемое, по-видимому выража-

ющее оценку, смысл оценки и не служит ли оно лишь для использования

обычно связанного с ним словесного значения в целях установления

факта, подобно тому как это бывает со словесными значениями, кото-

рые обычно нельзя употребить в целях оценки.

Если, следовательно, иной раз кажется, что оценки встречаются

чаще, нежели это имеет место в действительности, то, с другой стороны,

нужно признать, что в известном смысле и оценки, а не только отнесение

к ценности все же принадлежат к элементам исторической науки. При

этом, конечно, мы опять-таки отвлекаемся от логической оценки цели

образования понятий, оценки, принадлежащей к необходимым пред-

посылкам всякой науки, и имеем в виду лишь те нелогические ценности,

без которых история не могла бы существовать.

Сколь ни достоверно то, что теоретическое отнесение к ценности есть

нечто совершенно отличное от практической оценки объекта и что

поэтому историк может воздерживаться от оценки своих предметов, не

менее достоверно также и то, что в области тех ценностей, к которым он

относит свои объекты, он, именно в качестве историка, необходимо

должен сам подходить к явлениям с какой-нибудь оценкой. Никто не

может писать или читать политическую историю, не ставя политические

Ценности в известное отношение к своим собственным положительным

или отрицательным оценкам, т. е. не подходя вообще с какой-нибудь

оценкой к политическим вопросам, ибо иначе, не оценивая совершенно

явления в этой области, он не мог бы понимать ценности, определяющие

выбор исторического материала, и потому не мог бы иметь также и по

отношению к этому материалу никакого, даже малейшего исторического

интереса. То же самое можно сказать и об истории искусств, религий,

хозяйства и т. д. Как на многое, что само собой понятно, на это часто

совершенно не обращают внимания; находятся даже историки, которые

Уверены в том, что они не только относятся чисто созерцательно к своим

Генрих Риккерт

161

объектам, но что как историки они вообще являются людьми чистого

созерцания. На самом же деле историк и отличается от естествоиспыта-

теля тем, что, работая, он не только должен признавать ценностью ту

научную цель, которую он преследует, но что он также известным

образом связан если не с самими своими историческими объектами, то

во всяком случае с теми всеобщими ценностями, к которым он, ин-

дивидуализируя, относит эти объекты.

Что касается, однако, логической сущности истории, то это обсто-

ятельство все же не играет большой роли, ибо оно имеет отношение

лишь к психологическим ее предпосылкам; это нужно особенно прини-

мать во внимание, иначе невозможно уберечься от недоразумений при

выяснении понятия чисто теоретического отнесения к ценности, а также

его логического значения. Только это и мог иметь в виду Риль, утверж-

дая,

что требование, чтобы историк не оценивал свои объекты, но лишь

относил их к ценностям, психологически невыполнимо. И именно для

Риля, с редкой ясностью проведшего различие между логикой и психоло-

гией, не должна иметь значения невозможность психологически отде-

лить оценку от отнесения к ценности, ибо эта психологическая нераз-

дельность их совершенно не затрагивает защищаемой здесь нами теории

исторического понятия, согласно которой последнее является продуктом

теоретически относящей к ценности индивидуализирующей обработки

действительности. Впрочем, какое значение имеет для вопроса об "объ-

ективности" исторических наук то обстоятельство, что история вообще

может иметь смысл только для оценивающих существ, в каком отноше-

нии стоит эта объективность к объективности генерализирующих наук

или наук, формулирующих законы, которым не нужно признавать ника-

кой другой ценности, кроме ценности самой генерализирующей науки,

— это все вопросы, разбирать которые мы здесь не намерены. Мы хотим

лишь выяснить логическую структуру фактически существующей ис-

торической науки, просто лишь описать сущность ее относящего к цен-

ности индивидуализирующего метода, как он действительно применяет-

ся,

и понять этот метод в его логической необходимости, вытекающей из

цели истории.

