Немирович-Данченко Вл.И. Рождение театра

Подождите немного. Документ загружается.

Возвращаюсь к типу театра в губернском городе.

Мы уже знаем, что театр принадлежит частному лицу

(может быть, буфетчику), и это частное лицо сдает его

артистам на условиях, довольно тяжелых для них. Мы

знаем также, что летом сюда наезжают или столичные ар-

тисты с несколькими пьесами, или провинциальные же с

гастролерами. Посмотрим, как стоит здесь дело зимой.

Антрепренеры давно исчезли. Можно безошибочно со-

считать всех антрепренеров по пальцам на одной руке.

Артельные начала успели привиться повсюду за какие-

нибудь десять, много пятнадцать лет. Не заблуждайтесь,

однако. Не думайте, что идея Товарищества в данном слу-

чае обязана успехом широко развившемуся по всей актер-

окой семье «братскому духу». Дело объясняется гораздо

проще. Бывший антрепренер, слава богу, жив, здоров и

действует по-прежнему. Он только переменил имя. Его

зовут теперь «представителем Товарищества». И это но-

вое звание он ни за что не променяет на бывшее. Вместе с

новой кличкой он избавился от всех лежавших на его шее

обязательств и сохранил почти все выгоды антрепренера.

Современные «сосьетэ» составляются так. Одно лицо

(это он и есть), имеющее кое-какие деньги, небольшую

библиотеку, «костюмчики», может быть, даже и декора-

ции и «парички», а главное — обладающее способностью

«съездить и устроить», снимает театр и подбирает труппу

совершенно так же, как он снимал театр и подбирал труп-

пу десять лет назад в качестве антрепренера. Если он че-

ловек с значительными средствами и слывет за умелого

распорядителя и если он при том же порядочный режис-

сер (он почти всегда сам «главный режиссер»), то к нему

охотно идут и лучшие из провинциальных актеров. Он, ко-

нечно, и торгуется, и держится известного бюджета, и ве-

дет контракты. Все это, как было и прежде, когда он был

антрепренером. Разница только в расплате. Есть сборы —

актеры получат жалованье, нет сборов — актеры его не

получат. Он за это не отвечает. Но уж зато и актер гово-

рит так: при гарантированном жалованье мои условия —

300 рублей в месяц, в Товариществе—400 или 450. Эту

арифметику даже ученики второго курса театральной

школы знают.

— Сколько вы жалованья получаете? — спрашиваю я

молодую актрису.

343

— Двести рублей.

Я в изумлении.

— Да, но ведь у нас Товарищество.

— А!

Если бюджет антрепренера на театр средней руки

4 тысячи в месяц жалованья труппе, то бюджет Товари-

щества 6, 7 и 8 тысяч. Поэтому, если оно в конце концов

получит по 60 копеек за рубль, то считает себя совершен-

но удовлетворенным.

В то же время представитель Товарищества не забы-

вает и себя. Он, во-первых, получает из валового сбора

известную часть рублей за потраченный капитал, извест-

ную часть рублей за библиотеку, за «парички», за «ко-

стюмчики», за расходы на поездки, на письменные при-

надлежности. А затем известную часть рублей уже из чи-

стого дохода за «представительство» и, наконец, как ак-

тер и режиссер.

Актеры и рады были бы избавиться от такого «льва»,

но у них для начала нет денег, а у него есть, и он, по ста-

рой привычке антрепренера, всегда выручит во время ве-

ликого поста — даст аванс на проезд и на выкуп платья из

ссудной кассы. К началу сезона труппа, в большинстве

членов, находится уже в его руках совершенно так же,

как когда-то находилась в руках антрепренера.

Открывается сезон. По условию Товарищества, «ре-

пертуар мы будем составлять раз в неделю сообща», наз-

начаются очередные контролеры в кассе и т. д. Но репер-

туар составляется сообща только первые две недели для

того, чтобы сразу начать дело скверно, сразу отбить у

публики охоту к театру.

Позвольте на этом несколько остановиться.

Представьте себе заседание «репертуарного комите-

та», что ли, в коем принимают участие артисты на все

первые амплуа: драматический любовник и герой, первый

комик, актер на первые характерные роли («благородных

отцов» уже не существует), grande-dame, первая драма-

тическая актриса, комическая ingenue, старуха, водевиль-

ная актриса, простак. Все бодры и полны самых радуж-

ных надежд.

— Надо, господа, открыть театр с помпой! Надо уда-

рить в нос публике, чтобы первый же спектакль произвел

сильное впечатление!

