Нестьев И. Жизнь Сергея Прокофьева

Подождите немного. Документ загружается.

нившимся в 20-е годы в музыке Запада. В старинных формах Прокофьев

стремится выразить новое, «сегодняшнее» содержание. Его гавоты, ме-

нуэты и ригодоны живо передают добродушный мягкий юмор современ-

ного русского художника. В Гавоте и особенно в Марше f-moll, когда-то

сочиненном в качестве поздравительной «песенки» В. Моролеву (1906), мы

ощущ,аем и отголоски обаятельных воспоминаний детства. Кстати, обра-

тившись спустя семь лет к детскому Маршу, Прокофьев существенно из-

менил его — прежде всего путем обогаш;ения гармонической ткани.

Сравнив окончательный вариант Марша с версией 1906 года, мы получим

представление о приемах гармонической модернизации, которыми пользо-

вался Прокофьев:

Moderato

\ р dotre

Марш f-moU

Марш (С54) 6-я песеика V серии) 1906г.

Г j г^

f 1

-е-

Марш ор. 12, №1, 1913г.

J (Г

-т

91:

Бесхитростная, по-детски ясная тема, оставшаяся почти неизменен-

ной, обогащена задержаниями, проходящими звуками, красочными аккор-

довыми сопоставлениями, вносящими в общее звучание черты мужествен-

ного, радостного юмора. Не эту ли пьесу имел в виду Маяковский, отмечая

свои симпатии к «грубым стремительным маршам» дозаграничного Про-

кофьева?

Десять пьес ор. 12 ясно показывали, что мнение большинства крити-

ков о Прокофьеве как о «футуристе» и музыкальном правонарушителе

было несправедливым. В цикле преобладали простые и человечные эмо-

ции, естественные лирические или юмористические образы, лишенные и

тени надуманности. Эта же линия вновь скажется в Третьей и Четвертой

сонатах, в лирике Первого скрипичного концерта и «Мимолетностей».

Облик Прокофьева, вполне сложившийся к этому времени, отмечен па-

радоксальными контрастами. Пытливость и трудолюбие сочетались в нем

с дерзостным фрондерством, нежеланием подчиняться любым авторите-

там. Этого не могли простить многие недоброжелатели, возмущавшиеся

«вызывающим поведением» непокорного юноши. И в жизни и в искусстве

ему претило все гладкое, прилизанное, благонравное; он ненавидел спо-

койные, испытанные шаблоны. Бунтуя против них, молодой музыкант во

всем стремился быть особо оригинальным, не похожим на других (позднее

он самокритично оценил эту тенденцию как «юношескую дурь»). Реч^> шла

не только о творчестве, но и о личном поведении в быту, манере изъяс-

няться и т. п. Именно в эти годы он старательно вырабатывал свой осо-

бенный почерк — жирный, витиеватый, похожий на древнеславянское

письмо, свою манеру писать по сокращенной системе — без гласных и с

заменой простого «и» — на i (характерна его подпись «С. Пркфв»), Его

юношеские письма полны забавных неологизмов, комических стилизаций

то «под мужичка», то «под иностранца», то под старинный чиновничий

слогВрагов он разит насмешливыми кличками, друзей добродушно име-

нует смешными прозвищами (Мясковского называет «НЯМ», «Мяску-

циус», «Нямусеночек» и т. д.). Вспоминаются эпистолярные забавы Му-

соргского и его друзей...

В поисках рационализации композиторского труда Прокофьев затевает

реформу партитурного письма. Еще в классе Черепнина он однажды изму-

чился, разбирая партитуру Берлиоза («расшифровываешь аккорд три ми-

нуты, а оказывается это чистый до мажор»). Это навело его на мысль —

отбросить сложную систему транспонировки и писать в партитурах все

инструменты in С, то есть так, как они звучат на рояле; из ключей, помимо

скрипичного и басового, был сохранен только альтовый (для альта, тром-

' Например: «Воспримите мои новогодние приветствия, контрапунктируемые

лучшайшими пожелательствованиями».

92:

бона и английского рожка); теноровый же ключ был вовсе устранен (фа-

готы и виолончели обходятся скрипичным и басовым). По этой упрощен-

ной системе написаны все партитуры Прокофьева, начиная с Первого

фортепианного концерта. (Как известно, аналогичный принцип применял

в своих партитурах и Арнольд Шенберг, так же писавпшй все инстру-

менты in С.)

