Пассмор Дж. Сто лет философии
Подождите немного. Документ загружается.
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || slavaaa@yandex.ru || http://yanko.lib.ru
тела, например коленным рефлексом, и активностью личности, или «поведением». Поведение
никогда нельзя определить в терминах, относящихся к движениям тела, поскольку одни и те же
движения могут «включаться» в самые разные виды поведения. Так, одни и те же движения тела
могут «включаться» в указание левого поворота и в указание на некоторый предмет в витрине
магазина, однако это будут совершенно различные фрагменты поведения. Психолог способен
объяснить движения тела в терминах причин, но он не может объяснить человеческого поведения.
На самом деле поведение не имеет причин
24
.
С этой точки зрения объяснить акт поведения — значит задать его разумные основания,
указать на его намерения и цели или на правила, которым оно подчинено
25
. (Конечно, это разные,
хотя и взаимосвязанные процедуры.) Поскольку поведение носит сущностно нормативный
характер, продолжают новые телеологисты, поведение человека логически невозможно объяснить,
если ограничиться чисто дескриптивным языком, имеющимся в распоряжении физической науки.
Из знания физиологии, сколь бы глубоким оно ни было, невозможно вывести существование в
нашем обществе правила, согласно которому протянутая рука означает «я поворачиваю направо».
Поэтому в терминах физиологии невозможно объяснить конкретное поведение, которое
осуществляется в соответствии с этим правилом. Безусловно, поведение иногда не достигает своей
цели, порой является иррациональным или не следует правилу. Но даже при объяснении этих
отклонений от нормы мы должны обращаться не к аппарату физиологии, а к теории типа
Фрейдовой — когда он забывает о том, что является «естествоиспытателем», — которая указывает
на скрытые цели наших действий, на скрытые правила, управляющие нашим поведением, а не на
его причины.
По-видимому, уже достаточно сказано о современных аристотелианцах, для них задача
философии заключается в том, чтобы более ясно описать то, что, как мы уже знаем, имеет место.
За исключением Стросона, все они интересуются человеком больше, чем миром, в отношении
которого они обычно довольствуются согласием с неопределенным «естественным реализмом». В
то время как центральная проблема британского эмпиризма состояла в том, чтобы примирить
между собой образы физических объектов физика и обычного человека, представители
философской психологии ви-
399
дят новую проблему в том, чтобы согласовать концепцию человеческого поведения
обычного человека и нейрофизиолога. Именно такое возражение высказывает Уилфрид Селларс
26
против философской психологии: речь должна идти, утверждает он, о сравнении общенаучной
картины мира — картины, построением которой занимается наука, — с общей картиной мира
здравого смысла. Только таким образом можно вполне выявить достоинства научной картины
мира. Недостаточно противопоставлять два образа человека, абстрагировавшись от образа
человека-в-мире.
Аристотелианцы вовсе не определяли всей ситуации. В Англии, где никогда не питали
особого расположения к психологии или к социальным наукам, они доминировали в области
философии. Но совершенно иное положение дел наблюдалось как в Соединенных Штатах, так и в
Австралии, хотя в обеих этих странах представлена и «философская психология». Поучительны
серьезные расхождения между «Индивидами» Стросона и работой Куайна «Слово и объект»
(1960), которая во многих отношениях явно направлена против позиции Стросона
27
. Одно
различие, бросающееся в глаза внешнему наблюдателю, заключается в том, что, в то время как
Стросон вообще не ссылается на результаты научных исследований, Куайн широко использует
данные антропологии, лингвистики и бихевиористской психологии, представленной, в частности,
в работе Б. Ф. Скиннера «Наука и человеческое поведение» (1953)
28
. Он полностью отвергает то
резкое противопоставление философии и науки, которое служило общей основой феноменологии,
логического позитивизма, идей Витгенштейна и философии «обычного языка» Оксфорда. Куайн
возвращается к общей позиции Спенсера и Александера. Философия, говорит он, отличается от
конкретных наук только своей большей общностью, она интересуется, например, не тем,
существуют ли вомбаты и единороги, а тем, существуют ли классы и свойства
29
. Куайн, конечно
же, согласен с тем, что философия часто подходит к решениям своих проблем, опираясь на
рассмотрение языка; философу часто бывает полезно, полагает он, «совершить семантический
скачок», или, выражаясь словами Карнапа, перейти от «материального» к «формальному» модусу
речи. Но то же самое верно, считает Куайн, и для физических наук. Там тоже иногда, хотя и не так
часто, приносит пользу «семантический скачок». Как физик, так и философ способен прояснить
некоторую проблему, реконструировав свои рассуждения. Отсюда не следует, что физика и
Пассмор Дж. Сто лет философии: Пер. с англ. — М.: «Прогресс-Традиция», 1998. — 496 с.
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || slavaaa@yandex.ru || http://yanko.lib.ru
онтология действительно «говорят о языке».
Фактически, работа «Слово и объект» в очень большой степени посвящена языку, но
языку, рассматриваемому как форма человеческого поведения
30
. Куайн начинает с определения
того, что он называет «стимулом-значением» высказывания, — это класс стимулов определенного
рода, побуждающих человека согласиться с высказыванием. Так, например, если произносят:
«Автомобиль!», то стимул-значение может включать в себя пыль, поднявшуюся над дорогой, звук
сирены, визг тормозов, а также видимое наличие естественного объекта определенного вида и
размера. С точки зрения этого определения высказывания можно разделить на два класса —
«предложения к случаю» (occasion sentences) и «устойчивые предложения» (standing sentences). С
«предложениями к случаю», такими, как «Автомобиль», «Кролик», «Больно», соглашаются только
в том случае, когда
400
присутствует стимул; «устойчивое предложение», например «Автомобили опасны», может
быть принято даже при отсутствии тех стимулов, которыми первоначально было вызвано его
произнесение, например, видом автомобиля, мчащегося по шоссе.
Два предложения «синонимичны в отношении стимулов», по терминологии Куайна, если
почти для каждого человека, владеющего языком, они имеют одно и то же стимул-значение. Это
относится к обширному классу устойчивых предложений, которые лингвист, анализирующий
совершенно незнакомый ему язык, может, следовательно, переводить с достаточной долей
уверенности. Изучая обстоятельства, в которых носители языка соглашаются с теми или иными
высказываниями или отвергают их, лингвист может понять также, какие выражения являются
истинностно-функциональными связками, соответствующими, например, связке «и» или «если..,
то...», и открыть, что некоторые «предложения к случаю» в изучаемом им обществе являются
синонимичными в отношении стимулов. Он может обнаружить также, что с некоторыми
предложениями соглашаются всегда, а с некоторыми — никогда, какими бы ни были стимулы, т.