Все соглашаются. Кто поречистее — а в труппе всегда

найдется один, считающий себя «интеллигентным и обра-

344

зованным» актером,— тот, конечно, воспользуется случа-

ем и скажет не так сжато. Но смысл его речи будет таков.

Итак, надо обратить особенное внимание на первые спек-

такли. Публика всенепременно бросится в театр смотреть

новую труппу, надо овладеть ею.

— Я предлагаю начать сезон «Горем от ума»,— гово-

рит актер, играющий Чацкого.

Молчание. «Представитель», если он даже не играет

Фамусова, мысленно одобряет предложение, но тоже мол-

чит, потому что знает по опыту, что оно провалится.

— Не правда ли, господа? Во-первых, классическая

пьеса, во-вторых, в стихах. Всякий гимназист знает ее

наизусть. Мы сразу покажем, какого репертуара хотим

держаться. При том же пьеса давно не шла здесь.

— Южин в прошлом году играл,— откликается кто-то.

—

И Рощин-Инсаров.

— И Дальский. И еще кто-то и еще.

— Ну, мало ли что! Они сами по себе, а мы сами по

себе.

— Это я должна выходить перед новой публикой в

первый раз в Софье? — обиженно замечает драматиче-

ская ingenue.— Покорно вас благодарю.

— А Марья Васильевна в Горичевой? — басит резо-

нер, ухаживающий за первой драматической актрисой и

недолюбливающий пьес в стихах.

— Какую Горичеву? — откликается та.— Никогда в

жизни не играла и не буду играть. Это дело Александры

Петровны (grande-dame, около 50 лет «по дамскому сче-

ту», играющая королев и барынь).

Сразу поднимается гвалт. Никто не соглашается на

«Горе от ума». Там всего три-четыре роли — Чацкого, Фа-

мусова, да Лизы, да, пожалуй, Репетилова.

Первый драматический любовник, оскорбленный в са-

мых литературных чувствах, пожимает плечами и смол-

кает.

— Уж если начинать с помпой, то, по-моему, начать

«Медеей»,— вскользь бросает Марья Васильевна, кокет-

ливо оправляя шляпу.

— Ну, уж тогда вы сами играйте и Язона,— отвечает

герой.

— А по-моему, господа, благое дело «Каширская ста-

рина». Роли у всех превосходные. Пьеса тоже классиче-

ская...

— «Каширская старина»-то классическая?

345

— А то как же! — По его мнению, классическими пье-

сами называются те, для которых требуются «особенные

костюмы».

«Каширская старина» примиряет, однако, многих.

За нее и резонер, и любовник, и комик, и старуха, и две

актрисы.

Но в это время разгорается спор между драматиче-

ской актрисой и ingenue. Обе претендуют на роль Марь-

ицы. У обеих находятся сторонники.

— Марьица ingenue? — выходит из себя Марья Ва-

сильевна.— Да где же это слыхано? Да ее Волгина иг-

рает!

•— Мало ли что играет Волгина? Марьица молодая,

страдающая девушка, значит, ingenue.

— Да и вообще, господа,-— заявляет «представитель»,

с гримасой почесывая за ухом,— я против «Каширки».

Очень уж избито. Хорошо бы с новенькой пьесы начать.

— Новыми пьесами мы само собой сделаем сборы. Их

надо поберечь,— раздается со всех концов длинного сто-

ла, поставленного среди открытой сцены.

Вскоре поднимается шум. Пьесы выбрать не могут.

Одни предлагают поручить это представителю, другие го-

ворят «мы сами можем решить» и т. д. Несколько рабо-

чих, прислонившись к кулисам, тупо следят за происходя-

щим. В пустую залу, откуда смотрят на сцену нумера кре-

сел, пробирается какой-то гимназист и с замиранием

сердца смотрит на группу актеров в пальто, в шляпах, с

палочками и с зонтиками, как будто перед ним вдруг раз-

верзлось небо и он увидел интимную жизнь мифических

богов.

Кто-то из актеров уже послал рабочего в буфет за

рюмкой водки и кусочком ветчины...

Первая актриса заявляет, что она желает иметь три

дебюта в своих лучших ролях. К ней присоединяются все

актеры, занимающие первые амплуа.

Кончается тем, что распорядителю поручают соста-

вить репертуар из дебютных пьес.

Таким образом, первые спектакли составляются из за-

игранных пьес, причем в главных ролях выступают

премьеры, а все второстепенные роли раздаются малень-

ким актерам, так как никакой премьер не желает высту-

пать до своих дебютов в небольшой роли. То есть ан-

самбль, этот фундамент, без которого немыслим хороший

спектакль, сразу изгоняется со сцены грошовым самолю-

346

бием. Актеры, даже хорошие, далеко не обладают такими

данными, чтобы удержать все внимание зрителей. И в ре-

зультате собравшаяся на первый спектакль публика ухо-

дит из театра, или мало, или вовсе не удовлетворенная.