У молодого музыканта все более явственно проявлялось скептическое

отношение к тем отечественным авторам, которые еще недавно вызывали

безоговорочное уважение. В классе Черепнина он высказывал свою не-

удовлетворенность музыкой «Евгения Онегина» Чайковского и говорил о

своем желании дать другую интерпретацию этого сюжета Увлечение

Рахманиновым стало расцениваться им как проявление «дурного вкуса»

(вероятно, не без влияния идей В. Г. Каратыгина). Но, пожалуй, самое

удивительное превращение произошло в оценке Скрябина: вчерашние

изумление и восторг сменились непониманием или пренебрежением. Он

отказался играть скрябинский Фортепианный концерт, объявив его «мало-

ярким». В Пятой сонате ему претила «сплошная болезненность», которая

«в конце концов утомляет и приедается». Главные пункты обвинения —

«интеллигентская холодность» Скрябина и одностороннее усложнение

гармонии, затрудняющее выдумку в области мелодии и движения

голосов

Характерно, что А. П. Скрябин, в свою очередь, резко отрицательно

воспринял фортепианные пьесы Прокофьева, усмотрев в них нечто край-

не антиэстетическое и грубое: «Какая грязь... Притом же какой это мини-

мум творчества!.. Самое печальное тут, что эта музыка действительно

что-то отражает очень удачно, но это «что-то» ужасно. Вот уж где насто-

ящая материализация звука»

Так во взаимоисключающих оценках двух антиподов новой русской

музыки столкнулись полярные эстетические позиции: сверхутончен-

ность — и подчеркнутая простота, идеализация колористических необычно-

стей — и культ четкого рисунка и движения. Мнение Скрябина разделя-

лось целой плеядой критиков — от умеренного «западника» А. П. Римско-

го-Корсакова до убежденного скрябиниста Л. Л. Сабанеева, ставшего глав-

ным разоблачителем прокофьевского «материализма».

Но враждебных критиков — так же как и консервативные музыкаль-

ные учреждения — Сергей Сергеевич обличал в самых крепких выраже-

ниях: жюри беляевских концертов обозвал «Митрофаньевским кладби-

' В наследии Чайковского ему больше импонировало то, что было менее попу-

лярно и —лишено элементов патетики: начало Первой симфонии, побочная партия

в финале Второй, ряд фрагментов в «Черевичках».

2 Из Автобиографии, см. «Советская музыка», 1972, № 6, стр. 66.

2 См.: Л. Сабанеев. Воспоминания о Скрябине. М., 1925, стр. 248.

93:

щем», «Русскую музыкальную газету» — «смрадной падалью» или «рус-

ской музыкашкой». К издателю Б. Юргенсону он обратился с дерзким

письмом-памфлетом, клеймя его за «безнадежную робость», скаредничест-

во и пригревание бездарностей. В письме звучал смелый протест против

рутины и ремесленничества: «Со времени Чайковского у Вас не издался

почти пи один настоящий композитор! Фатально, но все самые лучшие

имена где-нибудь на стороне. Зато сотни писак, имена которых не найти

в афишах, пи даже в музыкальном календаре, заполняют полки Ваших

складов, как надежные квартиранты. Правда, им можно платить мелким

серебром, но Вы же стоите во главе первоклассной фирмы, а не убежища

для малоуспешных» Аналогичное по силе обличения письмо Прокофь-

ева было направлено в адрес А. И. Зилоти в связи с отказом последнего

включить в программы концертов Третью симфонию Мясковского.

Музыка по-прежнему захватывала молодого композитора до самозаб-

вения. Музыкальные интересы — по свидетельству В. М. Моролева — без-

раздельно преобладали над всякими иными («Заговоришь с ним о литера-

туре, он переводит разговор на музыку»). Мало интересовался он совре-

менной поэзией с ее порой отвлеченно философскими глубинами и борьбой

направлений. Не потому ли обратил он внимание па Бальмонта, несколь-

ко позднее на Анну Ахматову, но не заметил таких ярких и сильных яв-

лений, как Александр Блок? Друзья знакомили его с новшествами пост-

импрессионистской живописи; ему пришлась по душе лапидарная манера

молодых художников, переносивших на русскую почву стиль Сезанна

и Матисса.