е. что некоторые высказывания являются стимул-аналитическими, а некоторые — стимул-
противоречивыми. Однако, утверждает Куайн, лингвист не может перевести многие предложения
к случаю, не прибегая к «аналитическим гипотезам» — гипотезам, опираясь на которые он
разбивает предложения на составные части или «слова». Например, пришелец с Марса мог бы
принять гипотезу, что высказывание «подорогеедетавто» состоит из четырех слов, которые на
марсианский язык можно перевести с помощью двух слов.
Из этих посылок Куайн делает вывод о том, что перевод всегда является неопределенным.
Для иллюстрации этого обстоятельства предположим, что язык туземцев содержит слово
«гавагай» и лингвист наблюдением устанавливает, что это слово стимул-синонимично (хотя бы
приблизительно) нашему слову «кролик». Он не показал, что слово «гавагай» синонимично слову
«кролик» в том неопределенном интуитивном смысле, в каком мы обычно говорим, что два слова
«имеют одно и то же значение». Вполне может оказаться, что туземцы используют слово
«гавагай» для обозначения временных отрезков существования кролика или каких-то его частей, а
не кролика в целом. Можно предположить, что лингвист смог бы обнаружить это, задавая
туземцам на их языке вопросы типа: «Является ли этот кролик тем же самым, что и тот?» Однако
такие вопросы лингвист может задавать лишь после того, как он принял некоторый перевод,
опираясь на определенные аналитические гипотезы относительно слов «тот же самый» и «тот
самый». И вполне может оказаться, что слова «тот же самый» он использует в качестве перевода
для «тот же самый временной отрезок существования», а не для выражения «та же самая вещь».
Иными словами, у лингвиста нет способа обнаружить различия в значениях выражений «гавагай»
и «кролик», поскольку вопросы, задаваемые им, уже переведены таким образом, что делают это
невозможным.
Каково философское значение этой теории перевода, которую Куайн считает применимой
как внутри английского языка, так и для отношений между английским и другими языками?
Прежде всего, Куайн признает, что, в то время как разумно спрашивать, являются ли два
предложения стимул-
401
синонимичными, нет смысла в вопросе о том, «означают ли они действительно одно и то
же». Можно сказать, что два слова являются синонимами в структуре конкретного множества
аналитических гипотез, но это означает лишь то, что они обладают стимул-синонимией. Опять-
таки, мы можем выделить некоторые предложения как «социально стимул-аналитические», т. е.
как такие, относительно которых справедливо, что все члены языкового сообщества соглашаются
Пассмор Дж. Сто лет философии: Пер. с англ. — М.: «Прогресс-Традиция», 1998. — 496 с.
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || slavaaa@yandex.ru || http://yanko.lib.ru
с этими предложениями, как только они высказаны. Если же кто-то отвергает их, то считается, что
он не понимает языка. Однако это понятие аналитичности охватывает лишь предложения, в
данном сообществе считающиеся тривиальными, например предложение «это — автомобиль»,
высказываемое при наличии автомобиля, и не соответствует философской идее «аналитичности».
И нет другого способа четко установить, что некоторое высказывание является «аналитическим».
Теория синонимии образует часть защиты Куайном того, что он называет «регламентацией
языка» посредством «канонических форм» логики. Не важно, утверждает он, что логическая
переформулировка повседневного предложения не «строго синонимична» самому этому
предложению. На самом деле понятие «строгой синонимичности» не настолько ясно, чтобы мы
могли с уверенностью сказать, имеется она или нет. Важно то, что логическая переформулировка
в некоторых отношениях будет «улучшением» обычного языка.
Что в этом контексте можно понимать под «улучшением»? Опираясь на Скиннера, Куайн
натуралистически представляет себе тот способ, каким ребенок овладевает языком, и ставит
вопрос, какие цели преследует ребенок, используя определенные логические средства, например,
как он приходит к тому, чтобы говорить об абстрактных объектах и ориентироваться в
«общественной онтологии свойств». Далее Куайн поднимает вопрос, не могли бы мы успешнее
достигать наших целей, более адекватно пользоваться языком как инструментом описания
окружающих нас вещей благодаря изменению наших лингвистических средств и устранению
неявно содержащейся в них онтологии. Нет возможности, утверждает он, начать все заново,
построить новый «идеальный язык», однако, работая с нашим языком, мы можем надеяться
реконструировать его таким образом, что он станет более современным орудием достижения
некоторых, если не всех, наших целей. Но эта задача оказывается невыполнимой, если
принимается постулат: то, что мы собираемся сказать, должно быть «строго синонимично» тому,
что нас приучили говорить. Философская реконструкция «эксплицирует»; она избавляется от
некоторых понятий, заменяя их другими, новыми понятиями, выполняющими все функции
первоначальных понятий, избегая связанной с ними путаницы
31
. «Анализ» или «экспликация»
некоторого выражения не претендуют на выявление того, что «действительно имеет в виду тот,
кто использует данное выражение», они лишь стремятся «возместить недостатки». Зафиксировав
«конкретные функции эксплицируемого выражения, которые представляются важными», его
затем заменяют «ясными и точными терминами», выполняющими эти функции.
Итак, выступая против резкого разграничения «дескриптивной» и «ревизующей»
метафизики, предложенного Стросоном, Куайн настаивает на том, что философия, подобно
другим видам исследования, описывает функ-
402
ции для того, чтобы исправлять понятия — исправлять их так, чтобы они более
эффективно выполняли функции, описываемые философией. Если, например, физические объекты
и классы таких объектов обеспечивают решение всех тех задач, что решаются с помощью
абстрактных объектов, но лишены неясности и двусмысленности последних, то это служит
наилучшим основанием для отказа от абстрактных объектов. Однако при этом мы должны быть
уверены, что не существует задач, которых мы не смогли бы решить без помощи абстрактных
объектов, опираясь только на физические объекты и их классы. Отсюда вовсе не следует, охотно
соглашается Куайн, что при всех обстоятельствах мы должны избегать каких-либо ссылок на
абстрактные объекты. От нас не всегда требуется та ясность и точность, которую предоставляют
канонические формы логики в тех особых случаях, например, в философии математики, где
краткость и ясность особенно нужны.
