Мотрошилова Н.В. (ред.) История философии: Запад-Россия-Восток. Книга 1

Подождите немного. Документ загружается.

221

тогда

она

составляет предмет рассмотрения астрономии,

или

сфери-

ки.

Таким образом,

мы

видим,

что в

античности геометрия неизменно

отделяется

от

арифметики, поскольку существенно разнятся

по сво-

ему предмету: первая изучает величину-непрерывное, вторая

же —

число-дискретное,

не

сводимые одно

другому

отличающиеся,

как

становление

от

бытия.

13.

КОСМОС

ДВИЖЕНИЕ

Итак,

античный

космос представляется как иерархическое

конечное живое существо, замысленное и сотворенное демиургом,

гармонически расчисленное и обустроенное. В

космосе

каждого

—

у человека, вещи, события

—

есть свое место

и тем

самым

—

свой

смысл (Платон, «Тимей»

30с-31а,

69с;

Аристотель, «Метафизика»

XII

10,

1075а23-24).

Космос устроен наилучшим образом

существу-

ет естественно,

по

природе

— и в

этом

его

естестве проявляется логос,

ведь "природа,

—

замечает Аристотель,

— как это

видно

из ее

явле-

ний,

не так

бессвязна,

как

плохая трагедия" («Метафизика»

XIV 3,

1090Ы9-20).

космосе находит проявление

отражение, пусть несо-

вершенное, гармония идеального мира: демиург, Творец мира, упоря-

дочил

в нем

стихии

—

первичные составляющие космоса

—

четыре

элемента

при

помощи идей

чисел (Платон, «Тимей»

53Ь). И

гармо-

ничное

это

уложение космоса проявляется

на

всех уровнях иерархии,

так

что

человек

—

тоже космос, хотя

малый

—

микрокосм.

Как

мы

помним, греческая наука считала невозможным изучать

движение средствами математики

—

нельзя создать математической

теории движения,

а в

телах

нет

числа.

Покой

выше

движения (и со-

ставляет цель его), ибо покой соответствует единому, а движение —

множеству.

Покой

же — это не

покой камня,

ибо

камень

на

самом

деле

текуч.

Для

греческой мысли покой

— это

тождественность пребы-

вания,

бытия

вне

течения

изменения,

— в

вечности единомгновен-

ной

собранности момента "теперь".

самом деле, движение прежде

всего связано

неким изменением. Именно поэтому

Аристотель раз-

личает четыре различных вида движения (Kivrrcng): 1)

возникновение

уничтожение,

качественное изменение,

рост

убыль

—

количес-

твенное изменение

и 4)

перемещение (принимаемое новой наукой

за

единственный

вид

движения).

По

определению Стагирита, "движение

есть действительность существующего

возможности, поскольку

[по-

следнее] таково" (Аристотель, «Физика»

III I,

201all-12).

хотя

Декарт

будет

жаловаться

на

туманность

непонятность этого опреде-

ления,

смысл

его

достаточно ясен: движение характеризует переход

движущегося

состояние, являющееся

его

телосом, целью,

потому

выражает переход

от

возможного, потенциального,

завершенному,

ставшему.

Поэтому

перипатетическая теория движения качественна, а не ко-

личественна

(Аристотель, «Категории» 4Ь20 слл.). Надо иметь

виду,

что

античной науке

нет

понятия переменной величины:

отличие

от представлений нововременной науки

метафизики

количество

222

рассматривается как неделимое (ибо

число

дискретно: если лоша-

дей

три, то их

именно

три, а

если

две, то это уже

совсем иное количес-

тво),

качество же — как делимое, т.е. имеющее степень

(предмет

может быть более

или

менее холодным, синим

т.д.). Иначе говоря,

количество оказывается близким понятию идеальной формы, тогда

как качество — материи, и

потому качественная характеристика лучше

подходит

для

описания движения.

Основные признаки движения в перипатетической физике

тако-

вы:

1) движение совершается всегда ради чего-то, т.е. оно телеоло-

гично,

предполагает объективную цель

—

телос

или

топос

космосе

(место-т6тто<;

как

цель

как бы

притягивает

"по

природе"

себе движуще-

еся.

