Микешина Л.А. Эпистемология ценностей

Подождите немного. Документ загружается.

из усвоения тех или иных способов кодирования среды и объектов и последующей

категоризации раздражителей с помощью кодовых систем. Именно с «умением

сопоставлять признаки объекта с эталонной системой категорий» Брунер соотносит

возможность адекватного отражения мира в восприятии и подтверждает это примерами

сенсорной категоризации, упорядочения по шкалам.

Он показал, что верность сенсорной оценки зависит от предварительного усвоения

категорий, обнаружения зависимости восприятия величины и уровня адаптации от

категоризации, т.е. от того, считает ли субъект, что данный раздражитель относится к

категории рассматриваемых объектов. Чем адекватнее системы категорий, построенные

для кодирования среды, тем больше возможностей предсказания но-

124

Аксиологическая составляющая фундаментальных операций

познания__________________

вых свойств и объектов. Отнесение некоторого сенсорного сигнала к той или иной

категории носит вероятностный характер, что фиксируется понятием «доступности»

категорий, в свою очередь зависящей от опыта данного индивида, частоты присутствия

данной категории в этом опыте. В целом пользуясь системами категорий, «можно

классифицировать доходящие до субъекта раздражители, идентифицировать их и

придавать им более четкие коннотативные значения»

Если Брунер исследовал умение сопоставлять признаки объекта с эталонной

системой категорий, то отечественные психологи, в частности КААбульханова-Славская,

стремились понять природу восприятия как чувственный способ категоризации

действительности, осуществляемый индивидом - общественным субъектом, причем не

только на уровне общих категорий теоретической деятельности, но в процессе

«чувственной категоризации» — своеобразной интерпретации действительности,

осуществляемой «общественно-историческим способом». Включенность восприятия в

деятельность придает познаваемым предметам и отношениям ценностно окрашенные

социокультурные значения, например, естественное время обретает черты социального, а

в идеальном плане становится возможным «передвигаться» во времени в различных

направлениях. Расчленение действительности на настоящее, прошлое и будущее

предстает как отделение их от субъекта, и тем самым как «категоризация жизни в виде

событий, ситуаций» посредством чувственных обобщений при решении чувственно-

практических проблем. Одновременно проявляется чувственная способность

«перемещения» предметов в пространстве, обозначения одного предмета через другой при

отвлечении от их материальных свойств, отрыве формы от предмета, а также

установление сходства форм, их трансформация, или категоризация по сходству,

превращение чувственно воспринимаемых свойств одного предмета в заместитель, знак

другого, осуществление оценки, выбора, «отнесение к ценности» и т.п.

В ц елом происходит концептуализация действительности - создание

концептуальных, категориальных схем с сохранением первичных оценок, тесно связанных

с субъектом. Они имеют силу только в рамках данного контекста, события, ситуации и

соответственно не являются рациональными теоретическими абстракциями.

Соответственно эта особенность находит отражение в индивидуальной речевой

деятельности, где происходит не столько применение общих языковых значений к

конкретным условиям, сколько осуществляется категоризация индивидом

непосредственно происходящих чувственно воспринимаемых событий и предметов

Таким образом, представлены два возможных подхода в понимании природы

категоризации, осуществляемой в восприятии: 1 - соотнесение свойств объекта с уже

существующей системой категорий, в частности в языке (Брунер), и 2 — «чувственные

обобщения», скла-

125

Глава 2

дывающиеся в ходе деятельности и подвергающиеся первичной интерпретации

(оценке) свойств объекта в непосредственно данной ситуации, что находит выражение в

индивидуальной речевой деятельности (Абульханова-Славская). Представляется, что

«чувственные обобщения» индивида — это начальный этап категоризации, завершение

которой как оформление восприятия с необходимостью предполагает выход в

общепринятую, существующую в культуре и социуме систему категорий, в свою очередь

фиксирующую различные системы ценностных установок и предпочтений. Несомненное

достоинство обеих концепций — рассмотрение проблемы в контексте культурно-

исторического и социального опыта, понимание категоризации как фундаментальной

составляющей восприятия, а также выражения общественной природы человека, в полной

мере определяющей его познание, осуществляемое в определенной системе ценностей,

смыслополагающей и коммуникативной деятельности.