Исходя из указанных выше мотивов, мы до сих пор ничего не

говорили об особенностях исторического материала, и потому мы не

могли также дать до сих пор никакого ответа на вопрос, почему именно

материал исторических наук мы обрабатываем не только генерализиру-

ющим, но и индивидуализирующим способом. Чтобы, наконец, вполне

выяснить сущность исторической науки, мы должны попытаться от-

ветить и на этот вопрос, конечно, постольку, поскольку материальные

особенности исторических объектов можно понять из формальной логи-

ческой сущности исторического метода.

Решающее значение имеет при этом опять-таки связь между ин-

дивидуализирующим и относящим к ценности пониманием действитель-

ности. Именно потребность в индивидуализирующем понимании дейст-

вительности должна прежде всего находиться там, где объекты теснее

всего связаны с ценностями. Если мы вновь обратимся к донаучному

образованию понятий, то вспомним, что характерным признаком его

повсюду является то обстоятельство, что, во-первых, по преимуществу

162

люди рассматриваются в нем как индивиды и что, во-вторых, для

индивидуальности этих людей особенное значение имеет то, что являет-

ся выражением их духовной жизни (Seelenleben). Даже более того. Для

нашего индивидуализирующего понимания действительности интерес

к духовной жизни человека является до того господствующим, что

понятие индивида вообще сплошь и рядом склонны отождествлять

с понятием личности и что нужно известное усилие мысли, чтобы

осознать, что вообще любому объекту в такой же степени присущи

абсолютно индивидуальные черты. Должна ли история как наука, от-

носящая свои объекты не к чисто личным, индивидуальным, но к всеоб-

щим ценностям, должна ли она, и если да, то в какой степени, изоб-

ражать отдельные личности, — это зависит исключительно от того

значения, которое отдельные личности во всей своей единственности

и своеобразии имеют по отношению к всеобщим ценностям, и постольку

научное индивидуализирование может весьма сильно отличаться от

донаучного. Ввиду того, однако, что историей занимаются люди, науч-

ное изображение единичного и особенного и должно быть направлено

главным образом на духовную жизнь человека. На этом именно основа-

нии исторические науки и причислялись обыкновенно к "наукам о духе".

Таким образом, противоречие наук о природе и наук о духе, которое мы

сначала с логической точки зрения оспаривали, получает теперь, с пред-

метной точки зрения, некоторое оправдание, поскольку вообще, говоря

о материале истории, имеет смысл различать физическое и психическое.

Но это не может, конечно, служить возражением против попытки

придать в логике первенствующее значение противоречию генерализиру-

ющего и индивидуализирующего методов. Напротив, плохо обстояло

бы дело с нашим логическим делением наук, если бы последнее не

в состоянии было объяснить тот факт, что индивидуализирующие науки

занимаются преимущественно духовными явлениями. Мы не только

по-прежнему считаем, что различие природы и духа не может и не

должно служить исходным пунктом для логической теории, но даже

думаем, что мнение это наше теперь еще более подтверждается. Дойдя,

в свою очередь, до различия природы и духа, мы теперь вполне ясно

видим, почему, называя историю "наукой о духе", этим термином

выражают лишь такой признак исторической науки, который с логичес-

кой точки зрения является второстепенным, и почему, даже независимо

от ЭТОГО, данный термин непригоден для того, чтобы вполне точно

охарактеризовать материал этой науки. Ибо, во-первых, историк ин-

тересуется не исключительно, но лишь преимущественно духовной жиз-

нью,

и, во-вторых, истории совсем не нужно проводить такого строгого

абстрактного различения между духовной жизнью и телесными процес-

сами, как это делает психология, разлагающая мир на две области,

взаимно исключающие одна другую. Напротив, история всегда видит

духовной жизни лишь один из элементов полной непосредственно

Пе

режитой действительности, понимая ее, таким образом, в реальной

связи с телесными процессами. Наконец, материалом исторической на-

уки отнюдь не является вся духовная жизнь, даже не вся духовная жизнь

человека, но лишь определенная, сравнительно незначительная часть

Духовной жизни принимается главным образом во внимание историком.

163

Поэтому для обозначения сущности истории понятие науки о ду

Хе

является одновременно и слишком узким, и слишком широким.