Те же самые соображения, говорит Куайн, справедливы и для понятий, используемых в
повседневных описаниях человеческих действий. Может возникнуть необходимость избавиться от
понятий типа «стремление» или «интенция» для адекватного описания и объяснения
человеческого поведения, но отсюда не следует, что мы должны обходиться без них в своем
повседневном общении с другими людьми. Куайн вполне допускает, что Стросон прав в своем
описании этих повседневных понятий, но остановиться на этом значило бы остановить развитие
мышления. Способность нашего мышления к пересмотру заложена в «самой его структуре».
Расхождения между представителями философской психологии и психологами-учеными
носят в значительной мере логико-методологический характер; многие их них вращаются вокруг
вопроса о том, можно ли человеческое поведение объяснить с помощью законов, не ссылающихся
на стремления, цели или разумные основания. Общая тенденция философов-эмпиристов, по
крайней мере до недавнего времени, состояла в том, чтобы принять единое понятие объяснения,
Пассмор Дж. Сто лет философии: Пер. с англ. — М.: «Прогресс-Традиция», 1998. — 496 с.
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || slavaaa@yandex.ru || http://yanko.lib.ru
согласно которому объяснить — или полностью объяснить — конкретный вид поведения —
значит показать, что оно выводимо из некоторого множества законов, действующих при
определенных («начальных») условиях. Эта гипотетико-дедуктивная модель объяснения получила
тщательную разработку в труде Эрнста Нагеля «Структура науки» (1961)
32
.
Нагель в деталях показывает, что предположительно несводимые и различные типы
объяснения, например телеологические и генетические объяснения, всегда можно
переинтерпретировать как частные случаи гипотетико-дедуктивного объяснения. Нагель согласен
с тем, что для достижения специальных целей биолог может сосредоточить свое внимание на
способах поведения отдельной части организма и их отношении к активности всего организма. В
этом случае для него естественно выражать свои объяснения и выводы в терминах «функций»,
«стремлений» или «целей», а не посредством законов и начальных условий. Однако
телеологическая форма объяснения лишь удобна, но не выражает существа дела. Практическая
полезность в биологии телеологических формулировок вовсе не свидетельствует о том, что
поведение живых организмов в принципе невозможно объяснить с помощью физико-химических
законов.
403
Аналогичные соображения, согласно Нагелю, справедливы и для «науки о человеке». Нет
никаких принципиальных препятствий, пишет Нагель, для того, чтобы суждения, утверждающие
общие связи между формами человеческого поведения — например, между конкретным видом
родительской позиции и развитием неврозов у детей, — могли быть выведены из законов физики
и химии. Вполне может оказаться так, что поведение авторитарных родителей всегда определяется
какими-то особенностями их химического состава и приводит к химическим изменениям у их
детей. Но при современной подготовке социологи не могут обнаружить таких особенностей. В
своей практической деятельности они склонны больше интересоваться неопределенными,
вероятностными связями и использовать повседневные понятия, а не стремятся к открытию
универсальных физико-химических законов, из которых можно было бы вывести строго
универсальные социальные взаимоотношения. Факт остается фактом — не существует метода
объяснения, характерного для социальных наук. Отличие состоит лишь в том, что ученый-
социолог, как правило, довольствуется открытием необходимых, а не необходимых и
достаточных, условий некоторого социального явления и вероятностных, а не строго
универсальных законов.
В частности, продолжает Нагель, не существует особого вида объяснения, «задающего
разумные основания» и отличного от номологических объяснений. Допустим, кто-то приводит
нам в качестве примера такое «рациональное» объяснение: «Гитлер напал на Россию для того,
чтобы уничтожить коммунизм». Спросим себя — будет ли такое объяснение хорошим? Согласно
Нагелю, нам недостаточно исследовать, является ли уничтожение коммунизма «хорошим
основанием» для нападения на Россию. Скорее мы хотим знать, видел ли человек подобного типа
и в том положении, в котором находился Гитлер, в нападении на Россию средство для
уничтожения коммунизма. При ответе на этот вопрос мы вынуждены использовать общие, пусть
даже вероятностные, утверждения о человеческом поведении. Соглашаясь, что когда мы ставим
вопрос «почему?», мы далеко не всегда стремимся к строгому объяснению, Нагель тем не менее
настаивает на том, что всегда, когда мы находим строгое объяснение, оно имеет вид дедукции из
законов и начальных условий
33
.
Если все суждения о человеческом поведении в принципе выводимы из физико-
химических законов, не означает ли это, что психология и социология «сводимы» к физике и
химии? Рассмотрим случай, когда некий человек привык измерять температуру методами, обычно
используемыми в повседневной жизни. В то же время он считает, что температура есть «средняя
кинетическая энергия молекул». Тогда, что он имеет в виду, высказывая суждение «молоко
теплое»? Он может принять одну из трех позиций. Первая (редукционизм) состоит в том, что
«реально» вещи не являются ни теплыми, ни холодными, поскольку температура есть чисто
«субъективное» понятие. Высказывание «молоко теплое» — в той мере, в какой оно истинно, —
«в действительности» есть лишь способ сказать о том, что молекулы молока обладают такой-то
средней кинетической энергией. Вторая позиция (инструментализм) заключается в том, что такие
понятия, как «молекулы» и «кинетическая энергия», представляют собой фикции, удобное
404
средство говорить об отношениях между различными температурами. Третья позиция
(эмерджентизм) утверждает, что температура представляет собой эмерджентное свойство,
Пассмор Дж. Сто лет философии: Пер. с англ. — М.: «Прогресс-Традиция», 1998. — 496 с.
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || slavaaa@yandex.ru || http://yanko.lib.ru
проявляющееся лишь на высших уровнях развития природы, а не на молекулярном уровне. С этой
точки зрения кинетическая теория «объясняет» температуру только в смысле указания на те
физические условия, при которых температура проявляется как некоторое свойство.
