Пропп В.Я. Фольклор. Литература. История

Подождите немного. Документ загружается.

Об

историзме

русского

эпоса

380

Б.

А. Рыбакова. Эта работа носит исследовательский характер,

богато обставлена материалами. В ней есть стремление заново

пересмотреть и конкретно разрешить, на примерах вопрос об

историчности былин. Статья содержит много отдельных вер-

ных мыслей и наблюдений. Но тем не менее в ней повторены

некоторые из основных ошибок дореволюционной историче-

ской школы. Взгляд на былину

—

обычный для дореволюцион-

ной фольклористики. Для Б. А. Рыбакова былина

—

«народный

учебник прошлого». Но в учебниках не должно быть вымы-

слов,

и вымысел не признается и в былине или, во всяком слу-

чае,

он не признается достойным исторического изучения.

Мы

не будем спорить с Б. А. Рыбаковым по

принципиаль-

ным вопросам; мы посмотрим, как сам он конкретно решает

вопросы изучения былин. Работа представляет собой серию

очерков. Во вводной части Б. А. Рыбаков определяет

свое

по-

нимание

историчности, а далее следует анализ трех былин: о

Вольге

и Микуле, о Шарукане и о киевском восстании 1068

года

и былины о Соловье Будимировиче. Работа кончается

разделом «Итоги исторического рассмотрения былин».

Статья заслуживает самого пристального изучения и раз-

бора Такой разбор, однако, своим объемом превзошел бы всю

работу. Поэтому мы ограничимся тем, что возьмем под мик-

роскоп только

один

из разделов, а именно — раздел, посвя-

щенный

Вольге

и Микуле. Соответственно своей

концепции

историчности былин Б. А. Рыбаков прежде

всего

ставит вопрос

о том, какое историческое лицо послужило прототипом для

былинного Вольги.

Что былинный

Вольга

—

историческое лицо, утверждали

многие. Мнения были довольно многочисленны, разнообразны

и противоречивы, и мы их приводить не будем Своих пред-

шественников по этому вопросу Б. А. Рыбаков не называет. Он

суммарно упрекает их в том, что они не обратили внимания

на отчество былинного Вольги

—

Святославич. Он напоминает,

что у исторического Святослава Игоревича был сын Олег (по-

былинному

Вольга),

и этот исторический Олег Святославич и

объявляется историческим прообразом былинного Вольги

Святославича Все исследование должно показать, что это сов-

Об

историзме

русского

эпоса

381

падение имен есть результат тождества былинного героя и

исторического лица

Упреки Б. А. Рыбакова по адресу его предшественников

не

совсем

справедливы. На отчество внимание обращалось, и

предположение Б. А. Рыбакова не ново. В 1861 году точно та-

кое же предположение высказал П. А. Бессонов в своих

при-

мечаниях к первому тому издаваемых им «Песен» Рыбникова

[Рыбников-1,

I]. В. Миллер эту теорию отверг в пользу своей

более убедительной и лучше обоснованной теории новгород-

ского,

а не южного происхождения этой былины [Миллер,

1897,

с. 166 —

186].

С тех пор теория Бессонова заглохла; те-

перь она рождается вторично. Доказательство ведется Б. А.

Рыбаковым почти так же, как его вел Бессонов. Исторический

Олег Святославич (род. 960) был князем древлянским Былин-

ный

Вольга

получает от Владимира три города: Гурчевец, Оре-

ховец,

Крестьяновец. По мнению Б. А. Рыбакова, это древлян-

ские города Гурчевец

—

это Вручий, Овруч, город Ореховец

—

это Олевск, а Крестьяновец

—

Искоростень, Коростень.

Вопросы

топонимики подлежат еще экспертизе языкове-

дов.

С точки зрения лингвистической, приведенные соответст-

вия полностью исключаются. Народные искажения соверша-

ются

все же в пределах фонетических и морфологических за-

кономерностей, свойственных данному языку. За деталями мы

отсылаем

к лингвистам, которые могут дать по этому вопросу

исчерпывающую консультацию

[2].

Но предположения Б. А. Рыбакова не подтверждаются и

фольклористическим рассмотрением этой проблемы. Наибо-

лее ясен вопрос с Крестьяновцем. Б. А. Рыбаков не заметил, что

город Крестьяновец известен только певцу

Т.

Г.

