Пиотровский С. Свет и тени Турции
Подождите немного. Документ загружается.
домов — такая же серая и убогая. Минарет же сложен из оцинкованного железа и напоминает
поставленные одна на другую бочки из-под бензина.
Люди одеты бедно, по-деревенски, во что-то серое домотканое. Женщины предместья носят
широкие шаровары, стянутые у лодыжек, девушки чаще ходят в юбках. На головах — платки,
завязанные узлом под подбородком. Старые женщины робко закрывают лица: не так легко
сломать традиционный обычай, да еще поддерживаемый церковью. Фески в результате
решительной войны, которую им объявил Ататюрк, исчезли. Их заменили европейские
фуражки. И как прочно сидят они на головах турок! Многие женщины носят черную одежду.
Юбка до земли, блузка с длинными рукавами, спускающаяся с плеч шаль — все черное.
Улус — район торговли. По мере того как вы въезжаете в город, улицы становятся все более
красочным. И витрины магазинов, особенно ювелирных, все более кричащими, сколько там
золота! Неужели турки так богаты? Кто в состоянии купить эти блестящие украшения?
Улус — торговый центр Анкары. Это самый оживленный и густонаселенный район. Здесь не
просто продают и покупают, а священнодействуют. Торговля превратилась в искусство.
Лавочки и магазины оформлены ярко, разнообразно. Непременно нужно торговаться иначе
неинтересно. Если покупатель не колеблясь заплатит за товар по самой большой цене, это не
принесет продавцу-артисту никакого удовлетворения. Разве это торговля? Нет, покупатель
должен так торговаться, чтобы по ходу дела несколько раз выходить из магазина, а потом снова
входить, понемногу сбавляя цену. А продавец при этом радостно улыбается и клянется
Аллахом, что продает себе в убыток и только из уважения к клиенту. Должно пройти какое-то
время, прежде чем стороны уступят друг другу, покупатель выпьет чашечку кофе или чаю, и
сияющий продавец, изящно упаковав товар, любезно проводит покупателя до двери. Так
торгуют в Улусе. В новых районах, не имеющих столь старых традиций, вас тоже обслужат
любезно и с улыбкой, но здесь — увы — самые обыкновенные торговцы, а отнюдь не артисты.
Передвижная лавка
Кемаль-победитель. На улице Чанкыры Джаддеси высится величественный бронзовый
памятник Ататюрку. На белом мраморном пьедестале — победоносный вождь верхом на коне.
Кемаль-паша смотрит вдаль. У подножия монумента — фигуры воинов в разных позах. Другой
памятник Ататюрку находится в центре нового города, на площади Победы, где Ататюрк
изображен стоящим, в военной форме, опершись левой рукой на саблю. Он смотрит в сторону
холма Чанкая, на котором когда-то жил. И сейчас там находится резиденция президента
республики.
Говорят, Мустафа Кемаль как-то в конце своей жизни в минуту откровения сказал:
— Между прочим, я совершил две крупные ошибки. Во-первых, женился — потерял массу
драгоценного времени и пережил много огорчений, а во-вторых, сделал провинциальный
городок Анкару столицей государства. Анкара, — продолжал президент, — расположена на
скалистой местности. Она не имеет сельскохозяйственной базы. А кроме того, здесь не хватает
и всегда не будет хватать воды.
На это Исмет Инёню возразил:
— Мы подведем воду с отдаленных гор, соорудил мощный водопровод. Построили же
римляне здесь, в Анкаре, великолепные купальни. И сейчас мы любуемся их развалинами. Если
это могли сделать римляне, сделаем и мы.
— Вот именно. Придется строить. А в Болу плодородные почвы, прекрасный микроклимат,
есть большое озеро. Я вижу, Исмет-паша забыл, что мы турки, а не римляне и что нас
окружают свободные граждане, а не рабы.