А стало быть, раз побывавший в театре скромный обыва-

тель нескоро задумает заглянуть туда вторично. Дело ис-

порчено с первых же шагов самомнением актеров и отсут-

ствием серьезного взгляда на свое искусство.

А потом сборов нет, распорядитель забирает труппу в

руки и начинает выискивать средства привлечь публику.

Выпускает саженные афиши, расписанные кровавыми

буквами, причем драма «Гроза» оказывается в пяти дей-

ствиях и одиннадцати картинах, из которых каждая при-

обретает название, вроде «Дикие нравы», «Гроза надви-

гается», «Отъезд», «Ключ» и т. п. дребедень. «Горе от

ума» забыто и заменено «Убийством Коверлей», «Убий-

ством на улице Мира», «Преступлением и наказанием»

и т.д. Недаром же авторы стараются давать пьесам эф-

фектные заглавия! Мелодраму заменяет фарс. Новые пье-

сы анонсируются «имевшими колоссальный успех на мо-

сковской и петербургской императорских сценах». Иногда

публика впадает в заблуждение и наполняет театр. Но

так как пьеса не срепетована и не продумана, то спек-

такль все-таки не имеет художественного успеха и публи-

ка вновь охладевает к театру.

А тут наступают бенефисы. Здесь уж окончательно

смолкают разговоры об ансамбле. Бенефициант должен

развернуть свои дарования во всем блеске и выбирает

пьесу, где он один сосредоточивает на себе внимание пуб-

лики.

Но сбора ему не удалось сделать. Тогда другой бене-

фициант осторожно выдвигает опереточку вроде «Звано-

го вечера с итальянцами», сочинение мага и волшебника

Оффенбаха.

Сбор усилился. Следующий бенефициант уже ставит

«Цыганские песни в лицах», следующий — акт из «Корне-

вильских колоколов». И пошло! Хоров нет, голосов нет,

но публика терпит недочеты и очень рада, что драматиче-

ский театр приобретает характер кафешантана. Наиболее

ловкий бенефициант сам сочиняет водевили на местные

злобы дня. На этот случай в каталоге Общества драмати-

ческих писателей можно найти несколько готовых водеви-

лей, вроде «Саратов как есть, на ладони он весь», причем

на экземпляре имеется цензурная заметка, что город Са-

347

ратов может быть заменен другим городом. Публика ло-

вится на эту удочку, рассчитывая встретить на сцене ка-

рикатуру и намеки на знакомые лица.

К этому времени во внутреннем распорядке труппы

произошли значительные перемены. Первую драматиче-

скую актрису пригласили в другой город, где в ней нуж-

даются. Она уехала. За нею уехал герой. Выбыло еще не-

сколько членов Товарищества. За два месяца, сентябрь и

октябрь, Товарищество получило по 12 копеек за рубль —

есть надежда, что в другом городе дела пойдут лучше.

Контракты, торжественно подписанные в Москве, оста-

лись в полном пренебрежении. Первый комик бросил

«представителю» в лицо, что он скрывает от Товарищест-

ва суммы, приписывает расходы и т. п. «Представитель»,

которому надоело возиться с этим делом, оскорбился и

предложил Товариществу взять театр в полное распоря-

жение с условием выплачивать ему из первых сборов кас-

сы такую-то цифру. В противном случае он «прогонит»

всех и наберет новую труппу. Первый комик, оказавший-

ся в натуре изрядным злодеем, убедил труппу согласить-

ся на предложение «представителя» и выбрать его, коми-

ка, распорядителем. Актеры равнодушно согласились. Им

все равно. Им буквально нечего есть. Многие из них за

это время получили по 7—10 рублей.

— Вы увидите, как я поведу дело без этого нахала.

И он, действительно, горячо принялся за дело.

Он целый день в бегах. Со сцены в кассу, из кассы в

типографию, из типографии к агенту Общества драмати-

ческих писателей, от агента в канцелярию губернатора, из

канцелярии на сцену, на колосники, под рампу. Штат слу-

жащих он сократил и потому приходится во все входить

самому. Ему некогда отдохнуть, некогда пообедать.

По дороге забежит в буфет, выпьет рюмку водки и —

дальше! Он и распорядитель, и режиссер, но он же и пер-

вый актер. Он «любимец публики», то есть играет все вы-

игрышные роли. Он уже пишет на афише свою фамилию

крупными буквами. Фарс, драма, трагедия — он везде

первое лицо. Но работы у него выше головы. Если бы в

сутках было не 24 часа, а 36 часов, то и тогда не успел

бы... выучить роль.

— Погромче, Ваня,— говорит он суфлеру,— сам черт

не разберет, что ты там бормочешь в будке.

Только бы Ваня суфлировал погромче, остальное все

пустяки!

348

Во время антракта он отдает распоряжения, обставля-

ет сцену, загримированный и в костюме бегает в кассу.

Гимназисты — будущие актеры — обожают его.

Но вот, слава богу, подошли праздники. Все вздыхают

с облегчением. Дотянули до праздников — теперь сборы

будут.

— За зиму не околели! Теперь — на подножный корм!

Пришла наша весна,—-сострил один актер. И точно.

В праздничное время, как бы город ни был равнодушен к

нашим лицедеям,— театр будет посещаться. Все ищут

развлечений. В театре уже «двойные» спектакли. Играют

и утром и вечером. Утром — «Уголино, или Башня голо-

да», вечером — «Меблированные комнаты Королева». Ут-

ром — «Две сиротки», вечером — «В бегах» и «Цыганские

песни в лицах» и т. д.

Труппа небольшая. Она вся занята утром и вечером.

Но актеры готовы говорить до хрипоты в пересохшем гор-

ле, целый день не сходить со сцены — только бы хоть что-

нибудь досталось из кассы и на их долю. Напряжение

нужды так велико, что вы с изумлением задаете вопрос:

откуда в этих измученных фигурках столько энергии для

изображения утром — принцев и графов, вечером — му-

жиков, чиновников, злых, добрых, умных, смешных, стра-

стных и веселых?.. Многие уже несколько дней питаются

чаем и хлебом с колбасой. Хозяйке, приютившей их,

должны по горло; подарки прошлых лет от благодарной

публики давно хранятся в ссудной кассе за то, что на не-

сколько дней приободрили и дали возможность весело по-

обедать, вспоминая лучшие времена. А впереди грозное

насильственное безделие—• великий пост. А там пасха —

дивный весенний праздник для всех, кроме несчастного

актера. А дальше — лето, когда из трехсот театров двести

стоят заколоченными.

В одной корреспонденции мы прочли следующее:

«У нас ненадолго приютилась небольшая труппа. Се-

зон начался 20 мая, а уже к 1 июня положение актеров

сделалось безвыходным. Театральные сборы не окупали

расходов. Товарищество чуть ли не пешком явилось с раз-

ных концов «матушки Руси», голодные и холодные, не

имея, конечно, ни гроша. Вот почему станет понятною

полная трагизма сцена 1 июня. При начале спектакля в

кассе было не более 5 рублей. Тогда один из несчастных

вышел на сцену и буквально заявил немногочисленной

349

публике: «Мы не можем играть, потому что второй день

ничего не ели».

Это ли не трагедия, в серьезнейшем смысле слова?

Трагедия — по всем правилам Аристотелевой теории.

Из десяти тысяч русских актеров едва ли наберется

одна — ну, две, состоящих из лиц, действительно одарен-

ных сценическими данными. Я не об этих говорю все вре-

мя, а вот о тех остальных, которые с большей пользой для

себя могли бы быть ремесленниками, солдатами, портни-

хами, приказчицами в магазинах, наконец, действительно

интеллигентные из них — народными учителями и учи-

тельницами. Какие силы толкнули их на этот «роковой»

путь? Чья бессовестная лесть вскружила им головы и вну-

шила им веру в их талант?

Нас возмущает их художественное изуверство, возму-

щает то, что они взялись за дело, к которому непригодны,

их невежество, безвкусие. Какими бездельниками кажут-

ся они в сравнении с тружениками, зарабатывающими

свое пропитание, как говорится, «в поте лица». Кому нуж-

но их искусство и те развлечения, какими они угощают

публику?

Но когда вдумаешься в эту бродячую жизнь, отмечен-

ную поразительно бесшабашным отношением ко всему,

начиная от бога и кончая их собственным искусством,

когда ближе всмотришься в эти характеры, в которых

чудовищное легкомыслие переплетается с красивыми по-

рывами к творчеству, когда вспомнишь, какими горькими,

настоящими слезами приходится им расплачиваться за

те искусственные слезы, которые никого не трогают со

сцены,— тогда невольно проникаешься глубоким состра-

данием ко всем этим, поистине несчастным людям и тя-

жело становится продолжать нападки на их бесцельное,

никому не нужное занятие.