Нагель не хочет вставать ни на одну из этих трех позиций. «Редукция», говорит он, всегда
связана с редукцией одной теории к другой, поэтому неясно, в каком смысле можно говорить о
редукции понятий
34
. Грубо говоря, редукция заключается в доказательстве того, что одно
множество подтверждаемых утверждений, например утверждений о температуре, выводимо из
другого подобного множества утверждений, относящихся в данном случае к энергии молекул. Но
в любой такой вывод утверждений о температуре из утверждений об энергии молекул включаются
определенные соединительные утверждения, в которых энергия молекул соотносится с
температурой. Утверждение о температуре нельзя вывести только из одних утверждений о
молекулах. Точная природа таких соединительных утверждений на самом деле может быть
спорной, соглашается Нагель, но уже ясно, что это не просто утверждения о синонимии.
Одно дело утверждать, например, что головная боль появляется только при определенных
физических и химических условиях, и тогда утверждение «у меня болит голова» в принципе
выводимо из утверждения «в моем теле происходят такие-то и такие-то физико-химические
изменения». И совсем другое и, очевидно, ошибочное дело — утверждать, что выражение
«головная боль» является синонимом какого-то выражения физической теории. И мы не имеем
права, согласно Нагелю, делать вывод о том, что головная боль является лишь иллюзией или что
физико-химическая теория представляет собой лишь более удобный способ говорить о головной
боли. Все, что мы имеем право сказать, это следующее: головная боль появляется только в тех
случаях, когда имеются определенные физические и химические условия. Не заставляет ли это нас
признать, что головная боль является «эмерджентной»?
Это так только в том случае, говорит Нагель, если, называя головную боль
«эмерджентной», мы имеем в виду лишь следующее: утверждения о «головной боли» не могут
быть выведены только из утверждений о частицах. Однако это вовсе не означает, что головная
боль существует на каком-то более высоком уровне, чем частицы, или что существует особый
класс «высших качеств», которые возникают над физико-химическими качествами
35
. То, что верно
в учении об эмерджентности, верно как на физико-химическом уровне, так и на любом другом.
Для описания термодинамических свойств как «эмерджентных» по отношению к механическим
свойствам имеются такие же основания, как и для того, чтобы называть их психологическими или
биологическими свойствами.
Подход Нагеля и близких к нему авторов к объяснению и редукции подвергался критике с
различных точек зрения. Доказывали, что он ошибается, предполагая, что в принципе можно
редуцировать биологию и психологию к физике и химии. Недостаточно допускать, как это делают
Нагель и
405
Куайн, что биологи и психологи, социологи и историки часто прибегают к объяснениям,
содержащим телеологические термины, просто для практических целей; это единственный способ
объяснения, свойственный истории, психологии, биологии. Иными словами, понятия здравого
смысла, обычно используемые нами для того, чтобы говорить о людях, являются именно теми
понятиями, которыми надлежит пользоваться при описании поведения как отличного от простых
телодвижений
36
.
Однако эта критика не затрагивает истолкование объяснения Нагелем применительно к
физическим наукам. Новые представители телеологии в значительной мере, хотя и более подробно
и основательно, возродили антинатуралистские аргументы, на рубеже столетий высказанные
Риккертом, Виндельбандом и Уордом. Гораздо более радикальной является критика П. К.
Фейерабенда
37
.
Гипотетико-дедуктивная модель объяснения, утверждает Фейерабенд, опирается на
неприемлемое допущение, а именно допущение о том, что значения терминов остаются
инвариантными в ходе всего процесса объяснения, так что, например, то, что понимается под
«теплотой», не затрагивается разработкой кинетической теории температуры. С более общей
точки зрения это предполагает, что теория объясняет «установленные факты». Реальная же
ситуация, полагает Фейерабенд, такова, что, принимая новую теорию, мы одновременно изменяем
понятия и «факты», из которых исходили.
Часто считали, что наука прогрессирует благодаря изобретению новых теорий, по
отношению к которым прежние теории оказываются лишь частными случаями, например,
Пассмор Дж. Сто лет философии: Пер. с англ. — М.: «Прогресс-Традиция», 1998. — 496 с.
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || slavaaa@yandex.ru || http://yanko.lib.ru
физическая теория Ньютона является просто более узкой, нежели теория Эйнштейна, и
применимой лишь к некоторому множеству специальных случаев. Следуя Дюгему и Попперу,
Фейерабенд утверждает, что новые теории всегда несовместимы со старыми теориями и
включают в себя отрицание последних. То же самое, говорит он, относится и к фактам: в свете
новых теорий мы можем отвергнуть то, что ранее было «установленным фактом». Более того,
теперь мы имеем дело с новой онтологией и с соответствующим изменением значений тех
дескриптивных терминов, которыми все еще продолжаем пользоваться. Так, новая теория
температуры не просто объясняет, почему молоко теплое — в том смысле, что позволяет нам из
утверждений о значении кинетической энергии молекул и определенных связующих утверждений
дедуцировать, что молоко теплое (в первоначальном смысле этого слова), скорее она изменяет
значение выражения «быть теплым». Утверждения, выводимые из кинетической теории
температуры, являются уже другими утверждениями — хотя мы можем продолжать использовать
ту же самую терминологию, — отличными от тех утверждений о температуре, которые мы
высказали до ее появления
38
.
Некоторая теория, продолжает Фейерабенд, может иметь столь широкое и прочное
признание, что нам трудно представить какой-то новый способ описания наблюдаемых явлений,
нежели тот, который задает эта теория. Поэтому нет ничего удивительного в том, что Нильс Бор,
например, считал, будто «предложения наблюдения» могут быть сформулированы только в
терминах классического физического описания, а не в терминах квантовой механики. Но
привязанность к одной-единственной теории Фей-
406
ерабенд считает серьезным недостатком науки. Ученые, по его мнению, должны всегда
стремиться к разработке альтернативных теорий, чтобы защитить науку от догматизма.
Наш повседневный язык, по мнению Фейерабенда, включает в себя теории, поэтому мы не
можем избежать теоретических допущений, как предполагали феноменологи и представители
философии обычного языка, ограничившись использованием понятий, включенных в
повседневные дескриптивные выражения. Совершенно ошибочно полагать, например, что,
несмотря на все успехи теоретической науки, такое выражение, как «боль», сохранит свое
современное значение
39
. Действительно, мы можем надеяться на успех в таких сложных областях,
как проблема соотношения сознания и мозга, доказывает Фейерабенд, только в том случае, если
готовы признать, что существует необходимость полностью изменить наш привычный способ
употребления таких выражений, как «мышление» и «чувство». Утверждать, как делает Стросон,
что существует общепризнанная центральная совокупность понятий, которые не имеют и не могут
иметь истории, или подобно философам-психологам считать, что мы навсегда привязаны к
распространенным сейчас методам описания поведения, значит, в глазах Фейерабенда, защищать
крайний догматизм.