—

Аристотель, «Физика» VIII

255аЗ слл.),

где

только всякая

вещь,

всякое сущее

обретает свое физическое

смысловое заверше-

ние.

Место,

выступая как

граница,

т.е.

определяющее

ограничиваю-

щее начало,

оказывается близким форме —

идеальному бытийному

смысловому принципу вещи

структурно-упорядочивающему началу.

Место

при этом отлично от пространства, которое, напротив, рас-

сматривается как близкое небытию материи

(Платон, «Тимей»

52Ь).

Движения 2) разделяются на естественные, природные,

относитель-

но

которых

высказывается физика

как

наука,

и' движения искусст-

венные, противоестественные и в

этом смысле произвольные, поскольку

они

не

имеют объективной цели. Далее,

3) движение,

проявляющее

стихию становления,

непрерывно, а

потому

4) связано с неопреде-

ленностью, т.е. бесконечностью.

Наконец,

5) движение всегда пред-

полагает дуализм двигателя и движимого,

коренящийся

различении

самой

вещи, находящейся

переходе, пути, становлении,

предела

ее

стремления,

цели.

По

этой причине движение

не

существует

помимо

движущейся вещи,

его

невозможно рассматривать само

по

себе,

по-

скольку

оно

представляет-небытийное становление, стремящееся,

но

еще

не

ставшее,

которого

нет ни

логоса,

ни

эйдоса,

ни

смысла,

ни

определения.

Какое

же движение наилучшее и наиболее совершенное? Это дви-

жение

круговое

(Аристотель, «Физика» VIII

261Ь28—29; «Метафизи-

ка»

XII 7,

1072а21

слл.). Почему? Потому,

что оно

проще

и в

большей

мере представляет единое

тождественное,

оно —

движение естест-

венное,

тогда

как

непрерывное движение

по

прямой вовсе невозможно.

В самом деле, господство

античном мышлении конечной определен-

ности

не

позволяет рассматривать

как

актуально

или же

потенциально

бесконечную прямую, поэтому, когда греческий ученый говорит

о "пря-

мой",

он

всегда имеет

виду ограниченный отрезок. Вдоль отрезка

же, очевидно, нельзя двигаться постоянно

одном направлении:

неиз-

бежно произойдет остановка

движение обратится вспять.

Но

подоб-

ное

движение

не

может быть естественным,

ибо оно не

тождественно

по

своей направленности

скорости

потому также

и по

понятию

определению.

Есть

и еще

одна важная причина превосходства кругового движе-

ния

над

непрерывным. "Почему [небо],

—

вопрошает Плотин,

— дви-

жется

по

кругу?

—

Потому,

что

подражает

уму"

(«Эннеады»

II, 2, 1).

Ум

же

собран

себе, самосущ

движется неподвижным самотождест-

223

венным движением-пребыванием вокруг единого,

при

едином

и к еди-

ному. Оставаясь тождественным, неизменно пребывая,

он

находится

неизменной

энергийной деятельности. Поэтому

об уме

можно сказать,

что

он

постоянно,

вечности

и от

вечности мысля, пребывает

непод-

вижном

вместе

с тем

находится

своего рода замкнутом

всегда

себе равном движении: „Так движется

ум —

пребывает неподвижным

движется,

именно, вокруг себя самого.

Так же

движется

по

кругу

весь космос

одновременно стоит

на

месте" (Плотин, «Эннеады»

П,

3; ср.

Платон, «Тимей»

Збе).

Потому-то круговое движение, неизменное

самотождественное,

наилучшее

наиболее точное подражание

уму.

Движение

по

кругу

как

бы и

одновременно

движется,

покоится (являя собой аналог

инерционного

движения

по

прямой,

в то

время

как в

физике Нового

вр.емени считается,

что

круговое движение

требует

приложения

си-

лы),

— оно

есть

состояние,

движение.

Как и

всякое движение,

будучи

причастно инаковости

(что

обнаруживается

в его

нескончаемо-

сти, непрерывности

бесконечности,

также

совмещении

в нем

противоположных тенденций

начал:

в нем

есть нечто

только

от

числа,

и от

величины), круговое обращение

тем не

менее являет

(и это

видно

самой форме

его —

совершеннейшей фигуре круга) также

постоянность тождественного пребывания.

14.

МАТЕРИЯ

Материя

как

крайняя

оконечность иерархии целого представляет

одну

из важнейших философских проблем античности. Что же

такое

материя? Платон описывает

ее как

"восприемницу", "кормилицу",

пес-

тующую

вынашивающую

себе чистый идеальный образец-эйдос

(«Тимей»

49а-51а;

ср.

Плотин, «Эннеады»

III, 6,

11-13; Плутарх,

«Об Изиде

Осирисе»

56, 373). Материя — это то, что все воспри-

емлет

и помещает в

себе.

Материя — это то, что не имеет ничего

своего

— ни

положительных свойств,

ни

определения,

но выступает

лишь

как чистая отрицательность, как иное, как не то и не это, —

ничто. Там, где

форма

—

свет, материя

—

тьма, пустота, неисследи-

мая

бездна

глубина, образ слабый

бессильный, темный

неясный

даже

—

радикальное

зло

(Плотин, «Эннеады»

II, 4, 5; II, 5, 5; ср.

Ориген, «Против Цельса»

IV, 63).

Материя

— ни

душа,

ни ум, ни

жизнь,

ни

эйдос,

ни

логос, ирреальное

нетелесное

(ибо

тело

— все

же нечто определенное), бесформенное, бескачественное

бесколичес-

твенное,

не

имеющее облика

величины.

античному (достаточно позднему) "понятию"

материи (насколь-

ко

ей

вообще может соответствовать понятие) всего ближе платонов-

ско-пифагорейская "неопределенная двоица", представляющая

ина-

ковость

как

"большое

малое", "более

или

менее", "недостаток

избыток".

Она — не

предел,

но

само беспредельное (oOTEipov):

самом

деле, признак беспредельного

—

возможность принимать

как

боль-

шее,

так и

меньшее (Платон, «Парменид» 157Ь-16ОЬ;

ср.

отрывки

из

несохранившегося сочинения Платона

«О

благе»;

«Филеб»

24а-Ь;

224

Аристотель, «Метафизика»

I 6,

987Ы9; Плотин, «Эннеады»

II 4, 15;

III

6, 7).

Материя также

—

лишенность, нужда разумения, добродетели,

красоты, силы, формы, вида.

Непричастная форме, материя влекома

туда

и сюда и входит в любые формы. В материи нет подлинного

различия,

которое возможно только

свете

и в-

присутствии чистой

формы-эйдоса,

но

чисто отрицательно

она

отделена

от

всего, как-то

причастного форме

лику, хотя

и не

остается сама

по

себе бесфор-

менной,

но

оформляется

вещах.

Поэтому

всякое определение материи должно быть апофатичес-

ким,

т.е.

отрицательным

(и

притом

оно не

может быть строгим): мате-

рия

— это

нечто крайне неопределенное,

не то и не это,

небытие.

Как

говорит Порфирий

«Сентенциях», "согласно древним, свойства

ма-

терии таковы:

она

бестелесна,

ибо

отлична

от тел,

лишена жизни,

ибо

она

— не ум, не

душа

и не

живое само

по

себе, безвидна, изменчива,

беспредельна, бессильна.

потому

она не

является сущим,

но — аб-

солютно не-сущим

(огж ov). Она — не то

сущее, которое есть [посто-

янное]

движение

[и

изменение],

но

не-сущее

(цт| ov)" (21).

В этом смысле материя представляет чистую инаковость. Несмотря

на

стоящее несколько особняком мнение античных стоиков, полагав-

ших,

что

материя

— это

субстрат телесного, близкий субстанции,

Ари-

стотель, по-видимому, выражает общеантичное мнение, когда говорит,

что "иное" Анаксагора соответствует "неопределенному, которое

мы

при-

знаем

до

того,

как оно

стало определенным

причастным какой-нибудь

форме"

(«Метафизика»

I 8, 989 b

17-19).

В материи является хаос,

потому также

отсутствие какой-либо

цели,

в ней все может быть

иначе

отличие

от

подлинного бытия.

материи

еще

никогда ничего

нет, до тех пор,

пока чистая прекрасная

идеальная форма

не

поставит

ее под

свое

иго, не

породит

из

ничего

нечто, выступая

как

образец такого порождения.