Рассматривая ценности и потребности как организующие факторы восприятия,

включая категоризацию и другие его компоненты, Брунер опирался на понимание

личности как «динамической системы», поведенческие детерминанты которой оказывают

непосредственное влияние, в частности, на восприятие. Исследователи показали

различные способы такого влияния, в частности п оощрение и наказание, предпочитаемые

цвет, форма и яркость, различного рода иллюзии, чему особенно подвержены дети, — в

целом «кому что по вкусу». С целью изучения влиян ия поведенческих детерминант

Брунер выдвинул следующие эмпирические гипотезы: 1 — чем выше социальная

ценность объекта, тем более на восприятие воздействуют поведенческие факторы; 2 —

чем сильнее потребность индивида в социально ценном объекте, тем значительнее

действие поведенческих детерминант; 3 — в случае неопределенности объектов

восприятия поведенческие детерминанты препятствуют действию «автохтонных»

(местных, коренных) детерминант. При этом его интересовала одна сторона

поведенческого детерминирования — акцентуация, т.е. тенденция, в силу которой

осуществляется «перцептивный отбор» и желаемые объекты воспринимаются более

отчетливо. Все три гипотезы получили подтверждение в экспериментах, проведенных

Брунером, одновременно показавшего, что с помощью экспериментальной психологии

возможно изучать такую фундаментальную проблему, как влияние поведенческих

факторов, в том числе обладающих социальной значимостью, на осуществление

восприятий в повседневной жизни

К этим же проблемам Брунер обращался и при изучении влияния культуры на

восприятие, развитие познания в целом. Какое значение для интеллекта человека имеет

тот факт, что он вырос в условиях данной или иной культуры? В поисках ответа на этот

вопрос и в отличие от других исследователей влияния культуры (Б.Уорфа,

Л.С.Выготского,

126

Аксиологическая составляющая фундаментальных операций познания

А.Р.Лурии) он остановился лишь на отдельных факторах — критерии значимости и

языке. Критерий значимости, или ценностная ориентация, представлены одним из

возможных случаев — какое познавательное значение имеет различие между

коллективистской и индивидуалистическими ориентациями. Брунер полагает, что

«различия ценностей есть нечто большее, чем различия в частных подходах к восприятию

внешней информации». Это связано с тем, что речь идет не пр осто о некоторых общих

нормативах, но об основополагающих взглядах на мир, его происхождение и способ

существования

В экспериментах с различными по степени урбанизации и образования группами

детей было, в частности, выявлено, что коллективистская или индивидуалистическая

ориентации столь значимы, что от них зависит сама возможность выполнения

экспериментальных процедур. В традиционных, коллективно ориентированных

обществах у детей отсутствует самосознание, они не разделяют объект и мысль о нем,

идея обоснования своего высказывания для них не имеет смысла, объяснению подлежит

только объект внешнего мира. Субъективизм личности в таких обществах не

формируется, поддерживается идея единства человека и мира. Коллективистская

ориентация, предполагает Брунер, развивается там, где недостаточна власть индивида над

физическим миром. Самосознание индивида тем слабее, чем меньшее значение он придает

самому себе. Овладение физическим миром и индивидуалистическое самосознание тесно

переплетены, тогда как коллективистская ориентация и реалистический взгляд на мир

проявляются в большей степени там, где человек не выделяет себя из мира физических

событий.

В подтверждение своих результатов Брунер приводит материал и размышления

других исследователей, в частности сторонницы идей нег-ритюда Л.Кестелуф, о влиянии

мировоззрений и идеологий. Так, сравниваются признаки негритюда как критерия

отличия негра от белого, с «ключевыми ценностями» западной цивилизации. При этом

«индивидуализму (применительно к общественной жизни)» европейских культур

противопоставляется «солидарность, рожденная сплоченностью первобытного клана».

Знаменитый поэт Сенегала Л. Сенгор определял негритюд как слияние субъекта с

объектом, слияние человека с космическими силами, единство человека со всеми другими

людьми»

. Таким образом, влияние мировоззрения и идеологии, в частности ориентация

на коллективистские ценности, определяют направления и многие тонкости

интеллектуального развития - формирования восприятия, самосознания, различение

объектного и субъектного подходов.

Собственно проблемы категоризации, культуры и ценностей Брунер рассматривал

в связи с языком, через который культура оказывает влияние на развитие познания.

Ссылаясь на концепцию лингвистической относительности Сепира — Уорфа, он

напоминает, что язык может рассматриваться как система взаимосвязанных категорий, ко-

127

Глава 2

торая отражает и фиксирует определенный взгляд на мир. Соответственно

известны работы, в которых исследовалось, как грамматические правила языка

навязывают определенные классификационные схемы носителям данного языка. «Отсюда

возникает гипотеза, что эти грамматически выделенные измерения более доступны для

использования в познавательных операциях (категоризации, дифференциации и т.п.)