Городские водовозы. В Анкаре, Стамбуле и многих других городах существуют еще
водовозы. Эта допотопная профессия нужна, оказывается, в Турции и сейчас. Водовозы
развозят воду на одноконных легких тележках, часто разрисованных ярким орнаментом. Воду
наливают, как утверждают сами водовозы, у источников. Наивные люди верят, что в бутылях
действительно родниковая вода, и охотно ее покупают, так как городская водопроводная вода
сильно хлорирована, невкусна и малопригодна для приготовления пищи. А «чистую, как слеза
ребенка, и полезную, как кобылье молоко», воду привозят издалека на грузовиках и сливают в
искусственные водохранилища, расположенные в сараях. Говорят, грязи там по щиколотку.
Затем воду разливают по бутылям и бутылкам и доставляют потребителям. Бутылки даже
пломбируют. Кто этим занимается — может быть, санэпидстанции, а может быть, сами
поставщики, неизвестно. Только спрос на эту воду большой, она — предмет первой
необходимости. Все продуктовые магазины торгуют бутылочной водой, в ресторанах каждому
посетителю официант приносит закупоренную бутылку родниковой воды.
Долмуши. Во всех крупных турецких городах курсируют так называемые долмуши —
своеобразные «маршрутки», частные такси, собирающие случайных попутчиков. Для них
приспособлены большие легковые автомобили, чаще всего марки «комби». Согласно заводской
инструкции, они рассчитаны на шесть человек, но анкарские водители сажают, сколько влезет
— десять пятнадцать... Ни один шофер долмуша не скажет: «Мест нет!» Пассажир сам должен
сообразить, что втиснулся уже невозможно.
Городской переулок. Очередь за сладкими лепешками
У каждого долмуша определенный маршрут, о чем сообщает светящееся табло на крыше.
Есть и обязательные остановки, которые, как правило, не соблюдаются Долмуши
останавливаются в любом месте по желанию пассажира или прохожего. Нередко это случается
прямо посреди проезди части улицы. Полицеиские размахивают руками, громко напоминают о
правилах уличного движения, штрафуют, отнимают права, не все напрасно. Кто-то погудит,
кто-то крепко выругается и движение возобновляется. Водители долмушей - стоящие виртуозы.
Одной рукой крутит баранку, лавируя в потоке транспорта, другой - собирает деньги за проезд.
Можно только удивляться, что при такой езде сравнительно мало аварий.
В последние годы муниципалитет Анкары стал больше уделять внимания городским
дорогам. На перекрестках усилили световую сигнализацию, активизировалась автоинспекция.
Во многих дорожных происшествиях виноваты иностранные туристы, которые прилежно
выполняют все правила уличного движения, не ведая того, что турецкие водители забывают
иногда самые элементарные правила — включать, например, указатель поворота.
Кызылай — Красный Полумесяц. На Кызылае, расположенном в центре города, многолюдно.
По широким тротуарам вдоль бульвара Ататюрка движется людской поток, в котором
преобладает учащаяся молодежь. Согласно анкарской моде большинство молодых людей одеты
в черные костюмы. Здесь вообще охотно носят одежду черного цвета, даже в жаркие летние
дни.
Кызылай — традиционное место для прогулок, встреч, как деловых, так и любовных.
Девушки в толпе попадаются нечасто. Турецкие обычаи не позволяют им гулять в публичных
местах, тем более в сопровождении мужчин, да еще с наступлением сумерек. Однако
студентки-турчанки не всегда считаются с обычаями. Они вообще охотно демонстрируют свою
эмансипированность, особенно в отношении одежды. Следят за европейской модой и следуют
ей неукоснительно. Мини-юбки, например, из Парижа очень быстро перебрались на улицы
Стамбула и Анкары, вызвав глубокое возмущение приверженцев традиций и ислама.
Столичные газеты иногда писали о трагедиях, возникавших в семьях из-за этих юбок. Мужья
протестовали против подобного «разврата», а старики вздыхали и молились.
