Мейер, К. Шостакович. Жизнь. Творчество. Время

Подождите немного. Документ загружается.

408 ГЛАВА 25 (1962 — 1966)

В поезде. В фильм были вмонтированы архивные кадры: разго-

вор Шостаковича с Немировичем-Данченко, сцена в осажден-

ном Ленинграде, когда в затемненной комнате композитор

играет на рояле Седьмую симфонию, а через минуту подходит

к окну и отодвигает шторы, за которыми видна панорама раз-

рушенного, горящего города...

Арам Хачатурян опубликовал открытое письмо к Шостако-

вичу, в котором говорилось:

«Когда не стало с нами таких замечательных композиторов,

как Николай Яковлевич Мясковский и Сергей Сергеевич Про-

кофьев, ты мне писал о том, что с уходом этих двух гигантов

на плечи советских музыкантов, в том числе и на мои, ложит-

ся ответственность и забота о судьбах советской музыки. Мне

было очень лестно осознавать и свою ответственность за наше

творчество.

Но ведь все мы знаем, что львиная доля этой ответственно-

сти лежит на тебе, на твоей чуткой совести советского худож-

ника и гражданина, на твоем добром сердце, на твоем великом

и несравненном таланте.

И с каким высоким чувством ответственности перед своим

народом, перед нашим любимым искусством ты выполняешь

эту миссию!»®

Шестидесятилетие замыкает период наибольшей активности

Шостаковича. Перенесенная болезнь сердца оставила глубокий

след. С этого момента его жизнь будет непрерывной борьбой

с ухудшающимся здоровьем.

Глава 26

1967 — 1971

Потеря здоровья. — Романсы

на слова Блока. — Второй

скрипичный концерт. — Поворот

к додекафонии: Двенадцатый

струнный квартет. — Четырнадцатая

симфония. — Тринадцатый струнный

квартет. — Пятнадцатая симфония

Инфаркт миокарда, который Шостакович

перенес в мае 1966 года, был первым признаком крушения и

без того уже пошатнувшегося здоровья. Композитор с давних

пор непрерывно болел. Симптомы непонятной болезни прояви-

лись в конце 50-х годов. Это случилось вскоре после окончания

Одиннадцатой симфонии, весной 1958 года, когда Шостакович

начал ощущать мучительную боль в руках. Однажды во время

выступления в качестве пианиста он почувствовал, что не мо-

жет согнуть в локте правую руку. Имея в планах еще много

концертов на родине и за рубежом, он теперь готов был от них

отказаться. Однако все же старался усилием воли превозмочь

парез рук и во Франции еще сумел завоевать огромный успех,

исполнив в течение двух вечеров оба своих фортепианных кон-

церта и приняв участие во французской премьере Одиннадца-

той симфонии во Дворце Шайо с оркестром радио под управ-

лением Андре Клюитанса. Но от дальнейших пианистических

выступлений ему пришлось — по крайней мере на время —

отказаться. Поэтому не состоялось публичное выступление

Шостаковича-пианиста на III «Варшавской осени»; Второй

фортепианный концерт и Квинтет были заменены другими

произведениями, без его участия.

22 октября 1960 года на свадьбе сына Максима Шостакович

сломал ногу: мышцы ног внезапно отказались слушаться (что

было проявлением той же неизвестной болезни), и он неожи-

данно упал на пол. Сложный перелом потребовал длительного

пребывания в больнице и стал причиной того, что с тех пор

410 ГЛАВА 22 (1956 — 1958)

Шостакович всегда ходил с трудом, прихрамывая и еле пе-

редвигая ноги, согнутые в коленях. Об этом происшествии

композитор как-то раз сказал с сарказмом: «Партия всю жизнь

учила меня смотреть вперед, а мне надо было смотреть под

ноги!»

Тем временем неведомая болезнь продолжала развиваться,

периодически даже лишая его возможности писать. Кости ста-

ли такими хрупкими, что любое неосторожное, стремительное

движение могло привести к непредвиденным последствиям.

Руки настолько ослабели, что часто Шостакович не мог сдер-

жать их дрожь. Иногда во время еды он был не в состоянии

поднести вилку ко рту. Присутствовавшие при этом старались

делать вид, что ничего не замечают, а он прекращал есть, ссы-

лаясь на отсутствие аппетита. В начале 60-х годов врачи поста-

вили диагноз, утверждая, что это полиомиелит — род болезни

Хайне—Медина, неизлечимое, прогрессирующее хроническое

заболевание, которым очень редко болеют взрослые.