носителям данного языка, а не носителям иных языков, в которых нет такого

обязательного различения»

. Брунер, как и другие психологи, исследовал также роль

словесного богатства языка, его грамматической структуры, выявляя связь способов

классификации с определенной понятийной структурой, влияние обучения на способ

классификации и категоризации, переход от коллективистской к индивидуалистической

ориентации мышления.

Влияние культуры на познавательную деятельность - восприятие, понятийные

процессы, использование языка — исследовали также известные американские ученые

М.Коул и С.Скрибнер. В частности, они показали, что способы классификации

окружающего мира изменяются под влиянием образа жизни. Именно школа, как отмечают

Коул и Скрибнер, позволяет человеку осознать тот факт, что возможны различные

правила классификации. «...Школьное образование -и только оно - оказывает влияние на

способ описания и объяснения людьми их собственных умственных действий»

Результаты, полученные когнитивной психологией, стали также основанием для

исследования процесса категоризации во многих сферах культуры. Обращение к этой

проблематике стимулиров алось двумя фундаментальными процессами: «лингвистическим

поворотом» в философии и других гуманитарных формах знания, а также

переосмыслением самого языка как объекта изучения, существующего в единстве

познания (когниции) и коммуникации. Он исследуется сегодня как в своих прямых

функциях, языковой компетенции говорящего, так и в виде проявления других

когнитивных и ментальных процессов восприятия, памяти, мышления, воображения,

рассматриваемых не только в психологии, но и в новой области знания — когнитивной

науке, междисциплинарной по своей природе. Как полагает Е.С.Кубрякова - одна из

ведущих отечественных исследователей этой проблематики, — «вопросы

концептуализации и категоризации мира - это ключевые проблемы когнитивной науки, а

позднее и когнитивной лингвистики, часть которой — когнитивная семантика -признается

обычно наукой о теории категоризации...»

Одна из проблем, способ решения которой безусловно зн ачим и для

эпистемологии, - это соотношение различий, существующих в реальном мире, и различий,

фиксируемых средствами языка. Как бесконечное разнообразие действительности

охватывается конечным числом языковых форм? Этот вопрос стал одним из центральных

128

Аксиологическая составляющая фундаментальных операций

познания__________________

когнитивной лингвистике, в частности во вновь складывающейся прототипической

семантике, где поиск ответа опирается на два допущения: 1) в основе категорий лежат не

особенности конкретного языка, но определенная модель знания; и 2) категории обладают

прототипической структурой — определенной внутренней организацией, включающей

ядро и периферию. Наличие такого ядра обеспечивает образование категорий не только по

полному совпадению свойств, но и по той или иной степени их сходства или подобия.

Между структурными составляющими категорий нет равенства, но есть мотивированная

связь друг с другом, благодаря чему от ядерных смыслов можно перейти к периферийным

путем умозаключений (Дж.Остин). Категория возникает, существует и развивается,

ориентируясь на лучший образец (прототип) и устанавливая определенную иерархию

признаков. Возможна и ситуация, когда от одного прототипа развитие категории идет в

нескольких направлениях, что порождает определенную ее многозначность и

многофункциональность. Во всех этих случаях, близких обыденному сознанию,

господствуют отношения по типу «семейного сходства», идея которого принадлежит

Л.Витгенштейну и использована лингвистами при изучении процесса категоризации.

В отличие от логически определенных понятий , созданных в системе отношения

«род — вид» по правилам формальной аристотелевской логики, обобщающим

существенные свойства и отношения, при создании «естественных» категорий образуются

категории-концепты. Концептом обозначают некоторую отдельную от других сущность,

целостную содержательную, оперативную единицу, своего рода образ, гештальт

(Дж.Лакофф), «квант структурированного знания» (Е.С.Ку-брякова), элементы которого

— слои, признаки - вычленяются в зависимости от разных задач. Концепт может быть

репрезентирован разными когнитивными уровнями и типами: представлением, схемой,

понятием, фреймом, сценарием и др. В обыденном мышлении и языке такой конц епт-

гештальт привязан к слову или сочетанию слов, в отличие от логически оформленного

понятия в научном языке и мышлении. Эта проблема изучалась, в частности, на примере

маленьких детей, которые, не зная общих терминов (понятий) для называния категорий,

например, «фрукты» или «овощи», сортируют эти предметы правильно. По-видимому,

этому способствует формирование геш-тальтов, предшествующее усвоению понятий.