здесь

следует

раз-

личать то,

что

возникает

(оформленная

сущность),

то,

в чем

нечто

возникает (материя) (Платон, «Тимей»

50с). И до тех

пор, пока мате-

рия

не

оформлена,

ее как бы еще нет в

проявлении течения вещей

(хотя

ни

материя,

ни

форма

не

возникают: первая

—

потому

что ее

никогда

еще нет,

небытия

нет,

вторая

—

потому

что

всегда

уже

есть,

бытие

есть).

"Еще",

как

сказано,

—

важйая характеристика мате-

рии,

тогда

как "уже"

относится

форме

эйдосу.

Итак,

материя никогда не существует в действительности, но

всегда

только в возможности, еще

только

как бы

собираясь

намере-

ваясь быть,

но

никогда бытия

не

достигая.

Форма же актуализирует

вещь "в" материи и потому предшествует материи, как

вечное пред-

шествует временному. Форма пуста

— она

есть определенность всякой

вещи,

материя

— как бы

"наполнение" вещи,

не

существующее само

по

себе, абстракция, бескачественная

призрачная.

Таким

образом,

материя (в

изображении Платона

и его

последова-

телей)

оказывается чем-то неуловимым и нефиксируемым, не

удер-

живаемым познающим разумом, почти

не

познаваемым,

—

ведь толь-

ко

сущее познаваемо, не-сущее

же не

может быть познано,

о нем нет

знания

—

лишь более

или

менее правдоподобное мнение (Платон,

225

«Государство»

477a-b. Также

Парменид

Платона: „Этого

нет

никогда

нигде, чтоб не-сущее было;/Ты

от

такого пути испытаний

сдержи свою мысль", «Софист» 258с). Материя потому

не

познается

ни

чувствами,

ни

рассудком,

ни

разумом,

но

неким,

как

говорит

Пла-

тон,

"незаконнорожденным", "пустым"

или

"поддельным" умозак-

лючением («Тимей»

52Ь; ср.

Плотин, «Эннеады»

II 4, 10), как бы во

сне,

вне

логоса, определения

понятия,

одном лишь смутном "неус-

тойчивом образе".

Будучи немыслимой, материя не может, тем не менее, быть отмыс-

лена

и изъята из цельного мирового целого, т.е., будучи случайной,

она

также —

парадоксальным образом

— совершенно необходима.

Но

это

значит,

что

материя самопротиворечива,

не

случайно материя

описывается

во

взаимоисключающих терминах

как

"постоянно

иная",

"неизменно

изменчивая",

т.е.

неопределяемое

ее

определение соединяет

несоединимое.

Так,

Плотин прибегает

противоречивому описанию

материи

как

сущностно не-сущее, истинно ложное

(!), чья

тождествен-

ность

состоит

в том,

чтобы быть нетождественным

неопределенным

(Плотин,

«Эннеады»

III б, 7; II 5, 5). Но

внутренне противоречивое

не

может существовать. Однако материи

и нет в

строгом смысле слова.

Она

— не "то, из

чего",

но "то, во что",

некий бессубстратный

суб-

страт, WTOKEtuevov, сочетающая несочетаемое

странным образом

—

немыслимо

—

принимающая противоречивое.

эта-то самопротиворечивая невозможность рассуждать

мате-

рии

вместе

с тем

необходимость говорить

о ней,

поскольку иначе

нельзя

понять, составность

текучесть телесных вещей, побуждает

Аристотеля говорить

о материи не как абсолютном небытии, но как о

еще-не-бытии,

возможности бытия. В

аристотелевской триаде

пер-

вых принципэв форма (цорсрт),

Хоуос,

или

гХЬос,)

выступает

как

бытие;

лишенность

(сттергктц)

— как

небытие; материя

же

\v\r\)

— как бы-

тие-в-возможности (Аристотель, «Метафизика»

XII 2,

1069Ь32—34;

VIII

1042Ь9-10).

этой точки зрения материя также

не

существу-

ет:

ее еще нет,

однако

как

возможность

она

выступает

все же как

нечто положительное.