Наряду с музыкой Прокофьев горячо увлекался шахматами: посещал

шахматный клуб, участвовал в сеансах одновременной игры. Высочай-

шую его гордость вызвала ничья с чемпионом мира Э. Ласкером. Некото-

рое время он регулярно посещал гимнастические занятия общества «Со-

кол», для которого написал «Спортивный марш», тогда же напечатанный

на средства общества.

Подлинной страстью юноши были путешествия. Каникулярное время

он непременно проводит вне Петербурга — на Кавказе, в Крыму, в Фин-

ляндии. В один из сезонов путешествует по Черному морю, посещает Су-

хуми, Новый Афон, Клухорский перевал. Не забывает и родную Екатери-

нославщину: по дороге в Крым — останавливается в украинском городке

Никополе, где жил с семьей В. М. Моролев.

Круг друзей, окружавших Сергея Сергеевича, пестр и разнообразен;

некоторое представление о нем дают посвящения пьес ор. 12: Юмористи-

ческое скерцо посвящено «профессору Черепнину», Марш — «Васюше

Моролеву», Аллеманда — М. Шмидтгофу, Скерцо а-шоП — «Володе Де-

' Письмо Б. П. Юргенсону от 1 мая 1915 г.

94:

шевову», Гавот — «Борюсе» (пианист Б. Захаров), Мазурка—«Колечке

Мясковскому» и т. д. Здесь же и отзвуки первых сердечных увлечений:

Ригодон посвящен Нине Мещерской, Прелюд — юной арфистке, ученице

консерватории Элеоноре Дамской

1913/14 учебный год был последним годом пребывания Прокофьева в

фортепианном классе консерватории. Участились его открытые выступле-

ния в качестве дирижера и пианиста. В этот сезон он буквально завален

учебными и концертными делами. Исполнительские интересы даже вре-

менно отодвигают на второй план сочинение музыки, к немалой его доса-

де. Из письма к А. И. Юрасовскому мы узнаем о вполне реальном замыс-

ле новой симфонии, которую Прокофьев успел продумать во всех деталях:

«Уж и идея есть, и темы есть: и буйная, и нежная, и природоописатель-

ная — словом всё, кроме времени, а времени нет, потому что всю эту зиму

я обречен интенсивно «школьничать»: учить Тангейзера Вагнерлиста, ре-

петировать бракосочетание Фигаро, словом, умнеть и развиваться» (пись-

мо от 9 января 1914 г.). Идею симфонии Сергей Сергеевич вынужден был

тогда отбросить. SlaTO в оперном классе ему поручили разучивание «Фаль-

стафа» Верди; там же он с увлечением дирижировал «Свадьбой Фигаро»

Моцарта (24 марта 1914 года).

В конце ноября 1913 года состоялась встреча Прокофьева с Клодом

Дебюсси, приехавшим в Петербург по приглашению С. Кусевицкого. Де-

бюсси продирижировал симфонической программой из своих произведе-

ний и принял участие в камерном вечере, устроенном в его честь редакци-

ей журнала «Аполлон». На этом вечере Прокофьев играл «Легенду» ор.

12 и третий из этюдов ор. 2. Дебюсси его похвалил и поздравил. Однако

посещение концерта французского композитора не произвело на Сергея

Сергеевича сильного впечатления; ему представлялось тогда, что в музыке

импрессионистов «слишком мало мяса» (новую французскую музыку он

полюбил лишь много позже, живя в Париже).

Значительный интерес вызвали два выступления Прокофьева с новы-

ми камерными программами (23 февраля 1914 года в Москве — в Малом

зале консерватории и 7 февраля в Петербурге). В обоих концертах ему

были посвящены целиком вторые отделения программ: исполнялись

впервые Вторая соната. Баллада для виолончели и ряд фортепианных

пьес ор. 12. Музыкальная Москва на этот раз встретила Прокофьева более

благосклонно. Наряду с ругательными рецензиями Л. Сабанеева К. Эй-

' Ей же посвящена еще одна пьеса для арфы, оставшаяся неопубликованной.

Сохранилась обширная переписка Сергея Сергеевича с ленинградской арфисткой

Э. А. Дамской-Тонтегоде.

2 О музыке Второй сонаты Л. Сабанеев написал: «Грубая, прыгающая, нелепо

фальшивая, она верно отражает психологию современного «футбольного» поколения.

