Мейер, К. Шостакович. Жизнь. Творчество. Время

Подождите немного. Документ загружается.

438 ГЛАВА 25 (1962 — 1966)

очень сдружился в последние годы. В 1973 году ушла навсегда

старшая сестра Мария. Вскоре умерли друг со студенческих лет

Валерьян Богданов-Березовский и Григорий Козинцев. Смерть

забрала Вадима Борисовского, альтиста Квартета имени Бетхо-

вена, и Льва Оборина. Умерла и Зинаида Гаямова, в течение

многих лет личный секретарь композитора. В 1974 году Шос-

такович почти одновременно потерял двух друзей — Давида

Ойстраха и Сергея Ширинского. Сломленный, он даже не смог

найти силы, чтобы дождаться конца погребальной церемонии

Ойстраха.

Запланированная Кондрашиным премьера Пятнадцатой

симфонии не состоялась, поскольку у дирижера было очень

плохо с сердцем и неизвестно было, сможет ли он вообще ког-

да-нибудь активно заниматься своим профессиональным делом.

В конце концов премьерой последней симфонии продирижиро-

вал сын композитора Максим.

Теперь Шостакович появлялся на публике исключительно в

сопровождении Ирины Антоновны. Она помогала ему садить-

ся, вставать, надевать пиджак, застегивать пуговицы. Видно

было, что у него дрожат губы, словно он сдерживал рыдания.

Выход на сцену представлял для него огромную трудность.

Однажды в Ленинграде композитор ехал в автомашине,

которую вела его жена. Внезапно он обратился к Ирине Анто-

новне с просьбой подъехать на улицу Марата, а потом в Дмит-

ровский переулок. Угадав мысли мужа, она ехала очень мед-

ленно, чтобы он мог вглядеться в места своего детства,

юности... На улице Марата, у дома, где Шостакович когда-то

сочинил Первую симфонию, он попросил остановить машину,

вышел из нее и сделал несколько неуверенных шагов в сторо-

ну входной двери.

— Не торопись, Митя, — сказала жена.

— Я только посмотрю... — ответил он и замолк надолго^

Оглянулся ли он в тот момент на всю свою жизнь, полную

уступок и отречений? Теперь компромиссы и явное согла-

шательство давали лишь то, что он мог пользоваться прави-

тельственной клиникой и без всяких затруднений выезжать за

границу, в чем по-прежнему был заинтересован. Однако это

были чисто внешние проявления признания и уважения. Когда

в 1973 году Шостакович с огромным трудом собрался в по-

ездку в Соединенные Штаты, ему позволили вывезти всего сто

долларов. Между тем деньги нужны были на лечение, посколь-

РАЗВИТИЕ БОЛЕЗНИ

к'У он обольщался надеждой, что американские врачи найдут

какой-то способ вылечить его руки.

Киевский дирижер Константин Симеонов отказался дирижи-

ровать «Степаном Разиным», опасаясь неприятностей со сторо-

ны властей. Произведение, отмеченное в 1968 году Государ-

ственной премией, продолжало вызывать споры, и главным

образом из-за стихотворения Евтушенко, где, в частности,

содержалась такая фраза: «Вы всегда плюете, люди, в тех. кто

хочет вам добра»; даже это казалось некоторым слишком мно-

гозначительным и опасным.

На творческую работу у Шостаковича уже не всегда нахо-

дились силы. После завершения Пятнадцатой симфонии он за

полтора года не написал ни единой ноты. Впервые случилось

так, что он совершенно перестал работать.

Тем временем с 1972 года мир предоставлял ему все больше

доказательств признания. Летом ему было присвоено звание

доктора honoris causa Дублинского университета. Он поехал

получать его и заодно присутствовал на английском испол-

нении Пятнадцатой симфонии в Ройял-фестивал-холле в Лон-

доне, а также лично познакомился с четырьмя молодыми му-

зыкантами Фицуильям-квартета, которые с некоторых пор

исполняли и пропагандировали его камерное творчество.

Двумя месяцами раньше, в мае, Шостакович побывал в ГДР

в связи с награждением его Звездой Дружбы Народов. Присут-

ствовал он там и на исполнении Пятнадцатой симфонии. Затем

он лечился и отдыхал в правительственном санатории в Гори-

ше, близ Дрездена.