Аристотель различает также первую и вторую

материю:

наряду

первой материей («Метафизика»

V 4,

1014Ь26

слл.; VIII

1044а19-20;

«Физика»

II 1,

193а29), выполняющей роль

универсального субстратного элемента,

он

признает также

вторую

материю, конкретный субстрат каждой вещи, близкую, пожалуй,

ве-

ществу,

или

определенному материалу,

из

которого состоит

та или

иная

вещь. Первая материя неизменна

своей изменчивости

сохра-

няется,

вторая

же — не

обязательно.

все же,

несмотря

на

различия, платоническая

аристотелевская

трактовки материи имеют

то

важное сходство,

что

говорят

о ней как о

неясном

и не

определившемся

до

акта приложения, воплощения

проявления

формы, неуловимом

текучем,

не

сущем,

но и не

исчезаю-

щем совсем

по

возникновении некоего

материального

оформленного

предмета, поскольку

без

"отсутствующего присутствия" материи ничто

мире становящегося

не

оказывается

возможным.

8 История философии,

кн. 1

226

Двойственность

в материи

Но

можно

ли

говорить

единстве материи

и ее

единственности?

Как

еще-не-осуществленность материя должна быть также

и у не вос-

принимаемого

чувственно (Аристотель, «Метафизика»

VII 10,

1036а9

слл.).

Поэтому Аристотель,

а в

поздней античности также

Плотин,

Прокл

выделяют

как чувственно воспринимаемую материю телесных

физических

вещей

(aio6T|tf|),

так и интеллигибельную, постигаемую

умом

(voriifi), присутствующую, например,

математических предме-

тах

—

геометрических фигурах.

"Без

вхождения

материю невоз-

можно

нахождение теорем,

но я, —

говорит Прокл

комментарии

первой

книге «Элементов» Евклида,

—

имею

виду интеллигибель-

ную материю. Поскольку, следовательно, идеи входят

в нее и

оформ-

ляют

ее,

справедливо говорят,

что они

уподобляются становящемуся.

Ибо

деятельность нашего

духа

эманацию

его

идей

мы

характеризу-

ем

как

источник фигур

нашей фантазии

процессов, совершающих-

ся

ними."

Таким образом, Прокл отождествляет интеллигибельную

материю

геометрическим пространством, поскольку идеи, воплоща-

ясь

телесной материи, рождают тела,

а в

умопостигаемой,

или ин-

теллигибельной, материи

—

геометрические фигуры.

Более

того, умопостигаемая материя называется афинским неопла-

тоником

фантазией, т.е.

воображением. Фантазия

же, как

сказано,

—

единственная

познавательная способность, которой дано

произвольно

воображать

(но не

мыслить) свой предмет, конструируя

его.

Прокл

приводит слова академика Спевсиппа

том,

что в

геометрической

фи-

гуре

мы

"берем вечно сущее

как

нечто становящееся". Действительно,

геометрический предмет имеет

статус

промежуточного

(а

ведь

и фан-

тазия

—

также промежуточна

между

чувственным

мыслимым),

причастен

как

сфере бытия,

так и

становления, возникновения.

таком

случае

умопостигаемая материя предстает

как та

среда,

или

стихия,

которой

геометрические объекты

существуют,

рассматриваются

как

протяженные,

вечные

наделенные своими точными, умопостигаемыми

свойствами.

При

этом совершенно не-сущее

— это

материя телесная;

"умная материя"

же в

большей мере причастна действительности,

но и

она

не

реальна

подлинном смысле,

но

мнима.

Это и

означает,

что

она

призрачна, фантастична

связана

воображением

фантазией:

точка проявляется

движении

интеллигибельной материи, протяги-

ваясь,

простираясь

воображении.

При

этом точка воплощается

по-

средством

течения

точки, материализуется

умной материи, являя

нечто теловидное,

именно геометрическую фигуру, оказывающуюся

таким

образом причастной

как

умному миру

(ибо у

фигуры

и в

фигуре

присутствует вечно-сущий

ее

эйдос,

не

представимый

воображении,

не

причастный движению

порождению),

так и

материи

—

движению

делимости.

Значит,

геометрическом мире,

стихии воображения вместе

со

становлением должно также присутствовать движение.