Что-то в ней есть тупое, бессмысленное и «крепколобое» («Голос Москвы» от 24 ян-

варя 1914 г.).

95:

геса и др., появилась в «Русских ведомостях» вполне дружественная

статья московского критика Ю. Энгеля. Он отметил, что музыка Прокофь-

ева «сильна прежде всего... игрой музыкальной мысли, энергией художе-

ственной воли. В ней есть какая-то угловатость, жесткость, холодность,

но вместе с тем и подлинная свежесть» Интересные прогнозы о будущем

Прокофьева высказал критик О. фон Риземан в московской немецкой га-

зете: «Трудно поверить, что в этом белокуром и безобидном юноше кроет-

ся столько музыкального бесовства, сколько он выказал в этот вечер... Нет

гарантий, что из такого пылкого композитора-юноши, бросающего без

оглядки все заветы художественной традиции... не выработается в конце

концов какой-нибудь Скрябин или Дебюсси. Молодое вино должно пере-

бродить. Можно надеяться, что подобная метаморфоза произойдет и с

творчеством Прокофьева»

Однако участие в камерных концертах и редкие выстзшления на лет-

них эстрадах уже не удовлетворяли Прокофьева. Двери крупных концерт-

ных организаций — Зилоти, Кусевицкого, Шереметевского оркестра. Рус-

ского музыкального общества — оставались для него наглухо закрыты-

ми. Все попытки добиться включения Второго концерта в программы

А. Зилоти оканчивались неудачей: Зилоти утверждал, что в этом произве-

дении Прокофьев якобы «недостаточно нашел себя».

Позиция А. Зилоти вызвала справедливый гнев Н. Я. Мясковского; он

усмотрел в этом пренебрежение к национальным интересам молодой рус-

ской музыки®. С истинным гражданским мужеством Мясковский всту-

пился за права своего друга: в журнале «Музыка» в сезон 1913/14 года по-

явились две статьи Мясковского (за подписью «Мизантроп»), резко об-

личающие дирекцию беляевских концертов и особенно А. Зилоти за

невнимание к молодежи Много шуму наделала вторая из этих статей под

названием «Петербургские туманы», гневно бичующая поведение Зилоти:

«На этих днях он грациозно уклонился от представившейся ему возможно-

сти включить в свои программы замечательный 2-й фортепианный кон-

церт С. Прокофьева (как известно, обладающего одним качеством, никем

не оспариваемым — могучей индивидуальностью) с загадочным обеща-

нием заинтересоваться автором тогда, когда ему удастся «найти наконец

себя»! Слава тонкому слуху и острой проницательности г-на Зилоти!»

' «Русские ведомости» от 25 января 1914 г.

2 «Moskaue Deutsche Zeitung» от 25 января 1914 г.

5 Факт приглашения на концерты Зилоти французского композитора Роже-

Дюкаса для исполнения его мимодрамы «Орфей» послужил поводом для яростной

критики со стороны Мясковского: «Если встречусь с ним (Зилоти) ближе, поста-

раюсь дать понять, что такое рвение уместнее к русскому явлению, нежели к загра-

ничной белиберде — Прокофьева я ему никогда не прощу» (письмо к В. Держанов-

скому от 26 декабря 1913 г.).

* См.: «Музыка», 15 апреля 1913 г., № 125 и 19 апреля 1914 г., № 178.

96:

Здесь же Мясковский напомнил Зилоти заветы его учителя Ф. Листа —

поддерживать все наиболее талантливое в новой музыке.

Выступления в защиту Прокофьева не прошли бесследно: вскоре его

вынуждены были признать все ведущие концертные организации Петер-

бурга и Москвы, включая и полностью капитулировавшего Зилоти. Уже

в феврале 1914 года Сергей Сергеевич был приглашен для участия в од-

ном из абонементных утренников С. Кусевицкого, где с успехом испол-

нил Первый концерт.

Весной 1914 года Прокофьев во второй раз заканчивал Петербургскую

консерваторию. Выпускной экзамен по дирижированию прошел с отлич-

ным результатом. Н. Черепнин, давно разгадавший самобытность таланта

Прокофьева, дал ему следующую характеристику: «Выдающееся компо-

зиторское дарование; как дирижер приобрел довольно солидную технику,

которая ему пригодится при дирижировании его сочинений. Имеет

страшно неблагодарную и тяжелую руку. Работоспособность исключи-

тельная».