На Кызылае находится небольшое, украшенное соответствующим флагом здание Главного
управления Красного Полумесяца, множество роскошных больших и маленьких магазинов, а
также ларьков, торгующих овощами и фруктами. В подземных переходах — масса залитых
ярким светом, очень богатых ювелирных, обувных и других магазинчиков. Там можно купить
лучшие товары как отечественного, так и зарубежного производства.
Большое скопление людей на Кызылае объясняется еще и тем, что в этом районе
расположено множество кинотеатров и учебных заведений. Показывают в основном
американские ковбойские фильмы и детективы. Турецкие картины чаще всего слащавы и
сентиментальны. Техническая сторона их также оставляет желать лучшего. Режиссеры-турки
пытались, и небезуспешно, создавать фильмы, проникнутые социальным звучанием, говорящие
о несправедливости, нищете, угнетении. Но власти сочли подобные ленты «опасными» и
пытались положить конец этому направлению в киноискусстве. Турецкая цензура не дает хода
также фильмам, которые содержат социалистические идеи и «подрывают основы турецкой
нравственности». Кинокартины стран социализма в Турции — большая редкость (из польских
фильмов здесь демонстрировались только «Канал» и «Крестоносцы»), Но и в Турции есть свои
кинолюбители. Они, как правило, имеют возможность знакомиться с лучшими произведениями
киноискусства социалистических стран. Открывшийся несколько лет назад в Стамбуле
кинотеатр «Синематек» организует закрытые показы зарубежных фильмов. Таким образом в
Турции были продемонстрированы почти все фильмы Анджея Вайды. Если ехать из района
Кызылая бульваром Ататюрка в сторону Чанкая, по правой стороне останется великолепное
современное здание Великого национального собрания. Немного дальше, слева, поднимается
высотное сооружение столицы — отель «Анкара». В нем останавливаются состоятельные
туристы и иностранные делегации. Отсюда видна как на ладони вся Анкара. Вдоль бульвара
Ататюрка расположились посольства, в том числе и посольство ПНР — утопающее в зелени и
цветах двухэтажное здание с колоннами.
Прогулка по Чанкая.
- Мерхаба! [Здравствуйте!]
- Насылсыныз? [Как дела?]
Сулейман, мой добрый знакомый, приветствовал меня, и мы сердечно пожали друг другу
руки. Нам было по пути, и мы пошли вместе вверх по улице Чанкая. Угол наклона здесь, как
мне показалось, превышает двадцать градусов. Шли медленно и через несколько десятков
шагов останавливались, чтобы отдышаться. Говорили о пустяках, о погоде, о здоровье.
Сулейман явно нервничал. Он то и дело оглядывался, размахивал руками, что-то бурчал себе
под нос. Мимо нас вверх ц вниз, поминутно неистово сигналя, проносились со скоростью более
ста километров в час дорогие, полуспортивного типа автомобили.
— Почему они так несутся? Что-нибудь случилось? - И спросил я своего попутчика.
Тот остановился, нахмурил свои черные кустистые брови. Его черные усы вздрогнули.
- Не могу спокойно смотреть, слышать! «Золотая» молодежь. Сынки спекулянтов,
нуворишей. Устраивают гонки, демонстрируют свое богатство. Сигналят, как безумные: пусть
толпа расступается и дивится их машинам и лихости. Я слышал, что губернатор Анкары
готовит постановление, ограничивающее звуковые сигналы, особенно ночью, и скорость.
Может быть, удастся хоть немного обуздать разбушевавшихся юнцов. Хотя власти и полиция
вряд ли захотят связываться с сыновьями влиятельных родителей.
По улицам Анкары действительно ездить опасном. А ведь мы шли по району с относительно
спокойным движением. Улица вела нас к резиденции президента республики. Она стоит в
окружении генеральских вилл. Здесь вой гудков и рев двигателей не так сильны, как в
остальных районах города, ибо тут живут люди, положение которых позволяет им запросто
позвонить по телефону губернатору и пожаловаться на шум.
Сопя и пыхтя, мы одолевали гору. Почти не говорили: берегли дыхание. Улица между тем
стала совсем тихой. Словно по мановению волшебной палочки исчезли «ягуары» и «мустанги».
Лишь вдоль тротуара на расстоянии нескольких сот метров друг от друга стояли притихшие,
смирные «фольксвагены». В них сидели молодые люди, молча глядевшие на раскинувшийся
внизу город.
Прошла минута, мимо нас проехала полицейская машина с голубым огоньком на крыше. За
ней ровным строем протянулись роскошные лимузины. Кавалькаду замыкала военная машина с
жандармами. Колонна остановилась перед президентским дворцом.
— Видел? Это проехали премьер-министр, начальник Генерального штаба и министры.
Наверное, будет совещание. Вчера в Стамбуле студенты устроили демонстрацию, которая
прошла под обычными лозунгами.
— В газетах писали, что были убитые и раненые, — добавил я.
— Говорят, что так, — ответил Сулейман. — Ты только сравни: и те и другие — студенты,
но одни ведут борьбу за права народа, а другие разбивают головы — себе и людям — в
автомобильных гонках. Два мира!
Панорама Анкары. Мы стояли над ущельем Каваклыдере. Внизу, вдоль высохшего старого
русла ручья, тянулись высокие тополя. А дальше открывался великолепный вид на город. Над
крышами домов висела серебристая мгла. Позади нас в зелени трав, деревьев и кустов утонула
Чанкая с ее очаровательными, изящными виллами и миниатюрными дворцами, построенными в
европейском стиле. Здесь немало поработали архитекторы и садовники. Сюда, на раскаленный
солнцем скалистый холм, подвести воду стоило огромных средств. В отличие от
расположенных внизу, в котловине, задымленных улиц наверху даже в самый знойный день
воздух свеж, дует легкий ветер, напоенный ароматом цветов и влагой.
— Легко дышать! А красота какая! — воскликнул я. — Как ни трудно карабкаться, а Чанкая
стоит этого. Я люблю бывать здесь.
— Я тоже. Когда на душе неспокойно или болит сердце, я прихожу сюда пешком или
приезжаю долмушем посидеть, отдохнуть. Подумать страшно: внизу, в городе, и на склонах
этих скал живет больше миллиона человек. Чем они дышат? Тяжелым бело-коричневым
Дымом. Ведь топят лигнитом, самым дешевым топливом. У большинства нет ни водопровода,
ни канализации. А вон там, видишь? Маленькие домики с красными крышами, похожие на
мухоморы, — это геджеконду.
Геджеконду — «построено за ночь».
— Скажи, пожалуйста, что такое геджеконду?
— У нас существует обычай. С наступлением сумерек каждый может на скорую руку
соорудить себе жилище. Но с условием: до рассвета должна быть готова и крыша. Если ее не
будет, полиция сломает постройку сразу же после восхода солнца. Из чего только не строят
такие лачуги: из старой фанеры, из жести, из всевозможных отходов. Если удается сделать
стены и крышу за одну ночь, потом их постепенно укрепляют, вставляют окна и двери. Иногда
заранее готовят брускет высушенной глины и с помощью друзей быстро перебрасывают
заготовки на тот участок, где собираются поставить «дом». Если друзья помогут, к утру одним
геджеконду станет больше. Чаще всего такие лачуги сооружают мигранты, приехавшие из
деревни в город на поиски работы. Один мой знакомый шофер трижды начинал строить себе
жилище, и каждый раз полиция его ломала: не успевал с крышей. Тогда он попросил о помощи
друзей, поговорил с полицейским и...
- Домик возник сам собой?
- Почти. У полицейского заболела йога, и он три дня не был на участке. Придя на четвертый
день, он установил, что все сделано согласно правилам.
- Значит, из любого положения есть выход? Нужно только быть оптимистом.
- Трудно им быть, когда видишь страдания стольких бедняков. Так в ожидании дождя сохнет
трава на солнце. Посмотри на эту пожухлую траву. Она — для простых горожан. А там,
наверху, в садах, трава буйно растет, напоенная влагой, радуя обитателей вилл свежей зеленью.
Впрочем, я скажу, как говорят мои соотечественники: «Иншаллах!» [«Если пожелает Аллах!»].
На закате солнца. Чистильщики обуви. Солнце садилось. Вот оно коснулось горных вершин,
протянувшихся неровной цепью на горизонте. И сразу зазвучали напевные голоса муэдзинов,
созывающих правоверных на молитву. Буквально за несколько секунд землю покрыла ночная
мгла. Пение муэдзинов производит сильное впечатление. При этом смысл слов неясен, да это и
не играет роли. Завораживает мелодия, звучная и повелительная. Сумерки спускались с
невероятной быстротой. Прошло еще какое-то время, и минареты погрузились в тишину, а
голоса муэдзинов растворились в ночи.
Вечером Анкара выглядит сказочно прекрасной. Вдоль главных улиц светятся фонари.
Неоновые лампы мерцают зеленоватым и голубым светом. Ожили холмы, засияли
разноцветными огнями.
— Эфенди, эфенди! — услышали мы детские голоса.
Словно из-под земли выросли двое мальчуганов лет десяти, чумазые, босоногие. Не успели
мы оглянуться, как они с необыкновенным проворством установили около наших ног ящики,
расставили складные стульчики и уселись на них. После этого они стали устанавливать на
ящики наши ноги, чтобы почистить запылившиеся ботинки. В первую минуту я растерялся. Но
Сулейман пришел мне на помощь.
— Эвет, эвет, — сказал он. Я понял, что он просит меня не отказывать парнишкам в
заработке. Я выполнил его немую просьбу и вслед за ним водрузил свою ногу на ящик.
Сулейман между тем разговорился с ребятами. Он о чем-то спрашивал, те, как мне показалось,
охотно отвечали, ни на минуту не прерывая работу. Щетки так и мелькали в их ловких руках.
Когда с ботинок исчезла пыль, мальчики смазали кожу черным кремом, почистили щеткой,
фланелью, потом смазали чем-то вроде воска и потерли плюшем. Готово. Ботинки заблестели,
как лакированные. Мальчики встали, мы рассчитались с ними, и они исчезли мгновенно,
словно сквозь землю провалились.
— Эти ребята ходят в школу? — спросил я Сулеймана.
- Не всегда.
Сулейман задумался, и я больше ничего не спрашивал. Все и так было ясно. С малых лет
ребята вынуждены работать. Но как ловко и быстро они делают свое дело!
Сулейман между тем немного успокоился. Увидев, что меня заинтересовала судьба детей, он
сказал:
- Эти малыши — братья, погодки. Живут у подножия холма, в квартале бедноты. Их
заработками кормится вся семья. Кроме них в доме еще четверо детей. Эти — старшие. Отец
работает дворником: убирает двор одного небольшого дома. Ему отвели комнату, где и Живет
вся семья. Мебели там нет. На ночь расстилают На полу тюфяк и спят на нем вповалку. Так
живут многие бедняки. Иногда они кочуют с места на место. — Сулейман горько усмехнулся.
— Как кочевали наши праотцы.
— Отец-дворник получает какое-то жалованье?
- Нет. Но он не платит за комнату. Он еще обязан сотрудничать с полицией.
— А уборка?
- Уборку делает жена, но только во дворе и в доме, а тротуар и мостовую подметает он сам:
не подобает выпускать женщину на улицу. Уважающая себя мусульманка сидит дома и рожает
детей. Отец этих ребятишек ничем не отличается от всех отцов бедных семейств. Как только
дети смогли поднимать ящики, он научил их чистить обувь. Ребята отдают отцу все
вырученные деньги, какую-то мелочь тот отдает жене на пропитание, остальное забирает себе.
Как и все другие мужчины, он частенько сидит в чайной, попивает чай, в праздники курит
наргиле и играет в кости. Иной раз он выигрывает, иной — проигрывает. Как повезет.
Борьба за существование. Бродя по Анкаре, я наблюдал, как не только молодые, полные сил
мужчины, но и старые, надрываясь, тащат на себе неимоверные тяжести. У носильщиков нет
даже каких-нибудь простеньких тележек. То же и в ремесленных мастерских: работники
трудятся там до полного изнурения. Об этом я рассказал Сулейману.
— Да, — ответил он. — Не в каждой семье есть мальчики-кормильцы. Не всякий парнишка
имеет право чистить обувь: районы поделены между ними, иным ничего не достается.
Владельцы же ремесленных мастерских пользуются наемной рабочей силой. Они сами
определяют размер жалованья, поскольку существует избыток рабочих рук. Нет никаких
законов, которые бы защищали права наемных работников. Размеры кварт-платы также
устанавливают сами хозяева: берут столько, сколько сумеют содрать.
— А профсоюзы?
- Профсоюзы проявляют кое-какие признаки жизни лишь на крупных предприятиях,
организуя демонстрации. Но там хозяева не дремлют, стараются сохранить свои доходы.
— Я ежедневно просматриваю вашу прессу и понял, что многие газеты выступают на
стороне рабочих. Интеллигенция в Турции настроена демократически.
— Да, число прогрессивно настроенной интеллигенции увеличивается. Но классовое
сознание трудящихся растет медленно. Народ пассивен. Покорность судьбе мешает ему по-
настоящему сражаться за свои интересы. Здесь любят повторять «иншаллах»!
— Меня удивило одно сообщение: полицейские грозят устроить забастовку, если
правительство не увеличит им жалованья и не обеспечит бесплатной медицинской помощью и
социальным страхованием, — сказал я.
— Они добились своего. Правительство нашло средства и удовлетворило их требования. Я,
как ты понимаешь, не анархист и не одобряю террор. Члены семей полицейсих должны жить в
нормальных условиях, но я хотел бы, чтобы полиция выполняла одно скромное требование:
уважала и соблюдала законы, защищала всех граждан, независимо от общественного и
финансового положения. Я против взяточничества и коррупции. А факты говорят о том, что
блюстители порядка весьма неравнодушны к подаркам, особенно если их преподносят без
свидетелей. Одним словом, рабочих бросают в тюрьмы, а полицейским повышают жалованье.
Ничего не поделаешь: это сила, с которой приходится считаться.
Пророк, велел давать милостыню. По ухабистому, изрытому тротуару мы спускались вниз,
в центр города. Шли медленно. Колени ломило от усталости. Останавливались, чтобы
полюбоваться городом, каждый думал о своем. Уличное движение становилось все более
оживленным. Опять заревели моторы, загудели сигналы машин, снова замелькали в своих
лимузинах ошалевшие юнцы. Сидевший у фонарного столба нищий тихо напевал или бормотал
что-то. Он то теребил дрожащими руками свою седую, всклокоченную голову, то протягивал
их, прося подаяния.
- Скажи, пожалуйста, на улицах Варшавы встречаются нищие? — спросил меня Сулейман.
— Нет. После войны нищих не стало. У нас нет безработицы, и органы социального
обеспечения помогают людям, не способным себя прокормить.
— Решим ли мы у себя когда-нибудь эти проблемы?! Нам мешает Коран, который считает
милостыню святым делом.