Но как

следует

его представлять себе? "...Если

бы у

кого-нибудь возникли затрудне-

ния,

—

поясняет Прокл,

—

относительно того,

как мы

вносим движение

227

неподвижный геометрический мир и как мы движем то, что не имеет

частей (а именно

точку)

— ибо это ведь совершенно немыслимо, то

мы попросим его не слишком огорчаться... Мы должны представлять

движение не телесно, а в воображении; и мы не можем познать, что не

имеющее частей (точка) подвержено телесному движению, скорее оно

подлежит движениям фантазии, ибо неделимый разум движется,

хотя

не способом перемещения; также и фантазия, соответственно своему

неделимому бытию, имеет свое собственное движение". Плотин также

определенно

учит

двух

материях — о материи в умопостигаемом

наряду с телесной:

даже

"там", в умном мире, есть беспредельность,

неопределенность, некая непросвещенность или тьма, но совсем иным

образом — "не так, как здесь" (Плотин,

«Эннеады»

II 4, 5 слл.). И

та, и

другая

материя бесформенна, но по-разному. В некотором смыс-

ле они противоположны,друг

другу:

"здешняя" материя

всегда

меня-

ется, она

иная,

неуловимо-текучая, "тамошняя" —

всегда

одна и та

же, поскольку в идеальном мире все

всегда

уже

существует,

во взаимном

общении-койнонии

и в единстве несмешанного взаимопроникновения

взаимоотражения при сохранении каждым собственной сущности и

самостоятельности. И эта материя двойственна: она порождена, как и

идеальные сущности, в которых она

присутствует,

ибо у них есть нача-

ло — безначальное и

сверхсущее

единое, но одновременно также и не

рождена, поскольку начало — не во времени, так что она

"существу-

ет" несуществующим образом от вечности. Таким образом, наличие

умной материи обусловлено наличием множественности как всегдаш-

него различия, инаковости, которая и создает тамошнюю материю.

Различие

между

двумя

материями такое же, как

между

прообра-

зом-архетипом и его образом, поскольку телесная материя в большей

степени не определена, нежели умная. Это означает, что материя

неиз-

менно

искажает любой образ,

хотя

сама не есть какое-то определенное

нечто. Искажение это проявляется либо в нетождественности, либо во

множественности и мультиплицировании всего, неизбывном перево-

рачивании:

прообраз-парадигма не может не быть воплощен в ней, но

одновременно также и не может

удержаться

в материи полностью и

целиком,

единый и неизменный. Поэтому с материей связана

принци-

пиальная двойственность, раздвоение — в том числе и на две материи.

В материи — все наоборот, все перевертывается, так что можно ска-

зать, что интеллигибельная, или умная материя — архетип телесной,

но

и обратно — телесная, или физическая, некоторым образом выступа-

ет как архетип умной, поскольку здешняя материя в большей степени

являет "лик" беспредельности и множественности, которыми главным

образом и характеризуется материя.

Но

принцип двойственности есть принцип рефлексии, т.е. зеркаль-

ного отображения. В самом деле, Плотин говорит, что в материи, как

зеркале, отражается находящееся в ином («Эннеады» III 6, 7), раздва-

иваясь при этом на образ и прообраз. Все своеобразие двойственности

материи состоит в том, что обе материи как бы взаимно отражают

друг

друга,

оставаясь лишь пустыми образами, мнимыми изображениями

вне и без реального первообраза. Основополагающая

структура,

лежа-

щая

в основании разделения

двух

материй, такова: отрицание отлично

228

от отрицания отрицания; обращенное

на

само себя, отрицание себя

же

исчерпывает. Поэтому

космосе должны присутствовать

две

материи,

причем вторая, интеллигибельная материя,

как

отрицательное отри-

цательного, должна нести черты положительного

бытийного.

Не

случайно поэтому, отчетливо различая

две

материи, Плотин

тем

не

менее говорит также,

что

материя

—

проста

едина, потому

что только таким образом

она

может быть

во

всех

отношениях пустой

ко

всему равной вместительницей. Потому

невозможно однозначно

ответить

на

вопрос, вполне

ли

различны

непереходимо разделены

две материи

— или же они

суть

два

разных (безвидный

преходя-

щий

— и

устойчиво пребывающий среди

сущего)

облика одного

того

же.