Шостакович подвергся разнообразному лечению. Посколь-

ку у него никогда не хватало времени на основательное обсле-

дование и он удовлетворялся временным улучшением, то вна-

чале обращение к разным способам лечения было довольно

бессистемным. Он безуспешно пробовал использовать различ-

ные виды массажа и витаминные инъекции. На более поздних

стадиях болезни он прибегал к помощи многих врачей у себя

в стране и за границей. Поддерживал постоянный контакт со

своим соседом, старым военным врачом Львом Осиповичем

Кагаловским — страстным меломаном, другом семьи Шоста-

ковичей, выполнявшим роль их домашнего врача. В течение

ряда лет композитор лечился у Кирилла Бадмаева, специалис-

та по болезням мозга. Тот применял к своим пациентам мето-

ды тибетской медицины, однако в данном случае это не дало

никаких результатов.

После перенесенного инфаркта Шостакович несколько меся-

цев не мог написать ни одной ноты. Ему не удавались даже

наброски. В новых условиях жизни, без алкоголя и непремен-

ных папирос, без обычной спешки, поездок и общественной

деятельности, творческий механизм вышел из повиновения.

В основном композитор находился на даче в окружении близ-

ких, а в декабре 1966 года снова оказался в больнице, на этот

раз для обследования.

РОМАНСЫ НА СЛОВА БЛОКА

411

В то время Шостакович много читал. Он вообще прекрасно

знал русскую и зарубежную литературу, мог по памяти цитиро-

вать большие отрывки из прозы и поэзии, всегда интересовался

новинками. Теперь, зимой 1966 года, он вновь обратился к сти-

хам Александра Блока, поэму «Двенадцать» которого считал

своим любимым произведением. И, как не раз уже бывало,

поэзия неожиданно вдохновила его до такой степени, что в

начале 1967 года он за короткое время сочинил необычный

цикл из семи романсов на стихи этого поэта для сопрано,

скрипки, виолончели и фортепиано. Все три инструмента ак-

компанируют голосу лишь в одном, последнем романсе, а в

остальных используются различные, ни разу не повторяюшие-

ся варианты неполного состава'.

В сравнении с предыдущими вокальными циклами и даже с

последними инструментальными произведениями, в этом сочи-

нении наблюдаются новые, до сих пор не встречавшиеся черты.

Шостакович создал музыку задумчивую, самоуглубленную,

необыкновенно сосредоточенную, очень камерную, написанную

в первую очередь как будто для себя. Здесь у него впервые

появился тон, который присущ произведениям, создаваемым

композиторами на склоне жизни, — черта, которая в ближай-

шие годы будет все более усиливаться в его музыке. Семь ро-

мансов на слова А. А. Блока принадлежат к величайшим до-

стижениям Шостаковича, это шедевр вокальной лирики, не

имеющий себе равных в его творчестве и являющийся одним из

прекраснейших вокальных циклов нашего столетия.

Новое произведение создавалось с мыслями о Галине Виш-

невской и ей же было посвящено. Шостакович мечтал участво-

вать в первом исполнении цикла, партия фортепиано в кото-

ром написана очень просто (в расчете на него самого?). Однако

события развивались совершенно непредвиденно. 18 сентября

1967 года он во второй раз сломал ногу и вынужден был на

четыре месяца отойти от активной жизни. Поэтому премьера

23 октября в Москве прошла при участии Галины Вишневской,

Давида Ойстраха, Мстислава Ростроповича и композитора

Моисея Вайнберга в качестве пианиста.

«Это незабываемая для меня премьера... — вспоминал

Давид Ойстрах. — Знакомство с этой музыкой произвело

огромное впечатление, мне казалось, что и сам Дмитрий Дмит-

риевич был увлечен этим циклом. <...>

412 ГЛАВА 25 (1962 — 1966)

Когда мы впервые играли этот цикл, мне пришлось пере-

жить немало очень неприятных минут. Первые два номера ис-

полняются без участия скрипки. Нужно сидеть на эстраде, ожи-

дая свой черед. Я очень волновался, у меня буквально зуб на

зуб не попадал. Уже тогда меня порой подводило сердце во

время концертных волнений. И на сей раз, пока я дожидался

своего вступления, у меня начались ужасные, все нарастающие

боли в сердце. Конечно, я должен был встать и уйти с эстра-

ды. Но я не мог себе этого позволить, зная, что нас слушает

Д. Д. Шостакович по радио... Я представлял себе, с каким

волнением и напряженным вниманием он слушает, как пере-

живает.