Можно прояснить пункты расхождений, если рассмотреть различные способы
формулировки тезиса материализма «центрального состояния», который с некоторыми
оговорками принимают как Фейерабенд, так и Куайн. У. Т. Плейс защищает теорию тождества в
своей статье «Является ли сознание мозговым процессом?»
40
. Плейс начинает с предположения,
что бихевиористское истолкование таких понятий, как «знание», «понимание», «намерение», по
сути своей является верным: все они выражают предрасположенность к определенному
поведению. Бихевиористская теория все еще способна, считает Плейс, разъяснить множество
понятий, концентрирующихся вокруг таких понятий, как «сознание», «опыт», «впечатление»,
«воображение», где невозможно избежать употребления терминов, относящихся к процессам, не
сводимым к внешнему поведению. Плейс пытается найти место для таких понятий в
натуралистическом истолковании человека, утверждая, что сознание является мозговым
процессом.
По его мнению, это означает, что сознание эмпирически тождественно мозговому
процессу в том же самом смысле, в котором облако, как было обнаружено, тождественно большой
совокупности мелких частиц, плавающих в воздухе, или молния тождественна электрическому
разряду. Это простой эмпирический факт, что облако мы видим как большую аморфную массу,
которая фактически является массой мелких частиц. Могло бы оказаться, что облака являются
некоторой тонкой текучей субстанцией; в действительности же выяснилось, что они состоят из
водяных (и других) частиц. Сходным образом оказывается, что состояния сознания являются
мозговыми процессами.
Если гипотеза о том, что сознание является мозговым процессом, звучит для нас странно и
Пассмор Дж. Сто лет философии: Пер. с англ. — М.: «Прогресс-Традиция», 1998. — 496 с.
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || slavaaa@yandex.ru || http://yanko.lib.ru
кажется даже логически невозможной, то это, говорит Плейс, объясняется тем, что мы легко
впадаем в определенную ошибку, которую он называет «феноменологической» ошибкой. Эта
ошибка заключается в том, что когда мы описываем, как вещи выглядят, звучат, пахнут
407
или каковы они на вкус, то мы предполагаем, что описываем реальные свойства объектов
или событий в некотором «внутреннем кинофильме». Если допустить, например, что человек,
сообщающий о зеленом остаточном образе, утверждает, что в нем существует объект, зеленый в
буквальном смысле, то «мы получаем в руки сущность, для которой нет места в мире физики». В
таком случае кажется абсурдным вывод о том, что фактически зеленым является состояние мозга.
Согласно Плейсу, иногда случается так, что мы не воспринимаем зеленый объект, а нам кажется,
что мы его воспринимаем. Задача физиолога состоит в том, чтобы объяснить, почему это
происходит. Для того чтобы понять способность человека к «интроспективным отчетам», мы
должны поставить вопрос о том, каким образом он обучается отличать случаи, в которых таким
отчетом является «это зеленое», от тех случаев, в которых отчетом служит фраза: «Это кажется
мне зеленым». Вопрос о том, является ли «зеленым то, что он реально видит», в данном случае не
возникает.
Фейгль разработал теорию тождества в ее наименее радикальном варианте, принимающем
традиционно британское эмпиристское учение о том, что в нашем опыте мы имеем дело с
«чистыми ощущениями», а затем по аналогии приписываем их другим людям
41
. С этой точки
зрения предложение «Я чувствую боль» говорит о том, что я испытываю конкретное чувство. Эти
«чистые ощущения», утверждает Фейгль, эмпирически определимы с помощью «ссылок на
некоторые нейрофизиологические понятия». Логических трудностей с идентификацией последних
не существует, поскольку эта идентификация не содержит «категориальной ошибки».
Предполагать это — значит в духе раннего позитивизма спутать способ познания с самим
знанием. Чистые ощущения мы знаем путем непосредственного ознакомления, но наших нервных
процессов мы непосредственно не знаем. Однако отсюда вовсе не следует, что то, что мы знаем,
будет различаться в этих двух случаях. И это не вытекает также и из того факта, что форма, в
которой мы обычно говорим о чистых ощущениях, отличается от той формы, в которой мы
обычно говорим о нервных процессах
42
.
Здесь подразумевается тезис не просто о «чистых ощущениях», а вообще о ментальных
состояниях и событиях. В качестве такового он был подвергнут критике последователями
Брентано на том, например, основании, что этот тезис не может объяснить «интенциональность»
наших ментальных актов и тот факт, что все наши «желания», «убеждения», «мысли и т. д.
ссылаются на объекты
43
. Поэтому «я думаю о битве при Ватерлоо», например, никогда не может
быть выражено на нейрофизиологическом языке. А это, с чем Фейгль готов согласиться, является
решающим возражением против тех вариантов физикализма, которые настаивают на том, что все
предложения, содержащие ментальные термины, должны быть переводимы в предложения о
физических событиях
44
. Но теория тождества говорит не о переводимости. Конечно, она признает,
что между человеком, думающим о битве при Ватерлоо, и человеком, думающим о переходе
Цезаря через Рубикон, существуют качественные, или структурные, различия, но она не
утверждает, будто предложение «Я думаю о битве при Ватерлоо» можно перевести в предложение
о нервных процессах. Существует семантическая проблема прояснения отношения между
интенциональными и
408
другими отношениями, но семантические особенности интенциональных утверждений
никак не затрагивают тезиса о тождестве.
В случае Фейерабенда чрезвычайно сомнительно, следует ли вообще говорить о теории
«теории тождества». Сам он выразил серьезные сомнения на этот счет
45
. Фейгль считает
несомненным существование «чистых ощущений»; Плейс не вполне с этим согласен, однако
считает своим долгом показать, каким образом отчеты субъекта о том, что он испытывает такие-то
и такие-то переживания, можно интерпретировать в терминах нервных процессов. Оба согласны с
тем, что существует проблема соотношения «сознания и тела»
46
.