Поскольку

же

материи

разной мере представляют

себе опреде-

ленность возможного,

они

сами,

свою очередь, должны образовы-

вать иерархию (Аристотель, «Метафизика» VIII

1044а20—21;

ср.

«О

душе»

III 5,

430а11),

своеобразную лестницу,

которой низшее,

большей степени причастное инаковости, оказывается материей

для

высшего, выступающего

как

форма

по

отношению

низшему,

но и, в

свою очередь,

как

материя

отношении

высшему

ему.

Спускаясь

по

такой лествице,

мы все

больше приближаемся

области чистой

инако-

вости

и зла,

поднимаясь

же — к

миру абсолютной тождественности

добра. Поэтому

лестнице материй

общекосмической иерархии

выс-

шее выступает

как

форма

энергия низшего, низшее

— как

возмож-

ность высшего

и его

материя.

Материя

многолика и неуловима:

помимо всего прочего,

она ока-

зывается

связанной и с пространством. Пространство для греков —

это

некое вместилище, отличное потому от места как определяющей

тела

формы, ограничивающей его.

Место дискретно, пространство

непрерывно;

место

охватывает,

пространство охватывается. "Если

же

место есть первое,

что

объемлет каждое тело,

—

говорит Аристотель,

—

оно

будет

какой-то границей,

так что

может показаться,

что

место есть

вид

форма каждого

[тела]

— то,

чем. определяются величина

материя

величины,

так как это и

есть граница каждого.

этой точки зрения

место есть форма каждого [тела],

поскольку место кажется протяже-

нием

величины

—

материей,

ибо

протяжение есть иное,

чем

величина:

оно

охватывается

определяется формой

как

поверхностью

границей.

А таковы именно материя

неопределенное; ведь если

от

шара отнять

границу

свойства, ничего

не

останется, кроме материи" (Аристотель,

«Физика»

IV 2,

209Ы-10).

Платон же в

«Тимее»,

рассматривая

рож-

денный образ

нерожденный образец,

вводит

также

третье

— то, в

чем происходит рождение, —

саму "стихию" становления, которая

была названа

им

матерью-материей

(48е слл.; ср.

Аристотель,

«Фи-

зика»

IV 2,

209Ы2-15,

«О

возникновении

уничтожении»

II 1,

329а15-

16).

И вот эту материю, еще не

расчлененную,

он называет простран-

ством,

%ща,

неотмыслимым

неизбывным неопределенно-безбытий-

ным,

незримым

бесформенным

неуловимым,

не

познаваемым мерно

точно восприемлющим (Платон,

«Тимей»

51а

слл.).

Итак,

материи присуща некая неотъемлемая двойственность

двусмысленность:

она

выступает

и как

самая неопределенность

229

инаковость, и как

принцип

инаковости, неопределенная двоица, она —

взаимное безобразное отражение и она же — основание иерархического

отношения

высшего к низшему, неожиданно близкая уму (у Плотина),

но

также сродная и стихии воображения (у Прокла). Материя представ-

ляется через две разные материи, но она же — едина и тождественна.

Материя поэтому является как всегда тождественно нетождественное,

действительно мнимое, едино двойственное, необходимо случайное,

бытийно не-сущее. Объединяя необъединимое, противоположное, мате-

рия

предстает как нечто весьма странное и трудно различимое, мимо

чего постоянно, по слову Платона, "промахивается" всякое познание

суждение, но всегда являющая иное,

другое

и вместе с ним — также

все разнообразие (именно поэтому вообще есть нечто, а не ничто,

многое помимо одного только единого) и богатство мира.

ЛИТЕРАТУРА

Платон. Сочинения в 3 тт. (под ред. А.Ф. Лосева и В.Ф. Асмуса). М.,

1968-1973.

Платон. Федр. Пер. А.Н. Егунова, вст. статья и комментарии Ю.А.

Шичалина.

М., 1989 (с греч. текстом).

Аристотель.

Сочинения в 4 тт. (под ред. В.Ф.

Асмуса,

З.Н. Микеладзе,

И.Д. Рожанского, А.И. Доватура, Ф.Х. Кессиди). М.,

1975-1982.

Прокл. Первоосновы теологии (пер. А.Ф. Лосева). Гимны (пер. О.В.

Смыки).

М., 1993.

Прокл. Комментарий к первой книге

«Начал»

Евклида. Введение. Пер.,

статья, комм. Ю.А. Шичалина. М., 1994 (с греч. текстом).

Диоген

Лаэртский.

О жизни, учениях и изречениях знаменитых фи-

лософов (пер. М.Л. Гаспарова). М., 2-е изд., 1986.

Секст

Эмпирик.

Сочинения в 2 тт. (под ред. А.Ф. Лосева). М., 1975-

1976.

Фрагменты ранних греческих философов. Ч. 1. От теокосмогоний до

возникновения

атомистики. Изд. А.В. Лебедев. М., 1989.

Элиан. Пестрые рассказы (пер., статья, прим. СВ. Поляковой). М.-Л.,

1964.

Учебники платоновской философии (составление Ю.А. Шичалина). М.,

1995.

Аверинцев

С. С. Поэтика ранневизантийской литературы. М., 1977.

Адо П. Плотин, или Простота взгляда. М., 1991.

Антология мировой философии. В 4 тт. М., ч. 1.

Богомолов

А. С. Античная философия. М., 1985.

Васильева

Т.В. Афинская школа философии. М., 1985.

Гайденко

П.П. Эволюция понятия науки. М., 1980.

230

Доброхотов

А.Л. Категория бытия в классической западноевропейской

философии.

М., 1986.

Жмудь

Л.Я. Наука, философия и религия в раннем пифагореизме. СПб.,

1994.

Зайцев А.И. Культурный переворот в Древней Греции VIII—VI вв. до

н.э.

Л., 1985.

Зубов

В.П. Аристотель. М., 1963.

Лосев

А. Ф. История античной эстетики. Т. I—VIII. М.,

1963-1992.

Лосев

А.Ф. История античной философии в конспективном изложении.

М, 1989.

Лурье

С.Я. Демокрит: Тексты, перевод, исследования. Л., 1970.

Маковелъский

А. О. Древнегреческие атомисты. Баку, 1946.

Мотрошилова

Н.В. Рождение и развитие философских идей. М., 1991.

Рожанский

И. Д. Анаксагор. М., 1972.

Целлер

Э. Очерк истории греческой философии. М., 1912.

Шичалин

Ю.А. 'ЕлкттрофТ), или Феномен возвращения в первой ев-

ропейской

культуре. М., 1994.

Aufstieg

und Niedergang der remischen

Welt.

Geschichte und Kultur Roms

Spiegel

der neueren Forschung. II. Bd. 36. 1-6. В.,

1987-1992.

Goulet

(Ed.).

Dictionnaire des philosophes antique. P., 1989 [I:

Abam(m)on ^ Axiothea], 1994 [II: Babelyca

d'Argos

a Dyscolius].

Grundriss der Geschichte der Philosophie. Begrundet von Friedrich Ueber-

weg. Die Philosophie des Altertums. Hrsg. von K. Prechter. Leipzig,

1926 (12.

Aufl.).

Viillig

neubearbeitete

Ausgabe.

Die Philosophie der

Antike. Bd. 3:

Altere

Akademie-Aristoteles-Peripatos. Hrsg. von H.

Flaschar. Basel-Stuttgart, 1983; Bd. 4: Die Hellenistische Philosophie.

Hrsg. von H. Flaschar.

Basel,

1994.

Guthrie

W.K.C.

A History of Greek Philosophy. T. I-VI. Cambridge, 1962-

1981.

Kirk

G. S., Raven J. E.,

Schofield

M. The Presocratic Philosophers. A

Critical History with a Selection of Texts. Cambr., 1983.

Mansfeld

J. Die Vorsokratiker. Griech./ dt.

Auswahl

der Fragmente.

I—II.

St.,

1983-1986.

Moraux P. Der Aristotelismus bei den Griechen. T.

I—II.

B.-N.Y.,

1973-

1984.

Reale

G. Storia della

filosofia

antica. I-V. Milano,

1975-1987.

The Cambridge History"of Later Greek and Early Medieval Philosophy. Ed.

by A.H. Armstrong. Cambridge, 1970 (2nd ed.).

Vogel

С de.

(Ed.).

Greek Philosophy. A collection of texts selected and