Понимание языковой категории как концепта, гештальта, оперативной единицы

мышления, сохраняющей элементы образности, позволяет понять ее фундаментальное

значение для выполнения таких функций, как редуцирование поступающей в мозг

информации, упрощение п роцесса идентификации, осмысление объектов, преодоление

чрезмерной детализации, отнесение к более высокой категории, принятие решений

относительно последующих действий с объекта-

129

Глава 2

ми и установление отношений между ними (Дж.Брунер). Очевидно, что все эти

операции не исчерпываются приемами логической абстракции, они гораздо богаче метода

отвлечения и обобщения и не сводятся к ним. Одновременно исследователи отмечают, что

категории языка как носители человеческих знаний неравноценны и не рядопо-ложены,

поскольку различны по природе, структуре и назначению. Так, по В.С.Кубряковой, они

могут быть «отражательно ориентированными», когда организуют знания о мире,

например, как части речи или грамматические категории, имеющие онтологические

основания и «сортирующие» фрагменты внешнего мира, или «вербально

ориентированными», если характеризуют язык науки, например лингвистики, и имеют

дело с реальностью самого языка. Первые имеют в качестве референтов реальные

предметы, свойства, отношения, могут быть истинными или ложными, а вторые имеют

дело с представлениями о референтах и способах их знакового замещения

. Изучение

языка с позиций особенностей его категоризации позволило ученым переосмыслить

природу языка и его функций, понять, «что язык выполняет две главные функции —

когнитивно-репрезентативную и коммуникативную (дискурсивную), что когниция и

коммуникация в равной мере детерминируют специфику языка и его устройства, и что,

наконец, самое главное: функции языка следует рассматривать не как изолированные друг

от друга, но, напротив, как осуществляемые при их непременном и непрерывном

согласовании и взаимозависимости»

. Такое понимание языка как единства когниции и

коммуникации, выражаемое, в частности, через фундаментальный процесс категоризации,

может стать предпосылкой и основанием для становления и развития методологии наук о

духе и наук о культуре. Одновременно опыт когнитивной лингвистики, исследующей

фундаментальную операцию категоризации как универсальную во всех видах познания,

дает новые возможности для более глубокого понимания, в том числе в философии,

природы категорий, универсалий вообще, а также обогащения эпистемологии как учения

о познании и дальнейшего ее развития с опорой на гуманитарные науки.

Отмечу, что в когнитивной лингвистике я не встретила специальных работ по

проблемам ценностной ориентации категоризации, классификации и близких к ним.

Однако вне сомнения тот факт, что сама когнитивная лингвистика, обращенная к таким

проблемам языка, как категоризация и классификация, неявно содержит различные

ценностные предпосылки, укорененные в языке, его природе и функциях. Кроме того,

могут быть выделены феномены, где проблема ценностных предпосылок становится

явной и требует специального исследования, даже если она считается «второстепенной».

Это отмечается, в частности, Е.С.Кубряковой, которая говорит о «социальной, или

культурологической значимости тех или иных прототипов в данном об-

130

Аксиологическая составляющая фундаментальных операций

познания________________

ществе», об отказе от «узкого когнитивизма», невозможности «абстрагироваться от

всех внешних, экстралингвистических факторов, т.е. прежде всего от социально-

исторической и прагматической составляющей в когнитивных процессах»

, на

пересечении когниции и коммуникации. И по-видимому, необходимо перейти на другой

уровень анализа проблемы - обратиться напрямую к содержательному различению самих

категорий, в которых происходит человеческое познание и мышление, — наряду с

категориям бытия и существования, исследовать также категории ценностей.

2.3.3. Мышление в категориях ценности: case study

Такая постановка проблемы принадлежит, в частности, польскому теологу,

философу Ю.Тишнеру, создателю концепции аксиологического Я, «агатологической

науки», современной этики, который стремился «философствовать без ярлыка» и «измов»,

«слезая с хребта классиков», и наиболее полно выразить свое понимание современных

проблем, в частности проблемы ценностей. Привожу часть текста из его книги.

«Мышление в категориях ценности — мышление на п ерекрестке, — писал он. —

Обращено оно к Хайдеггеру, который считал, что такое мышление - просто вызов истине

бытийности... Обращено и к томизму, который, по крайней мере в лице отдельных его

представителей, считал, что такому мышлению грозит неизбежный субъективизм.