Рябинину и его

довольно многочисленным потомкам. Даже из его односель-

чан это название знал только

один

певец

—

Касьянов. Это, та-

ким образом, узкосемейная, но отнюдь не общебылинная тра-

диция.

Еще

Всеволод

Миллер предполагал, что «города Кресть-

яновца <_>

совсем

не было в основной

редакции

былины и он

добавлен для достижения эпического числа трех» [Миллер,

1897,

с.

173].

Что Крестьяновец известен только Рябининым, В.

Миллер еще знать не мог, но его предположение блестяще

подтвердилось. Все решительно исполнители, кроме Рябини-

Об

историзме

русского

эпоса

382

ных,

знают только два города, а не три. Каким образом про-

изошло утроение, довольно очевидно. У Рябининых города

обычно называются крестьянскими городами («дарил ему три

города крестьянскиих» и т. п.). «Крестьянский город» превра-

тился в «город Крестьяновец» путем

применения

продуктив-

ного

суффикса

«-овец» по аналогии с названиями «Ореховец»

«Вручевец».

Город Крестьяновец всегда

фигурирует

третьим,

последним, что также наводит на мысль, что он добавлен. По-

лучается

типично

фольклорная

однозвучная триада.

Как уже указывалось, сближение «Крестьяновец

—

Иско-

ростень»

делается Б. А. Рыбаковым с целью доказать древлян-

ские

связи былинного Вольги. С этой же целью название

«Ореховец»

объявляется восходящим к названию древлянско-

го

города

«Олевск».

Более убедительное объяснение, не стра-

дающее ни лингвистическими, ни иными натяжками, дал В.

Миллер: «Былинный Ореховец есть исторический Ореховец

(Орехов)

на

Неве».

Этот город хорошо был известен новго-

родцам, и В. Миллер подкрепляет этим

свою

теорию новго-

родского

происхождения всей былины. На эту теорию Б. А.

Рыбаков

не обратил внимания. Но он не обратил внимания и

на другое: былина о Микуле и

Вольге

известна только в При-

онежье;

единственное исключение

—

запись от М. С. Крюко-

вой в счет не идет, так как ее текст книжного происхождения.

Былины о Микуле и

Вольге

нет ни на Мезени, ни на Пинеге,

ни в Беломорском крае, ни на Печоре. Чем это объяснить? В.

Миллер этого еще не мог знать; объяснения мы ждали бы от

историка, хорошо знающего историю заселения края, его ко-

лонизации. Новгородская теория Миллера не противоречит

приведенным фактам, хотя и не все здесь еще ясно. Древлян-

ская

же теория этими

фактами

не подтверждается: заселение

Олонецкого

края

шло из Новгородской области.

Наконец,

третий

город, былинный Гурчевец (Гуршевец,

Гурсовец,

Гурьевец, Курсовец, Курзовец, Куржовец и др.) ото-

ждествляется

Б. А. Рыбаковым с историческим городом Вру-

чевцем.

Отождествление это производится потому, что в бою

под Вручевцем трагически погиб, свалившись с моста, Олег

Святославич.

Этот аргумент мы находим уже у Бессонова. В.

Миллер излагает точку зрения

Бессонова

следующим образом:

Об

историзме

русского

эпоса

383

«Город

Гурчевец потому Вручевец (точнее Вручий), что у

последнего города трагически погиб, свалившись с моста, брат

Владимира Святого, Олег Святославич» [Миллер, 1897, с. 173].

Присмотримся к этому аргументу. Гибель на мосту историче-

ского

Олега, по данным летописи, происходила следующим

образом: город Вручий был окружен рвом, через который к

воротам города вел мост. На этом мосту произошло сражение:

«теснячеся

друг друга пихаху в гроблю (ров.

—

В. П.). И

спех-

нуша Ольга с мосту в дебрь» [Рыбаков,

1961,

с.

150].

В былине о

Микуле и

Вольге

также говорится о

падении

Вольги с моста.

Вопреки мнению Б. А. Рыбакова, будто этот мотив в былине

упорно

повторяется, он почти полностью забыт. Из 34 опуб-

ликованных записей (включая повторные) он встречается 5

раз (в том числе 2 повторных записи) в весьма

фрагментарной

и сбивчивой

форме.

Эпизод этот к основному костяку повест-

вования

отношения

не имеет и полузабыт. Сопоставляя вари-

анты, можно дать такую

картину.