Дошла очередь и до меня. В изумительном по красоте ро-

мансе "Мы были вместе" я играл свою партию, будучи до пре-

дела скованным болями в сердце. К счастью, цикл имел огром-

ный успех и по требованию публики был целиком повторен.

Во второй раз, когда мы его исполняли, мое волнение улеглось,

боли в сердце прошли и все окончилось благополучно»^.

Сердечная дружба между композитором и великим скрипа-

чом, зародившаяся еще в 30-е годы, когда оба артиста находи-

лись на гастролях в Турции, со временем становилась все креп-

че. В 50-е годы их сблизила судьба Первого скрипичного

концерта. Находясь под впечатлением музыки Шостаковича,

Ойстрах неоднократно давал этому публичное выражение. В

60-х годах, начав дирижерскую деятельность, он включил в

свой репертуар Девятую и Десятую симфонии друга.

Еще в мае, то есть до октябрьской премьеры Романсов на

стихи Блока, Шостакович писал Ойстраху:

«Дорогой Додик!

Я закончил новый скрипичный концерт. Писал я его с мыс-

лями о Вас. <...> Очень хочу показать Вам концерт, хотя

играть его мне ужасно трудно.

Если концерт не вызовет у Вас протеста, то велико будет

мое счастье. А если Вы его сыграете, то счастье мое будет

столь велико, что ни в сказке сказать, ни пером описать.

Если не будет Вашего возражения, то мне очень хотелось

посвятить концерт Baм»^

Шостакович хотел сочинить это произведение к шестиде-

сятилетию со дня рождения замечательного скрипача. Однако

он ошибся на целый год! В 1967 году Ойстраху исполнилось

пятьдесят девять лет, а не шестьдесят.

ВТОРОЙ СКРИПИЧНЫЙ КОНЦЕРТ 41 3

Второй скрипичный концерт, написанный в нетипичной то-

нальности cis-moll, — это трехчастное произведение, в котором

классические черты проявляются особенно сильно. В нем нет

ничего от той необычности формы и выражения, которая при-

суща Первому концерту. Сольная партия тоже гораздо скром-

нее и менее виртуозна. Особенной глубиной выразительности

отличается средняя часть — чрезвычайно простое Adagio, пол-

ное меланхолии и сосредоточенности, лишенное каких-либо

эффектов, состоящее из небольшого количества нот и выдвига-

ющее на передний план мелодику. Остальные части — первая,

тематически родственная «Степану Разину» (вторая тема), и

бурный финал, — возможно, менее вдохновенны, но техничес-

ки несомненно превосходны. Премьера состоялась уже 13 сен-

тября того же года в Болшеве, а вскоре Ойстрах выехал в дли-

тельное турне по Соединенным Штатам, где неоднократно

исполнял это произведение. И хотя творческий огонь не пылает

здесь так же сильно, как в других сочинениях Шостаковича,

все же концерт очень красив и поэтому быстро вошел в репер-

туар многих скрипачей.

Оба произведения — Романсы на стихи Блока и Второй

скрипичный концерт — были созданы в тот год, когда вся

страна торжественно отмечала пятидесятую годовщину

Октябрьской революции. Несколькими годами ранее Шостако-

вич публично заявил о намерении сочинить к юбилейной дате

оперу «Тихий Дон», но, как известно, из этого ничего не вы-

шло. Теперь прекрасным предлогом уклониться от подобного

обязательства стало плохое состояние здоровья. Между тем

остальные композиторы старались превзойти друг друга в

создании подобающих случаю произведений, связанных с

Октябрем. Были организованы симпозиумы, специальные

собрания и даже длившийся более месяца фестиваль под на-

званием «Искусство братских республик». В мае в Москве

состоялся фестиваль звезд, на котором среди прочих выступи-

ли Ойстрах, Рихтер и танцевальный ансамбль Игоря Моисе-

ева. Ленинградский композитор Геннадий Белов сочинил кан-

тату «Так велел Ильич», а Борис Кравченко — произведение

«Октябрьский ветер». На одном из торжественных концертов

Кирилл Кондрашин впервые исполнил созданную тридцать лет

назад (!) кантату «К двадцатилетию Октября» Сергея Прокофь-

ева на слова Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина, однако не

целиком, поскольку власти не дали согласия на показ части.