В 1973 году композитор получил звание доктора изящных

искусств Северо-Западного университета США в Ивенстоне,

штат Иллинойс. советского лайнера «Михаил Лер-

монтов» он отправился в свою третью и последнюю поездку в

Соединенные Штаты. На этот раз пребывание в США длилось

недолго, всего десять дней — с 11 по 20 июня. Кроме Ивенсто-

на Шостакович посетил Нью-Йорк и Вашингтон, где встретил-

ся со старыми знакомыми, в том числе с Юджином Орманди.

Заодно он подвергся обследованию, которое подтвердило неиз-

лечимость прогрессирующего паралича рук и ног. Непосред-

ственно перед поездкой в Соединенные Штаты композитор

посетил Копенгаген, был свидетелем триумфа «Катерины Из-

майловой», поставленной в Королевском театре силами

польских артистов. Здесь же ему вручили премию Леони

440 ГЛАВА 26 (1967 — 1971)

Соннинг, ВСЮ денежную часть которой — шестьдесят тысяч

датских крон — он передал в советский фонд мира. Этот

дар был условием, на котором власти разрешили ему поехать

в Копенгаген'.

Ни поступавшие со всего света доказательства признания,

каких удостаиваются в своей жизни лишь немногие деятели

культуры, ни неизлечимые болезни не изменили личности

Шостаковича, столь ярко очерченной и сформировавшейся еще

в ранней молодости. Если бы требовалось определить ее од-

ним-единственным словом, то можно было бы сказать: скром-

ность. Дмитрий Шостакович всю жизнь был человеком леген-

дарно скромным и относившимся ко всем людям с одинаковым

тактом и уважением. Эти черты были особенно заметны тогда,

когда он выходил на сцену после исполнения своих произведе-

ний. До конца жизни он был подвержен волнению, казался

смущенным и обеспокоенным реакцией публики. Кланялся

очень быстро и нервно, всегда нагибаясь по нескольку раз,

чаше всего без тени улыбки, и быстро убегал за кулисы. Пос-

ле какого-то из очередных выходов делал руками знаки, что

аплодисменты принадлежат исполнителям, что его роль уже

окончена.

Нужно было видеть его и во время исполнения его сочине-

ний, в концертном зале. Лицо словно маска, губы стиснуты,

отсутствующий взгляд устремлен куда-то в пространство. Ког-

да исполнение его удовлетворяло, он слушал совершенно спо-

койно, неподвижно. В случае неправильного прочтения его

замысла или откровенно плохой интерпретации Шостакович

казался точно наэлектризованным. Уголки его губ начинали

дрожать, и он беспрерывно вертелся в кресле.

Нервность Шостаковича проявлялась также в постоянных

тиках и гримасах, в непрестанном поправлении очков, погла-

живании волос, которые из-за этого вечно находились в беспо-

рядке. При разговоре он проглатывал некоторые слова, другие

же повторял по два раза. Говорил быстро, вполголоса, посто-

янно употребляя лишние слова, совершенно не связанные с

произносимым суждением. Сидя за письменным или обеденным

столом, всегда либо нервно барабанил по нему пальцами, либо

подпирал щеку рукой и выбивал на ней пальцами ритм. Он

стремился преодолеть застенчивость, и одним из средств для

ЧЕРТЫ ЛИЧНОСТИ

441

этого был алкоголь. Шостакович ие раз говорил, чю многие

творческие люди придерживались правила «макать перо в вод-

ку». В трагические дни блокады Ленинграда, когда он нес

дежурство по охране консерватории, без «ста грамм для храб-

рости» дело не обходилось. Разговаривая с ке.м-нибудь, ком-

позитор нередко внезапно обрывал разговор и, как бы раз-

волновавшись. на .минуту выходил в другую комнату. Там он

вынимал из кармана фляжку с коньяком, прикладывал ее к

губам и затем возвращался к своему собеседнику - все опять

было в порядке. Это было для него столь же естественно, как

бесконечное количество папирос, выкуриваемых им главным

образом в моменты творчества.