Микула когда-то ездил за

солью.

«Подорожные мужички» потребовали от него

«грошей» (по-видимому, уплаты налога на

соль),

но Микула их

избил. Вторично Микула прибывает в эти

края

уже с Вольгой и

его

дружиной. Мужики строят «поддельные

мосты»,

и Микула

Вольга

проваливаются в воду. О дружине иногда говорится,

что она тонет,

Вольга

же не тонет никогда, его, князя,

вытас-

кивает мужик Микула. Этот эпизод обставляется комически.

Не говоря уже о том, что исторический Олег Святославич по-

гибает,

былинный

же

Вольга

не погибает никогда, все обстоя-

тельства

исторического и былинного эпизодов настолько раз-

личны, что для непредвзятого взгляда между

ними

нет ничего

общего.

Аналогия здесь ложная.

Возникает

вопрос, почему же об Олеге Святославиче сла-

гается

песня? На этот вопрос ответ дается следующим обра-

зом:

одной

из записей упоминается Сантал [Гильфердинг-1,

195]. Запись эта вызывает у Б. А. Рыбакова недоумение.

«Некий» Сантал для него непонятен. Тем не менее этому Сан-

талу придается очень важное значение. Для Сантала тоже

должен найтись исторический прототип, и Б. А. Рыбаков на-

ходит его в

лице

Люта, сына Свеналда. По отчеству он Свенал-

дич. Отдаленного созвучия «Сантал» и «Свеналдич», по мне-

Об

историзме

русского

эпоса

384

нию Б. А. Рыбакова, достаточно, чтобы заподозрить здесь

сов-

падение исторического и былинного персонажа.

Для фольклориста дело представляется в совершенно

ином

свете.

Б. А. Рыбаков не заметил, что в былину о

Вольге

Микуле здесь вклинились две строки из другой былины, а

именно из былины о походе Вольги на Индию или, в некото-

рых

вариантах, Турцию. Там правит «царь Сантал <...> со

сво-

ей

царицей

со Давыдьевной»

[3].

Былину, приведшую Б. А. Ры-

бакова

в недоумение, исполнил дряхлый певец Захаров, у ко-

торого,

как пишет о нем Гильфердинг, некоторые былины

«выходили

не

совсем

складными».

Вследствие

этого

царь

Сан-

тал вместе с

царицей

Давыдьевной переселились у него из од-

ной былины в другую. «Турец-Сантал» [Гильфердинг-1, N 91 и

др.]

есть,

конечно, не что иное, как «турецкий султан»

(сказочный Салтан). Эту маленькую фольклорную интерполя-

цию Б. А. Рыбаков принимает за органическую и важную

часть

сюжета о Микуле и

Вольге,

хотя в 34 записях она встре-

чается

всего

один

раз. Но аналогия «Сантал — Свеналдич»

подкрепляется еще другим соображением: Лют Свеналдич

был убит Олегом Святославичем во время охоты, так как он

вторгся

в его охотничьи угодья. Что убийство произошло на

охоте,

очень на руку Б. А. Рыбакову, так как былинный

Вольга

изображается как охотник. Автор забывает только подчерк-

нуть, что былинный

Вольга

охотится, превращаясь в волка,

сокола

или щуку, что он

мифический

герой, анализ которого

позволяет

историкам восстановить тотемические верования

древних славян, тогда как исторический

Вольга

Святославич и

Лют

Свеналдич принадлежат

совсем

другой эпохе и вступают

конфликт

из-за права пользования совершенно реальными

охотничьими угодиями.

По мнению

Б.

А. Рыбакова, этот эпизод объясняет, почему

Олег

Святославич был воспет. Исторический Свеналд

—

фигу-

ра отрицательная, представитель варяжского засилия, а Олег

Святославич

— патриот. Убийство на охоте одновременно

представляется

как патриотический подвиг.

Вот

и все основные аргументы Б. А. Рыбакова (некоторые

второстепенные и дополнительные аргументы здесь не рас-

смотрены).