414 ГЛАВА 25 (1962 — 1966)

написанной на слова Сталина. Кара Караев получил Ленин-

скую премию за балет «Тропою грома» (1958); в творческом

багаже этого композитора уже была в то время Третья симфо-

ния, содержащая элементы додекафонии, но власти решили

отметить давнее произведение, основанное на азербайджанском

фольклоре. Государственную премию присудили Тихону Хрен-

никову и двум другим композиторам, представлявшим наибо-

лее традиционное направление.

Было совершенно очевидно, что ни Романсы на слова

Блока, ни Второй скрипичный концерт не смогли бы «укра-

сить» такое торжество. От Шостаковича, больше чем от кого-

либо другого, ждали специального юбилейного произведения.

И дождались... двенадцатиминутной симфонической поэмы под

названием «Октябрь». В наследии Шостаковича мало столь же

слабых, написанных в явной спешке сочинений, как эта поэма.

Это как бы еще менее удавшийся вариант некоего фрагмента

Двенадцатой симфонии, в котором нет ни одной оригинальной

мысли и даже форма кажется не вполне удовлетворительной.

Пожалуй, единственным интересным отрывком является цити-

рование написанной Шостаковичем партизанской песни из

музыки к фильму 30-х годов «Волочаевские дни», которая вы-

полняет в поэме роль второй темы. Была ли это временная

потеря изобретательности или — как намекает Ростропович —

намеренное сочинение плохой музыки? Так или иначе, но в

сравнении с этим опусом и «Песнь о лесах» может быть при-

знана шедевром. «Октябрь» ни на кого не произвел большого

впечатления — самые политизированные критики (например,

Израиль Нестьев) выражали свое разочарование. Сегодня это

одна из «мертвых» позиций в каталоге произведений Шостако-

вича, как и написанная тем же летом Траурно-триумфальная

прелюдия памяти героев Сталинградской битвы.

Будучи не в состоянии участвовать в концертах и премьерах

своих сочинений, композитор во время пребывания в боль-

нице написал музыку к кинофильму Лео Арнштама «Софья

Перовская». С некоторых пор он отклонял предложения созда-

вать театральную и киномузыку, делая исключение лишь для

Григория Козинцева. Но на этот раз Шостакович не смог от-

казать человеку, с которым его связывали близкие отношения

со студенческих лет. У Арнштама умирала жена, и он едва

успевал к сроку. Поэтому композитор писал музыку, даже не

Л15

ПОВОРОТ к ДОДЕКАФОНИИ: ДВЕНАДЦАТЫЙ СТРУННЫЙ КВАРТЕТ

зная точного сценария. Он понимал, что его работа может

помочь другу, и таким образом появились пятнадцать доволь-

но больших симфонических фрагментов.

Наступил 1968 год. Шостакович продолжал верить, что здо-

ровье и силы позволят ему жить такой же интенсивной жиз-

нью, как и прежде. Выйдя из больницы, он отправился в Репи-

но, где 11 марта закончил партитуру Двенадцатого струнного

квартета. В тот же день он написал Цыганову:

«Дорогой Митя! Завтра день твоего рождения. Я сейчас

только что кончил Квартет и прошу оказать мне честь — при-

нять посвящение».

Спустя десять дней он вернулся в Москву и позвонил скри-

пачу:

«"Знаешь, кажется, очень здорово получилось". <...> Цы-

ганов спросил: "Это камерное?" — "Нет, нет, — перебил

Шостакович. — Это симфония, симфония..."»''.

Посвящение Цыганову нового произведения означало

продолжение тесных связей с «бетховенцами». Цыганов вспо-

минал разговор, происшедший на одной из репетиций только

что созданного Седьмого квартета:

«Во время репетиции я сказал: "Дмитрий Дмитриевич,

фирма «Мелодия» попросила нас записать твой последний

квартет". — "Как последний? — воскликнул Шостакович. —

Вот когда напишу все квартеты, тогда и будет последний". —

"Сколько же ты собираешься написать?" Шостакович ответил:

"Двадцать четыре. Разве ты не заметил, что тональности не

повторяются? Я напишу все двадцать четыре квартета. Хочу,

чтобы это был законченный цикл"»^

Он не представлял своего квартетного творчества без учас-

тия Квартета имени Бетховена. Однако в начале 60-х годов

после сорока лет совместной работы коллектив покинули вто-

рой скрипач Василий Ширинский и альтист Вадим Борисов-

ский, которым возраст и состояние здоровья не позволяли про-

должать концертную деятельность. Начиная с Одиннадцатого

квартета, в премьерах участвовали уже новые члены коллекти-

ва — Николай Забавников и Федор Дружинин. Когда умер

Ширинский, Шостакович сказал Цыганову:

«Все мы уйдем... и я, и ты... Квартет же имени Бетховена

должен жить всегда. И через пятьдесят лет, и через сто»^.