Всю свою жизнь Шостакович был личностью во многих

отношениях загадочной. Большинство людей, которые сталки-

вались с ним почти ежедневно, знали о нем в каком-то смысле

меньше, чем о творцах уже умерших, давно ставших достоя-

нием истории. Единодушно отмечалось, что он чем-то напо-

минает одержимого, реакции которого непредсказуемы, и эта

сторона его личности не всегда соответствовала представле-

ниям об артисте.

До конца жизни в нем оставались также некоторые почти

детские черты, о чем свидетельствовало хотя бы то, как бурно

он радовался самым незначительным вешам. Однажды в по-

следние годы, не будучи уже в состоянии хорошо передвигать-

ся, Шостакович в приступе хорошего настроения почти полча-

са демонстрировал группе друзей забавные повадки знакомого

милиционера, пытаясь изображать, как тот отдает честь, здо-

ровается, разговаривает. Он обожал рассказывать смешные

истории, в которых сам выступал в необычных ситуациях. Они

касались не только музыкальных дел, но и многих других

областей; круг интересов Шостаковича был довольно широ-

кий, хотя в то же время и необычный. Достаточно вспомнить,

что за всю свою жизнь он не выучил ни одного иностранного

языка (весьма поверхностно и пассивно был знаком с англий-

ским), зато страстно увлекался футболом и шахматами.

Что касается шахмат, то однажды он вспо.минал такой

случай:

«Живя в Ленинграде в первые послереволюционные годы, я

не пропускал ни одной премьеры советского или иностранно-

го фильма. Очень любил кино. Даже работал аккомпаниато-

ром, "озвучивая" немые фильмы.

442 ГЛАВА 26 (1967 — 1971)

И ВОТ как-то днем... я пошел в кинотеатр. В фойе зрители

не спеша перелистывали страницы журналов, лежавших на

столике.

Но вот появился скучный на вид, скромно одетый мужчина.

Скользнул взглядом по шах.матным фигурам, в беспорядке

расставленным на доске. <...> На минуту незнакомец остано-

вился у доски и стал рассматривать незаконченную партию.

Стоит, изучает позицию.

Я подошел к нему и предложил:

— Давайте сыграем.

Мужчина оглядел меня с головы до ног, мягко улыбнулся и

кивнул головой. <...>

После моего четвертого-пятого хода партнер как-то стран-

но посмотрел на меня и задумался. Наверное, он никогда не

встречал такого начала... <...>

Поразмыслив, мой соперник ответил. Ход не показался мне

сильным, и я без колебаний бросился в атаку. Но. увы, не

успел я опомниться, как вокруг моего короля сгустились

грозовые тучи...

Теперь настал мой черед призадуматься, и, пока я пыхтел,

стараясь найти выход, все время чувствовал на себе вниматель-

ный взгляд серых, несколько иронических глаз незнакомца.

Мой партнер разгромил меня с необычайной легкостью. Так

я еще никогда не проигрывал.

<...> Видимо, в моей игре что-то привлекло незнакомца. <...>

Он заметил мое искреннее огорчение.

— Ты давно играешь в шахматы?

— Три года...

— А меня знаешь?

— Нет, — растерянно ответил я. <...>

Тут раздался звонок, приглашающий на киносеанс.

— Будем знакомы, Алехин Александр Александрович... — и

прошел в зал.

Не помню, что показывали в тот день: смотрел не на экран,

а во все глаза на Алехина.

С тех пор я стал страстным болельщиком своего неожидан-

ного партнера. И когда через несколько лет, в 1927 году, в

далекой Аргентине он выиграл матч у чемпиона мира Ка-

пабланки, я был просто счастлив и, вероятно, радовался не

меньше, чем он сам. Ведь я был одним из его спарринг-парт-

неров...»'"

ЧЕРТЫ ЛИЧНОСТИ 476

Вежливость Шостаковича в общении с людьми была порой

обезоруживающей. Когда он, тяжело больной, лежал в больни-

це после второго инфаркта и врачи строго запретили ему лю-

бые движения, он приветствовал каждого входящего к нему, с

больщим усилием приподнимаясь на подущках и почти садясь.

В конце жизни, уже передвигаясь с огромным трудом, он про-

вожал всех гостей, даже молодых, не только до дверей квар-

тиры, но и до лифта. При встрече он приветствовал всех оди-

наково: «Как ваше здоровье?» За исключением друзей юности,

ко всем остальным, даже близким друзьям, обращался на «вы»

и был в этом последователен до конца.