Обращаясь теперь к былине, мы легко замечаем,

Об

историзме

русскою

эпоса

что основные слагаемые сюжета не рассмотрены. Где цен-

тральный эпизод с сошкой, которую не может поднять дру-

жина

Вольги,

так восхищавший Горького? Кто же оказывается

героем былины

—

Вольга

или Микула? Все внимание уделено

Вольге,

о Микуле почти не говорится. Ничего не говорится и о

противопоставлении надменного князя труженику-крестья-

нину

и о последовательном посрамлении Вольги мужиком-

пахарем. Впрочем, Б. А. Рыбаков и сам понимает, что в итоге

его

сопоставления получилось что-то странное. Исторический

Олег

Святославич был патриотом, борцом за национальную

самостоятельность

Руси, былинный же

Вольга

—

фигура

отри-

цательная, изображаемая сатирически. Из этого затруднения

Б.

А. Рыбаков выходит, однако, довольно просто. На стр. 152 он

делает сноску, указывая, что «элемент некоторой иронии»

появился позднее, а «в XVI

—

XVII

вв. этот иронический эле-

мент мог еще усилиться» [Рыбаков,

1961,

с.

152].

На этом кон-

чается

анализ былины. Художественная сторона былины, та-

ким образом, не исчерпана. Но не исчерпана и ее историче-

ская

сторона. Какова историческая подоплека дарственных

актов

Владимира? Какова номенклатура этого акта? Соответ-

ствует

ли это западноевропейским

бенефициям

или нет? Ка-

ковы

земельно-имущественные отношения в былине и право-

вое

положение крестьянина? Каковы были права феодалов в

отведенных

им городах и какой характер носило обложение

городов?

В былине ясно видно, что обложению подвергнута

торговля солью. Каков характер этого обложения? Какая де-

нежная система отражена в былине?

Все

эти и другие вопросы решались историками русского

эпоса,

но они не решались собственно историками.

решении

подобных вопросов историческая наука может оказать

фольк-

лористике неоценимую услугу и помощь.

Б.

А. Рыбаков пишет

крайне

лаконично и неоднократно

говорит о том, что он своих аргументов не приводит. Мы бу-

дем

ждать более широко аргументированного труда академи-

ка

Рыбакова. В настоящее же время его работа нас не убежда-

ет,

и спор должен продолжаться.

«Русский

историко-песенный

фольклор

XIII

— XVI веков»

Б. Н.

Путилова

Баллада о смелой и умной Авдотье Рязаночке, сумевшей

вызволить

своего брата из татарского полона от самого Бахме-

та;

скоморошина о Кострюке, побитом на свадебном пиру у

Грозного

двумя бойцами с рынка; трагическая старина (так

народ называет былины и родственные им песни) о гневе

Грозного

на сына; лирические многоголосные песни о Ермаке;

солдатские

песни

XVIII — XIX

веков и многие другие песни

—

все

это вместе принято называть песнями историческими.

Понятно, почему фольклористы спорят, существует ли вообще

такой жанр. А если существует, то не относятся ли к нему и

революционные песни рабочих

XVIII

—

XIX

веков, песни 1905

года,

фольклор гражданской или Великой Отечественной вой-

ны?

И где разница между историческими и не историческими

песнями? Существует ли вообще такая граница?

Бесспорно

одно: есть разряд песен, очень разнообразных

по своей жанровой принадлежности, в которых народ выра-

зил

свое

стремление к борьбе за национальную и социальную

свободу,

свою

оценку исторических событий. Ясно и то, что

этот

фольклор надо изучать. Самое заглавие книги Б. Путилова

свидетельствует

о новом понимании названной выше пробле-

мы:

термин «историческая песня» отброшен и заменен дру-

гим: «историко-песенный фольклор».

386

«Русский

историко-песенный

фольклор

ХШ

—

XVI

в.»

Б.

Н.

Путилова

Труд Б. Путилова можно назвать академическим в лучшем

смысле

этого слова. В нем сочетаются полный и критический

охват

материала с мастерством анализа. Созданию

книги

со-

путствовала

кропотливая работа по выпуску свода русских

исторических песен в четырех томах, подготовляемых Инсти-

тутом русской литературы (Пушкинский дом) под редакцией

Б.

Путилова

[1].

В этом своде воспроизведены или учтены все

тексты

исторических песен, где-либо и когда-либо напечатан-

ные, и большое количество текстов архивных, печатаемых

впервые.

Таким образом, в распоряжении исследователя ока-

зался материал, каким не располагал ни

один

из его предшест-

венников.