В эту весну Сергей Сергеевич поставил себе задачу — во что бы то

ни стало окончить фортепианное отделение с отличием и завоевать премию

имени Рубинштейна. «Если к плохому качеству композиторского дипло-

ма я отнесся равнодушно, — вспоминает он, — то на этот раз меня заела

амбиция, и я решил кончить по фортепиано первым». Ввиду тяжелой бо-

лезни А. П. Есиповой ему пришлось готовиться к экзаменам самостоя-

тельно.

Стихия соревнования всерьез захватила молодого музыканта. В выбо-

ре программы он проявил точный расчет: вместо традиционных фуг из

«Хорошо темперированного клавесина» была выучена фуга из баховского

«Kunst der Fuge»; вместо классического концерта был подготовлен собст-

венный Первый концерт Des-dur; программу дополняла фантазия «Тан-

гейзер» Вагнера — Листа, продемонстрировавшая его атлетическую вирту-

озность. Уже на предварительном закрытом экзамене А. К. Глазунов дал

пианизму Прокофьева очень высокую, хотя и двойственную оценку: «Са-

мобытный виртуоз нового типа с своеобразной техникой, желающий из-

влечь из современного фортепиано непосильные эффекты часто в ущерб

красоте звучности. Утомительная аффектация, не всегда искренняя». При

этом директор консерватории поставил ему высший балл — 5 +.

Руководство консерватории не сразу согласилось на включение в про-

грамму малоизвестного нового произведения. Это не было предусмотрено

уставом. Все же дирекция уступила настояниям композитора, но поста-

вила перед ним условие, чтобы каждый экзаменатор мог за неделю до

конкурса получить экземпляр концерта для ознакомления. Но и это пре-

пятствие не остановило Прокофьева. Он осаждает Юргенсона просьбами

срочно отпечатать клавир концерта Des-dur. «Чрезвычайно прошу Вас

выпустить концерт никоим образом не позднее 10 апреля, ибо запоздание

7 Жизнь с. Прокофьева 97

грозит мне серьезными неприятностями вплоть до недопущения к экзаме-

ну», — пишет он издателю , Эти настояния возымели свое действие, п

издание клавира вышло к сроку; молодой автор был чрезвычайно горд,

увидев двадцать экземпляров концерта, раскрытые на коленях членов

жюри.

Выступление Прокофьева на конкурсном экзамене 22 апреля 1914 го-

да было подлинно сенсационным событием. Молодой виртуоз, находив-

шийся в расцвете своего исполнительского дарования, вступил в соревно-

вание с сильнейшими конкурентами (среди которых были будущие про-

фессора Н. И. Голубовская, А. В. Зелигман и др.). Он шутливо назы-

вал это сражение — «боем роялей». Игра Сергея Сергеевича поразила

всех виртуозной мощью и властной энергией (партию второго рояля ис-

полнял его друг и соученик, дирижер В. Дранишников). Консерваторская

профессура раскололась на две резко противоположные партии: за Про-

кофьева была группа Есиповой и молодые профессора (Калантарова,

Дроздов., Венгерова, Лемба, Медем), против него — влиятельная академи-

ческая группа (Ляпунов, Лавров, Дубасов и др.). На обсуждении особен-

но возмущался Дубасов, протестуя против поощрения «вредных» тенден-

ций. И все же профессура вынуждена была признать выдающийся талант

непокорного питомца консерватории. Большинством голосов первая пре-

мия имени А. Г. Рубинштейна (рояль фабрики Шредер) была присужде-

на Сергею Сергеевичу. Директор консерватории Глазунов, который по

словам Прокофьева, «клокотал благородным гневом», вынужден был лич-

но объявить о его победе.

11 мая Первый концерт был сыгран на открытом выпускном актб с ор-

кестром под управлением Н. Черепнина. Столичная печать отметила ус-

пех лауреата, поместив его портреты и интервью. С этого момента начи-

нается признание Прокофьева критикой и концертными организациями.

Даже враги вынуждены считаться с его дарованием.

> Письмо к Б. Юргенсону от 27 марта 1914 г.

Глава IV

Sturm und Drang

и в бубен солнца бьет

Непобедимый скиф.