Для того чтобы отграничить эту часть духовной жизни и тем самым

еще точнее охарактеризовать материал исторической науки, мы должны

опять-таки исходить из уже найденного нами понятия исторического

метода, имея в виду при этом особенности тех ценностей, которые

в индивидуализирующем образовании понятий определяют выбор суще-

ственного. Это всегда всеобщие человеческие ценности, иными словами,

исторически существенными могут стать лишь те объекты, которые

обладают значением по отношению к общественным или социальным

интересам. Поэтому, вследствие исторической связи частей с историчес-

ким целым, т. е. с обществом, главным объектом исторического ис-

следования является не абстрагированный от него человек вообще, но

человек как социальное существо, и опять-таки лишь постольку, посколь-

ку он участвует в реализации социальных ценностей. При этом нужно,

конечно, понятие societas* понимать в возможно более широком смысле,

так, чтобы под него подпадали также и формы общения людей науки

и искусства. Если процесс реализации всеобщих социальных ценностей

в течение исторического развития мы назовем культурой, то тогда мы

сможем сказать, что главным предметом истории является изображение

частей и целого культурной жизни человека и что всякий с исторической

точки зрения важный материал должен стоять в какой-нибудь связи

с культурной жизнью человека, ибо только в таком случае мы будем

иметь возможность относить его к всеобщим ценностям, исследуя его во

всей его особенности и индивидуальности.

Ценности, определяющие в истории выбор существенного, можно

поэтому также назвать всеобщими культурными ценностями

(Kulturwerte). Мы уже познакомились с ними на примерах таких понятий

ценности, как понятие государства, права, искусства, религии, экономи-

ческой организации. Само собой понятно, что это не значит еще, что

историк должен решать, что является прогрессом и что регрессом куль-

туры, ибо, решая этот вопрос, он от теоретического отнесения к цен-

ности перешел бы к практической оценке явлений. Его собственные

культурные идеалы совсем не должны иметь решающего значения при

обработке им своего материала, ему нужно лишь понимать всеобщие

культурные ценности людей и народов, им изображаемых, для того

чтобы посредством чисто теоретического отнесения к ценности отделять

существенное от несущественного. Историческое исследование не огра-

ничивается, однако, только явлениями культуры. В особенности, когда

речь идет о выяснении причин исторических событий, необходимо ино-

гда принимать во внимание и такие объекты, которые всецело принад-

лежат к "природе", т. е. к действительности, понятой обычно с помощью

отвлекающего от ценностей и генерализирующего метода, но индивиду-

альность которых точно так же имеет значение, как, например, климати-

ческие особенности местности, географическое положение страны и т. п.

Объекты эти всегда, однако, должны находиться в причинной связи

с явлениями культуры, причем историк всегда должен иметь в виду то

значение, которое они имеют для культурных ценностей. Лишь в таком

случае они могут иметь место в историческом изображении действитель-

164

ности. Во всяком случае, центром исследования индивидуализирующей

науки всегда должна являться какая-нибудь часть единичного развития

культурной жизни.

Вряд ли нужно еще особо разъяснять, что, утверждая это, мы отнюдь

е имеем в виду защищать, как это часто ныне случается, какой-то

особый "культурно-исторический метод" в противоположность методу

политической истории. Логика не может решить вопрос о "подлинной

области исторического исследования", тем более что вопрос этот вооб-

ще не совпадает с вопросом о сущности исторического метода. Вряд ли

вообще имеет смысл противопоставлять политическую историю куль-

турной, ибо и та и другая применяют один и тот же индивидуализиру-

ющий метод. Правда, возможно, что культурная история в общерас-

пространенном ныне более узком смысле слова использует больше

групповых понятий, нежели история политических событий. Мы знаем,

однако, что сущность исторического метода не меняется от большего

или меньшего употребления групповых понятий. Да и независимо от

этого неизвестно еще, действительно ли культурная история должна

быть более "коллективистической", нежели политическая история. Ибо

ни для одной области культуры нельзя дать общее решение вопроса

о значении отдельных личностей; в каждом отдельном случае вопрос

этот должен решаться особо.

Во всяком случае, учение о методе должно коснуться всех этих

вопросов лишь для того, чтобы еще резче подчеркнуть, что они ничего

не имеют общего с логическими исследованиями. Логический дилетан-

тизм нашего времени также и сюда внес много путаницы, но значение

его по существу не настолько велико, чтобы имело смысл разбирать его

здесь более подробно. Слово "культура" мы употребляем здесь в таком

смысле, что политическая жизнь является частью культурной жизни

вообще. Оно должно обозначать не что иное, как совокупность объек-

тов,

имеющих непосредственное значение для осуществления всеобщих

ценностей. Вследствие этого общеобязательного и необходимого отнесе-

ния к ценности генерализирующая наука не в состоянии дать вполне

исчерпывающее изображение указанных объектов, они требуют обра-

ботки их посредством индивидуализирующего метода. Мы видим, та-

ким образом, в каком смысле история необходима для культурного

человека. Культурный человек всегда будет относить действительность

к всеобщим культурным ценностям, так что необходимо должен воз-

никать вопрос, каким образом реализовалась культура в ее единичном

развитии, и ответ на этот вопрос может дать одна лишь индивиду-

ализирующая история, а никак не генерализирующая наука.

Глава II

ПРИНЦИПЫ ИСТОРИЧЕСКОЙ ЖИЗНИ

Попробуем еще раз оглянуться назад. Мы видим, что с помощью

наиденных нами понятий можно построить систему эмпирических наук,

в к

°торой истории отведено определенное место, в отношении как ее

165

метода, так и ее материала. Исходя из этого построения, мы сможем

далее, понять и разработать и другие группы философско-исторических

проблем.

В отношении метода отдельные науки являются либо генерализиру-

ющими, либо индивидуализирующими. Их материал состоит либо из

объектов природы, т. е. действительности, утратившей всякую связь

с ценностями, либо из явлений культуры, т. е. действительности, от-

несенной к ценностям. Это все, конечно, и, ввиду возможности целого

ряда недоразумений, мы обращаем на это особенное внимание — лишь

весьма общая схема. Приводя ее, мы отнюдь не хотим утверждать, что

отдельные науки работают при посредстве либо одного только генера-

лизирующего, либо одного лишь индивидуализирующего метода, что

они занимаются либо одними объектами природы, либо только явлени-

ями культуры и что объекты природы можно рассматривать только

генерализирующим, а явления культуры только индивидуализирующим

способом. Наоборот, при разработке одного и того же материала раз-

личные методы бывают тесно сплетены друг с другом, так что указан-

ные принципы могут комбинироваться между собой самым различным

образом. Исходным пунктом для генерализирующей науки служат ин-

дивидуальные факты, индивидуализирующий же метод нуждается в об-

щих понятиях как обходных путях для изображения и связывания

объектов между собою. Наряду с генерализирующими науками о приро-

де имеется целый ряд наук, рассматривающих объекты природы ин-

дивидуализирующим способом и, стало быть, через отнесение к цен-

ности, хотя бы и не непосредственное, а косвенное. К таким наукам

принадлежат, например, история происхождения отдельных организмов,

геология и, пожалуй, также география. И наоборот, явления культуры,

несмотря на отнесение к ценности, могут быть рассматриваемы генера-

лизирующим образом. Не говоря о психологии, целый ряд так называ-

емых наук о духе, как, например, языковедение, юриспруденция, полити-

ческая экономия, по крайней мере отчасти применяют метод, который

отнюдь не является чисто историческим, но стремится к известного рода

систематизированию и который, несмотря на это, совсем не совпадает

с методом генерализирующих наук о природе, почему логическая струк-

тура его и составляет одну из самых трудных и интересных проблем

учения о методе. Но если бы даже все эти проблемы и были в конце

концов достаточно подробно разработаны и разрешены, мы все же не

можем даже и думать о том, чтобы когда-нибудь будет построена во

всех отношениях законченная система, в которую бы вошли все дейст-

вительно существующие научные методы во всем их многообразии,

и притом целиком, без остатка, со всеми их частностями. Ибо научные

методы, подобно самим наукам, не являются результатом чисто логи-

ческих соображений — они суть продукты истории, и именно вследствие

невозможности обрабатывать историческое генерализирующим обра-

зом, они, подобно всем историческим явлениям культуры, не поддаются

попытке подвести их под законченную, закругленную систему.