Развитие историко-песенного фольклора прослеживается

книге Б. Путилова от его истоков до XVI века. Исследование

состоит

из обстоятельного методологического введения и ряда

очерков, объединенных в главы по основным периодам разви-

тия жанра. Каждая песня подвергается анализу по

всем

своим

версиям и вариантам.

Подробно рассматривается былина как жанр, предшест-

вовавший развитию собственно историко-песенного фолькло-

ра. Изучение историзма былины дает многое для

понимания

позднейших так называемых исторических песен. Удачным

следует

признать то, что говорится о соотношении былины и

летописи. Вопреки мнению ряда ученых, возводивших былин-

ные сюжеты к летописным повествованиям, Б. Путилов убе-

дительно показывает, что былины не являются перепевом ле-

тописей, а созданы на материале действительности.

Фольклор как преломление действительности

—

таков ос-

новной пронизывающий книгу

принцип.

Убедительно пока-

зано, что историко-песенный

фольклор

зародился в период

борьбы с монголо-татарским нашествием и начал зарождаться

не в Киеве, а в Рязани.

Новый взгляд на историческую песню позволил автору

охватить материал чрезвычайно широко. Предмет исследова-

ния — не «исторические песни о борьбе с татарщиной», а

«борьба с

татарщиной

в русском песенном фольклоре». Рав-

ным образом для XVI века это не «песни о Грозном» или

387

«Русский

историко-песенный

фольклор

ХШ

—

XV!

в.»

Б.

Н.

Путилова

«песни о Ермаке», а «народ и

царь

в песне

XVI

века».

Изучает-

ся

все,

что сюда относится. Так, в связи с вопросом о татарщи-

не привлечены не только собственно исторические песни и

примыкающие к ним, но и духовные стихи о Егории Храбром

Дмитрии

Солунском, лирические песни, в которых говорит-

ся

о татарах, и т. д. В книге, например, указаны все песни, в

которых

есть хотя бы малейшее упоминание о Грозном, Ер-

маке или событиях и

обстоятельствах

XVI

века

Последовательность

рассмотрения песен в основном одна

и та же: анализируется

сюжет,

фабула,

завязка, развитие и

окончание песни. По ходу изложения вскрывается связь песен

действительностью, характеризуется исторический фон.

Действующие

лица рассматриваются и как художественные

образы, и как участники исторических событий. Изучается

поэтика песен, их жанровая принадлежность, характер худо-

жественного

вымысла В итоге читатель получает полное и яс-

ное понятие о каждой из изучаемых песен, а книга в целом

дает представление о развитии

всего

русского песенного исто-

рического фольклора

Из спорных положений, содержащихся в книге Б. Пути-

лова,

остановимся на одном Самая

ранняя

историческая

пес-

ня, какую мы знаем, относится к событиям 1327 года и пове-

ствует

о восстании против татар в Твери и убийстве татарско-

го

посла Чол-хана, по-песенному — Щелкана. Возникает во-

прос,

не было ли песен более ранних, не дошедших до нас Б.

Путилов полагает, что такие песни были; предполагается далее,

что эти песни оставили след в русской литературе и что по

этим следам их можно реконструировать.

«Повесть

разорении

Рязани Батыем», как известно, от-

носится к событиям 1237 года; из текста этого памятника ав-

тором

книги

реконструируются три песни. Попытки таких

реконструкций делались и раньше; попытка, сделанная Б. Пу-

тиловым,

—

наиболее тщательная и наиболее продуманная из

всех

имеющихся в науке. Но и эта попытка так же не убежда-

ет,

как и более

ранние.

Элементы, из которых слагается по-

весть,

невозможны в фольклоре. Разумеется, нельзя отрицать,

что

«Повесть»

пронизана фольклорными элементами, и по-

388

«Русский

историко-песенный

фольклор

ХШ

—

XV/

в.»

Б.

Н.

Путилова

этому

все параллели с фольклором, приводимые Б. Путиловым,

убедительны и интересны. Мало того, они весьма полезны, но

не для фольклористов, а для историков древнерусской литера-

туры. Они показывают, в какой степени

фольклор

проникает в

повествовательную

литературу. Но эти же параллели убежда-

ют

нас, что жанр повести существенно отличается от жанра

исторической песни.

заключение хочется еще раз отметить, что ценность

книги

Б. Путилова в фундаментальности исследования, в кото-

ром заново и остро решены многие трудные вопросы совре-

менной

науки

о народном творчестве.