Обращено также к феноменологии с ее призывом "Назад, к самим вещам!"... Мышление в

категориях ценности стремится выйти за горизонт бытийности, давая понять, что

размышления над субъективностью еще не субъективизм, а знаменитая "вещь", к которой

постоянно приходится возвращаться, - просто другой человек»

Итак, противостоят два способа категориального мышления: в категориях ценности

и в категориях «истины бытийности».

«В современном мышлении о ценностях и надеждах, которые связывают с

аксиологией, скрыт, по мнению Тишнера, парадокс. Не ослабевает интерес к проблеме

ценностей. С трудом верится, что это случайно. Скорее доказывает, что мы осознали

ситуацию кризиса, в котором оказалась наша вера в основополагаюшее. <...> Ценности

представляются опорой в ыгодной, не требующей ни веры в Бога, ни знаний о природе

человека и о сути вещей. Сторонники разных воззрений на мир, исходя из своих

индивидуальных точек зрения, ценности могут принять компромиссно. Для многих

скептиков аксиология продолжает оставаться спасением от нигилизма. <...> Прямо

противоположное явлени е — процесс решительного отхода от аксиологии, особенно на

Западе. <...> Понятие ценности сплелось, тем самым, с субъективизмом и нигилизмом. Не

помогли усилия М.Шелера, Н.Гартмана, других феноменологов. Идея объекта не

отделима от идеи субъекта: чем больше мы будем выделять объектный аспект ценности,

тем сильнее

131

Глава 2

на это отзовется субъект. Аксиология вместо того, чтобы открывать путь за

пределы субъекта, будет все время подтверждать субъективность».

Итак, одни видят в аксиологии спасение от нигилизма, другие — путь, прямо

ведущий в нигилизм. До нашего сознания, отмечает Тиш-нер, еще не дошло радикальное

отрицание аксиологии сторонниками мышления «в категориях истины бытийности», а

отрицание позитивистами... не воспринималось всерьез... «Поэтому сегодня следовало

бы... сформулировать нашу проблему иначе, более принципиально: можем ли мы в своем

мышлении отказаться от мышления в категориях ценности? <... > Наше мышление — это

мышление в категориях ценности или мы способны от такого мышления отказаться?

...Проблематика ценности обычно рассматривается с двух сторон: со стороны вещи,

которой служат некие ценности, и со стороны человека, который переживает некие

ценности, испытывает ценности, мыслит в их категориях. Взглянем на эту проблему со

стороны вещи, а потом — со стороны человека. <...> "Наш мир — мир ценностей", - перед

нами предстают вполне конкретные проблемы. <...> Наша главная забота в мире —

избежать зла, которое нам грозит сейчас, и достичь добра, которое и здесь, и теперь

достижимо.

Может ли быть наш мир иным? — рассуждает философ. — На первый взгляд

кажется, да. Нет никакого внутреннего противоречия в мире, свободном от ценностей. В

геометрически однородном пространстве, какое можно себе представить, все формы и

тела одинаково важны и неважны... Бытие есть бытие, и у каждого свои свойства. Среди

этих свойств нет, однако, ни одного, которое было бы добротой или злобой, тем, что хуже

или лучше. Все существует на одном и том же уровне. ...Несмотря, однако, на то, что

объективистское видение мира само по себе непротиворечиво, мы знаем, что радикально

собъективированный мир, мир очищенный от ц енностей, нашим миром на самом деле не

является. В мире объектов есть тела, формы, плоскости, и ни один предмет не может быть

лучше другого. <...> Проблему ценности можно рассматривать и со стороны человека.

...Мы оказываемся перед бесконечной необходимостью предпочтения чего-то чему-то,

необходимостью преференции. Мы не умеем определять правил, по которым

предпочитаем, но при этом живем способностью предпочитать. <...> Преференциальный

способ нашего мышления гарантирует нам подлинность и основы человеческого

достоинства. <...>

В нашем мышлении в категориях ценности присутствует знаменательный момент

— момент свободы. Чем выше ценность, тем больше свобода ее признания. <...> Субъект

опыта ценности — свободный субъект. Вся прелесть мира ценностей в том, что из него

нам ничего не навязывается силой. ...Благодаря ценностям мы особенно остро осознаем:

не познай мы этого мира, верх возьмет насилие. Вот почему ценности — вечный источник

притягательности для челове-

132

Аксиологическая составляющая фундаментальных операций

познания________________

ческой жизни и мышления». Тишнер утверждает, что даже «мышление

бытийности» Хайдеггера не свободно от этого. «У ключевых понятий фи лософии

Хайдеггера ярко выраженный аксиологический оттенок. Что, например, такое "истина" в

формулировке "способа бытийности", как не "благо" человека? Что значит "просвет

истины", как не противоположное мраку? А "решимость" — как не акт последнего

самоопределения в предпочтении, совершаемом при виде смерти? Или глубокая и

прекрасная символика дома, отчизны, пастуха бытийности, с помощью которой Хайдеггер

выявляет нашу связь с существованием?»