Однако степень и род вежливости Шостаковича в большой

.мере зависели от настроения. Он мог становиться неприступ-

ным и замкнутым, и тогда даже близким людям было трудно

завязать с ним контакт. Когда он находился в неблагопри-

ятном настроении, то обрывал все разговоры на тему своей му-

зыки либо отделывался уклончивыми или вообще неискрен-

ними ответами. «...Я очень надеялся на помощь со стороны

автора в прочтении Пятой симфонии, — вспоминал Евгений

Мравинский. — Однако первые встречи с Шостаковичем

нанесли моим надеждам сильный удар. Сколько я ни расспра-

шивал композитора, мне почти ничего не удавалось "вытянуть"

из него. С таким немногословием Дмитрия Дмитриевича в от-

ношении собственных произведений я сталкивался и в дальней-

шем»".

Не признавая никаких комментариев и словесных пояснений

относительно своей музыки, он ставил перед ее исполнителями

самые высокие требования. Писатель Чингиз Айтматов расска-

зал такую историю:

«...Дмитрий Дмитриевич... пригласил меня на ужин и сказал,

что перед ужином будет впервые прослушивать свою новую

работу — Четырнадцатый квартет и что, если я желаю участво-

вать в прослушивании, то должен прийти к нему на квартиру

ровно в семь вечера. <...>

Шостакович сидел за столом, спиной к дверям, рядом с ним

сидел Кара Караев. А перед ними, посреди комнаты, играли

четверо музыкантов. <...>

Шостакович и Кара Караев, подавшись вперед, напряжен-

но и сосредоточенно слушали. Слушали так, точно бы сейчас

должно было произойти нечто невероятное, точно бы они

зорко следили за каким-то незримым событием, которое я не

444 ГЛАВА 26 (1967 — 1971)

видел, а оии видели. А Дмитрий Дмитриевич слушал игру все

с тем же неослабным, страшным вниманием, точно бы он

хотел различить, распознать в звуках музыки еще что-то не-

довысказанное, недоиайденное, и со сторош,! выражение лица

его мне показалось каким-то отчужденным, незнакомым и даже

суровым, замкнутым. Я смотрел на его ссутулившуюся жест-

кую спину, на жесткий полуоборот напряженного лица с не-

доумением и страхом. Предчувствие меня не обмануло. Когда

музыканты кончили наконец играть, Дмтрий Дмитриевич не

сразу изменил свою напряжетшую позу орла, хотя Кара Ка-

раев тут же, с чувством искреннего восхищения и пережитого

волнения, сказал буквальрю следующее, стараясь в то же время

быть сдержанным, будничным в интонации:

— Дмитрий Дмитриевич, сочинение гениальное! -

и побла-

годарил от души исполнителей.

Шостакович, однако, кивнув головой в знак признательно-

сти, остался холоден. Я не узнавал его. В нем просыпались

какие-то силы беспощадной требовательности к себе и другим.

Он тоже поблагодарил вначале музыкантов и затем начал стро-

гий разбор исполнения. Кара Караеву пришлось даже несколь-

ко смягчать его замечания. Видит бог, музыканты играли здо-

рово, не только, что называется, с душой и умом, но и всем

существом своим отдавались исполняемой музыке... А компо-

зитор требовал большего мастерства, большей точности, боль-

шего вдохновения. Одному из них он даже сказал, что тот

слишком громко сопит, работая смычком. А ведь с этим квар-

тетом его связывали годы и годы, тридцать с лишним лет со-

вместного творчества. Ну и суров оказался Дмитрий Дмитри-

евич! И долго еще они обсуждали, спорили, композиторы и

исполнители, то соглашаясь, то расходясь во мнениях. Да, то

был разговор творцов музыки. <...>

Затем они решили вновь, еще раз проиграть Четырнадцатый

квартет. Слушал я и диву давался: "Вот тебе на! Милый, доб-

рый, застенчивый Шостакович. Да ведь он зверь в работе!"»'^.

В последние годы жизни, несмотря на безнадежное состоя-

ние здоровья, нервность композитора как будто уменьшилась.