Но как бы ни были многообразны научные стремления, которые

логика должна не столько критиковать, сколько просто считаться с их

наличием, и как бы ни была ограничена цель логических принципов

166

епения, лишь в абстракции разъединяющих то, что в действительности

сегда тесно связано между собой, — все же история, которая трактует

людях, их учреждениях и деяниях, может быть названа лишь индивиду-

али

зируюЩ

й наукой о культуре (Kulturwissenschaft), если мы будем

иметь в виду ее последние цели. Целью ее всегда является изображение

единичного, более или менее обширного хода развития во всей его

единственности и индивидуальности, и объекты ее либо сами суть явле-

ния культуры, либо находятся в каком-нибудь отношении к культурным

ценностям. Этим собственно история принципиально отделена как

в предметном отношении от естественных наук, все равно, являются ли

они генерализирующими или индивидуализирующими, так и в отноше-

нии метода — от всех тех наук о культуре, которые рассматривают свои

объекты более или менее систематическим образом. В этих рамках

и должна работать логика истории. Лишь тогда сможет она понять, что

в действительности представляет собою история, и лишь таким образом

сможет она оказать истинную услугу философии, которой для разреше-

ния ее проблем важно понимание того значения, которым обладает

действительно существующая история. Построение же несуществующих

наук будущего — прием, особенно излюбленный ныне в философии

истории, — не имеет никакой решительно цены ни для специали-

ста-исследователя, ни для философа, разве только цену устрашающего

примера.

Обращаясь теперь к вопросу о принципах исторической жизни, мы

должны точно так же заметить, что разрешить его можно будет лишь

в том случае, если при этом мы будем опираться на понятие того, что

историческими науками фактически изображается в качестве истории.

Мы уже знаем, что эти принципы ищут обычно либо в общих законах,

либо в общем смысле исторической жизни. Для того чтобы уяснить себе

задачи философии истории как учения о принципах, нужно поэтому

прежде всего определить, что можно и следует представлять под поняти-

ем закона и под понятием смысла истории, и лишь затем уже поставить

вопрос о том, что из них заслуживает названия исторического принципа.

Мы увидим далее, что эта альтернатива: закон или смысл истории,

подобно спору о генерализирующем или индивидуализирующем методе,

теснейшим образом связана с борьбой двух главных течений в современ-

ной философии истории и что победа в этой борьбе опять-таки в значи-

тельной степени зависит от проникновения в логическую сущность эм-

пирической исторической науки.

Слово закон относится к тем выражениям, многозначность которых

подала повод к целому ряду неясностей и недоразумений. Если, отож-

дествляя закон с причинностью, мы односторонне видим в причинности

форму генерализирующего понимания действительности, то, с другой

стороны, согласно также довольно распространенному словоупотребле-

нию закономерный означает вообще одно и то же, что и необходимый.

В таком случае слово "закон", означая причинную необходимость еди-

ничного и особенного, может также означать и необходимость им-

ператива или ценности, объединяя, стало быть, вместе такие разнород-

ные понятия, как неизбежность и долженствование (Müssen und Sollen),

""- понятия, которые нужно тщательно различать. Борьба с подобного

рода словоупотреблением, согласно которому слово "закон" употребля-

ется в трех столь различных смыслах, была бы, вообще говоря, излиш-

ним педантизмом и вряд ли могла бы рассчитывать на успех. В фило-

софских трудах, однако, следовало бы избегать подобной многознач-

ности в словоупотреблении, по крайней мере там, где она может повести

к недоразумениям. Во всяком случае, говоря о том, что задачей филосо-

фии истории является отыскание законов истории, под словом "закон"