Классическим аксиологическим текстом, оставленным нам философской

традицией, ...является описание человека в пещере из «Государства» Платона. «Платон

ничего не говорит ни о предметных ценностях, ни о ценностных предметах, но при этом у

его описания глубоко аксиологический характер. Но аксиологический опыт здесь является

чем-то невероятно простым... Мир, в котором мы живем, не является таким, каким

может и должен быть. Первичный аксиологический опыт не говорит нам, что должно

быть то, чего нет. Не говорит и что нужно что-то сделать, чтобы что-то возникло. Все это

вторично. А первично исключительно это: есть то, чего быть не должно. Видимый мир —

иллюзия мира. <...> Опыт, какой мы стремимся описать, изначальный агатологи ческий

опыт (agaton — греч. добро — Л.М.). <...> Следует различать два вида опыта:

агатологический и аксиологический. Первый основополагающий. Он обнаруживает

негативную сторону окружающего нас. Говорит нам: есть то, чего быть не должно, и

выявляет трагичность человеческого бытия. Тишнер обосновывает, что Предпочтение —

условие возможности мысли. А вслед за агатологическим опытом или над ним, и дет

аксиологический опыт, корень которого: "Если хочешь, можешь...". <...> Агатологический

опыт — прежде всего опыт проектирующий. Он касается бытия в свете добра.

Аксиологический опыт касается событий в свете того, что ценностно. Аксиологический

опыт и вытекающее отсюда аксиологическое мышление ори ентированы на одну

единственную цель: проектировку события, которое может предотвратить развитие

трагедии. <...>

Какое все это имеет значение для поставленной нами проблемы мышления?

Мышление существует в категориях ценности по своей сути или же ценности -

приложение к нему? Выдвинем два ключевых тезиса. Первый: то, что агатологично,

дается мышлению. Тезис в торой: то, что аксиологично, побуждает к поиску и его

направляет. Первое — условие второго: мысленные поиски возможны там, где уже что-то

"дано мышлению". Мышление обнаруживает себя как стремление выяснить тайну

трагичности, которую нам выявил агатологический горизонт встречи. <...> Мышление не

пробуждается под влиянием простого вй-

133

Глава 2

дения того, что есть. И не возникает как следствие интуиции того, что чего-то нет

или что нечто является смешением бытия и небытия. Мышление — не отражение

состояния вещей. Подлинным моментом, пробуждающим мышление от сна, является

"сплав свойств", характеризующих человеческую трагичность. <...> Мышление как

акцептация — мышление с точки зрения ценности истины. Оно стремится к тому, чтобы

отличить правду от неправды. Истина — идеальная ценность такого мышления.

Мышление вытекает из человеческой способности непосредственно себя посвящать. <... >

Мышление на аксиологическом уровне является предпочтением истины неистине.

О какой истине идет речь? Конечно, не истина, понимаемая как «согласие

суждения с вещью». Отношение к вещи опосредованно диалогом с другим человеком.

Исходный опыт истины, стало быть, следует искать во встрече с другим, а не в

столкновении с вещью. <...> Мышление на аксиологическом уровне, мышление,

предпочитающее правду заблуждению, чаще всего называется просто поиском. ...Оно

тесно связано с надеждой. Мысля, мы надеемся, что несмотря ни на что когда-нибудь что-

нибудь измыслим или, по крайней мере, обдумаем. А потому аксиологическое мышление

одновременно является и мышлением проектирующим: в нем есть стремление

обнаружить тот замысел, который поможет разрешить проблему трагичности. <...>

Мышление в категориях ценности — это прежде всего событийное мышление.

Оказывается, первоначально место пребывания ценности в мире - не бытие, не так

называемые «ценностные предметы», а событие. <...>

Мышление в категориях ценности всегда сопровождается тончайшим опытом

свободы. Свобода сама становится ценностью мышления в категориях ценности. <...>

Любая наука, и философия в том числе, пытаются сегодня найти в очевидности то, что

понуждает, лишая человека всякой свободы. Но ведь и бегство от свободы

свидетельствует о свободе. Если свобода везде, следует принять, что мышление,

подтверждая свою свободу, подтверждает себя. Этот факт еще раз доказывает глубинную

связь мысли и ценностей»

Очевидно, что размышления Тишнера о мышлении в категориях ценности

существенно изменяет само представление о содержательном мышлении, ставит проблему

как различия, так и тесной взаимозависимости способов категоризации в бытийном и

ценностном подходах, за которыми стоят в конечном счете разные типы знаний — науки

о естественном (объектном) и о гуманитарном (ценностном).