К. Бальмонт

к лету 1914 года — после триумфального окончания Петербургской

консерватории — Прокофьев окончательно «выходит в люди». Его имя все

чаще мелькает в столичных газетах, его принимают в художественных

салонах Петербурга, им заинтересовываются в театральных кругах.

Эти годы в жизни композитора совпадают с тягостным периодом на-

чала первой мировой войны. События войны мрачным светом освещают

всю тогдашнюю российскую действительность. Труднее становятся мате-

риальные условия жизни: «Лично у меня нет никаких средств к существо-

ванию, за исключением моей работоспособности,— пишет Прокофьев

Б. Юргенсону.— Моя мать, имея некоторые средства, поддерживала меня,

но повсеместные финансовые затруднения, вызванные войною, отразились

и на ее делах, по каковым причинам она в настоящее время лишена воз-

можности давать мне что-либо, за исключением стола и квартиры» В дру-

гом письме — к А. И. Зилоти — он говорит о моральном воздействии начав-

шихся событий: «Хотя я не призван защищать родину с оружием в руках,

но все же война помешала спокойной работе»

Война вызвала шовинистические настроения среди части интеллиген-

ции. Модные поэты прославляли идею защиты отечества от немецких

' Письмо от 29 октября 1914 г.

2 Письмо от 24 августа 1914 г.

99:

«варваров», разжигали чувства казенного патриотизма. Но высокопарное

фразерство, ложнопатриотическая трескотня были решительно чужды

Прокофьеву. Впечатления военных лет лишь усиливали в нем возбужден-

ность эмоций, чувство тревоги за судьбы мира: «Вообш;е, останется пи что-

нибудь от Европы?» — восклицал он в письме к другу Еш;е более непри-

миримо высказывался Н. Я. Мясковский: «...Война есть одно из величай-

ших кощунств над человеком и природой», «это — самая ужасная и грубо

ухипцренная охота на человека...»

С первых же дней война разлучила Прокофьева с Мясковским: Нико-

лай Яковлевич уже в августе находился в Действующей армии в качестве

поручика саперной полуроты, Прокофьев же как «единственный сын при

матери вдове» получил отсрочку.

Младшему из друзей порой было как-то неловко пользоваться благами

мирной жизни, в то время как на долю Мясковского достались ужасающие

фронтовые невзгоды («Внимая им, даже стыдно писать Вам о наших

мирных делишках»,—признавался Прокофьев в письме к товарищу).

Переписка композиторов в годы войны обнажает коренное различие их

судеб: «поручик Мясковский» сообщает о немецких бомбардировках, о

нищенской обстановке курных деревенских изб; Прокофьев описывает

блеск столичных премьер и зарубежных турне.

Две разных судьбы определили и известное различие их эстетических

устремлений: старший друг все более склоняется к искусству социально

осмысленному, к напряженному «очеловекедуманью» (слова самого Мяс-

ковского); Прокофьев же как бы балансирует между серьезностью инту-

итивно постигаемых гуманистических целей и несколько внешней эксцент-

ричностью «заказных» замыслов, обусловленных сторонними влияниями.

Конечно, освобождение от военной службы было для него — да и для всей

русской музыки — счастливейшим обстоятельством, ибо сохранило ему

свободу и позволило создать ряд музыкальных шедевров. Призыв «в сол-

даты» — в эти драгоценные годы юношеского вдохновения был бы для

него равносилен катастрофе («Неужели и его пошлют на фронт? Ведь это

то же самое, что жарить соловьев»,— воскликнул летом 1914 года Н. Гу-

милев, беспокоясь за судьбу Александра Блока®). Но диалектика жизни

сложна и парадоксальна: тяготы войны были для Николая Яковлевича

суровой школой, армия вооружила его жизненным опытом и зоркостью

социального видения, которого, увы, еще так долго не хватало младшему

сотоварищу.

Именно в эти беспокойные годы молодой Прокофьев, расставшись с

' Из письма к Н. Мясковскому от 5 августа 1914 г.

^ Из письма Н. Мясковского к Б. Асафьеву от 2 февраля 1915 г. («Советская

музыка», 1960, № 8).

' См.: А. Ахматова. Воспоминания об Ал. Блоке. «Звезда», 1967, № 12,

стр. 187.

100: