социальной средой, Глобальность этой задачи уже сама по себе явилась
причиной того, что в сферу интересов генетики поведения вскоре оказались
втянутыми столь далекие друг от друга разделы науки и практики, как эндок-
ринология и психиатрия, биохимия и педагогика, нейрофизиология и лингви-
стика, антропология и селекция сельскохозяйственных животных» [177; с. 5],
Сами авторы пишут: «В качестве поведения мы будем рассматривать любые
формы активности, проявляемой организмом как единым целым по отноше-
нию к окружающей среде и условиям его существования» [там же; с. 10].
Таким образом, в одну науку — генетику поведения — включаются и педагоги-
ка, и сельскохозяйственная селекция, и многое другое. Это возможно в двух
случаях; либо когда термин «генетика поведения» трактуется как более ши-
рокий, родовой по отношению к «психогенетике», либо когда полагают, что,
поскольку механизмы генетической передачи едины для всего живого, изуче-
ние генетики признаков, относящихся к столь разным областям, может быть
объединено в одну науку.
Это верно, если исследователь решает генетические задачи, такие, напри-
мер, как тип наследования признака, локализация генов, ответственных за его
проявление, и т.п. Но подобное объединение едва ли правильно, когда реша-
ются психологические проблемы, связанные со структурой человеческой ин-
дивидуальности, этиологией индивидуальных различий, типологией индиви-
дуального развития.
Генетика поведения животных дает убедительную эволюционную ос-
нову для постановки вопроса о роли генотипа и среды в изменчивости
психологических черт человека. Однако ясно, что простой перенос на че-
ловека данных, полученных при изучении животных, невозможен хотя
бы по трем основным причинам. Во-первых, высшие психические функ-
ции человека имеют совершенно иное содержание, иные механизмы, чем
«одноименные» поведенческие признаки у животных; научение, реше-
ние задач, адаптивное поведение и т.д. у человека — не то же самое, что у
животных. Например, обучение у человека не тождественно образованию
простых условно-рефлекторных связей у животного, поэтому возможность
выведения «чистых линий» лабораторных животных по обучаемости сама
по себе не означает генетическую обусловленность обучения у человека.
Во-вторых, наличие у человека социальной преемственности, «програм-
мы социального наследования» [50] меняет и способы передачи некото-
рых психологических признаков из поколения в поколение. Наконец,
в-третьих, для диагностики и измерения многих признаков у человека
используются совсем иные, чем у животных, техники, адресованные к
другим, иногда вообще отсутствующим у животных системам, уровням
7
управления и интеграции. Ясно, например, что произвольные движения
человека, осуществляемые по речевой инструкции и, соответственно, по
законам осознанной произвольной саморегуляции, не имеют полных ана-
логов в движениях животного. А это означает, в свою очередь, что даже
если будет доказана генетическая обусловленность двигательного науче-
ния у человека, она может относиться к иной, по существу, функции,
нежели двигательное поведение животных.
Все это говорит о том, что роль наследственных и средовых детерми-
нант в фенотипической вариативности психологических и психофизио-
логических функций человека должна быть специальным предметом ис-
следования, хотя есть целый ряд задач, надежно решаемых только в рабо-
те с животными, где возможны любые формы эксперимента. Вот почему,
не отрицая необходимости и продуктивности генетических исследований
поведения животных, тогда, когда речь идет о человеке, правильнее обо-