здесь следует понимать не что иное, как естественный закон

(Naturgesetz). Только тогда можно связать с этим утверждением опреде-

ленный и ясный смысл. Необходимость закона означает в таком случае

не необходимость ценности и не причинную необходимость индивиду-

альной действительности, но безусловную общность понятия, говоря

точнее — необходимое соединение по крайней мере двух общих понятий

в одном безусловно общем суждении. При этом закон означает необ-

ходимое соединение частей самой действительности лишь постольку,

поскольку он говорит, что если какой-нибудь объект среди других при-

знаков обнаруживает также и такие, которые являются элементами

одного общего понятия, то с ним повсюду и всегда реально связан

другой объект, у которого между другими признаками имеются также

и такие, которые образуют элементы другого, общего понятия. Короче

говоря, именно в той форме понимания действительности, которую

представляет из себя построение естественных законов, генерализиру-

ющая наука о природе видит свой высший идеал.

Мы уже знаем, что выявление законов в этом смысле никоим об-

разом не может служить последней целью эмпирической исторической

науки. Историк, делая это, перестает тем самым быть историком, он уже

не хочет исторического изображения своего объекта. Если, таким об-

разом, понятие исторической науки и науки, формулирующей законы,

взаимно исключают друг друга, то можно сказать, что понятие "ис-

торический закон" есть contradictio in adjecto*. При этом слово "ис-

торический" мы употребляем, конечно, в указанном выше формальном

или логическом смысле, и логическим является это положение еще

и потому, что оно не зависит от различных мнений не только от-

носительно материала истории, но также и относительно сущности

действительности вообще. Оно вполне согласуется и с материализмом,

и с психофизическим параллелизмом, а также со спиритуалистической

онтологией и с метафизическим учением о свободе. Даже если бы

каким-либо образом нам в совершенстве и были известны все законы

какого-нибудь объекта, то все-таки и его история никогда не состояла бы

из этих законов, она бы лишь пользовалась ими в указанном нами

смысле — в качестве обходных путей для индивидуализирующего изоб-

ражения исторических причинных связей.

То,

что относится, однако, к эмпирической исторической науке, не

касается еще философии истории. Так как стремление окутать каждую

часть действительности системой общих понятий с логической точки

зрения вполне правомерно и в силу того, что, и не будучи последова-

телем материализма или психофизического параллелизма, вполне мож-

но верить в возможность подведения под общие законы всего бытия,

вообще доступного эмпирическим наукам, — ввиду этого нет ничего

168

невероятного в том, что философия истории, не будучи сама историей и,

качестве философии, имея дело лишь с "общим", ищет законы для

упого

же самого материала, индивидуализирующее понимание которого

составляет задачу отдельных исторических наук. Поскольку материалом

этим является преимущественно социальная жизнь человека, то отсюда

возникает мысль о философии истории как социологии, ищущей законы,

мысль, которая, будучи гораздо древнее контовской терминологии,

в наши дни имеет немало приверженцев. Правда, она и до сих пор еще

не нашла, к сожалению, более или менее удачного научного выражения,

на логическом анализе которого стоило бы остановиться более подроб-

но.

Мы и ограничимся здесь поэтому лишь общей и краткой харак-

теристикой данной точки зрения, а потом перейдем к ее критике.

Социологи эти стремятся к такому познанию, которое, выходя за

пределы отдельных исторических трудов с их тяготением к частному,

проникало бы в общую сущность всего исторического развития. Конеч-

но,

говорят по крайней мере наиболее рассудительные приверженцы

этой точки зрения, историческое познание единичного и индивидуаль-

ного не лишено ценности; наоборот, оно представляет из себя необ-

ходимое основание для более общего и более широкого исследования,

но с философско-исторической точки зрения оно все же является только

основанием, лишь подготовительной работой. На этом историческом

фундаменте должно возвести обширное здание философии истории,

постигающей в законах вечный ритм и вместе с тем принципы всей

исторической жизни.