Даже если предположить, что такая проблема существует, возражает Фейерабенд, это еще
не гарантирует истинности некоторой теории; вполне может оказаться, что «сознания» — в том
смысле, в каком обычно употребляется это слово, — вообще не существует, следовательно, не
существует анализируемого отношения между сознанием и телом. «Ну что хорошего повторять,
как делает Фейгль, — пишет Фейерабенд, — что я испытываю Р»? Вопрос о том, что мы
Пассмор Дж. Сто лет философии: Пер. с англ. — М.: «Прогресс-Традиция», 1998. — 496 с.
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || slavaaa@yandex.ru || http://yanko.lib.ru
испытываем, может быть решен в рамках теории. Нет никаких априорных причин,
препятствующих тому, чтобы однажды наши повседневные дескриптивные понятия совершенно
исчезли из нашего мышления, и нет оснований считать эти понятия несомненными и искать
способы их отождествления или соотнесения с понятиями научных теорий. Стросон прав, когда
говорит о том, что мы достигли успеха в объяснении значений научных понятий с помощью
повседневных понятий. Но почему в дальнейшем мы не должны пользоваться этими новыми
понятиями? Говорим же мы теперь о кислороде как о газе, а не как о «дефлогистированном
воздухе», как то делал в свое время Пристли.
С этой точки зрения повседневные понятия подобны строительным лесам Витгенштейна,
которые должны быть отброшены после того, как по ним поднялись. Или, как однажды выразился
Лотце, они «похожи на вспомогательные конструкции, не принадлежащие собственной форме
здания, сооружаемого с их помощью, напротив, они должны быть сняты для того, чтобы вполне
был виден результат». Тем не менее для Стросона, по крайней мере, некоторые из них являются
вершиной нашего мышления; пытаться устранить их — значит рисковать полностью разрушить
наше мышление. Установить, какая из этих позиций верна, — одна из главных философских
проблем нашего времени.
ПРИМЕЧАНИЯ
ГЛАВА 1
1. Интерес к Юму восходит к изданию его трудов Т. X. Грином и Т. X. Гроузом (1874); Беркли
читали «эмпирические психологи», интересовавшиеся его теорией зрения, но, как философ, он не привлекал
внимания вплоть до издания его работ Э. Фрэйзером (1871). Хронологическое упорядочение диалогов
Платона было осуществлено В. Лютославским в работе «Происхождение и развитие логики Платона»
(1897). Он следовал здесь за Л. Кэмбеллом, издавшим «Софиста» и «Политика» в 1867 г. и тем самым
привлекшим внимание к философской значимости поздних диалогов Платона.
2. Традиционный эмпиристский взгляд на Милля можно обнаружить в: Bain A. John Stuart Mill: A
Criticism with Personal Recollections, 1882. Колебания в философии Милля самым полным образом были
прослежены в: Anschutz R. P. The Philosophy of J. S. Mill, 1953. См. также: Jevons W. S. Pure Logic and the
other Minor Works, 1890; Crawford J. F. The Relation of Inference to Fact in Mill's Logic, 1916; Kubitz O. A. The
Development of John Stuart Mill's System of Logic, 1932. Оценку с позиций современного эмпириста можно
найти в: Britton К. John Stuart Mill, 1953. Биографические данные содержатся в: Packe M. S. J. John Stuart
Mill, 1954. Лучшее издание «Автобиографии» Милля было осуществлено Г. Дж. Ласки в 1949 г.; «Логика»
Милля в умело сделанном сокращении содержится в работе Nagel Е. Mill's Philosophy of Scientific Method,
1950.
3. См.: Warren H. С. A History of the Association Psychology, 1921; Flugel J. С. A Hundred Years of
Psychology, 1933; Bain A. On Association Controversies // Mind, 1887. В трудах Бэна эмпиристская традиция
переходит в психологию в том виде, как она нами теперь понимается. О его работах см.: Flugel J. С. Op. cit.
Бэн сыграл значительную роль в основании журнала «Mind» (1876). Первый его издатель, Крум Робертсон,
был продолжателем эмпиристской традиции, причем его интересы также лежали главным образом в области
психологии. Он написал очень мало; большая часть его статей была заново опубликована как его
«Philosophical Remains», 1894.
4. Этот очерк о Бентаме, как и большая часть эссе Милля, включен в Dissertations and Discussions. 4
vols., 1859-1875. См. также: Bibliography of the Published Works of John Stuart Mill / Ed. M. MacMinn, J. R.
Hainds, J. M. McCrimmon, 1945. О Бентаме и Милле см.: Halévy Е. The Growth of Philosophical Radicalism
(англ. перевод 1928 г.) и Stephen L. The English Utilitarians, 1900. Об отношении Милля к Бентаму и к
оппонентам последнего см.: Leavis F. R. Mill on Bentham and Coleridge, 1950; дискуссии между «мистером
Скайонаром» (Кольриджем) и «мистером Маккведи» (Дж. Р. Маккаллохом, другом Милля) обсуждаются в:
Peacock Т. L. Crotchet Castle; Neff E. Carlyle and Mill, 1924.
5. Об этом методе см.: Ogden С. К. Bentham's Theory of Fictions, 1932.
6. Хорошая краткая справка о Конте дана в: Lévy-Bruhl L. History of Modern Philosophy in France,
1899. См. также: Whittaker T. Comte and Mill, 1908; Caird E. The Social Philosophy and Religion of Comte, 1885
— критика здесь осуществляется с позиций британского идеализма. См. также английский перевод (1865)
контовского «Discours sur l'ensemble du positivisme» (1848), книгу Милля «Конт и позитивизм» (1865) и
статью Acton H. В. Comte's Positivism and the Science of Society // Phil., 1951. О влиянии Конта в
Соединенных Штатах см.: Hawkins R. L. Auguste Comte and the United States, 1936; Hawkins R. L. Positivism in
the United States, 1938.
7. Где-то всегда приходится начинать, и я произвольно решил, что Уэвелл предшествует тому
периоду, о котором я пишу, хотя во многих отношениях его философия
410
науки более «современна», чем философия науки Милля. Его «История индуктивных наук», из
Пассмор Дж. Сто лет философии: Пер. с англ. — М.: «Прогресс-Традиция», 1998. — 496 с.