Несомненно, большую роль в этом сыграла Ирина Антоновна,

которая благодаря своему невозмутимому спокойствию умела

удивительным образом воздействовать на неустойчивую психи-

ку музыканта. Ей удалось сгладить разделяющую их разницу в

возрасте, а в совершенстве изучив его натуру, она поняла, как

ПОСЛЕДНИЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ:

ЧЕТЫРНАДЦАТЫЙ СТРУННЫЙ КВАРТЕТ, РОМАНСЫ НА СТИХИ ЦВЕТАЕВОЙ 445

МОЖНО ему помочь. Шостакович, который всю жизнь лаже

перед самыми близкими людьми скрывал свои музыкальные

замыс.лы и композиторскую работу, при Ирине Антоновне мог

спокойно работать, не смущаясь ее присутсгвием. Предначер-

танием судьбы впервые, на склоне лет, борясь с физическими

страданиями, он был окружен заботливой опекой и теплом.

Весной 1973 года Шостакович еще раз сумел преодолеть

угнетенность, вызванную болезнью, п в конце марта и в апре-

ле, находясь в Репине, сочинил безмятежный Четырнадцатый

квартет тот самый, домащнее исполнение которого описал

Чиш из Айтматов. Это был еще один плод дружбы композито-

ра с замечательным коллективом музыкантов, и в нем (как и в

предыдущих квартетах) даже защифровапы нримегы их твор-

ческого союза, а посвящен он виолончелисту Квартета имени

Бетховена Сергею Ширинскому. Двенадцатый квартет, посвя-

щенный Цыганову, длительное время экспонирует тозпжо три

инструмента, и отсутствие партии второй скрипки символично,

поскольку после смерти Василия Ширинского осталось только

трое друзей. Следующий квартет, посвященный Вадиму Бори-

совскому, имеет концертирующую партию альта и начинается

сольным монологом этого инструмента. В Четырнадцатом

квартете пространный фрагмент второй части (Adagio) являет-

ся дуэтом первой скрипки и виолончели: из прежнего состава

в живых остались уже только два музыканта. Кроме того, в

связи с посвящением композитор вплел в музыкальную ткань

заключительной части цитату из ариозо Катерины Измайловой

«Сережа, хороший мой».

Подобно последней симфонии, Четырнадцатый квартет не

вносит ничего нового в творчество Шостаковича. Это еще

одно сочинение в знакомом и проверенном стиле. Трехчастнос

произведение отличается спокойным характером крайних час-

тей, зато средняя привносит раздумье и суровость.

Создание Четырнадцатого квартета положило конец твор-

ческой пассивности Шостаковича. Сразу после возвращения из

Соединенных Штатов, отдыхая в июле на даче в Жуковке, он

погрузился в поэзию Марины Цветаевой. А в начале августа,

в течение одной недели, создал вокальный цикл Шесть стихо-

творений Марины Цветаевой. Это музыка столь же интеллек-

туальная и аскетичная, как и Скрипичная соната; чувство пря-

чется на заднем плане, а выразительные средства ску1и>1 и очень

просты. Шостакович сочинял Стихотворения Марины Цвета-

446 ГЛАВА 26 (1967 —1971)

СВОЙ ДЛЯ МОЛОДОЙ ленинградской певицы Ирины Богачевой,

которая заинтересовала его своим низким альтовым голосом.

Не будучи лично знаком с ней, он написал ей письмо:

«Многоуважаемая Ирина Петровна! Решаюсь гревожить

Вас но очень важному для меня делу. Я сочинил сюиту на сти-

хи Марины Цветаевой. Мне очень хочется познакомить Вас с

этим опусом, и, конечно, мечтаю о том, чтобы Вы отнеслись к

сюите снисходительно, и тогда я буду просить Вас спеть ее...

<...> Когда будет Вам удобно, я приеду в Ленинград, чтобы

познакомить Вас с этим новым сочинением. Шлю Вам самые

лучшие пожелания. <...> Зовут меня Дмитрий Дмнтриевпч»'^

Богачева с большим этузиазмом отнеслась к новому произ-

ведению. В октябре она вместе с аккомпаниатором появилась

в Москве и начала репетиции. 27 декабря состоялась официаль-

ная премьера, на которую Шостакович приехал из больницы

(фактически же первое — как бы пробное утсполнешге состо-

ялось еще в ноябре). Публика приняла сочинение очень тепло.