134

Аксиологическая составляющая фундаментальных операций

познания__________________

2.4. Ценностные аспекты и проблемы интерпретации 2.4.1. Из истории

проблемы: case studies

Сколь значимы ценностные предпосылки и установки в осуществлении

интерпретации и получении теоретических результатов, покажу на примерах из работ

двух известных философов М.Хайдеггера и П.Наторпа.

Обращусь прежде всего к известному событию в философии — интерпретации

Хайдеггером «Критики чистого разума» Канта в работе «Кант и проблема метафизики».

Размышляя долгие годы о фундаментальной онтологии как метафизике человеческого

существования, Хайдеггер пришел к выводу, что вся предшествующая философия должна

быть переосмыслена именно с такой позиции. Это стимулировало создание многих его

трудов, где ставилась задача нового истолкования классических работ, среди которых

интерпретация кан-товских текстов занимает особое место. Смысл его интерпретации

«Критики чистого разума» состоял в дальнейшем разви тии идей фундаментальной

онтологии путем истолкования главной гносеологической работы Канта как первого

конкретного обоснования метафизики. Он был убежден, что цель первой «Критики»

«оказывается понятой принципиально неверно, когда это произведение истолковывается

как "теория опыта" или, тем более, как теория позитивных наук. Критика чистого разума

не имеет ничего общего с "теорией познания"... есть теория не онтического познания

(опыта), но познания онтологического»

. Содержательное обсуждение проблемы

достойно специального внимания и уже произошло в работах известных участников

дискуссии вокруг этой интерпретации, начиная с Э.Кассирера

. Следует, по-видимому,

согласиться с Г.Зиммелем, что «различные интерпретации Канта существуют параллельно,

каждая удовлетворяя притязаниям определенных разновидностей духа»; что «Кант

принадлежит к тем великим умам, образ которых меняется вместе с изменениями

истории»

. Очевидно, что оценка проделанного Хайдеггером труда не может быть

однозначной. Кассирер, считавший хайдеггеровскую интерпретацию по существу

«узурпацией», насилием по отношению к Канту и ставивший вопрос о правовом (можно

добавить — и о моральном) основании, вместе с тем считает очень мощным и

справедливым развитие Хайдеггером идей Канта о схематизме и п родуктивном

воображении. Он признавал право Хайдеггера намеренно не останавливаться на том, что

Кант действительно «сказал», поскольку философ хотел сделать зримой проблему,

поставленную Кантом, и восстановить процесс, из которого эта проблема проистекает.

Хайдеггер обосновывает свое право прочтения и интерпретации «Критики чистого

разума» в предисловии ко второму изданию работы «Кант и проблема метафизики»,

полагая, что «в отличие от мето-

135

Глава 2

дов исторической филологии, имеющей собственные задачи, мыслящий диалог

определяется другими законами»

. Он проясняет это тем, что различает интерпретацию,

которая лишь передает то, что сказал сам Кант, и интерпретацию-истолкование, задача

которой «предъявить» то, что Кант хотел сказать. Необходимо было сделать «подлинно

зримым» то, что «Кант высветил в своем обосновании, и что не содержится только в

эксплицитных формулировках....Во всяком философском познании вообще решающим

должно быть не то, что оно говорит в высказанных предложениях, но то, что через

сказанное открывается как еще не сказанное»

Можно утверждать, что интенция Хайдеггера в истолковании текстов в

определенной мере совпадает с кантовской установкой, изложенной в «Критике чистого

разума» в виде известного герменевтического принципа — понимать автора лучше, чем

он сам себя понимает. Размышляя о точном смысле термина идея у Платона, Кант

замечает, «что нередко и в обыденной речи, и в сочинениях путем сравнения мыслей,

высказываемых автором о своем предмете, мы понимаем его лучше, чем он сам себя

(курсив мой. - Л.М.), если он недостаточно точно определил свое понятие и из-за этого

иногда говорил или даже думал несогласно со своими собственными намерениями»

. По

существу, и Хайдеггер полагает, что он может понимать автора, его намерения,

используемые понятия, поставленные им проблемы полнее, а значит лучше, с новой

стороны, а главное — выявлять скрытые, «неизвестные» или, по разным соображениям, не

проведенные последовательно автором идеи. Такого рода рассуждения в тексте «Кант и

проблема метафизики» встречаются достаточно часто.