В районе Каваклыдере, на круглой площади, куда сходятся пять улиц, у ограды,
окружающей посольство ПНР, сидел мальчик. Перед ним стояла плошка, куда Чувствительные
прохожие бросали куруши. Юноша являл собой жуткую картину. Руки и ноги его были так
искалечены, что на них было больно смотреть. К тому же он выставил их напоказ, чтобы
вызвать сострадание и собрать побольше монет.
- Это ужасно, — тихо произнес Сулейман. — Трагедия изувеченного ребенка и алчность
опекунов, извлекающих из нее доход.
Кафе-модерн «Туна». На бульваре Ататюрка расположено современное кафе «Туна».
Напротив него сияют яркими, разноцветными огнями два очаровательных особняка —
египетское посольство и резиденция посла Египта, — построенные (как и «Туна») в
мавританском стиле. Стеклянные двери кафе распахнуты настежь. На заасфальтированной
площадке тротуара стоят белые столики и удобные плетеные кресла. Цветы на газонах.
Вечерами здесь собираются анкарская интеллигенция, студенты. Мест часто не хватает. Пьют
кофе, чай, едят мороженое. Сидят чинно, спокойно, напоминая скорее уравновешенных,
хладнокровных англичан, чем пылких, темпераментных южан: не ведут горячих споров, не
кричат, не жестикулируют. Все устали после рабочего дня, измучены жарой.
В Анкаре, как и во многих турецких городах и деревнях, мало тени, почти нет парков и
зелени, дающих прохладу и свежий воздух. «Туна» находится в одном из самых зеленых
районов столицы: неподалеку раскинулись парки посольств — польского, болгарского,
югославского, итальянского и западногерманского. Правда, необычайно широкая проезжая
часть улицы, отделяющая кафе от парков, переполнена машинами — столики окутаны
выхлопными газами.
Мы вошли. Если на веранде все места были заняты, то внутри было почти пусто. Лишь за
угловыми столиками, тихо беседуя, сидели мужчины и женщины. Поднявшись на одну
ступеньку, мы оказались в просторном в зале, стены и потолок которого облицованы ореховым
деревом, столы и мягкие кресла — из того же дерева. Перед нами любезно склонился, ожидая
распоряжений, молодой человек в куртке кофейного цвета.
- Ики кахве, орта, — сказал Сулейман. — Эвет, — ответил юноша и исчез.
- Два кофе, это я понял, но что значит «орта» — средний? Речь идет о крепости кофе?
— Нет, — ответил Сулейман. — Имеется в виду сахар. Мы, турки, очень любим сладкое.
Наши кондитерские изделия — пирожные, торты — значительно слаще европейских. И кофе
мы сластим обильно. Он варится с сахаром, и я попросил не класть его слишком много. Такой
кофе называется «средний».
Официант принес кофе в медных ковшиках и перелил его в чашечки. Рядом поставил
стаканы с холодной питьевой водой. И беззвучно удалился, мягко ступая по устланному
коврами полу.
— В Польше тоже пьют кофе по-турецки, — сказал я.
- Впервые слышу.
- Кофе появился в Польше в семнадцатом веке. В 1683 году один из солдат короля Яна
Собеского, Кульчицкий, во время битвы под Веной обнаружил в турецких палатках мешки с
кофейными зернами. Он привез несколько таких мешков в Краков, а потом в Варшаву. Так
поляки узнали о кофе. Жена короля Марыся угощала этим напитком своих гостей. Вообще же
кофе в Польше был запрещен. Его называли «черным ядом». Тем не менее поляки пьют кофе и
заваривают его «по-турецки».
Взволнованный Сабри. Пока мы с Сулейманом пили кофе, в зале появился мужчина средних
лет. Остановившись в центре, он внимательно оглядел зал: видимо, искал кого-то. Увидев
Сулеймана, мужчина поклонился, а Сулейман знаком пригласил его присоединиться к нам.