В начале следующего года в Репине композитор сделал перело-

жение романсов для голоса и камерного оркестра.

Весной появился новый шедевр Пятнадцатый струнный

квартет. «Играть не могу. Смотри ее сам». — сказал Шостако-

вич, вручая Цыганову пятьдесят три страницы рукописи, с тру-

дом написанной уже почти безжизненной рукой. Спустя корот-

кое время музыканты начали репетировать. Сергей Ширинский

голько что вышел из больницы, где лежал с тяжелым инфарк-

том, и после одной из первых репетиций неожиданно плохо

себя почувствовал и умер. Композитор, хотевший как можно

скорее услышать свое новое произведение, попросил у Цыгано-

ва партитуру и голоса, а затем показал их ленинградскому

Квартету имени Танеева.

Пятнадцатый квартет, самый длинный из всех квартетов

Шостаковича, состоит из шести частей, исполняемых без

перерыва. Все части выдержаны в темпе Adagio, и все ~ в то-

нальности es-moll. Они обозначены названиями: Элегия, Сере-

нада, Интермеццо, Ноктюрн, Траурный марш и Эпилог. То-

нальность es-moll и медленный темп обусловливают общий

характер, а довершает дело исключительная способность Шо-

стаковича передавать в музыке меланхолию, печаль. Во всем

произведении нет ни одного светлого эпизода. Мастер пора-

зительным образом сумел создать тридцатипятиминутное

ПОСЛЕДНИЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ: ПЯТНАДЦАТЫЙ КВАРТЕТ,

СЮИТА НА СЛОВА МИКЕЛАНДЖЕЛО 447

больи]ое Adagio, в котором напряжение не оставляет слушателя

ни на миг, с первой до последней поты.

Премьера Пятнадцатого квартета 15 ноября 1974 юда состо-

ялась в необычной обстановке. В переполненном :<але рядом со

своей женой сидел в кресле пожилой человек, почти неспособ-

Н1>п1 двигаться. Его лицо опухло и деформировалось из-;^а ле-

карств, бесцветные глаза смотрели сквозь толстые выпуклые

стекла. Все присутствовавшие чувствовали, что приближается

время, когда композитор уже не сможет бывать на ко)1цертах.

И как только pianissimo отзвучали последние аккорды кварте-

та, в зале воцарилась абсолютная тишина, и все в молчании

встали, чтобы воздать честь творцу музыки. Позже аплодис-

ментам не было конца, но композитор был не в состоянии

выйти на сцену; беспомощно улыбавшийся и смущошый, он

лишь попытался подняться с кресла.

Вслед за Пятнадцатым квартетом появилось еще одно важ-

ное произведение

Сюита для баса и фортепиано на слова

Микеланджело Буонарроги. Это был знак преклонения перед

титаном Ренессанса в преддверии пятисотой годовщины со дня

его рождения. Сюита состоит из одиннадцати частей, основан-

ных на одиннадцати стихотворениях. Выбор и порядок текстов

заставляют думать, что это сочинение имеет явно автобиогра-

фический характер. Цикл начинается стихотворением «Утро»,

чтобы под конец прийти к «Ночи», «Смерти» и «Бессмерт1ио».

Подобно Пятнадцатому квартету, Сюита на слова Микеланд-

жело - произведение однородное, но на сей раз менее тра-

гическое, а скорее суровое, аскетичное. Партия фортепиано

сведена до минимума. Иногда в ней содержатся лишь еди-

ничные звуки, а порой она представляет собой одноголосный

контрапункт. Можно увидеть связь Сюиты с другими произве-

дениями композитора, начиная с характерного для него одии-

надцатичастного цикла, известного со времен Еврейских песен

и Четырнадцатой симфонии, и кончая точным цитированием

собственной музыки — например, фрагмента десятой части

Четырнадцатой симфонии в «Ночи». Впрочем, этой симфонии

Шостакович до конца жизни придавал особое значение: он еще

раз использовал цитату из нее в последнем сочинении - Сона-

те для альта и фортепиано. Думая о своем 69-летии, весной

1975 года он выразил пожелание, чтобы именно эта симфония

была исполнена в его день рождения в Ленинградской фи-

лармонии.