Хайдеггер убежден, что «всякая интерпретация нуждается в насилии. Однако это

насилие не может быть стихийным произволом. Питать и вести истолкование должна сила

предосвещающей идеи. Лишь питаясь этой силой, интерпретация может осмелиться на

всегда рискованную открытость, доверение себя сокрытой внутренней страсти

произведения, чтобы через нее быть вовлеченной в несказанное и принужденной к его

сказыванию»

. Итак, это не произвольно-искажающее конструирование, а своего рода

майевтическая процедура, осуществляемая на основе базовых ценностей

«предосвещающей идеи».

Другой пример - гносеологическая интерпретация П.Наторпом в главной его

историко-философской работе «Учение Платона об идеях» (1903) «мира идей» не как

«мира вещей», но как методов «полага-ния основ». Соответственно традиционная

метафизическая интерпретация учения Платона, принятая от Аристотеля,

пересматривается Наторпом и утверждается, что греческий философ решал не

онтологическую, а чисто гносеологическую задачу исследования процесса познани я.

Платон становится в этом случае, как остроумно заметил К.Бакрадзе, кантианцем или

«неокантианцем Марбургской школы»

136

Аксиологическая составляющая фундаментальных операций

познания__________________

Итак, из этих историко-философских примеров в зависимости от ценностно

ориентированной позиции - онтологической у Хайдегге-ра, гносеологической у Наторпа

— труды философов могут получить противоположную их замыслам и интенции

интерпретацию. Этот вывод «лежит на поверхности», однако здесь можно увидеть и

другое: не только богатство смыслов, заложенных в трудах мыслителей, но также и

различное, опять-таки ценностно обусловленное, понимание предмета и методов самой

истории философии. На это обращает внимание В.А.Куренной, полагая, что столь

«свободная» интерпретация работ и идей философов возможна лишь в том случае, если

следовать положению Канта о том, что «философская история философии» возможна

лишь «как рациональная, т.е. a priori», в то время как традиционно историки философии

обращаются к эмпирическому материалу, собственно истории развития философской

мысли и трудов философов

Таким образом, возникает необходимость более детально рассмотреть природу

интерпретации как эпистемологического феномена, содержание и результат п рименения

которого в существенной мере определяются исходными ценностными предпосылками и

принципами исследователя, его исходной концепцией.

2.4.2. Философски-эпистемологические «параметры» интерпретации

Интерпретация - одна из фундаментальных операций познавательной деятельности

субъекта, общенаучный метод с фиксированными правилами перевода формальных

символов и понятий на язык содержательного знания. В гуманитарном знании это широко

применяемая процедура истолкования текстов, смыслополагающая и

смыслосчитывающая операции, изучаемые в семантике и эпистемологии понимания.

Многие проблемы интерпретации, связанные со знаком, смыслом, значением, изучаются в

семантике. И только герменевтика поставила проблему интерпретации как способа бытия,

которое существует понимая, тем самым выводя эту, казалось бы, частную процедуру на

фундаментальный уровень бытия самого субъекта. Очевидно, что ценностная

проблематика специфическим образом входит как в реальные процессы истолкования, так

и в теории интерпретации.

Понимание того, что интерпретация имеет фундаментальный характер и

присутствует на всех уровнях познавательной деятельности, начиная от восприятия и

заканчивая сложными теоретическими и философскими построениями, предполагает

решение прежде всего собственно философских, а затем и специальных

эпистемологических проблем интерпретации, таких как объективность, обоснование,

нормативные принципы и правила, ценностные предпочтения, критерии оценки и выбора

конкурирующих интерпретаций.

137

Глава 2

Еще у Ницше, для которого человек «полагает перспективу», т.е. конструирует

мир, меряет его своей силой, формирует, оценивает, само разумное мышление предстает

как «интерпретирование по схеме, от которой мы не можем освободиться», и ценность

мира оказывается укорененной в нашей интерпретации. Для него «существует только

перспективное зрение, только перспективное «познавание»

, поэтому интерпретация

принимается как фундаментальный момент познания, отношения к жизни и миру.

Позиция Ницше, по существу, предваряет онтологический «поворот» Хайдеггера, в

трактовке интерпретации переводящего ее рассмотрение на экзистенциальный уровень.

Интерпретация, истолкование экзистенциально основываются на понимании,