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || slavaaa@yandex.ru || http://yanko.lib.ru
которой Милль берет многие научные примеры, появилась в 1837 г.; его «Философия индуктивных наук»
появилась в 1840 г. В третьем издании (1858—1860) эта работа была разделена на три тома: «История
научных идей», «Novum Organum Renovatum», «О философии открытия». См.: Blanche R. Le Rationalisme de
Whewell, 1935 (данная книга содержит очень полную библиографию работ об Уэвелле и его критиках);
Ducasse С. J. Whewell's Philosophy of Scientific Discovery // PR, 1951; Strong E. W. Whewell vs. J. S. Mill on
Science // JHI, 1955; Butts R. E. Necessary Truth in Whewell's Philosophy of Science // APQ, 1965; Walsh H. T.
Whewell and Mill on Induction // PSC, 1962.
8. Ответ Милля на критику Контом «абстракций» экономики имеет сходную форму. Экономика, как
он пишет в «Определении политической экономии» (1836) — переизданном в «Some Unsettled Questions of
Political Economy» (1844), — обращается к людям ровно настолько, насколько они стремятся к богатству.
Применяя же ее на практике, мы подправляем наши выводы, принимая во внимание всевозможные
дополнительные мотивы, действующие в реальности, законы же, управляющие ими, выводятся из
психологии и других отраслей социальной науки.
9. См. по этому поводу: Anschutz R. Р., Britton К. Op. cit.; Jackson R. An Examination of the deductive
Logic of John Stuart Mill, 1941. К сожалению, сделавшиеся традицией ошибки в интерпретации Милля
воспроизводятся и в биографии, написанной Пакке.
10. Его оценка природы формальной логики дана прежде всего в: Inaugural Address to the University
of St. Andrews (1867), переизданном в: Cavenagh F. A. James and John Mill on Education, 1931.
11. Эти методы имеют своим фундаментом работу Гершеля — см.: Herschel J. Discourse on the Study
of Natural Philosophy, 1830. Методы Милля были чрезвычайно популярны, но их также часто критиковали.
Наряду с: Britton К. Op. cit. и Anschutz R. P. Op. cit. см.: Whewell W. On Mill's Logic, переиздана в: «On the
Philosophy of Discovery»; Jevons W. S. Mill's Philosophy Tested // Pure Logic, 1890; Green T. H. The Logic of J.
S. Mill // Works. Vol. 2, 1886; Bradley F. H. The Principles of Logic, 1883; Cook Wilson J. Statement and
Inference, 1926; Cohen M., Nagel E. Introduction to Logic and Scientific Method, 1934.
12. Rasmussen S. V. Sir William Hamilton, 1925; Monck W. H. S. Sir William Hamilton, 1881; Veitch J.
Hamilton, 1882. См. статью Лесли Стивена о Гамильтоне в DNB. Вейтч защищает Гамильтона против
Милля. Наиболее важные философские разделы «Обзора...» Милля были включены в: Nagel Е. J. S. Mill's
Philosophy of Scientific Method и в: British Empirical Philosophers / Ed. A. Ayer, R. Winch, 1951. См. также:
Seth A. Scottish Philosophy, 1885. Раннее эссе Гамильтона «Философия Безусловного» (1829) было
переиздано в его «Discussions on Philosophy and Literature», 1852; оно передает общий дух его философии.
13. Наиболее влиятельным представителем Шотландской школы после смерти Гамильтона был
Джеймс Маккош, который эмигрировал в Америку и усилил там шотландскую традицию. Детали данного
процесса рассматриваются в: Schneider H. W. Histoiy of American Philosophy, 1946. В целом американско-
шотландские философы довольствовались написанием учебников для колледжей. Во Франции сходную
роль играл «эклектизм» В. Кузена (Cousin V. The History of Modern Philosophy, 1828-1829), который во
многом был близок философии Шотландской школы. «Эклектизм» был официальной философией среднего
преподавателя в рамках французской системы образования.
14. Аргументы Мэнсела, привлекшие к себе немалое внимание, были, по существу, тождественны
тем, которые развиваются Демеем в «Диалогах о естественной религии» Юма. Но они были возобновлены
на языке метафизики Гамильтона, отчасти и с привлечением его эрудиции. Не все представители
Шотландской школы были готовы
411
принять агностические тенденции работ Гамильтона, см., например: Calderwood H. Philosophy of the
Infinite, 1854.
15. Ср.: Ward W. G. Essays on the Philosophy of Theism, 1884. Уорд, ведущий представитель
«Оксфордского движения», обращенный в католицизм в 1845 г., нападал на феноменализм Милля от имени
теории «интуитивных истин». Для Милля он был bête noire, пробуждавшим его к жизни.
16. Можно сравнить это с приводимой Ф. В. Мэйером (Mayer F. W. Essays, Classical and Modern,
1883) записью разговора с Дж. Элиот: «Взяв в качестве текста три слова, столь часто употребляемые как
вдохновляющие мужчин звуки трубы, — слова Бог, Бессмертие, Долг, она с ужасной серьезностью
говорила, сколь невообразимо первое, сколь невероятно второе, но как все же повелительно и абсолютно
третье». Тут имеется в виду позитивизм Конта в том виде, как его излагал поклонник Элиот, философ
Джордж Генри Льюис в 1850-е гг., равно как и такие влиятельные писатели, как Фредерик Гаррисон и
Гарриет Мартино. Эти взгляды отразились на сформированном в 1867 г. Лондонском позитивистском
обществе. См. также: Carr R. The Religious Thought of John Stuart Mill: A Study in reluctant Scepticism // JHI,
1961. К общим исследованиям о Милле, в которых ударение делается менее на его философии, чем на
общих взглядах и установках, принадлежат также: Woods T. Poetry and Philosophy: A Study in the Thought of
John Stuart Mill; 1963; Cowling M. Mill and Liberalism, 1963; Weinberg A. Theodor Gomperz and John Stuart
Mill, 1963; Borchard R. John Stuart Mill the Man, 1959; Cranston M. W. John Stuart Mill, 1958.
ГЛАВА 2
1. См.: Lange F. History of Materialism, 1866; Merz J. T. History of European Thought in the Nineteenth
Century, 1896; Perry R. B. Present Philosophical Tendencies, 1912; Janet P. A. R. The Materialism of the Present
Пассмор Дж. Сто лет философии: Пер. с англ. — М.: «Прогресс-Традиция», 1998. — 496 с.
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || slavaaa@yandex.ru || http://yanko.lib.ru
Day (перевод на английский Г. Мэссона), 1865.
2. Именно поэтому книга Бюхнера «Сила и материя» рекомендуется нигилистом Базаровым в
«Отцах и детях» И. С. Тургенева.
3. Об этих мыслителях в целом см.: Brown A. W. The Metaphysical Society, 1947; Mallock W. H. The
New Republic, 1877, где «Сторксом» является Гексли, «Стоктоном» - Тиндалл, а «Саундерсом» —
Клиффорд; Annan N. Leslie Stephen, 1951; Вирджиния Вульф изобразила своего отца, Лесли Стивена — как
«мистера Рамсея» — и его приятелей в романе «То the Lighthouse» (1927); «Вернон Уитфорд» в романе
«Эгоист» Дж. Мередит также списан со Стивена; Maitland F. W. The Life and Letters of Leslie Stephen, 1906;
Carré M. H. Phases of Thought in England, 1949; James W. Principles of Psychology, 1890. О Гексли см.:
Peterson H. Huxley, the Prophet of Science, 1932; MacBride E. W. Huxley, 1934; Huxley's Life and Letters / Ed. L.
Huxley, 1900; Cock-shut A. O. J. The Unbelievers, 1964; Bibby С. Т. Н. Huxley, 1959.
4. Цитируется из проповеди «д-ра Дженкинсона» (Джоуэтта) в «The New Republic». О деталях
дебатов по повода этой знаменитой лягушки см.: Huxley Т. Н. Of the Hypothesis that Animals are Automata,
1874 (переиздана в «Science and Culture», 1882).
5. Eiseley L. Darwin's century, 1958; Himmelfarb G. Darwin and the Darwinian Revolution, 1963;
Passmore J. A. Darwin's Impact on British Metaphysics // Victorian Studies.
6. См.: Huxley T. H. Evolution in Biology, 1878, переиздана в «Science and Culture»; Cassirer E. The
Problem of Knowledge, 1950; Lovejoy A. O. The Great Chain of Being, 1936; Shryock R. H. The Strange Case of
Wells' Theory of Natural Selection // Studies and Essays in the History of Science and Learning, 1946.
7. Science and Morals, переиздана в «Essays Upon Some Controversial Questions», 1892.
8. Flint R. Agnosticism, 1903.
412
9. Доклад (1872) был вновь опубликован в его «Addresses» (1886—1887). Он завершается словом
«Ignorabimus», которое стало лозунгом немецкого агностицизма.
10. Hudson W. H. Herbert Spencer, 1908; Elliot H. Herbert Spencer, 1917; James W. Spencer's
Autobiography // Memoirs and Studies, 1911; Martineau J. Science, Nescience and Faith // Essays, Reviews and
Addresses. Vol. 3, 1891; Dewey J. The Philosophical Work of Spencer // PR, 1904; Pringle-Pattison A. S. The Life
and Philosophy of Herbert Spencer // Qtly. Rev., 1904; Royce J. Herbert Spencer, an Estimate and a Review, 1904;
Schiller F. С. S. Spencer // Encycl. Brit, 1911. Интересно описание героем «Дуэли» Чехова Лаевским начала
своего романа: «Вначале у нас были и поцелуи, и тихие вечера, и клятвы, и Спенсер, и идеалы, и общие
интересы», а также то, какую роль играют «Первые принципы» Спенсера в: Schreiner О. The Story of an
African Farm, 1883.
11. Ср. с энергичной атакой Фредерика Гаррисона в «Nineteenth Century» (March, 1884) —
переиздана в томе «Nineteenth Century Opinion» (ed. M. Goodwin) под заглавием «Призрак религии».
Заслуживает упоминания также комментарий Ф. Г. Брэдли: «Отношение Спенсера к Непознаваемому
напоминает предложение принять нечто за Бога просто потому, что мы о нем ни черта не знаем».
12. Ср.: Kaminsky J. The Empirical Metaphysics of George Henry Lewes // JHI, 1952. Его основная
работа— «Problems of Life and Mind», 1874-1879. См. также: Bain A. G. H. Lewes on the Postulates of
Experience // Mind, 1876.
13. Критика того, как используется эта формула Спенсером, дана в: Ward J. Naturalism and
Agnosticism, 1899; Shelton H. S. Spencer's Formula of Evolution // PR, 1910.
14. В Англии Клиффорд похожим образом утверждал, что «Вселенная целиком состоит из
умственного вещества». Таков главный тезис его очерка «On the nature of Things in Themselves» (впервые
опубликован в «Mind», 1878, затем переиздан в «Lectures and Essays», 1879). Его критики обращали
внимание на то, что «умственное вещество» Клиффорда чрезвычайно напоминало то, что другие
подразумевали под материей. В панпсихическом направлении взгляды Клиффорда были развиты в работе:
Romanes G. J. Mind, Motion and Monism, 1895.
15. Fisch M. H. Evolution in American Philosophy // PR, 1947; Schneider H. W. History of American
Philosophy, 1946; Wiener P. P. Evolution and the Founders of Pragmatism, 1949.
16. Я не говорю уже об изобретательности Джеймса Маккоша, который в «Religious Aspect of
Evolution» (1888) истолковал теорию естественного отбора Дарвина как биологическое выражение
кальвинизма с Богом в виде Великого Селектора.
17. Изложение основных его идей можно найти в следующих работах: Cornforth M. Dialectical
Materialism. 3 vols, 1952-1954; Jackson T. A. Dialectics, 1936. Критику см.: Eastman M. Marxism, is it Science?
1940; Acton H. The Illusion of the Epoch, 1955; Popper K. What is Dialectic? // Mind, 1940; Anderson J. Marxist
Philosophy // AJP, 1935. Сам Маркс никогда детально не разрабатывал своих философских взглядов;
философом марксизма является Энгельс. Следует обратить внимание, что здесь мы не обсуждаем
«материалистического понимания истории», которое представляет собой несколько иную тему.
18. Hook S. From Hegel to Marx, 1936.
19. Дюринг отстаивал собственную разновидность материализма. См.: Höffding H. History of Modern
Philosophy. Vol. 2, 1900.
20. Ср.: Paul G. Lenin's Theory of Perception // Analysis, 1938.
Пассмор Дж. Сто лет философии: Пер. с англ. — М.: «Прогресс-Традиция», 1998. — 496 с.