Двенадцатый струнный квартет стал еще одним важным

этапом творческого пути композитора. В музыке Шостакови-

416

ГЛАВА 26 (1967 —1971)

ча впервые появились явные элементы додекафонии, хотя в

произведении и сохраняется основная тональность — Des-dur.

Квартет состоит из двух частей. Первая (Moderato), по суще-

ству, служит вступлением, во второй — сложном и разверну-

том Allegretto — начинается поистине симфоническое развитие,

со всем фактурным и гармоническим богатством, с ритми-

ческой сложностью. Однако наиболее существенны здесь упо-

мянутые элементы додекафонии, хотя, зная прежнюю музыку

Шостаковича, можно бы предположить, что эта техника ему

совершенно не подходит. Додекафония проявляется прежде

всего в строении тем, которые складываются из двенадцати

неповторяющихся звуков. Именно так, к примеру, построен

начальный мотив или вторая тема первой части:

Moderato J. 92

Квартет № 12,1 ч.

"Л ritenuto Allegretto J426

рр

Остальные элементы произведения композитор формировал

так же, как и всегда, отнюдь не порывая связей с тональной

системой.

Это была не первая попытка Шостаковича применять эле-

менты додекафонной техники. После возникновения Двенадца-

того квартета стало очевидно, что двенадцатитоновые музы-

кальные мысли, правда еще лищенные тематического значения,

появлялись и раньше — в медленной части Второго скрипич-

ного концерта и в начале шестого романса на стихи Блока

(пример 34).

Это не было и одиночной попыткой. Новое для себя техни-

ческое средство Шостакович постарался развить в следующем

произведении — Сонате для скрипки и фортепиано, закончен-

ной в конце 1968 года и сочиненной «в честь шестидесятилетия

Давида Ойстраха». Хотя многие фрагменты сонаты очень ин-

ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ СИМФОНИЯ

417

Largo J= 72

con sord.

Семь стихотворений A. Блока,

«Тайные знаки»

рр

тересны, художественный результат оказался менее впечатляю-

щим, поскольку — особенно в финале — сочетание додекафон-

ных тем с тональностью не достигло такого единства, какое

характерно для Двенадцатого квартета. В сонате появилась

также определенная интеллектуальная холодность, дотоле от-

сутствовавшая в творчестве этого мастера, чуждая ему ранее

эмоциональная сдержанность и суровость звучания. Мы видим

здесь совсем другого Шостаковича, незнакомого по его пре-

жним камерным ансамблям и концертам. Виртуозность со-

наты — не поверхностная, не рассчитанная на внешний эффект.

Чрезвычайная трудность партий обоих инструментов служит

высшей цели — музыке, свободной от программности и па-

фоса. Первыми исполнителями произведения были Давид

Ойстрах и Святослав Рихтер. Существует также любительская

запись самого Шостаковича, сделанная в его доме, — веро-

ятно, последний звуковой документ композитора, который,

несмотря на далеко зашедшую слабость рук, вместе с Дави-

дом Ойстрахом совершенно четко исполнил свое новое про-

изведение.

Январь и февраль 1969 года Шостакович снова провел в

больнице. Из-за карантина вход туда был запрещен, и даже

жена не могла навестить больного. Поэтому они общались с

помощью писем, которые впоследствии стали документом

создания одного из важнейших сочинений того периода —

Четырнадцатой симфонии. В больнице, чтобы убить время,

композитор много читал, и его захватила поэзия Бодлера и

Аполлинера. Позднее Ирина Антоновна купила ему томик сти-

хов Рильке. С большим интересом он прочитал и повесть

Ю. Тынянова «Кюхля» о декабристе Вильгельме Кюхельбекере.

В середине января концепция новой симфонии созрела, и Шо-

стакович начал делать наброски.

После столь монументальных творений, как Тринадцатая

симфония и поэма о Степане Разине, он занял диаметрально