Попробуем перейти к оценке этого взгляда. Если слово "историчес-

кий" означает не метод, но материал истории, то тогда действительно

понятие исторического закона не заключает в себе, по-видимому, ника-

кого противоречия, и во всяком случае попытка искать законы обще-

ственной жизни человека представляется вполне правомерной. Но тут

возникает вопрос совершенно иного свойства. Имеет ли смысл называть

принципами исторической жизни те законы, которые можно будет найти

при помощи генерализирующей обработки того самого материала, ко-

торый история изображает индивидуализирующим способом? И, следо-

вательно, можно ли называть социологию философией uçmopuul Это не

только вопрос терминологии. Те, кто отвечают на этот вопрос утвер-

дительным образом, основываясь при этом на том, что законы должны

искать для всей действительности и, стало быть, для объектов истори-

ческих наук, забывают при этом два пункта, имеющих решающее значе-

ние.

Дело в том, что исторические принципы должны быть, во-первых,

принципами культуры и, во-вторых, принципами исторического универ-

сума. Могут ли удовлетворить этим условиям законы в смысле естест-

венных законов?

Для того чтобы уяснить себе, в чем тут дело, нужно опять-таки

прежде всего иметь в виду, что ни донаучные, ни какие бы то ни было

научные наши знания об эмпирической действительности не передают

нам ее такой, какой она существует независимо от нашего образования

понятий, что всякое познание есть скорее продукт преображающего

понимания действительности. В этом процессе преобразования дейст-

вительности наука должна лишь руководствоваться той целью, которую

169

она, как генерализирующая или индивидуализирующая наука, себе ста-

вит; и поэтому генерализирующая наука сможет рассчитывать на оты-

скание законов, лишь освободившись от всех нелогических интересов

к действительности и руководствуясь, следовательно, лишь теми ин-

тересами, которые направлены на построение безусловно общих поня-

тий в ее области. Она должна часто разъединять то, что с других точек

зрения кажется связанным вместе, и соединять в одном понятии то, что

с точки зрения других интересов, по-видимому, не имеет между собой

ничего общего. Этим она все более и более удаляется от донаучного

понимания действительности. Особенно ясно это там, где уже имеются

законы с более широким объемом. Достаточно только вспомнить, что

науки, формулирующие законы, приводят к принципиальному различе-

нию между наполняющим пространство физическим и непротяженным

психическим, изображая таким образом два мира, между которыми

невозможно более установить никакой реальной связи, тогда как для

нашего донаучного, а также и для нашего исторического понимания

действительности обе эти области остаются неразрывно связанными

друг с другом. Или стоит только вспомнить, что в науках, формулиру-

ющих законы, вещный (dinghaft) характер нашего представления о мире

все более и более утрачивается, заменяясь понятиями отношений. Наука,

формулирующая законы социальной жизни, будет и должна, понятно,

требовать в принципе такой же свободы для столь же далеко идущего

преобразования действительности посредством генерализирующего об-

разования понятий. Обращаясь, однако, к вопросу об отношении социо-

логии к исторической жизни, мы замечаем, что социология, желая

вместе с тем быть и философией истории, не может так же свободно

разрушать все те формы и способы понимания действительности, кото-

рые руководствуются какой-нибудь иной целью, а не ее целью познания

законов.

Допустим, что социология действительно обрабатывает тот лее

самый материал, что и история. Тогда задачей ее будет во всяком случае

отыскание законов культурной жизни человека, ибо историческая наука

имеет дело лишь с явлениями культуры или с теми частями действитель-

ности, которые находятся с ней в каком-нибудь отношении. Культура же

ни в коем случае не есть свободная от всякого понимания действитель-

ность, которую можно подвергнуть любой обработке и любому преоб-

разованию посредством понятий. Она, напротив, есть продукт извест-

ного понимания, определенная вырезанная из действительности ее часть,

причем остается совершенно открытым вопрос, имеют ли значение

именно для нее и только ли для нее социологические понятия закона.

К тому же эта вырезанная из действительности ее часть уже вполне

определенным образом расчленена и преобразована при посредстве куль-

турных ценностей. А кто может поручиться, что это расчленение, на

основании которого мы и назвали культурой известную часть дейст-

вительности, останется нетронутым после того, как генерализирующее

образование понятий попробует и сюда наложить свою тяжелую руку?

Такое совпадение совсем не необходимо. Ввиду этого хотя социология

как наука, формулирующая законы, и рассматривает среди другой не

исторической общественной жизни также и ту часть действительности,

170