Среди многих причин падения провинциального театра

одна из важных заключается в отсутствии постоянных

трупп. Лет двенадцать назад, на столбцах другого изда-

ния, я упорно проводил мысль о необходимости постоян-

ной труппы в городе. С тех пор мне не раз приходилось

беседовать на эту тему с актерами, и, несмотря на их

возражения, эта мысль и доныне кажется мне безусловно

350

справедливой. Тем более что за последние годы она

встречает решительную поддержку на практике.

Единственно серьезным, практическим препятствием

служит то, что снять театр в одном городе на несколько

лет не легко. Для этого Товариществу надо или иметь

значительные денежные средства, или пользоваться до-

верием владельца театра. Но и это не опровергает необ-

ходимости постоянной труппы, а только лишний раз до-

казывает, что в большинстве городов не развита потреб-

ность в театре и что актеры оказываются бессильны раз-

вить ее.

Самое несчастное время для труппы — первые два

месяца сезона: сентябрь и октябрь. Оттого ли, что горо-

жане еще не съехались с дачных мест и не устроились на

зимних квартирах, или по другим причинам, но в осенние

месяцы повсеместно театры не посещаются публикой.

Даже в столичных театрах сборы усиливаются с ноября

и в особенности с конца декабря. Некоторые антрепрене-

ры даже помещают в контракты с актерами условие, по

которому имеют право в первое академическое полугодие

платить только 60 процентов жалованья с обязательст-

вом возвратить остальные 40 в течение января и февраля.

В небольших провинциальных городах в осенние ме-

сяцы театральный доход едва покрывает расход. Значит,

вся задача заключается в том, чтобы выдержать это

двухмесячное испытание. В эту пору владелец театра,

конечно, сваливает неуспех предприятия всецело на ак-

теров и мечтает о сдаче театра в будущем году другой

труппе.

Но если актеры, имеющие хоть какую-нибудь ничтож-

ную поддержку, не упадут духом от первой, естественной

неудачи, будут упрямо держаться художественной про-

граммы, давать спектакли хорошо срепетованными, если

они каждым своим шагом,будут доказывать и публике

и владельцу, что представляют из себя не случайное сбо-

рище людей, которым некуда было деваться, а разумно

составленную труппу артистов, хоть и небольшой вели-

чины, но все же артистов, если они трудом, энергией,

сознанием серьезности своего искусства сумеют внушить

уважение к себе,-—то не может быть, чтоб им не удалось

победить равнодушие публики. И какой хотите лабазник,

владелец театра, всегда оценит их качества и рискнет ос-

тавить за ними театр и на второй и на третий год. Они

сами будут удивлены быстрым завоеванием их искусства

351

в публике, казавшейся спервоначала равнодушною к

театру.

Но как из всякого испытания выходит целым только

тот, кто глубоко убежден в правоте своей идеи, так и ак-

терам надо бороться, «не покладая рук», за то, что они

считают прекрасным, бороться даже в своей среде. Из

каких бы добросовестных членов ни состояло Товарище-

ство, в нем всегда окажется несколько господ, умеющих

«сбить с толку». Против таких Товарищество должно

действовать беспощадно.

А когда в самой среде актеров убежденность заменя-

ется распущенностью, когда при первой неудаче они го-

товы изменить своим «музам» и отдаться во власть сего-

дня гаерству, а завтра оперетке, то нечего тогда обвинять

публику, владельца театра. В какие бы города они ни

приехали, они везде встретят то же недоверие.

Одно возражение против постоянной труппы актеры

считают очень важным. Они говорят: служить в одном

городе несколько лет кряду невозможно, так как одни и

те же актеры надоедают публике.

На этом мы остановимся, хотя мне и придется повто-

ряться. В этом-то возражении и проявляется основная

ошибка во взгляде актеров на сценическое искусство.

Скажу сильнее — здесь корень всего зла. Только тогда

можно будет надеяться на подъем театрального дела,

когда актеры поймут свою ошибку.

Для моих набросков этот вопрос тем более важен, что

он играет немалую роль в деле преподавания в театраль-

ных школах.

Публика ходит в театр смотреть не актеров, а пьесы,

разыгрываемые ими.

Вот первая заповедь театрального катехизиса, кото-

рую господа Васильевы-Задунайские должны заучить

наизусть.

Отклонения, разумеется, бывают. Сюда, во-первых,

относятся случаи гастролей, то есть, когда в город при-

езжает артист, стоящий выше того уровня сценического

искусства, к которому привыкла публика данного города.

И в таких случаях публике интереснее смотреть гастро-

лера в пьесе, хорошо знакомой ей, интереснее в смысле

оценки игры гастролера.

Во-вторых, отклонения бывают, когда артист особен-

но хорош в какой-нибудь роли и публика по несколько

раз собирается в театр именно для него.

352