Когда он подошел и поздоровался, я узнал в нем «многообещающего журналиста», с которым
меня недавно познакомили. Он занимался экономическими проблемами и считался хорошим
стилистом. Звали его Сабри-эфенди. Темнокожий, с живыми глазами, он все время куда-то
торопился, что-то искал. Устроившись в кресле, Сабри-эфенди заказал чашечку кофе.
— Сабри, чем ты так взволнован? — спросил Сулейман с усмешкой.
- Видите ли, у меня здесь назначено свидание, но она не пришла. А может быть, не захотела
ждать. Хотя я опоздал всего на полчаса.
- Пустяки! Что для нас полчаса! Традиция нам и не такое позволяет! — шутил Сулейман. —
Хотя с тех пор, как мы пересели с нашего почтенного осла на капризный американский
лимузин, мы все время мчимся вдогонку за временем и все равно опаздываем.
8. ЖЕНЩИНЫ НЕ ИМЕЮТ РАВНЫХ ПРАВ С МУЖЧИНАМИ
Многоженства больше не существует. Ислам более консервативен, чем христианство, зато
он в большей степени соответствует психическому складу, интересам и стремлениям простого
человека. Ислам свободен от аскетизма. Христос — образец нравственной чистоты, он отрекся
от земных радостей, а все апостолы оставили семьи и жили в безбрачии, умерщвляя свою плоть.
Мухаммед, напротив, имел несколько жен и проповедовал многоженство. Его приверженцам
разрешалось иметь не более четырех жен и сколько угодно наложниц. Но изобрел
многоженство не Мухаммед, оно существовало и в других религиях. Как известно, царь
Соломон имел 700 жен и 300 наложниц. А теперь — одна жена!
А теперь — одна жена!
Легко ли турку с этим примириться? Не так просто изменить обычай, устоявшийся веками и
закрепленный религией! Только Кемаль Ататюрк с его энергией и огромным авторитетом мог
провести закон о запрещении многоженства, о моногамном браке. Он ввел гражданский брак,
уравнял в правах женщин и мужчин. Эти реформы отнюдь не вызвали радости в турецком
обществе, и особенно в деревне. В Турции наряду с гражданским браком по-прежнему
существует шариатский, хотя и не признанный законом.
Как сообщила «Джумхуриет», группа социологов Анкарского университета, проводившая
обследование деревни, не встретилась со случаями многоженства. Значит, эта проблема решена?
После введения закона о единобрачии ни один чиновник не зарегистрировал брак одного
мужчины более чем с одной женщиной. С формальной точки зрения все в порядке. Но чего
только не бывает в жизни! Газеты пишут, что в семьях сельских богачей порой наблюдается
весьма сложное положение. Зарегистрировано более 150 тысяч семей, в которых рядом с
законной женой постоянно живут еще две-три женщины. И — удивительное дело! —
некоторые жены рожают по три раза в год.
— Что за чудеса? — спросил я знакомого журналиста.
— Это не чудеса. Поскольку турок имеет одну законную жену и нескольких незаконных, он
согласно закону всех новорожденных регистрирует как детей законной жены. Богатым
крестьянам в большом хозяйстве нужны рабочие руки. Работают в поле и занимаются скотом
главным образом женщины. Нанимать батраков дорого, а незаконная жена и работает лучше
(вроде бы для себя), и обходится дешевле.
— А как же любовь? — поинтересовался я.
— Об этом не беспокойтесь! Любовь у нас существует, и с ней немало проблем! Газеты то и
дело сообщают о происшествиях, случающихся на почве любви.
В Турции жены крайне редко изменяют мужьям. Но если такое бывает, то конец трагичен: в
ход идут ножи и ружья. Зато муж может не только изменить жене, но и бросить ее. Закон один
для всех, а обычаи разные, и они нередко оказываются сильнее закона. За одно и то же
«преступление» против общественной морали мужчина и женщина несут разное наказание.
Мужчина, если он не является важным лицом, может получить от полиции нравов пару